Коварные божества

— Всеотец, вы желали меня видеть? — Сигюн застыла на месте. Один оценивающе долго глядел на нее. Он велел ей явиться в сад для разговора. Ныне Всеотец выглядел более мягко, чем обычно. Пауза неловко затянулась. — Составишь мне компанию? — царь указал рукой на цветущий сад и расплылся в натянутой улыбке. — С удовольствием, милорд, — ванахеймка подошла к нему, и они вместе ступили по мощенной булыжником тропинке. Сегодня царь необычайно бодрствовал, так что Сигюн не успевала за ним. — Уже привыкла к новому месту? — спросил он, любопытно поглядывая на девушку. — Вполне, — замялась она. — Царица очень добра ко мне, думаю, даже слишком. Иногда мне кажется, она считает меня частью семьи. Царь мягко улыбнулся, и было что-то в его улыбке, что ей так напоминало царицу. — Такова природа моей супруги. Каждый асгардец для нее словно родное дитя, не чему удивляться. Сигюн нахмурилась. Но разве она асинья? — К тому же, ты младшая из детей Фрейи, а она с ней была очень близка, — продолжил он, будто прочитал ее мысли. Вот оно что. Дочь Фрейи, славной валькирии и почетной асиньи. К горлу подступила горечь. В нос ударил сладкий запах алых роз. Таких же алых, как и кровь. Сад поистине был царским. — Но царица и моя мать не были сестрами, — наконец выдавила Сигюн из себя. Всеотец устало вздохнул и снова мягко улыбнулся. — Только при царице так не говори, — он посмотрел на нее и Сигюн улыбнулась. — Фригга и Фрейя воспитывались ведуньями, они росли вместе и вместе постигали магию. Только твоя мать была куда лучше в другом деле, — Один внезапно остановился возле громадного фонтана. В ушах шумела вода. Фрейя. Богиня войны. Так ее знали в Ванахейме, где она была княжной. И теперь Сигюн, ее дочь, стала никем в Асгарде. Тенью, что живет в величии ее покойной матери. — Думается мне, сей талант дался тебе от нее, — голос Всеотца стал холодным как лед. В этот раз вместо злости наступил страх. Голос царя был настолько грозным и устрашающим, что ванахеймка невольно начала волноваться за свою учесть. Она знала, о чем он твердил. Очевидно, леди Сиф успела нажаловаться. Хотя нет. Наябедничал младший царевич. — То, что произошло между мной и леди Сиф, больше не повторится, — уверила Сигюн, опустив глаза. Она хотя бы не врала. Леди Сиф ей безразлична. Мертвая или живая, какое до нее дело? Всеотец смягчился. Он устало присел на парапет фонтана, жестом пригласив ее присоединиться. Сигюн неуверенно присела рядом, сомкнув руки в крепкий замок. — Я и не ждал, что тебе будет легко привыкнуть к новому окружению, но впредь я не потерплю подобного поведения, — всё же жестко отрезал Один. Княжна быстро взяла себя в руки, беспристрастно оглядев царя. О, она прекрасно знает, чего от нее ожидает Всеотец. Что она будет кроткой и покладистой, как и положено чужестранке в царстве богов. Сигюн помрачнела на глазах. — Благодарю за наставления, милорд, — она поднялась с парапета, поправив платье. — Я могу быть свободна? Всеотец утвердительно кивнул и с грустью посмотрел ей вслед. Рядом с ним возникли советники. Пора заниматься делами государства. Сигюн сразу направилась в свои палаты, выпроводив стражников, которых приставили охранять ее покои. Девушка устало плюхнулась на кровать. Где-то рядом Ванланд требовал к себе внимания, игриво кусая ее руки. Она чувствовала себя изнеможенной и истощенной. Асгард словно высасывал из нее всю жизнь. Она здесь погибала. Как иронично. Сигюн не покидала покои весь день, так же как и следующий, и день после него. Во снах ее преследовали кошмары. Те самые, которых она боялась больше всего. Та самая служанка, которую приставила к ней царица, все же изредка появлялась, она приносила еду. — Ванланд, лежать, — Сигюн сидела на кровати, скрестив ноги под собой. В руках она держала кусок свежего мяса, раздразнивая зверя. Тот нетерпеливо подпрыгивал, рассекая зубами воздух. Как бы он ни старался, ему не удавалось отобрать у хозяйки еду. Каждый раз, когда он подпрыгивал, Сигюн только выше вздергивала руку. — Лежать, — приказала она. Животное грозно зарычало, но затем плюхнулось на живот, зарывшись мордочкой в лапы. Он устал. Сигюн победно улыбнулась и отдала мясо зверю. — Умница, Ванланд, — похвалила хозяйка и почесала его за ухом. Она сидела на кровати, в комнате за прихожей, но все равно чуяла чью-то магию. Кто-то пытался пробраться в ее покои, но не ожидал магического замка. Сигюн стало интересно. Она вскочила с кровати и направилась в прихожую. Ванланд заинтересовано посмотрел на нее, проглотив последний кусок лакомства. Колдунья ступала тихо, дабы не спугнуть незваного гостя. Гостя, который, к тому же, был весьма настойчивым. Она уже подошла к двери, когда чужая магия испарилась. Он ушел. Сигюн нахмурилась. А в следующий момент кто-то настойчиво постучал в ее покои. Ванахеймка распахнула дверь и разочаровано вздохнула. Всего лишь служанка. Та поклонилась. — Леди, царица приглашает вас на ужин в свои покои, — пролепетала златовласая девушка. Княжна недоверчиво уставилась на нее. Как же ее зовут то? — Передай царице, что я сейчас буду, — кратко кивнула Сигюн. — Ингрид, верно? — как-то задумчиво протянула она. Служанка кивнула. — Ингрид, ты видела кого-то возле моих покоев? — продолжила княжна. — Никого не видела, леди, — Ингрид честно призналась. Сигюн придирчиво осмотрела ее. Так кто же так отчаянно требует ее внимания? Девушка вежливо удалилась. Раз уж царица пригласила ее на ужин, негоже появляться в неподобающем виде. Сигюн направилась в ванную. А после выбрала красивое белое платье, даже не надев под него привычные брюки. Ванланд поплелся за ней в чертоги царицы. — Ты хорошо себя чувствуешь, дитя? — голос Фригги ее отвлек. Ужин накрыли на ее террасе, откуда виднелся весь ночной Асгард. Прохладный воздух отрезвлял мысли, а тихая музыка умиротворяла. Сигюн устало ковырялась в тарелке, и ее настроение не ускользнуло от царицы. Фригга как всегда выглядела великолепно и княжна на ее фоне чувствовала себя невзрачной простачкой. Впрочем, так оно и было. Зверь болтался в ногах, ласково мурлыча. Сигюн уставилась на царицу. — Я в порядке, — неуверенно кивнула она. — Правда, что ты отказываешься от еды? Не покидаешь покои, — не унималась Фригга. Царица отложила приборы и взяла в руки бокал, выжидающе посмотрев на Сигюн. Ванахеймка так же взяла бокал и сделала глоток вина. Асгардские помои. Как только Сигюн подумала о вопросе, который собиралась озвучить, слезы почему-то начали наворачиваться на глазах. При всей ее выдержке, при всей хладнокровности, что она лелеяла с детства, чувства брали над ней вверх. — Скажите, миледи, что вы видите, когда смотрите на меня? — ее голос надорвался, а бокал едва не выскользнул с рук. Царица замялась. Она посмотрела на белоснежные волосы Сигюн и боялась озвучить то, что ванахеймка боялась услышать. — В тебе столько боли, дорогая. Ты полна ею. Какое горе сделало это с тобой? — Фригга хотела взять ее руку, но ванахеймка резко отняла ее. — Боль? — Сигюн горько улыбнулась, глаза стали влажными. — Это не боль, миледи, уверяю вас. Это моя жизнь, я так живу. Но ведь для вас это не секрет. Сигюн подорвалась и подошла на край террасы, едва перебирая ногами. Фригга ощущала напряжение, как и животное, что печально заскулило. — Для вас я дитя, но при всем моем желании, миледи, я не могу считать вас матерью. Я была бы самым счастливым человеком в мире, будь вы моей матерью, это правда. Я не вру, — Сигюн не смогла сдержаться и слезы уже падали на платье. — Но правда в том, что моя мать погибла. Царица тоже встала из-за стола и подошла к Сигюн. Она хотела прикоснуться к ней, но та снова резко отступила. Ванахеймка тихо всхлипывала, дергая плечами. Там, где располагалось сердце, у нее адски болело, а в груди все сжималось. — Я не знаю, как должна говорить, как себя вести или что делать рядом с вами. Я не знаю, потому что я никогда не была ничьей дочерью, и никто не был моей матерью или отцом. — Они погибли так рано, — начала царица, ее так же охватила печаль. — Но у тебя всегда были братья и сестра. Твой дядя царь Ванахейма. Сигюн истерически засмеялась. Слезы градом стекали по щекам, она больше не старалась их скрыть. Гносс и Герсеми, ее сестра и брат. Гарделл, ее дядя. Они где-то там далеко, в ночном небе она пыталась разглядеть их и Ванахейм, но все было напрасно. Они очень далеко, это радовало ее больше всего. Ночной воздух больше не студил раскаленную кожу. — Сколько я себя помню, была только я и Син, самый старший из нас, — она задыхалась от досады. — И поверьте, миледи, если я расскажу о нем, в ваших глазах я увижу еще больше жалости, а мне это ни к чему. Сигюн все же нашла в себе силы посмотреть на царицу. Такая печальная, такая сочувствующая. А ее лицо заплаканное, наверняка даже опухшее, какое омерзительное зрелище. Взгляд царицы Сигюн хорошо знала. Она уже не раз ощущала его на себе. В нем смешались жалость, сострадание и грусть. Даже она, славная и величественная царица Асгарда и его богиня, смотрела на нее, так как смотрят буквально все. Смотрит на нее, но упорно видит только ее почившую мать — Фрейю. Видит ее мать, которую она совсем даже не знала. Как долго это будет продолжаться? Находиться в покоях царицы стало невыносимо. — Мне очень жаль, миледи, что я не могу оправдать ваши надежды, — всхлипнула Сигюн. — Прошу меня извинить, мне стоит побыть одной. Ванахеймка даже не поклонилась, только извинилась и покинула ее чертоги. Ванланд не поспевал за ней и жалобно мурлыкал. Внутри все перемешалось, и разум затмился так, что когда она влетела в свои покои, то не сразу заметила, что магия, которую она оставила, была сломана. Всего-то хотелось покоя. Сигюн остановилась возле кровати в размышлении, Ванланд подозрительно зашипел. В сторону гардеробной она со всей злости запустила шкатулку для украшений. Мужчина ловко увернулся. Сигюн хотела метнуть кинжалы, но как назло она их не взяла, отправляясь к царице на ужин. Никчемная подушка с кровати тоже полетела в его сторону. Он тихо засмеялся и увернулся. Девушка метнулась к мечам на стене, но те при помощи магии метнулись к ночному гостю. — Я тебя убью, — зашипела как змея Сигюн. Она изворотливо обошла кровать и подошла к столику, где стоял графин с водой. Он приготовился ловить громоздкий хрусталь и точно никак не ожидал, что его окатят ледяной водой с ног до головы. С коротких черных прядей стекала вода, капли соблазнительно блестели на бледной коже, но в глазах как обычно горел озорной огонек. — Ты видимо верную смерть здесь ищешь, асгардец? — продолжила шипеть Сигюн, с ненавистью осматривая гостя. — Ты словно дикое животное, — он лукаво улыбнулся. Локи подошел к ней вплотную, когда она немного успокоилась. Внезапно его пальцы легли ей щеку, и невольный стон сорвался с губ. Девушке стали интересны его намерения. — Что на сей раз доложишь Всеотцу? Что я тебя едва не утопила? — нервный смешок сорвался с ее губ. — Быть может, он посадит меня в темницу или отправит в изгнание. Все лучше, чем лицезреть твое наглое лицо. Локи расплылся в улыбке. За эти пару дней, что они не виделись, он соскучился. Настолько, что начал упорно изучать магические печати и утром едва не сломал одну. Но уже вечером, когда хозяйка покоев не наблюдалась рядом, он все-таки сломал ее печать и проник в комнаты. И все ради нее, хладнокровной чужестранки. — Наглая девка, как ты разговариваешь с… — С младшим царевичем? — она бесцеремонно перебила его, скинув руку со своей щеки. — Именно так тебя величают. Как будто не знают твоего имени, как будто ты никто, — ее слова жалили как самый утонченный яд. И вдруг она поняла, насколько иронична вся ситуация. Локи, которого все знали только как младшего царевича, который живет в тени своего брата, и она, княжна мелкого рода, которая существует здесь только как тень своей усопшей матери. У них ничья. Но, кажется, ее слова ничуть его не задели. Локи медленно обошел и стал позади, его дыхание коснулось оголенной шеи. Рука легла ей на шею. Она раздраженно хмыкнула. — Какая ирония. Дочь Фрейи, богини любви, — он сильнее сжал пальцы на ее шее. — Ты, стало быть, богиня ненависти и гнева, — еще один шаг и коварное божество уже вплотную прижалось к ее спине. Его голос повсюду, а разъярённое дыхание растворилось в белоснежных волосах. — В Ванахейме нет богов, — ее пальцы силой впились в его, и она грубо отняла его руку со своей шеи. — Еще хоть раз увижу в своих покоях — убью и освежую. Очевидно, вся царская семья сговорилась и их излюбленной темой для насмешек стала почившая Фрейя, в бывших покоях которой теперь жила Сигюн. Локи хмыкнул. Он прекрасно знал, что ее слова были пустым звуком. В три прыжка Ванланд подлетел к царевичу и грозно зашипел на него. Локи намекнули покинуть покои. Как только дверь за ним захлопнулась, Сигюн устало выдохнула. Графин все-таки полетел и разбился, но уже в закрытую дверь. Она со злости впилась ногтями в ладони. На пальцах заалела кровь. Ярость взяла верх над разумом. Она вытащила из ножен меч и в гневе распорола кровать, превратив ее в разноцветное месиво, затем набросилась на туалетный столик, раздробив его в щепки. Огромное зеркало затрещало и рассыпалось осколками, ее руки превратились в сплошные открытые алые раны. Сигюн подняла глаза и, наконец, посмотрела на портрет. Впервые за всё время, что она здесь, ванахеймка посмотрела на полотно и узнала на нем себя. Руку мастера она сразу опознала. Дама на картине казалась живой и так горько похожей на Сигюн. Только волосы женщины отливали чистым золотом, когда у княжны сверкали грязным серебром. — Даже мертвая ты более живая, чем я, мама, — с какой-то досадой процедила ванахеймка. — От тебя одни неприятности. Оставь меня, покинь мой мир, покинь меня, – отчаянно потребовала Сигюн у портрета. Ее голос превратился в крик, а рукой она начала раздирать себе горло. Почему память об этой женщине преследовала ее? Где бы она ни была, всегда находится тот, кто напомнит Сигюн о ней. О женщине, которая покинула свою дочь, когда той было не более трех дней. О женщине, которая так и не вернулась к своим детям. О той самой женщине, которая предпочла войну семье, а Асгард — Ванахейму. Разве это справедливо? О нет, в мире нет справедливости. Так говорил брат, это она знает сама. Меч со свистом рассек воздух и в три удара уничтожил портрет. Он с грохотом упал на пол. Мать больше не смотрела на нее этим любящим взглядом. Злость набирала обороты. Она спустилась в погреб и притащила в покои ванахеймское вино. Сухое и терпкое, как и ее горе. Сигюн наслаждалась каждым глотком, пока уничтожала покои. Впервые с момента прибытия она чувствовала себя счастливой. Когда крушила и уничтожала. Брат был прав. В этом ее природа. Уничтожать. Она не заметила, как наступило утро. — Уничтожать, — пропела Сигюн, когда катана со звоном врезалась в стену. Меч едва не раскололся пополам, но девушку, казалось, ничего не может остановить. Она влетела в прихожую. Стол и стул тоже превратились в щепки, с грохотом повалившись на пол. Кожаная обивка на диване превратилась в мелкие лоскуты. Она снова спустилась в погреб за вином. Затем она разгромила гардеробную. Наступила ночь. Вино закончилось. Ей пришлось выйти из комнат, и когда в погребе она больше не обнаружила ничего достойного, пришлось покинуть дворец. Она помнила место с карты, один из мостов через реку. Под ним была нужная тропа. Ей даже было все равно, если за ней следил Страж. Из Мидгарда она вернулась с огромным мешком, в котором забавно позвякивали бутылки. Снова наступило утро. Снова волна агрессии. Вино опьяняло. Казалось, будто она потеряла рассудок. Она не видела прислуги, не видела фрейлин, не видела царской семьи, и сей факт несказанно радовал. Сигюн была сама по себе, как обычно. Карниз с занавесками упал, едва не задев ее. Асгардское светило оказалось чересчур ярким. Глаза противно заныли. Пришлось прятаться в развалинах кровати. Все пустые бутылки она разбила, стекло противно впивалось в ступни. Спальня багровела ее кровью. Глаза опухли после бессонных ночей и выпитого алкоголя. Сигюн с интересом взяла темный синий осколок, ей нравился этот цвет. Такой насыщенный и богатый. Она не могла контролировать свои движения и мысли. В глазах все плыло. Сигюн начала задыхаться, как задыхаются утопленники. В воздухе висела напряженная тишина. В город уже пробирался сумрак. Есть не хотелось совсем, она посмотрела на последнюю полную бутылку вина. Сигюн с жаждой глотала алкоголь. А что делать, когда он закончится? Она была права. Она заложница. Никого не волнует, что она делает, поколе сидит в покоях как в темнице. Она нужна здесь для галочки. Мол, Сигюн дочь Ивальди, представительница Ванахейма под замком Асгарда. Возможно, старый Ниорд так и опочил? В своих покоях, одинок. Возможно, и она так обретет покой. В этих развалинах. Колдунья сидела на голом полу, ковер, кажется, полетел с террасы. Она улыбнулась. В воздухе еще летали перья, она недавно кромсала уцелевшие подушки. Такой ее и застал Локи на конец второго дня с момента их разлуки. Он ворвался в покои как глоток свежего воздуха, как целебный кислород, но она не сразу его заметила. Глаза ужасно жгло, во рту пересохло. Она сделала еще глоток белого вина, пытаясь разглядеть мужчину. Ничего не получалось. Его силуэт плыл, голос укутывал как сладкая и густая патока. — Сигюн, — с ужасом выдохнул маг. Он бегло осмотрел ее покои, пытаясь выстроить логическую цепочку. Он даже не был уверен, жива ли ванахеймка или это сидит ее тень. Она почти не шевелилась, только пригубливала какой-то странный заморский графин к губам. С ее губ сорвался истерический смех. — У богини не приемный день, — горько выговорила она. Язык заплетался, так что каждое слово далось ей особенно трудно. — Посмотри на меня. Она вскинула руками, и бутылка ударилась о пол и разбилась просто в руке. Она мрачно посмотрела на прозрачную жидкость под рукой. В пустую потраченное вино. — Вот гадство, — зло выдавила она. Локи буквально подлетел к ней, пытаясь помочь встать. Выглядела она хуже некуда. Потрепанная, опухшая, вся в крови. Под глазами залегли синяки, а волосы растрепались и стали похожи на птичье гнездо. Руки ее тряслись, а глаза застелила прозрачная пелена. — Что… что здесь случилось? — наконец смог выдать из себя мужчина. В приоткрытой двери показался Ванланд. Она о нем даже не вспомнила за эти два дня. Должно быть, он скитался по дворцу. Сигюн взмахнула рукой и дверь захлопнулась. На ней появилась очередная печать. Локи посмотрел на разорванное полотно, которое когда-то было чудесным портретом. — А на что это похоже? — устало вздохнула Сигюн. Она с трудом поднялась и подошла к развалине бывшей когда-то туалетным столиком. Княжна вальяжно посмотрелась в оставшиеся на зеркале осколки и как-то криво улыбнулась. Бог коварства все так же недоуменно смотрел на нее. — Словно здесь случился Рагнарек, — прошептал Локи. Серебряные волосы она собрала в тугой хвост, а слезы без церемоний вытерла ладонями. Сейчас она не походила на себя. — Разве она жила не так? — как-то безумно спросила она. — Просыпалась на шелковых простынях, нежилась утренними лучами. Гляделась в зеркало, причесывала свои золотые волосы! Сигюн сумасбродно носилась по комнате, приглаживая волосы и криво улыбаясь. — А затем, она, стало быть, выбегала на террасу, — княжна вылетела со спальни, едва не сбив с ног царевича. — Любовалась утренним Асгардом, приветствовала его жителей, — она вскинула руки в воздух в безумной манере. Бог последовал за ней, все еще не понимая, что с ней происходит. Он нахмурил брови. — И вот тогда она, наверное, решила, а почему бы и нет? Почему бы не умереть во благо Асгарда, да? Сигюн вцепилась руками в ворот его рубашки, в глазах опять заблестели слезы. — Почему бы не покинуть свою семью и детей, почему бы навсегда не покинуть Ванахейм? Почему бы не умереть за Асгард? — она не кричала, она уже шептала. Маг был так близко, так рядом. Еще никто не требовал ее внимания так отчаянно, так яростно. В голове промелькнула мысль, что зря она ему наговорила гадостей в прошлый раз. — Тебе больно, — наконец понял он. — Как открытая рана, она не заживает. Все видят Фрейю, но не тебя. Ты поэтому всех ненавидишь, потому что они слепы, — царевич накрыл ладонями ее руки. Сигюн успокоилась. Его дар. Он способен видеть правду, какой бы безумной она ни была. Он увидел ее боль и печаль, она казалась ему самым прекрасным созданием во всех девяти мирах. — К тебе ненависти нет, — она охрипла. Ванахеймка медленно осела на колени, увлекая Локи за собой. Колдунья и маг, асгардец и ванахеймка, сейчас они были просто мужчиной и женщиной. Его руки крепко сжались вокруг ее талии, спиной она прижималась к его груди и смотрела на белоснежную шапку гор вдали. Асгард засыпал. — Но больше всего я ненавижу себя за то, кем я являюсь, — Сигюн в изнеможении прикрыла глаза. Его ловкие руки сжались сильнее, пальцы оставили синие отметины на тонкой коже. По какой-то причине, ее слова оставляли глубокое терпкое послевкусие. Отпечатывались в душе рваными ранами. Наверное, потому что в сей раз не было обмана. — Ты снова в моих покоях. Что ты здесь делал? — Хотел проведать царицу, но услышал отсюда странные звуки, — он попытался оправдаться. — Покои царицы выше на четыре лестничных пролета, — она довольно улыбнулась, и он почувствовал ее улыбку. — Ты пришел ко мне. Царевич тоже не сдержал улыбки. — К тебе, — согласился он. Даже невзирая на то, что она не желала его видеть и запретила приходить. — Ингрид боится со мной разговаривать. Это тоже был ты, — улыбка сочилась даже сквозь слова. — Я, — без угрызения совести согласился Локи. Сигюн внезапно отстранилась и посмотрела на него. Все вокруг перестало существовать, кроме него. Его безрассудности и упрямства. — Быть может, нас тянет друг к другу именно из-за того, что мы не те, кем нас желают видеть. Я не моя мать, а ты не старший царевич. В этом мире я никто. Ванахеймка нежно коснулась холодной щеки. По телу пробежал электрический разряд. Внутри все сжалось. — Только не для меня, — Локи поджал губы. Сигюн смотрела на него, будто видела впервые. Девушка рассекла пространство между ними и припала к его губам. Такие холодные и безумно грубые. Он вовлек ее в собственнический и жадный поцелуй. Ее пальцы зарылись в густые темные волосы. Они почувствовали, как образовалась невидимая связь между ними и с каждым новым движением губ она только крепла. Локи в один момент положил руки ей на грудь и начал расстегивать тугой корсет, но шнуровка оказалась весьма изящной. Язык хозяйствовал во рту колдуньи, наслаждаясь терпким послевкусием вина. Он оставил корсет, который никак не поддавался, и одной рукой распустил тугой хвост, перебирая мягкие волосы на макушке. Поцелуй перерастал во что-то большее, и она внезапно испугалась последствий. Сигюн уже разрушила покои, рушить то, что происходило между ними, она не собиралась. — Локи, остановись, — она бессвязно промямлила. Ей стоило огромных усилий оторваться от него, от его желанных губ. Руки по-прежнему гладили темные волосы. Они стали длиннее. Довольная улыбка расползлась на губах, которые с трепетом поглаживал маг. — Почему? Его губы грубо сомкнулись на шее, и Сигюн почувствовала, как кровь прильнула к лицу. Безумное желание плескалось в крови, похоть овладевала разумом. Ванахеймка довольно застонала и запрокинула голову. — Вдруг ты снова донесешь Всеотцу о моем неподобающем поведении, — съязвила девушка. Локи закатил глаза и быстро отпрянул от нее. — Я допустил ошибку. Локи лукаво улыбнулся и хотел уже снова притянуть к себе девушку, но та ловко извернулась и рассмеялась. Послышались сторонние звуки, и они удивленно уставились на источник шума. Ванланд с интересом рассматривал их, виляя длинным хвостом. Асгардец поднялся следом за ней, желая возобновить их связь. Ванахеймка аккуратно отстранилась. — Рано, — коротко объяснила она. — Ты тоже почувствуешь, когда придет время. Царевич насупился. Маленький зверь понюхал носок его сапога и тихо зарычал. — Здесь стоит убраться, — мрачно начал асгардец. — Я пришлю верного слугу, Улик смышленый тролль, он поможет. Локи вошел обратно в спальню, желая поскорее покинуть ее покои. Его явно огорчил отказ Сигюн. — Локи! Она в пару шагов преодолела расстояние между ними. Мягкие и теплые ладони нежно коснулись его лица. — Я не говорю «нет», — смягчилась она. Сигюн оставила на его губах легкий, почти невесомый поцелуй. Его губы тронула натянутая улыбка. — Всё еще хочешь научиться наводить морок? Царевич утвердительно кивнул. Княжна убрала руки и приступила зашнуровывать корсет. — Завтра ночью жди меня в библиотеке. Когда Локи ушел, она облегченно выдохнула. Что же она делает? Питомец в ногах отчаянно требовал к себе внимания. Он требовал пищи. Сигюн досадно осмотрела разгромленные покои. Кажется, она изгнала отсюда всех теней. Покромсанный портрет матери валялся в темном углу. Стоит немедленно выбросить его, а еще лучше сжечь.