Коварные божества

В последнее время сон стал редким гостем в этих покоях. Очередной тяжкий вздох и устало прикрытые глаза. Стало душно, когда воображение очертило знакомое лицо. Дело дрянь. Рядом лежала светловолосая красавица и сладко посапывала. Выходит, кошмары не тревожили ее, и она видела дивные сны. Но каждый ее вдох и выдох, само лицезрение девицы раздражало его — Локи желал видеть подле себя определенно не ее, а деву другую. — Во имя неба, Локи, соберись! — приказал он себе и поднялся с постели. Асгард тонул в хрустящем снегу уже больше месяца, и младшему царевичу порядком наскучило наблюдать заснеженные шапки гор из своей террасы. Трикстер ненавидел холод, ему претил снег, и была ненавистна зима, его завораживал лишь огонь, только в ярких языках пламени таилась услада для глаз. Покой сейчас был ему необходим. Извечные проповеди и наставления Всеотца, бременящие надежды матери, и безответственность старшего брата гневили его все больше, и ко всему прочему еще и глупая ванахеймка все не возвращалась во дворец. Его терпение было на пределе. Как-то так случилось, что Сигюн не покидала его мысли, она прочно обосновалась в его голове и стала едва ли не повелительницей его грез. Покои младшего царевича открывали вид на северную часть царства, и Локи имел возможность наслаждаться белоснежными полями и терзать себя мрачными мыслями. Ведь вдали за всем этим величием, на самых северных краях Асгарда, находилась Сигюн. Та самая Сигюн, которую не признавал родной дядя и та самая Сигюн, которая не нашла себе места в Асгарде. Темная ночь напоминала мягкий бархат, а небо усыпали мерцающие огни. Он пытался разгадать слова ванахеймки, которые она постоянно твердила. Его зеленые глаза с надеждой смотрели вдаль, руки прикоснулись к ледяному парапету, а в голове трезвонил уже привычный вопрос, который Локи боялся сказать вслух. Сигюн ослушалась его, она не возвращалась в столицу, не возвращалась к нему, и это заставило царевича почувствовать свое бессилие. Проклятье, ведь он даже лично проведал ее во владениях Фрейра, но она осталась равнодушной. Он стремился испытывать отвращение при упоминании ее белоснежных волос, какой-то глупой и не совсем хитрой улыбки, трепетного голоса, но все старания были напрасны. Сигюн называли красавицей и ложно сравнивали с матерью. Но в этом вопросе Локи полностью разделял мнение Фрейра — у нее было лицо Фрейи, но не ее красота. Сигюн была собой, и трикстер это прекрасно понимал. Красота ванахеймки была сурова, и если бы не ее серьезность и строгость, то Сигюн могла бы по праву считаться первой красавицей Асгарда. Ее холодные глаза прожигали насквозь, хлестали даром, а варварские манеры могли поставить даже грозного Тора на место. Сигюн могла заставить любого чувствовать себя беспомощным мальчишкой. Было бы глупо не признать, но ванахеймка принесла с собой глоток свежего воздуха в их затхлое царство богов, и Локи это нравилось как никому другому. Во всех мирах больше не было таких белокурых локонов, Сигюн была единственной в своем роде, и это приневолило царевича возжелать ее еще сильнее. Ее благородное происхождение, холодная отстраненность и требовательный нрав затмевали собой красоту любой асиньи или ванийки. Сигюн была уникальна и бесподобна, и младший царевич ценил именно такую красоту. Хоть княжна и прекратила их встречи, Локи знал, что это далеко не конец. Он не желал отпускать ее просто так. Снег густо сыпал на его черные волосы, а на животе сомкнулись чужие руки. От девицы веяло целебным теплом, но оно было противным трикстеру. Пухлые губы мягко коснулись его плеча и Локи невольно дернулся. — Ваше Высочество, вам не спится? — тихо прошептала девица и сильнее сцепила руки на его животе. Интересно, догадывается ли матушка о том, что ее младший сын совращает фрейлин? Теплые ручонки плавно опустились ниже, и те ласковые движения заставили его кровь бурлить и носиться по венам подобно раскаленной лаве, выжигая все на своем пути. Плоть под маленькой ладонью восстала и налилась кровью, требуя очередной ласки, отчего девица довольно улыбнулась. С губ сорвался невольный стон наслаждения, а его широкая ладонь накрыла хрупкую девичью ладошку. Так кто кого совращает? Дурное предчувствие преследовало его весь следующий день. Все началось с обычного отцовского славословия в сторону старшего брата и закончилось его решением о следующем походе Багровых Ястребов в Альфхейм. Последняя новость неописуемо порадовала трикстера, ведь ему порядком надоело затянувшееся отсутствие ванахеймской гостьи в столице, а отбытие Фрейра с его подопечными означало, что ей предстоит покинуть поместье дяди. Но радость его быстро улетучилась. Как бы он ни был воодушевлен скорейшим приездом ванахеймки во дворец, его продолжали терзать непонятные ему чувства. В груди щемило каждый раз при упоминании ее имени, внутри все переворачивалось, а дыхание сбивалось. Сигюн была для него загадкой, такой же, как и те чувства, что вызывала в нем. Локи уже давно терзал себя вопросом, почему же его тело так остро реагирует на одно лишь упоминание о девице, но ответ ему все еще не был очевиден. Скрип двери и тихие шаги привлекли его внимание. Кто-то только что вошел в его покои? Никто не имел права тревожить младшего царевича в его комнатах и врываться без спроса, так что на минуту Локи даже окатила злость и раздражение от вопиющей наглости непрошенного гостья. Но в проеме появились распущенные неестественно белые волосы, а из его груди вырвался сдавленный вздох. На пороге стояла Сигюн собственной персоной. Она выглядела невероятно соблазнительно, от созерцания ее румяного лица на душе трикстера стало спокойнее. С неким опозданием он понял, что неловкая пауза затянулась, но его губы не желали молвить и слова. Сигюн смотрела на него своими большими любопытными глазами и даже не шевелилась. Внезапно ее губы растянулись в искренней улыбке. Дверь тихо захлопнулась, но она стояла на месте, словно боялась подойти к царевичу. — Здравствуй, Локи, — наконец молвила она самым сладким голосом во всей Вселенной. В каком-то беспамятстве он сумел отложить перо и подняться из-за письменного стола. Первой его мыслью стал вопрос. Как же она так быстро добралась до столицы? — Рад видеть меня? — она тихо засмеялась, заприметив его оцепенение. Он старался грозно смотреть на нее, но его постепенно охватывало необъяснимое чувство тревоги. Она точно здесь, это не трюк, но что-то все же было не так. Он что-то упускает, что-то не видит… — Что ты здесь делаешь? — строго спросил ас, наблюдая за каждым шагом ванийки. Серые глаза колдуньи бегали по его кабинету, пристально изучая каждую вещь, каждую полочку. Сигюн заинтересовали полки с избранными книгами, которые трикстер нагло стащил из библиотеки. — Как ты оказалась в столице? — продолжил вопрошать царевич, обойдя стол. Всеотец лишь этим утром сообщил о своем решении отправить Ястребов в Альфхейм, а потому девица не успела бы добраться до столицы в такие краткие строки. Стало быть, она по своей воле прибыла во дворец. — Никогда прежде не доводилось бывать в твоих покоях, — мечтательно произнесла Сигюн, перебирая пальцами книги на полке. — Здесь довольно мрачно. Мне не нравится, — она поморщила нос. Его насторожило то, как она игнорировала его вопросы. Предчувствие еще ни разу не подводило царевича, он всегда чувствовал неладное, был у него такой дар. И в тот час Локи почувствовал, что происходящее лишь начало чего-то колоссального. Понадобилось немало времени, чтобы собраться с мыслями и усмирить тревогу. — Сигюн, почему ты здесь? — прямо спросил он, сомкнув руки за спиной. Его бесцветный голос звучал подобно грому, именно этой серьезности ждала от него Сигюн. Девица мотнула головой, и длинные пряди цвета свежевыпавшего снега густо рассыпались по спине. В ней текла кровь могущественных богов и ванахеймка заслуженно звалась их потомком, сегодня она выглядела как настоящая богиня, благоухая силой и магией. — А как же мой вопрос? Ты рад меня видеть? — строго спросила княжна. — Рад, — холодно ответил царевич. Он не хитрил, но говорил нарочно отстраненно. За те дни, что Сигюн провела у дяди, она привыкла к подобной манере общения. — Как будто невидимая сила потянула меня сюда, хотя я даже не успела проведать царицу. — Как предстоят дела на севере? Должно быть, Фрейр шлет наилучшие пожелания царице? — поинтересовался трикстер. На ее лице появилась смущенная улыбка, а глаза уставились в пол. Сигюн была отвратительной лгуньей, и таланта лукавить у нее не было. И Локи сразу осознал, что она собирается играть с ним в нечестную игру. — Многое изменилось, и у меня есть новости, — сказала она тихо и подошла к окну. — Но ты должен набраться терпения, мой принц. Пообещай, что вначале выслушаешь меня и ответишь на мои вопросы. В своих мечтах Сигюн мнила себя опытным манипулятором, но для трикстера ее причуды были лишь потехой. Прошлый их разговор закончился не весьма приятно, и предчувствие подсказывало ему, что и эта встреча окажется нерадушной. Но Локи поведал ей всю правду о старике Ниорде и добавить ему было нечего. — Обещаю, — грозно выговорил маг. Княжна с восхищением наблюдала за падающим снегом и не сдерживала своей улыбки. — Мне приснился дивный сон, и ты в нем был, — сказала она мечтательно и почувствовала, что царевич остановился позади нее. — Скажи, тебе доводилось ненавидеть кого-нибудь так сильно, что ты был готов на все? Напряжение в его теле Сигюн чувствовала даже спиной, а его сбитое дыхание потерялось в ее волосах. Локи наслаждался ее запахом, таким знакомым ароматом, который он запомнил с их первой ночи. Молочная кожа впитала душистые ванахеймские масла, в которых он распознал ваниль, миндаль и гвоздику. Он бы узнал Сигюн из миллиона дев лишь по этому запаху. — Да, — тихо молвил царевич и уткнулся носом в оголенное девичье плечо. По телу разлилось целебное тепло и по тому, как вздрогнула Сигюн, он понял, что его чувства взаимны. Его руки заключили девичье тело в грубые объятия, а губы жадно изучали тонкую шею, оставляя по себе пылающие поцелуи. Сигюн млела под ним, томно изнывая от жесткой ласки и требуя еще. Глупая Сигюн, неужели она поверила в собственную ложь? Неужели поверила, что сможет существовать без него? — В том сне был туман, холодный и непроглядный, какие бывают только в Ванахейме. И он растворялся, все было похоже на пытку, — продолжила Сигюн, наслаждаясь каждым прикосновением царевича. — Бог лжи и обмана должен знать все о пытках, правда? О самых изощренных пытках, в которых жертва будет мучиться вечно. Он оставил те слова без должного внимания, ведь не мог уловить их суть. Одной рукой он сжал ее налитую грудь и сорвал с алых губ протяжной стон. Ванахеймка довольно прикрыла глаза и жадно ловила воздух, пока его искусные и алчные руки исследовали молодое тело, и уже расшнуровывали тугой корсет. Он терпеть не мог вычурные девичьи платья, ведь они представляли собой настоящую муку. Ее губы стали его мечтой, трикстер хотел познать их, испить ее. Ванахеймка игнорировала вид из окна, но дневной свет позволил царевичу любоваться ее красотой, рассматривая каждую черту ее идеального лица. Ее тело отчаянно требовало Локи. Когда он коснулся кончиком носа ее уха, Сигюн вся встрепенулась и задрожала, но нашла в себе силы, чтобы связать мысли воедино. — Лучшая пытка лишь та, о которой жертва даже не подозревает, правда? — поникшим голосом спросила Сигюн, почувствовав предательскую влагу между ног. Ее вопрос застал Локи врасплох. Он отстранился и оцепенел. Сигюн же в его руках дрожала, издавая рваные вздохи. И Локи понял — она знает. — Стоит отдать тебе должное, Локи, палач из тебя превосходный, — в девичьем голосе он слышал горькую похвалу. — Туман рассеялся и теперь я могу видеть. До чего же ты искусный мастер обмана, а ведь твои хитрости и твоя ложь погубят кого угодно. Она все так же стояла к нему спиной, и за это он был ей благодарен. Видеть женские слезы он не любил и никогда не хотел стать их виновником. — Как давно? Как давно ты знаешь? — прямо спросил он. При всем умении и талантах Локи не удалось скрыть свое волнение. Все стало слишком очевидно, и она никогда его не простит. — Палачи лишь потешаются, а жертвы медленно угасают. Они не видят своего недуга, даже не чувствуют подходящей гибели. Как изящно, жутко и зловеще одновременно, — она медленно обернулась, и в ее глазах Локи увидел чистую нагую ненависть. — Но как же обречь жертву на страдания? Вот и осложнение. Луноликая княжна никогда прежде не выглядела такой печальной. Серые глаза затмила пелена из хрустальных слез, а ее тело дрожало от гнева и злобы. Она смотрела на него с презрением, а он чувствовал отвращение к самому себе. Ее руки невольно коснулись украшения на шее и тот же час все сомнения развеялись. — Сигюн, сними цепочку, — требовательно приказал Локи, нахмурившись. Девица устало покачала головой и шмыгнула носом. Еще немного и хлынут первые слезы. — Почему? — в ее голосе была лишь боль. Безумные глаза уставились в пол, а белые зубы впились в губу. Локи впервые чувствовал стыд за свой поступок. — Потому что она заговоренная, — честно ответил он. Из ее груди вырвалось судорожное всхлипывание, а из глаз брызнули слезы. Таковой была правда, Локи обманщик, он предатель. Такова его натура. Сигюн до последнего не хотела в это верить, но слова трикстера окатили ее хуже бочки ледяной воды. — У тебя хватило наглости стащить ее здесь, во дворце, в покоях Ниорда, когда я умоляла тебя об одолжении, а затем подбросить в чертоги царицы! И твой коварный зловещий замысел воплотился в реальность! — сладкий голос сочился презрением. Локи уже было протянул к ней руку, но Сигюн резко отпрянула от него. Из глаз лилась обжигающая влага, а в груди болело, словно там зияла черная дыра. — Сигюн, послушай! Но она не слушала, она вцепилась руками в волосы и пыталась заглушить внутренний голос, который позволил себе оправдывать Локи. — Как у тебя хватает смелости чернить покойного Ниорда, когда ты сам не лучше? Посмотри, как низко ты пал! Не это ли твоя милость, Локи? Ты отравил мое тело, истощил мою душу, отнял мои силы. Поглумился надо мной и опозорил. Это дарованная тобой справедливость? Стало быть, теперь ты доволен? — Сними ее, Сигюн! — грозно рявкнул Локи, указав пальцем на украшение на ее шее. Она в ужасе попятилась, но не послушалась. В его глазах Сигюн видела знакомое безумие, но оно больше не пугало ее, ведь она была сильнее его и знала это. — Почему? Ведь все так и было задумано. Тебе известно, что ее я никогда не снимаю. Ведь в этом твой замысел, свести меня с этого мира! Я медленно погибала и лишь по твоей вине! А ты лишь потешался, когда я страдала, потому что это то, кто ты есть. Это твоя натура, ты чудовище! Разве она первая, кто говорил подобное? Но из ее уст слышать это было куда больнее, чем от тысячи других девиц. Его словно полоснули острым кинжалом, но по самому сердцу. Он сотворил такое с Сигюн, которая верила в него и не презирала. — Я хотел все исправить, остановить это безумие, — оправдывался царевич, но ванахеймка ничего не хотела слушать. — Так почему не остановил? Почему? Как же твой внезапный визит в поместье Фрейра? Ведь тебя ничего не останавливало поведать правду, но ты не стал. Просто ты не хотел прекращать эту сладкую пытку, Локи. Но это была чистейшая неправда, он хотел, хотел все прекратить и исправить. Просто не хватило времени, не хватило духу… — Все изменилось, — тихо выдал он, поджав губы. И правда, все изменилось, когда он узнал о ее чувствах. Все изменилось, когда между ними стала разлука. Все изменилось, когда и Локи начал что-то испытывать к Сигюн. — И что же изменилось? — поинтересовалась ванахеймка, вытерев слезы ладонью. Девичье сердце замерло. Теперь она хотела услышать его скудные оправдания, хоть какие-нибудь. Но ответом ей была тишина. — Как я и думала. — Если ты сейчас пойдешь к царю, то еще к концу дня меня бросят в темницу, — беспристрастно поведал он и уже приготовился ответить за свой поступок. Конечно, ему милее в темницу попасть, чем извиниться перед ней. — Я не пойду к царю, — решительно ответила княжна. — Раз уж царица не заметила неладное, я не стану печалить ее. И еще я дарую тебе свое прощение, теперь тебе с этим жить, Локи. Видишь же, не во всех бедах ваны винят асов. Она сняла украшение дрожащими руками и опустила покрасневшие глаза. Локи не желал видеть ее слезы, они причиняли ему боль. — Ты соврал мне. Помнишь, когда ты пришел в мои покои? Я задала вопрос, а ты мне соврал. Такой простой вопрос, на который я не знала ответ. Почему мы видели один сон? И ты ответил, что не знаешь, и тем самым мне соврал. А я лежала на твоей груди и слушала биение твоего сердца. Все ты знал, Локи. То был не сон, а наша связь, ведь в тот день я надела ее, — она указала на украшение. Ее речь сочилась горечью, которую Локи не мог терпеть. Сигюн теребила свое украшение и смотрела на него тем самым взглядом, от которого сердце уходило в пятки. Он был причиной, по которой она медленно угасала, теряла силы и магию. — У тебя глаза другие, — с ужасом сказала Сигюн. — Теперь я вижу, как зеленое море исчезает в голубом небе. И мои глаза другие, в них больше нет ванахеймских льдов. Теперь они как серый дым, — ее голос дрожал. — Мой тебе подарок. Он стоял как истукан и не мог даже пошевелиться или молвить хоть слово. Но Сигюн была права, его глаза теперь другие, как и ее. — Помнишь о вестях, с которыми я прибыла во дворец? Теорик просит моей руки, — совершенно безразлично сказала Сигюн. Что-то внутри оборвалось. Просит руки? Тот напыщенный индюк имел наглость просить ее руки? Теорик никто, лишь грязь под ногами, он не ровня Сигюн и не достоин ее. — И что же ты ответила? — он еле сдерживал свою злость, хотя внешне был абсолютно спокойным. Ему бы не стоило так реагировать, но он был не в силах контролировать свой гнев. В нем клокотала ненависть, а следующие слова ванахеймки буквально растоптали его. — Свадьба будет в последний день зимы. Тотальное поражение. Локи не верил собственным ушам. Замужество? Она выходит замуж? И за кого? За Теорика? За сироту, за бедняка? Должно быть, она шутит! — Немыслимо. Никто не одобрит этот брак! Зачем ты делаешь это, Сигюн? Лишь для того, чтобы насолить мне? Брось, оставь эти глупости, прошу тебя. Он не верил ее словам. Это просто не могло быть правдой! Царевич жаждал ее объяснений, но княжна и не мыслила раскаиваться перед ним. На ее красивых губах появилась измученная улыбка. Сигюн решила не прощаться с ним, а оставить все как есть. Она не ступала, она плелась к двери так, будто ее вели на казнь. Он смотрел и не мог поверить, что Сигюн уходит. Ведь все довольно просто, если сейчас она уйдет, то никогда не вернется. На памяти не было такого случая, когда бы еще он чувствовал себя так паршиво. — Когда-то ты спросила о звездах, кто их украл, — громко произнес Локи, привлекая ее внимание. — Мой ответ — никто. Никто их не воровал. — Прости? — удивилась Сигюн. Девица завороженно наблюдала за каждым его движением, Локи подошел к окну и взглянул на небо. Даже днем виднелись все звезды, в этом было великолепие Асгарда. — Звезды — это планеты, другие миры, их невозможно похитить, они могут лишь исчезнуть, погибнуть. Ведь это ты видела — их будущее. Видела, как миры угасают, как развеиваются по ветру словно пепел. Как исчезает все живое, все, что есть, что было и что будет когда-то. Должно быть, зрелище завораживающее, — мечтательно произнес Локи, рассматривая пламенеющие звезды. — Почему так случилось, Локи? Когда я прибыла в Асгард, ты был единственным, кого я не презирала. Ты смотрел на меня так, как никто другой не смотрел, ты видел меня, не кого-нибудь другого, а меня, Сигюн, — ее покрытые соленой коркой глаза снова повлажнели, а голос превратился в страдальческий хрип. — Когда мне был противен весь Асгард, когда все вокруг было немило, к тебе ненависти не было и не было отвращения. Но теперь… теперь ты единственный, кто мне противен! Я не могу смотреть на тебя, мне мерзко, Локи! Пойми, теперь уже не важно, что ты скажешь, не важно, что сделаешь, ты навсегда останешься тем, кто меня погубил. Ее крики и всхлипы он был не в силах терпеть. Как будто это не он сотворил все это, как будто это его предали и обманули. Протяжной свист и громкий хлопок сообщили, что Сигюн покинула его покои. Прежде все это казалось дурным сном, чем-то ненастоящим, теперь же все было весьма реальным. Он сделал очищающий вдох и прикрыл глаза. Злость брала над ним верх, а ярость бурлила в крови. Его гнев был тот могущественной силой, что сметала все на своем пути. Все принадлежности превратились в острые осколки и деревянные щепки, а ногти впились в ладони, и выступила первая кровь. Но все казалось неважным. Неужели она и вправду выйдет за Теорика? Когда была помолвка и была ли она вообще? Если царь с царицей дали свое благословение, то почему Локи ничего не знает? К чему эта скрытность и эти тайны? Он точно знал только одно — Сигюн не станет женой Теорика, и Локи сделает все для этого необходимое. И лишь тогда ужасная правда пришла к нему сама, та, которую царевич так долго искал. Все стало предельно ясно, глупо было отрицать очевидное, все его безрассудные поступки имели одно объяснение — он любил Сигюн. С самого первого дня, когда он увидел ее, когда она прятала от него взгляд, всё вело лишь к этому моменту, к этому переломному моменту. А вот то, что происходило в Ванахейме, никто не мог предвидеть. Преемник царя решительно направлялся к Тронному залу, а на его лице застыла злобная гримаса. Позади него плелся Первый советник, который не желал стать очередной жертвой вспыльчивого нрава князя. — Ваша Светлость, умоляю, не гневайтесь. Я уверен, что всему есть объяснение, — попытался оправдаться он, но все было напрасно. Син был зол как тысяча ётунов, и любое неправильное слово могло обратить его гнев на весь дворец и все царство. — Напомнить, какая судьба уготовлена гонцам, которые доставляют плохие вести? — рявкнул князь на старика, отчего тот поник. Первого советника ценил царь Гарделл, но преемник царя не обладал той привязанностью к старику и всегда без укоров совести избавлялся от бесполезных подданных. — Если твои слова окажутся правдой, полетят головы. И начну я с твоей, — твердо произнес Син. Он сам открыл массивную дверь в Тронный зал, злость, что в нем бурлила, могла сдвинуть с земли весь дворец. Наследник увидел то, отчего его охватило настоящее безумие. Его ноздри раздувались так зловеще, а в глазах господствовала та ненависть, которые превращали славного князя в чудовище. На серебряном троне, который был почти безупречной копией золотого трона Асгарда, хотя и уступал тому в размерах, сидела его умалишённая сестра и довольно улыбалась. — А вот и она! Моя сестра! — торжественно объявил Син вбежавшим стражникам и советнику. Сигюн удобно развалилась на троне и смотрела на него с усмешкой. Старший брат недовольно отметил, что сестра выглядела прекрасно, хотя искренне надеялся, что Асгард станет ее персональным пеклом. Стражники и советник смотрели на нее с ужасом, ведь о княжне ходила дурная слава в Ванахейме, поговаривали, что она знается с темными силами и прибегает к темной магии. И как тут не поверить, если она тайком пробралась в Ванахейм, так что даже царь с наследником не узнали? Точно ведьма. — Видимо, я создана, чтобы править. Как я смотрюсь на троне, братец? — лукаво поинтересовалась сестра. Княжна услаждалась его злостью, впитывала его ненависть и радовалась его вспыльчивости. Она не видела брата так давно, читала его письма, тихо презирала его и ненавидела, но теперь он перед ней во плоти и Сигюн все еще не знала, что ему молвить. — Прочь! — крикнул Син на стоящих позади стражников и советника. — Прочь! — вторил он, когда те не подчинились. Дверь за ними захлопнулась, но князь не обратил на это никакого внимания, он не отводил глаз от бунтарки-сестрицы. Она даже не сидела, а почти лежала на широком троне и смотрела на него с такой же ненавистью. В Тронном зале они остались одни. — Надо думать, радостные известия дошли до Ванахейма? — спросила она задумчиво, стуча пальцами по подлокотнику. — Я выхожу замуж. Брат звонко рассмеялся и сцепил руки за спиной. Сестра как всегда его забавляла. — А кто, по-твоему, дал согласие на этот брак? Без меня ты никто, тупая шлюха! Советую тебе бить поклоны передо мной за мое добродушие, ведь если бы не мое доброе слово, никакой свадьбы не было и в помине. И все бы узнали о твоем сомнительном целомудрии, — четко отчеканил ван, медленно приближаясь к трону. — Какого ётуна ты здесь творишь? Как пробралась в Ванахейм? Но Сигюн умело игнорировала его негодование. — И где же мое приданое? Или ты желаешь очернить мою честь? Где это видано, чтобы княжна Ванахейма, племянница царя и твоя сестра, осталась без приданого? Или мне уже ничего не положено, дорогой брат? — Ты не стоишь и черненого серебряника, глупая ты потаскуха! Откуда взялась эта смелость, чтобы явиться сюда и еще требовать что-то от меня, наследника Ванахейма, будущего царя? Как ты сюда пробралась, асгардская шлюха? — Один Всеотец дал свое позволение. Подумать только, сам Один, царь Асгарда, позволил пленнице возвратиться на родину. Разве это не ты называл его тираном и деспотом? Но вот она я, Сигюн, в Ванахейме, и благодарить за это стоит лишь Всеотца. Брат презрительно хмыкнул и поджал губы. Глупая, глупая сестра. Она сидела на его троне и довольно насмехалась над ним. Кровь в венах кипела, а злость рвалась наружу. — Хорош рассказ, ты меня потешила. А теперь убирайся прочь с моего трона, пока я не объявил тебя предательницей Ванахейма. Сигюн продолжала стучать пальцами по подлокотнику, она нахмурилась и цокнула языком. Син знал это лицо, сейчас будет пламенная речь. — Помнишь, как дядя рассказывал нам о старике Ниорде? Славные были времена, мы сидели здесь, подле трона, — ванийка указала рукой на ступени и грустно улыбнулась. — Все мы четверо: ты, я, Гносс и Герсеми, мы слушали царя с замиранием сердца, когда он рассказывал о наших предках. А старик Ниорд? Помнишь, как дядя рассказывал о его храбрости? Когда в Ванахейм пришли асы и грабили наше царство, отыскивая каждую золотую монету? А помнишь рассказ о Лунном камне, сердце Ванахейма? Как в сильную бурю молодой Ниорд бросил его в море, чтобы тот не достался асам, чтобы Один не забрал его в свое Хранилище, как очередную реликвию? Не потому ли Один нарек Ниорда богом ветров и морей? Один забрал его в Асгард как гарант мира, но на самом деле он не хотел, чтобы хоть кто-то узнал о камне. Гносс и Герсеми не придавали этой истории значения, но ты и я, мы с тобой всегда слушали дядю с упованием. Скажи, когда ты понял, что это была загадка? Из четырех детей Ивальди остались лишь они — самые отвратительные и безнравственные в своей семье. Достойнейшие из их рода передохли как мухи зимой и поставили династию под угрозу исчезновения. Син замер возле серебряных ступеней как истукан. Брат никогда не слушал ее, но последний вопрос выбил из его легких весь воздух. — Что? — он поник. — Дядя Гарделл рассказывал, будто молодой Ниорд спрятал Лунный камень, чтобы асам не досталось сердце Ванахейма. Но ты действительно думаешь, что Ниорд бросил его в море? Чтобы сила Ванахейма сгинула в море? О нет, — сладко пропела Сигюн. — Ни один ван так бы не поступил, и Ниорд не исключение. Син трепетал, а Сигюн нравилось видеть его беспомощным. Раньше брат глумился над ней, теперь настал ее черед. — Лунный камень не в море? — с недоверием спросил ван. — Надо же… Дядя Гарделл всегда ценил твой острый ум и проницательность, но, кажется, он ошибался. Сигюн расправила плечи и выпрямилась — на троне Ванахейма ей было удобно, а серебро превосходно сочеталось с ее волосами. — Посмотри на свои руки, Син. — Где Лунный камень? — он стал на первую ступень. — Всеотец никогда бы не отпустил тебя, Один не стал бы перечить моей воле. — Посмотри на свои руки! — вторила требовательно княжна, поджав губы. — Посмотри! Что-то внутри все же заставило его посмотреть на руки, но ван ничего на них не увидел. — Видишь кровь, нашу кровь?! Я вижу, я знаю! Будь уверен, этого я никогда тебе не прощу! — в пустом Тронном зале ее голос был подобен грому. Син стал на вторую ступень, сильнее сжав руки в замок. Слова младшей сестры пробудили в нем чудовище, настоящее чудовище, которое приготовилось все уничтожать. — Убирайся прочь с моего трона! — заорал брат, сделав очередной шаг. — Никто так и не разгадал загадку Ниорда! Никому, даже тебе она не была под силу! Но я разгадала, дорогой брат, еще с самого начала, и ничего тебе не сказала. И как же я посмела? — пожала плечами Сигюн. — Чего ты хочешь? Брат сделал очередной шаг, но все еще был так далеко от нее. Сигюн видела знакомое лицо и ненавидела. Ее собственная кровь, ее старший брат, ее мучитель и кат. — Дядя собрал мое приданое. — Гарделл не в силах с постели подняться, так что я управляю этим царством. И ни о каком приданом речи быть не может, — поставил ее на место Син, на что Сигюн рассмеялась. — Дядя Фрейр собрал мое приданое. Помнишь такого? Брат нашей матери, тот, что из асов, кровь которых течет в нас. И ты не поверишь, сколько он собрал. О, гораздо больше, чем ты можешь представить. За меня отдали золотом, за княжну Ванахейма. И Один Всеотец с Фриггой преподносят нам дары, достойные самих царей. Но ты… мой дорогой брат, соберешь приданое вдвое больше этого, и оно будет из золота и драгоценных камней. Так ты проявишь почтение к сестре и даруешь свое благословение на грядущий брак, — твёрдо и уверенно сказала ванийка. Нелепость! Син презрительно хмыкнул и сделал очередной шаг, приближаясь к непокорной сестре. Лишь Сигюн осталась у него, но Сину было все равно. Если сестра была не за него, значит, она была против него. Значит, она была его врагом, а с ними ван обходился беспощадно. — И что мне из этого будет? Ты знаешь, что в Ванахейме золота нет, его забрали асы. — Довольно держать меня за дуру, братец. Думаешь, я не знаю о золотых россыпях на островах в Пламенном море? Это и мое золото тоже, я — наследница Ванахейма, а ты щедро заплатишь. Или все узнают о твоих происках, Син. Я поведаю о твоих самых низких и подлых поступках. И если ты подумаешь предать меня или унизить снова, я приду за тобой, и ты расплатишься за свое предательство, — Сигюн медленно поднялась с трона. — Ты мерзкий клятвопреступник, боюсь представить, в какую ярость придет царь, когда узнает об этом. Брат поднялся по ступеням и стал напротив нее. Она чувствовала его раздраженное дыхание на своей шее, видела, как опасно пульсирует на лбу вена. Такой Син легко бы испугал прежнюю Сигюн, но теперь она была другой, теперь она не боялась брата-тирана. — Ты не посмеешь, — уверенно молвил ван. — Ведь это разобьет сердце нашему царю. — Он станет лишь очередным ваном, который разочаруется в тебе, — в ней говорила обида. — А пока, вот тебе небольшой гостинец от меня: Лунный камень там, где ему и суждено быть, там, где все богатства Ванахейма, в самом его сердце. Лишь поэтому наше царство не увяло, а ты так и не понял. Он пытался совладать с собой, но сестра всегда знала способ разгневать его. С самого рождения на его плечах лежал груз ответственности за брата и сестер, и хоть их дядя — царь древнего и могущественного царства, он редко уделял им должное внимание, поэтому благополучие и достаток семьи были заботой лишь Сина. Столько лет, столько стараний, и все, чего он желал — всего немного поддержки брата и сестер. Но Сигюн пошла против него, как и Гносс и Герсеми, она предала его. — Твоему конюху несказанно повезло, ему досталась породистая потаскуха, — сухо молвил брат, хотя внутри все переворачивалось. — Когда я стану царем, твоя голова полетит первой. Сигюн грустно улыбнулась, а в уголках глаз появилась предательская влага. Некогда брат был для нее всем, и царем и богом. Она любила и ненавидела его, боялась и доверяла, но те времена далеко в прошлом. Сестра не отвечала на его письма, потому что больше не верила, больше не любила. Она видела его насквозь и ненавидела себя за то, что позволила ему сотворить все те ужасные вещи. В ней было полно презрения к самой себе, ведь не замечала не только происки трикстера, но и собственного брата. — Я Сигюн из Асгарда и Ванахейма, дочь Фрейи и Ивальди, а ты мне не царь и никогда им не станешь, — от боли ее голос охрип, но она говорила свирепо и уверенно. Та уничтожающая сила рвалась наружу. Ван чувствовал ее сбитое дыхание, смотрел в чужие серые глаза и не мог поверить, что такое могла сказать его собственная сестра, та, которую он так лелеял, так любил и обожал. Его рука повисла в воздухе, он замахнулся, чтобы влепить Сигюн пощечину, но вместо этого рука прошла сквозь нее, будто сестра была лишь воздухом. И кто посмел сказать, что она плоха в искусстве обмана? Ее облик растворялся в золотом свечении, и Син не мог поверить, что она выставила его дураком. Он хорошо запомнил ее коварную улыбку и последние слова, от которых кровь в жилах похолодела, и он очнулся, будто это ему залепили пощечину. — Из Асгарда с любовью. Значит, война?