Коварные божества

— Леди, вы должны поесть, — в опочивальню влетела Ингрид со свежим завтраком. В свете последних событий она решила как можно чаще являться к Сигюн и донимать ее своим счастливым видом. Княжна услышала позади громкий звон подноса и столовых приборов — помощница громко уронила завтрак на прикроватный столик. — Я никому ничего не должна, — бесцветно выговорила Сигюн и даже не взглянула на помощницу-идиотку. Фригга, как и Эйр, в последнее время пичкала ее какими-то лекарствами, поила настоями и снадобьями, пока, в конце концов, Сигюн не перестала чувствовать собственное тело. Она больше не напоминала живого человека, лишь пустую оболочку, тело без души. Прошло больше недели после ее сердечного разговора с царицей, хоть Фригга и продолжала утешать Сигюн пустыми надеждами и обещаниями, сама девица в это больше не верила. Ингрид громко отодвинула занавеску, и теплый солнечный свет проник в спальню. Сигюн сомкнула глаза в попытке спастись от ярких лучей. После вчерашнего приступа истерики она выплакала все слезы, и казалось рыдать уже больше нечем, колдунья была обезвожена. — Какое дивное утро, — счастливо пропела Ингрид и от этого сладкого голоса Сигюн начало тошнить. Сегодня царица успокаивала ее, ведь долго скрывать правду ей было не под силу, как бы ни старалась Фригга, но ужасную весть Сигюн таки узнала. Син написал очень краткое, но мрачное письмо, в котором сообщил о скоропостижной кончине Герсеми. И вот теперь остались лишь она и Син, ее омерзительный, пакостный, противный старший брат. Должно быть, это чистое везение, что Сигюн попала в Асгард, иначе уже давно была бы мертва. Подле постели убиралась Ингрид и напевала себе под нос какую-то радостную мелодию. Сигюн лежала как мертвое тело и с отвращением слушала то пение. Неужели ее завербовала царица, и теперь девка отряжена к ванахеймке, дабы подбодрить ее? — Наша милостивая царица подумывает ограничить вас в корреспонденции, леди. Очевидно, вы получаете лишь печальные вести, Ее Величество находит это неприемлемым, — как бы между прочим сообщила помощница, разбираясь с остатками ее погибшего плюща. — Мудрое решение, — ледяным голосом ответила Сигюн. Син в любом случае продолжит писать ей и доставит письма любым способом. Он найдет лазейки, чтобы мучить и пытать ее, находясь при этом в другом царстве. — Зима так рано наступает, леди. Это утро необычайно морозное, — продолжила лепетать кареглазая асинья, занимаясь уборкой. — Не обязательно расшаркиваться здесь, Ингрид. Сомневаюсь, что я способна запомнить твои пустые речи. Равнодушный голос Сигюн совсем не волновал Ингрид, она была настроена подбодрить госпожу любой ценой. Ванахеймка продолжала лежать к ней спиной и даже не шевелилась. — Все из-за того, что вы слишком напряжены, леди. Не спорю, то, что случилось с вашим братом, это ужасно, но война есть война, от нее… — Пошла вон, — резко перебила ее Сигюн. — Прошу прощения, но я еще не закончила здесь, — отважно возразила Ингрид, выставив перед собой полную сорняка корзину. Асинья выжидающе уставилась на госпожу, а затем ощутила нечто неладное. В один миг вены на ее руках набухли и стали жуткого лилового цвета, казалось, еще немного и они лопнут как мыльный пузырь. Ингрид пронзительно запищала и уронила корзину оземь, а затем почувствовала, как горло что-то сдавливает. Она поднесла дрожащие руки к лицу, а из глаз хлынули первые слезы. — Что это? Что? — закричала не своим голосом Ингрид, пытаясь привлечь к себе внимание равнодушной и отстраненной Сигюн. — Надо думать, ты закончила с уборкой, Ингрид? — холодно поинтересовалась ванахеймка, продолжая игнорировать девицу. Пусть даже сдохнет, ей то что? Ингрид уже заливалась слезами, невиданная сила сковала ее тело, и оно больше не повиновалось ей. Она оказалась в плену. Жуткие сиреневые вены устрашающе пульсировали и норовили каждую секунду оборвать жизнь бедняжки. — Я уйду, уйду, — взмолилась она, и была вынуждена признать, что происходящее — дело рук госпожи. Как только те слова прозвучали, Ингрид с облегчением признала, что все то безумие прекратилось. Словно время обратилось вспять, она вновь стояла с корзинкой в руках, а хвори будто и не было. Все закончилось резко, как дурной сон. — Во имя Всеотца, — с ужасом прошептала она и вылетела из опочивальни княжны как ошпаренная. Сигюн впервые улыбнулась, причем улыбка эта была необычно довольной, ведь она знала, что в ближайшее время Ингрид не станет беспокоить ее по пустякам. Жаль она не видела ее бледного, испуганного лица. Играть с разумом простачки всегда так просто и забавно. От пережившего ужаса Ингрид даже забыла поднос с остывшими яствами и кислым вином. Глупая, неужели Ингрид и впрямь думала, что умрет? Но ведь это было бы так просто. Но княжна продолжала хитро улыбаться, ведь как никто другой знала, что следующей будет именно она. На какое-то мгновение ей показалось, будто она вновь чувствует собственное тело. И когда ей удалось пошевелить пальцами и поднести руку к лицу, Сигюн подумала, что еще один прием снадобья от царицы не станет для нее лишним. — Ты сама не своя, — раздался властный голос Локи, когда вечером они сидели в полу мрачной библиотеке. — Что с тобой, Сигюн? — неожиданно заботящим голосом спросил он. Сигюн тяжело вздохнула и нахмурилась. Она постоянно размышляла о всяких пустяках и больше не могла мыслить здраво. Постоянное напряжение и вечная усталость в добавку к странным лекарствам Фригги превращали ее в кого-то другого. Они давно не виделись и Сигюн совсем не чувствовала той близости между ними, когда можно делиться самым потаенным. Княжна знала, что Локи никогда не будет испытывать к ней тех же теплых чувств, которые она испытывала к нему, и от осознания этого ей становилось немыслимо горько и обидно. Младший царевич не скрывал, что испытывает к ней не так уж и много, лишь легкую привязанность и чувство терпимости к ее несовершенствам. — Сожалею о твоем брате, — гордо отвесил маг. — Спасибо, — чуть помедлив, ответила она. Темной ночью в пустой библиотеке ванахеймка имела возможность лицезреть молчаливого царевича сколько душе угодно. Он сидел за столом, удобно откинувшись на спинку стула, и лишь изредка отводил глаза от увесистой книги. Локи любил коротать время за чтением, но ему безумно претило чье-либо присутствие рядом с ним в это ценное время. Асгардец выглядел так расслабленно и умиротворенно, что ванахеймка невольно залюбовалась его царственной фигурой и точеным профилем. Он казался самым обычным и простым асгардцем, а не их царевичем. В одной руке Локи держал книгу, а в другой руке плясал зеленый огонь. Он всегда прибегал к огню и никогда это не скрывал этого, но только сейчас Сигюн показалось это странным. Огонь ненастоящий, вреда не причиняет, но лишь благодаря ему Локи успокаивался, когда переживал о чем-то. Его огонь опасного яркого цвета, всепоглощающего и уничтожающего. — Как же получилось, что ты не бог огня? — неожиданно выпалила Сигюн и мгновенно прикусила язык. Младший царевич кратко рассмеялся и покачал головой, он даже не удостоил ее взглядом. Огонь отбрасывал таинственный зеленый свет на его безупречное лицо. — Обманул всех, — загадочно ответил он, и ей осталось лишь догадываться, о чем он твердил. Локи любил загадывать загадки, а Сигюн любила их разгадывать. Сигюн также любила загадывать загадки, а Локи также любил их разгадывать. И все же… — Однажды тебе придется ответить мне, сын Одина. Сигюн сказала так громко и уверенно, чем и привлекла его внимание. Локи неохотно отложил книгу в сторону и впился в нее прожигающим взглядом, на что Сигюн снисходительно хмыкнула. Он приготовился слушать. — Единственный и извечный вопрос. Кто украл звезды? Ты ведь знаешь ответ, — как можно холодно выговорила колдунья, но маг все же учуял фальшь в ее голосе. Он искренне рассмеялся на ее глупую выходку и даже прикрыл ладонью широкую ядовитую улыбку. Сигюн забавляла его своими глупыми словами и выходками. Больше никому не удавалось рассмешить его, Локи знали как угрюмого и бесхарактерного царевича. — Я более чем уверен, что тебе доведется ждать очень долго. Сигюн выпрямилась на диванчике и хитро улыбнулась. Она открыла книгу, но содержание ее совсем не интересовало. — Посмотрим. Она долго не решалась на откровенный разговор с ним. Ей все время казалось, будто он сорвется, начнет орать и повергать ее в ужас. Ванахеймка всю жизнь жила в страхе и обожании перед собственным братом. Сигюн всегда считала, если владеешь оружием и можешь за себя постоять, то и бояться тебе нечего. Но что, если дело доходит до тех, кто тебе дорог, кто небезразличен? Любовь и преданность творят воистину безумные вещи с женщинами. Именно из-за этой любви и слепой преданности она позволяла брату творить с ней все те ужасные вещи, а сейчас она позволяет творить их и Локи. Да, Сигюн умела постоять за себя, но не могла дать отпор тем, кого любила. — Думаю, будет лучше, если наши встречи прекратятся, — неуверенно сказала она и вновь заставила трикстера отвлечься от чтения. Он отложил книгу в сторону и настороженно выпрямился. Еще когда белоснежная голова появилась на пороге пустой библиотеки, Локи понял, что ничего хорошего из этого позднего визита не получится, но теперь девица принялась раздражать его. Этого Сигюн и боялась, угрюмый Локи начинал злиться. — Прости, что ты сказала? — холодно выговорил каждое слово он, и от этого ледяного голоса ее сердце ушло в пятки. Она сглотнула и ощутила невероятную тяжесть в груди. Его раздражал каждый ее вдох и каждый ее выдох. — Я сказала, что нам стоит прекратить наши встречи, — с трудом выговорила она. — Нет, нет, — спокойно возразил маг и покачал головой, и тем самым поверг ее в ужас. — Дорогая, ты сказала, что так будет лучше. Кому лучше? Кому? — свирепо орал на нее царевич. Он медленно поднялся с кресла, а Сигюн лишь сильнее вжалась в диван. Асгардский бог нависал над ней подобно хищнику, в эту темную ночь в черных одеяниях он выглядел неописуемо зловеще. Его неспешные движения, холодная отстраненность и безэмоциональное лицо пугали ее до потери пульса. В такие моменты Локи напоминал животное, чудовище, которое может вытворить все, что угодно. — Кому, Сигюн, будет лучше? Твоему ощипанному петуху? — продолжал кричать он. В нем говорила совсем не ревность, нет. О, просто Локи был рационален по своей натуре и дико не любил, когда его что-то шло не по его замыслу, когда его вещи отнимали. Будь то даже ванахеймская девица, которая ему и подавно не нужна. Но Сигюн была его, как вещь, а Локи ничем не делился. — У него есть имя. И Теорик здесь ни при чем, — вяло оправдалась княжна, стыдливо пряча глаза. — Теорик, значит. Чего же их не пронумеровали? — поджал губы Локи и криво улыбнулся. — Кто же тогда всему виной? Кого же так обременяет наша связь? Сигюн не выдержала и подорвалась с дивана, но Локи мгновенно оказался рядом с ней, прожигая зелеными глазами ванахеймку. — Ты думаешь, мне легко, Локи? Думаешь, я этого жажду? Все стало просто невыносимо! — выкрикнула Сигюн, отметив, что лицо царевича болезненно побледнело и повлажнело. — Жить в этом дворце, представать перед твоими родителями. О, Небо, Фригга! Осознаешь хоть как мне трудно смотреть ей в глаза, врать и обманывать? Еще никогда в своей жизни я не была на этом распутье, я не знаю, как вести себя рядом с ней. Это совесть что ли… Она меня пожирает. Ты знаешь, я знаю, это неправильно, это низко, то, что мы творим. Наша связь греховна. Трикстер резко отпрянул от нее и удивленно округлил глаза. Он не верил собственным ушам, он отказывался принимать ее выбор. — И все эти жаркие излияния лишь из-за ничтожных мук совести, Сигюн? Спятила что ли? С каких пор тебе ведома совесть, падшая женщина? — Прекрати язвить, Локи, все серьезно. Это меня терзает. Так продолжаться больше не может, пойми это! — из светлых глаз брызнули слезы. Его холодное лицо не выражало ни единой эмоции, лишь зеленые глаза потерянно бегали по ее фигуре. Локи насторожился, его тело заметно напряглось. Очередные честолюбивые мечты царевича потерпели крах. — Тогда это конец. Ты хоть понимаешь это, Сигюн? — с отвращением сказал Локи, и Сигюн хотелось кричать от боли. — И во всем виновна только ты и никто больше. Именно ты, Сигюн, уничтожила нас. Каждое его слово ранило и уничтожало ванахеймку, но она старалась принять эту истину с храбростью. — Тебе так проще, да? Ведь проще винить кого-либо, но не себя, да? Но вот, что я тебе скажу, мы оба виновны в том, что случилось. Ты ведь будущее Асгарда, ты сам понимаешь, что это позволительно. — О, теперь мы говорим о будущем Асгарда, — безумно рассмеялся царевич и покачал головой. — Нашла чем прикрываться. Снова все сводится к царству и проклятому долгу Локи перед своим народом. Он родился с ответственностью перед царством, ему приходилось жертвовать многим, но никогда никого не интересовало то, чего хотел сам царевич. Она измученно опустила голову и прикрыла глаза. Для нее этот разговор был пыткой, а его язвительные слова — отравой. — Оказывается, я была права с самого начала, Локи. Нам не стоило начинать это, не стоило заходить так далеко, — поникшим голосом выдала Сигюн и сглотнула горький ком в горле. — Твои слова и речи меня больше не волнуют, Сигюн. Как и ты. Злобно отчеканив каждое слово, Локи стремительно покинул библиотеку. Она осталась наедине со своими мыслями, горько глотая собственные слезы. Сигюн утешала себя тем, что она сделала все правильно, она ведь поклялась не творить дурного, поклялась стать лучше. Они не могли больше встречаться как прежде, ведь она изменилась. Больше не будет этого легкомыслия в голове, больше не будет глупых интрижек с младшим царевичем, она больше не будет вести себя как продажная шлюха. Было обещание, что Сигюн сделает все, чтобы стать лучше и быть достойной любви и признания царской семьи. Душа Локи была не на месте. Не так давно он верил, что это он будет помыкать Сигюн, играть на ее теплых чувствах к нему, будет пользоваться ею и втаптывать в грязь, но по какой-то причине все пошло наперекос. Он все больше ощущал, что это Сигюн играет с ним, а не наоборот. Никто не смел перечить богу обмана и если княжна задумала выставить трикстера в дураках, то ее поджидает лишь неудача. Локи серьезно настроился отплатить Сигюн той же монетой. А вот царица Асгарда с каждым днем лишь сильнее привязывалась к ней. Она приглашала девушку к себе на завтраки, прогулки в саду, а по вечерам Фригга поучала ванахеймку искусству магии. Только вот магия стремительно покидала княжну, истощала ее тело, но Сигюн решила ничего не говорить верховной богине. Асинья с таким восхищением подошла к их встречам, что ванахеймке казалось кощунством портить их драгоценное время. Неожиданно, но даже вежливые разговоры о Фрейе перестали быть болезненными для дочери валькирии. Фригга постоянно подбадривала деву, она твердила, что Сигюн все же неправильно истолковала свой визит к Водам Познания. Богиня была уверенна, что для девушки путь прорицания лишь распахнулся, и она точно была уверенна в том, что все образуется. Асинья каждый раз с энтузиазмом встречала Сигюн у своих покоев, а на ее губах всегда играла теплая улыбка. Такую улыбку за всю свою жизнь ванахеймка видела не часто, но сегодня был особенный день, этот день принес благие вести из Ванахейма, чего не случалось уже давно. Фригга хотела сразу же поделиться этой вестью с Сигюн, ведь видеть дочь покойной сестры в подавленном состоянии было невыносимой пыткой. — Надеюсь, мои слова хоть немного тебя подбодрят, дорогая, — мягко начала царица. — Благие вести из Ванахейма, мы только что узнали. Сигюн, твой дядя Гарделл опомнился ото сна. Разумеется, его тело ослабло от длительной болезни, но состояние царя удовлетворительно. Лекари трудятся днем и ночью, и уверенны, что хворь отступает… Царица все говорила и говорила, но ванахеймка ее совсем не слушала. В кои-то веки вести действительно хорошие, и от обрушившейся внезапной радости Сигюн долго не могла поверить в услышанные слова. Она медленно осела на диван, потому что мир вокруг нее поплыл. Впервые за долгое время она почувствовала облегчение. — Ваши слова правдивы, миледи? В ином случае это очень злая шутка, — дрожащими губами выдавила Сигюн. Фригга схватила ее за руку и взволновано посмотрела на девушку. Та побледнела в мгновение ока. Царица подала ей бокал с холодной водой. — Конечно, это правда, Сигюн. Его уже осведомили, что ты в Асгарде. Подле него твой брат. Уверяю тебя, царю Ванахейма больше ничего не грозит. Молодая колдунья хмыкнула, от досады свело скулы. Само собой, Син как предполагаемый наследник должен быть подле царя. Знал бы только, какое отвращение он вызывал у своей младшей сестры. В свете последних событий, когда Сигюн отбыла в другое царство, а численность их огромного семейства резко сократилась, жизнь брата стала неимоверно драгоценной не только для Ванахейма, но и для Асгарда тоже. — Молвил ли он что-то обо мне? — с надеждой спросила девушка. Но все ее упования в один миг разрушила царица, которая лишь опустила глаза. — Боюсь, что нет, Сигюн. Кажется, царь Гарделл согласился с твоим братом, отправить тебя в Асгард было удачным решением. Она ощутила, как сперло дыхание, Сигюн задыхалась и теряла сознания. Неужели дядя поддался обману ее брата? Равнодушие царя стало последней каплей в море обмана и предательства, Сигюн чувствовала себя брошенной и ненужной. Ее предала родина, ее предала семья. Даже во рту ощущалась горечь предательства, но ванахеймка быстро собралась с силами и пыталась держаться с достоинством перед царицей. — Должна признаться, миледи, я пришла к вам с просьбой, — собравшись, сказала Сигюн. — Если вам не в тягость, разумеется. Царица встрепенулась и с интересом посмотрела на обессиленную колдунью. Сигюн казалась подавленной и несмелой, что было редкостью. — Смелее, моя дорогая. О чем ты хотела попросить? — Миледи, если бы вы мне позволили, я бы хотела увидеть дядю. На лице Фригги появилось что-то среднее между сожалением и хладнокровием, женщина старалась держать себя в руках. Богиня не могла подумать, что те вести, которые пришли из Ванахейма, заставят девушку грустить и печалиться. Кто же знал, что Сигюн захочет возвратиться на родину, кто же знал, что тоска по дому заставит ее сердце болеть, а душу — истерзает? Фригга собралась с мыслями и приготовилась к трудному разговору, в котором ей судилось выразить свой отказ. — Сигюн, милая моя, — златовласая богиня взяла руку Сигюн и устало вздохнула. — Ведь нам уже доводилось иметь этот разговор. Ты не можешь покинуть Асгард и возвратиться в Ванахейм, теперь здесь твой дом. Один, я, мои сыновья — теперь твоя семья. Кому бы еще повезло называть своей семьей богов Асгарда, и не просто богов, а царскую семью? Сигюн прикусила губу и натянуто улыбнулась. Да, как бы горько ей ни было, они относились с ней более чем прекрасно. Сигюн даже пришлось разорвать порочные отношения с младшим царевичем ради блага их династии. Некое невиданное явление свело Локи и Сигюн вместе и ей казалось, если что-то и могло их разлучить, это должно было быть нечто такое же магическое и необъяснимое. После их расставания прошло не так уж много времени, и Сигюн все еще не оправилась после всего пережившего. И даже их случайные встречи в огромном дворце Одина лишь сильнее ранили по сердцу. — Миледи, думаю, вы неправильно истолковали мои слова, — Сигюн сделала глубокий вдох и заметила смятение на лице царицы. Фригга нахмурилась, а княжна осознала, что асинья поняла все без лишних слов. Женщина сильнее сжала ее руку и одобрительно кивнула. — О, что же, я вижу, к чему ты ведешь, — хитро улыбнулась Фригга. — В этом случае я дам свое позволение, но при одном условии, — она резко сменилась в лице. — Как посчитаете нужным, миледи. Фригга выпрямилась, а затем отпустила ее руку и поднялась с места. — Условие довольно простое, все меры осторожности должны быть соблюдены. А это значит, что при всем твоем нежелании, Сигюн, с тобой отбудет стража и будет везде тебя сопровождать. Ванахеймка насупилась, для нее такое действительно было неприемлемо, но если таково было условие, она могла с ним смириться. — Если так вам будет угодно, — Сигюн кивнула и поджала губы. Царица протянула ей бокал с душистым вином и ванахеймка благодарно приняла напиток. Асинья продолжала расхаживать по комнате, размышляя о чем-то своем. — Тогда я немедленно прикажу все подготовить, и уже утром ты отправишься в путь. — Благодарю, миледи, это действительно много значит для меня. Губы царицы растянулись в яркой и дружелюбной улыбке. Она все сильнее проникалась любовью к ванахеймке, которая так сильно напоминала ей покойную подругу. Ранним утром еще до восхода солнца Сигюн отправилась в путь. Золотая осень уступала ранней зиме, и каждое утро становилось все холоднее. Северные пейзажи завораживали ее, а холодный утренний ветер приятно бодрил. Здесь не было изумительных дворцов, и благородные асы не скитались на каждом шаге, здесь была абсолютная тишина, пристанище для таких же отшельников, как и Сигюн. Она и подумать не могла, что обычная поездка будет так сильно напоминать ей о родине. Впереди неслись два стражника, громкий лязг лат и ржание лошадей возвращало ее к реальности. Снежные шапки на высоких горах скрывались за плотной тканью утреннего тумана. Вдали от столицы и от всего того золота она чувствовала себя свободной и счастливой. Сигюн даже не обращала внимания на пошлые шутки своих сопроводителей. База красовалась совсем рядом, она стояла здесь столетиями, хотя и не напоминала своей помпезностью дворец Всеотца. Это поместье расположилось не так далеко от столицы, но удачно спряталось за горным хребтом от посторонних глаз. Сигюн заметно нервничала и предвкушала скорую встречу с дядей. Она все еще не знала как себя вести и что говорить. Когда они подъехали к базе, Сигюн смогла вблизи насладиться изумительной красотой поместья. Она мысленно обрадовалась отсутствию высокого до небес дворца, база была довольно простой, но изящной. Ее почтительно встретила служанка, которая и напросилась сопроводить ее к господину. Когда же они успели приготовиться к ее приезду, неужели всего за одну ночь? Княжну провели по длинному клуатру, который открывал прекрасный вид на пробуждающийся сад. Позади верно следовали царские стражники, лязгая золотыми латами. Да, она определенно была в Асгарде, здесь все также пестрило отполированным золотом и на каждом шагу напоминало о неслыханном богатстве. Прислужница остановилась возле роскошного фонтана и опустила голову, они пришли. На скамье с другой стороны сидел красивый мужчина, который наслаждался прекрасным утром и любовался своими владениями. Возможно, из-за шума воды в фонтане он и не сразу заприметил ее. Сигюн ступала тихо, она с любопытством рассматривала его. Его золотистые волосы от времени и яркого солнца стали пшеничного цвета, а на лице залегли первые морщины, особенно коснулись они его глаз. Если и прежде ее терзали сомнения насчет подлинности его личности, то они сразу исчезли, когда ее любопытные глаза увидели украшение на его шее. Только у него могла быть эта пектораль, точно такая же, как и так, которую Сигюн отдала царице Асгарда, как та, что некогда принадлежала ее матери. И если пектораль Фрейи считалась давно утерянной, то пектораль Фрейра всегда была при нем. — Дядя! — внезапно громко произнесла ванахеймка и невольно улыбнулась. Мужчина от неожиданности встрепенулся и открыл глаза. Прекрасные голубые глаза, как и у матери. Асгардская кровь тоже сильная. При виде княжны лицо асгардца посветлело, а губы растянулись в довольной улыбке. Он поднялся со скамьи и, ловко минуя фонтан, всего в несколько шагов оказался возле нее. — Сигюн! О, моя дорогая племянница! — пылко произнес Фрейр и заключил девушку в родственные объятия. — Единственная, ты хотел сказать, — нагло поправила его Сигюн и поджала губы. Но он благоразумно пропустил ее колкость мимо ушей, за ними наблюдали царские стражники и его служанка. — Посмотри, какой красавицей ты стала, — восторженно сказал Фрейр, осмотрев племянницу вблизи. — Добро пожаловать в Асгард, — хитро улыбнулся дядя. Сигюн не смогла сдержать глупую улыбку, кажется, что она в Асгарде уже целую вечность. Фрейр продолжал с интересом изучать ее, пристально осматривая каждый дюйм ее тела. Когда их глаза встретились, Сигюн заметила, как резко он сменился в лице, а затем мгновенно побледнел. Она посмотрела на него самым холодным и отстраненным взглядом, на который была способна, этому взгляду она долго училась у портретов матери. — Что случилось, дядя? Увидал нечто странное? — сладким голосом пропела она. Ну а как еще? Конечно, Фрейр, как и все, видел в ней покойную Фрейю. Только его почему-то это сходство не радовало, а пугало, студило асгардскую кровь. — Сколько тебе повторять, не хмурься. И прекрати сутулиться, это дрянная привычка убогих и нищих, — он нагло похлопал ее по спине и Сигюн невольно выпрямилась. — И не называй меня дядей, чувствую себя стариком, — строго приказал мужчина. Она лишь сильнее нахмурилась и посмотрела на него исподлобья – ростом дядя напоминал великана. Он всегда выбирал эту тактику, он умел игнорировать слова, которые были ему не по душе. — Извини, дядя, — четко выговорила княжна и коварно улыбнулась. Фрейр недовольно покачал головой и отпрянул от нее, и только тогда и она смогла осмотреть родственника. Фрейр и Фрейя были близнецами, а потому Сигюн обнаружила много сходства с дядей. К примеру, их голубые глаза, острые скулы и аккуратный нос. Иногда даже посещало дурное предположение о том, что и ее волосы отливают блеклым золотом на солнечных лучах. — Мы не ждали тебя так рано, — строгий голос мужчины привел ее в чувства. — Должно быть, ты торопилась? — Царица назвала это зовом крови. Одним жестом он подозвал слугу с подносом и взял огромный кубок с напитком. По сладкому запаху Сигюн узнала асгардское вино, которое Фрейя безумно любила. После ее смерти в кладовых ванахеймского поместья осталось несколько бочек этого вина, но к нему больше никто не прикасался. — А как бы ты это назвала? — дядя сделал желанный глоток напитка. Она прикусила губу и отказалась от предложенного вина. — Тебе не понравится мой ответ. Ас опустошил бокал и отдал его прислуге, а затем с недовольным видом осмотрел свое поместье. — Ты легко одета, пойдем внутрь, самое время для завтрака. Уверенным шагом Фрейр направился к своему поместью, и Сигюн ничего не оставалось, как последовать за ним. Дядя отличался своим нравом, ему не был указом даже сам Один Всеотец. Сигюн знала, что Фрейр тоже винил царя в скоропостижной кончине любимой сестры и ничто не могло унять его гнев. Только этим она и могла объяснить его отсутствие в столице, когда все Багровые Ястреба явились к царю, а дядя отправился сразу в свое поместье. Фрейр изворотливо избегал царской семьи уже не один век. Стол накрыли только на двоих, а вся прислуга исчезла в один миг. Они остались наедине, но Сигюн не было неловко или неуютно. Дядя смотрел на нее с другой стороны стола, и она почти не видела его лица за всеми теми яствами, которые им подали. Асгардец не выпускал из рук бокал, в котором плескался сладкий нектар, и не сводил с нее глаз. — Ненавижу асгардское вино, — с отвращением выдала колдунья, плеская по стенкам бокала презренную тягучую жидкость. — Ты бездарная лгунья, Сигюн, — холодно выдал дядя и вызвал у нее глупую улыбку. Когда они были наедине, дядя не играл на публику, он был самим собой. — Не стану спорить, — лукаво ответила она и отпила вина. Напиток приятно щипал за язык. Фрейр наслаждался горячей пищей, не обращая больше на племянницу никакого внимания. Звон столовых приборов неприятно резал по слуху. — Не знаю, чем таким ты разгневала предков, за что несешь это наказание, — равнодушно озвучил дядя, пережевывая мясо. Светлые брови взмыли вверх, а голубые глаза широко распахнулись. Мужчина отметил ее смятение. — У тебя ее лицо, лицо твоей матери. Как трагично. — И ты раздосадован потому что..? Он тихо рассмеялся себе под нос. — Тебе даже нрав ее достался, — отстраненно сказал дядя. — Должно быть, нелегко тебе доводится во дворце под наставлением царицы. — Быть может, до тебя доходили слухи о печальных вестях из Ванахейма? О моей сестре и брате? — Так значит ты не получила мои письма? — Ах, письма, — откинулась на спинку стула Сигюн. — Сгинули в огне. Надо же, какая жалость, она безрассудно сожгла письма и даже думать не могла, что среди них будут письма от дяди. Пектораль на его груди что-то ей напоминала, словно она уже видела это в одном из дивных снов. Она снова чувствовала себя беспомощной. — Стало быть, теперь ты никогда не узнаешь, что было в тех письмах, — усмехнулся дядя. — Почему же мне кажется, что ты не рад меня видеть, Фрейр? — прямо спросила она. Родственник застыл, уронив столовые приборы из рук. Он медленно подвелся и неспешно подошел к ней. Сигюн ощутила его горячие пальцы на подбородке — Фрейр заставил смотреть на него. Дядя неуверенно наклонился и оставил на лбу девушки легкий целомудренный поцелуй. — Я очень рад видеть тебя, Сигюн, — без какой-либо радости сказал он. Сигюн оцепенела и перестала дышать, поцелуй дяди алел на лбу, прожигая кожу до костей. Когда она пришла в чувства, он уже сидел на своем месте, продолжая трапезу. Только она есть не могла, обида сдавливала горло. — И словно тех веков чужды и ненависти и не было вовсе. И все благодаря одному поцелую, — отпив вина, с отвращением подытожила Сигюн. Он не выдержал и хлопнул рукой по столу. — Довольно! Вот оно, корень всех невзгод и всех проблем. Во всем виновата эта дурная ванахеймская кровь, что течет в тебе, будь она неладна! Ох, кровь пастухов и огородников, мерзость. Лишь мать твоего отца говорила так отвратительно и гнусно, во имя Неба, до чего же гадкая старуха была, будь она проклята! — красивый голос дяди сорвался на крик. Сигюн не заставила себя долго ждать. — Только почему-то эта дурная ванахеймская кровь меня вырастила! — ответила ему криком Сигюн. — Только она дала мне кров над головой и хлеб за столом. Только она не сторонилась меня и не презирала, как это успешно делал ты все эти века. Дядя вновь поднялся из-за своего места и со злостью опрокинул стул. Фрейр обладал вспыльчивым характером и очень часто демонстрировал его на публику, но раньше эти порывы сдерживала его сестра. Он никогда не был близок с племянниками и никогда не объяснял тому причину, но в последнее время Сигюн начала строить свои догадки. — Знаю, мне не суждено стать хоть в половину такой, которой была она, но я стараюсь, Фрейр, правда стараюсь. Смотри же, я здесь, я твоя семья. Прошу, не прогоняй меня, — от обиды она поджала губы и попыталась сдержать собственные рыдания. Еще по пути сюда Сигюн опасалась их встречи, желала и опасалась. И страхи подтвердились, дядя принял ее лишь из-за просьбы царицы, но не в силу теплых родственных чувств. Вся жизнь и родня Сигюн была в Ванахейме, его она называла своим домом, хотя в Асгарде находился такой же родной ей дядя, как и тот, что в Ванахейме. Но сколько она себя помнила, ванахеймская родня Фрейру не была нужна. — Хитрая царица Асгарда может сколько угодно кормить тебя сладкой ложью, утешать и говорить о том, что твоя мать гордилась бы тобой. Фригга ведь яро убеждала тебя в этом, правда, Сигюн? — она не заметила, как он оказался у двери, повернувшись спиной к ней. — Но я знал сестру лучше, чем она сама и могу сказать тебя вот что: Фрейя скорее бы умерла со стыда, чем назвала тебя своей дочерью. Сигюн привыкла не замечать собственных слез, но в данный момент она чувствовала их на щеках, чувствовала их соль во рту, она давилась собственным горем. Из глаз бежали самые настоящие реки горьких девичьих слез, а душа медленно сгорала. Еще никогда ей не доводилось рыдать из-за слов дяди, и она была рада, что сейчас он стоял к ней спиной. — Фрейя была верна своему слову, а ты? Разве ты верна своему слову, Сигюн? Разве верность значит для тебя хоть что-то, глупая? — холодно спросил ас и наконец услышал ее горестные всхлипы. — Тебя проведут в покои, можешь гостить сколько душе угодно, но как закончишь здесь свои дела, немедленно отправишься ко двору Всеотца. Там тебе самое место. Дверь громко захлопнулась за ним, и Сигюн перестала сдерживать слезы. Почему ее так задели слова почти постороннего человека? Фрейр едва ли мог считаться ей родственником, это была лишь четвертая их встреча, и все же, это казалось таким естественным. Надо полагать, царица была права? Это все же зов крови? Неужели Сигюн чувствует их связь? Но она прекрасно понимала, он всегда будет отвергать ее. Быть может, она и была дочерью Фрейи, но ей никогда не стать достойной ее наследия. А потому и Фрейр всегда будет требовать от нее чего-то невозможного — быть его сестрой. Он будет смотреть на племянницу и увидит в ней лишь свою сестру, но все остальное в Сигюн будет отвергать этот же факт. Всю жизнь ванахеймка думала, что это детям Фрейи досталось больше всех после ее погибели, но мысли о брате-близнеце покойной матушки ее голову даже не посещали. Наверняка, жизнь в Асгарде была для него настоящим пеклом. Она умыла лицо собственными слезами и пообещала сама себе, что больше не станет рыдать из-за его пустых слов. В дверь неожиданно постучали, и в трапезную робко вошла служанка. Очевидно, пора ступать в покои. — Леди, прошу прощения, — тихо сказала она, склонив голову. — К вам гонец. Сигюн моментально встрепенулась и насторожилась. Кажется, девица заприметила ее слезы и покрасневшее лицо. — Гонец? От кого? — От царицы, леди, — неловко опустила глаза асинья. — Он ожидает вас в саду. Ужели вновь случилось что-то неладное, и царица требует присутствия Сигюн в столице? Но она только прибыла сюда. — Нет нужды. Скажи, пусть отправят его в мои покои, и меня проводи туда. — Как пожелаете, леди Сигюн, — служанка мгновенно покинула трапезную. Несмотря на разногласия и распри между дядей и племянницей, к Сигюн здесь относились почтительно. Но от лицемерия и неискренности Фрейра она чувствовала себя лишь хуже. Княжна перевела дыхание, промокнула свежие слезы белоснежным платком и бросила его рядом с тарелкой полной еды, к которой она так и не прикоснулась. Покои, которые ей выделил дядя, не отличались той роскошью и богатством, к которым она привыкла при жизни в столице, но были довольно неплохими. В маленькой прихожей ее уже ждал гонец от царицы. Совсем еще юнец, он пугался каждого шороха, а когда Сигюн стала перед ним, он вообще опустил глаза в пол. Очевидно, он собирался озвучить нечто невообразимо неприятное. — Леди, царица требует вас ко двору. Немедленно, — со страхом сказал трусливый юноша. Злость закипала в ней, она не думала, что этот день будет таким паршивым. Сигюн со злостью сжала губы и одарила паренька полным ненависти, испепеляющим взглядом. — Во имя Одина, что за представление ты разыграл, Локи? Гонец поднял свои испуганные голубые глаза, его лицо помрачнело. Он так умело разыгрывал страх, что на секунду Сигюн даже засомневалась в собственных словах. Но магию трикстера она знала хорошо, ванахеймка выучила его запах, ведь он был чем-то таким больно знакомым, чем-то необъяснимо родным. — Ну это было забавно, — неожиданно произнес парень. На дрожащих губах мальчишки появилась ядовитая ухмылка, хозяином которой мог быть лишь один мужчина — бог коварства собственнолично. Яркая вспышка сменила образ недоуменного мальчишки-гонца на настоящий лик мага. Пред ней во всей красе стоял Локи, лицо которого посветлело от широкой хитрой улыбки, его руки медленно сомкнулись за спиной. От его взора не ускользнули покрасневшие и набухшие от слез глаза колдуньи. Локи громко прочистил горло и нагло присел за стол. — Надо думать, семейное воссоединение вынудило на слезу? Царская семья была хорошо осведомлена о тяжелых отношениях между Фрейром и его ванахеймской родней, но Локи знал буквально все. Видите ли, Локи, как и Сигюн, от природы натура любопытная и жадная к знаниям. О асгардском дяде Сигюн он упомянул лишь однажды, и Локи тогда с огромным удовольствием наступил на ее больную рану. — Зачем ты явился сюда, Локи? — ванахеймка прятала от него глаза, она осматривала свои новые покои. — Разве мы не обсуждали это? Царевич пристально наблюдал за каждым ее движением. Как и всегда, снаружи он был спокоен, но внутри него творилась буря, настоящее безумие. Его терзала ненависть и ярость, Локи злился и презирал Сигюн за ее безрассудность и глупость. И за то, что она ничего ему не сказала. Зачем только она явилась к Фрейру? — Ведь ты рисковал, осчастливив меня этим внезапным визитом. Скоро в столице спохватятся из-за твоего отсутствия. — Жаль, не увижу их коллективные приступы паники, — довольно выговорил царевич. Он едва сдерживался, чтобы не сорваться и не встряхнуть ее как тряпичную куклу, выбив всю дурь из ее головы. Больше всего его гневил тот факт, что Сигюн ускользнула на эту гадкую базу, не сказав ему и слова. А еще здесь был Теорик, которого младший царевич на дух не переносил. — Возможно, это ты хочешь поведать мне, по какой причине явилась в холодные объятия дяди? Или же пылкая любовь проложила тебе путь в это гиблое место? — с отвращением озвучил маг. Она продолжала двузначно молчать, на что Локи неодобрительно хмыкнул. — Прошу, только не говори, что снова взялась за старое. Сигюн, мы ведь обсуждали это, не вороши прошлое, ничего хорошего из этой затеи не получится. Вот почему ты не можешь оставить в покое смерть старика Ниорда? Но Сигюн и не думала отступать от своего замысла, она знала наверняка, что во внезапной смерти Ниорда было что-то загадочное, нечто, что мучило ее душу. — Не получится? Поверь, как только я узнаю правду, все станет на свои места. Ваша лицемерная порченная асгардская кровь познает справедливость. В его погибели виновны лишь асы, и никто больше, а значит, я заставлю вас ответить за все преступления перед ванами. Убийство старого Ниорда — лишь начало, Локи. Желаешь знать почему меня так тревожит его смерть? Все очень просто, Ниорд — кровь. Он моя кровь. Разве ты не знал, что он был младшим братом Олдина, второго царя Ванахейма? Да, именно так, Локи, у первого царя было два сына, два наследника, — ядовито отчеканила ванахеймка с холодной ухмылкой на губах. — Но все помнят лишь одного. Ее слова все же привлекли его внимание и задели достоинство. Он всегда думал, что Ниорд был дальним родственником правящей династии Ванахейма, потому его личность была так важна для Асгарда, но Локи и думать не мог, что старик был сыном и братом царей. Разумеется, все помнят и почитают лишь царей, кому нужны их ничтожные братья и прочая родня? Сигюн, подобно старику Ниорду, спихнули в Асгард как ненужную вещь, потому что в Ванахейме наследников трона было предостаточно. Больше всего Локи пугала ее привязанность к родине, учитывая как с ней обошлись, к тому же ее родной брат, Сигюн должна была ненавидеть Ванахейм, а не Асгард. — Но меня удивляет твое отношение к этой смерти, ты все норовишь покончить с этим делом, возможно даже скрыть что-то, — она подошла к столу и наклонилась над магом. — Надо думать, здесь не обошлось без тебя? Что ты учудил, Локи? Ведь я чувствую, ты приложил к этому руку. Его терпение было на исходе, она была ему отвратительна. Еще никто не смел так дерзить царевичу и Локи находил подобное поведение неприемлемым. Не будь она любимицей его дорогой матушки, он бы лично казнил ее, и плевать на скандалы и последствия ее жалкой смерти. Локи хотел, чтобы она страдала, он хотел уничтожить ее за все неприятности, которые свалились на него по ее же вине. — Да ты никак обезумела, ванахеймская гадюка? Хоть слышишь собственные слова? Как ты смеешь оговаривать царевича самого могущественного из девяти царств? — будто одичал трикстер и с грациозностью змеи поднялся с места. Теперь он смотрел на нее сверху, но Сигюн казалась довольно смелой, чтобы испытывать страх в тот момент. Она лишь недобро улыбнулась. — Миров куда больше, чем девять, Локи. А за преступления отвечают все, даже ванахеймские княжны и асгардские царевичи, — уверенно выговорила она и рванула к двери. — Интересно, какие секреты хранят покои старого Ниорда? Чего занимательного они могут мне поведать? — она остановилась, а ее лицо обрело все краски безумия. — Нет, стой! — следом за ней рванул и Локи, осознав, куда собралась ванахеймка. — Не ступай туда! Он не успел ничего сообразить, лишь узрел, как вдали по коридору мелькнуло лиловое пятно, которому судилось быть ее платьем. Локи знал те покои, в которых старый Ниорд не просто останавливался, здесь он практически изживал свои последние годы. Он лишь удивлялся, как Сигюн могла прознать о тех покоях? Фрейр не стал бы сообщать о них племяннице. А еще Локи удивлялся, как такая мелкая Сигюн могла так быстро бегать и уж тем более обгонять его. — Сигюн, остановись! — кричал царевич, распугивая всю прислугу, что встречалась на пути. — Боишься, Локи? — все также безумно шептала княжна, когда добралась до нужной двери. — Не бойся. Она даже не сразу заметила, какой заброшенной была та дверь и все рядом с ней, на ней осел солидный слой пыли, но ее не убирали. Словно прислуга боялась даже приближаться к этим комнатам. Сигюн толкнула дверь, но та не поддалась. На лице ванахеймки появилась растерянность, рядом переводил дыхание Локи. Дверь не поддавалась из-за заклятия, это было ясно. — Еще никто не сумел открыть эту дверь. Старый Ниорд знал что-то. Это не твои ребяческие шалости, Сигюн, — царевич положил руку на дверь. — Это настоящая магия, сильная и древняя, как сама Вселенная. Но Сигюн его не слушала, она отчаянно желала попасть в те комнаты. Именно здесь Ниорд провел последние годы, именно здесь хранится разгадка его таинственной смерти. Ведь лишь из-за него Сигюн оказалась в Асгарде, а значит, она имела право узнать правду. Так кто же виновен в его смерти? — Ты соврал мне еще тогда, Локи. Ты знаешь о старике Ниорде куда больше, чем сказал, — с обидой сказала Сигюн. Она сильнее толкнула старую дверь плечом и та с протяжным скрипом поддалась. Локи рядом с ней казался не просто удивленным, его будто огрели по голове чем-то невообразимо тяжелым. Он с каким-то страхом и недоверием осматривал пыльный и мрачный кабинет покойника. Здесь не было ни единого источника света, так что ему пришлось провернуть трюк с огнем. — Но как? Фрейр колдовал над этой дверью днями и ночами, даже я не смог сюда пробраться. Молодая колдунья бесстыже рылась в вещах умершего мужчины, словно знала, что искать и где искать. — Быть может, вы плохо старались? Локи и сам с любопытством и некой опаской рассматривал кабинет, пока не заметил, что Сигюн уже проскочила в следующую комнату, которая была опочивальней. Здесь было лишь одно окно, но зато книгами были забиты абсолютно все полки. Если в покоях Ниорда в столице хоть изредка убирались, то к этим комнатам никому не удалось добраться. Девица быстро схватила один фолиант с ближайшей полки, но как только увидела его название, отбросила книгу с громким и протяжным визгом. Трикстер поднял голову и увидел перед собой побледневшее лицо ванахеймки, ее тело пронзила дрожь. Он поднес руку к книге и тут же осознал причину ее тревоги. — Темная магия, проклятые книги, — озвучил ее первые мысли царевич и поднял руку к остальным книгам на полках. Локи не смел к ним прикасаться. Мало кто знал, но старый Ниорд был грамотным чернокнижником и умело скрывал сей факт от всех. — Больше нет смысла утаивать, Локи. Поведай мне все, что знаешь, — неожиданно прозвучал требовательный голос Сигюн где-то над ухом. И он понял, что пути обратно нет.