Сращение

      Утром Вэй Ин поднимается необычно рано и первым делом берёт в руки Суйбянь, проверяет, не стало ли ещё хуже, чем вчера. Это самый главный страх – проснуться и понять, что сил не осталось вовсе.       По шагам из-за стены Вэй Ин догадывается, что Цзян Чэн тоже проснулся, и это напоминает их старую жизнь в Пристани Лотоса: когда их посчитали достаточно взрослыми, чтобы спать в разных комнатах и Вэй Ин поселился через стену от Цзян Чэна. В первые ночи они долго перестукивались перед сном, а потом и вовсе пробирались в комнату друг друга и засыпали на одной кровати. После того, как Пристань Лотоса была захвачена, они снова спали рядом, то в маленькой крепости повстанцев, то в землянке в лесу… Сейчас от стены между ними, от закрытых дверей только хуже. Ночевали бы они в тесной палатке посреди спешно разбитого лагеря, и Вэй Ин бы мог словно невзначай задеть Цзян Чэна за плечо, шутливо подтолкнуть, выдернуть пояс из-под руки, когда Цзян Чэн потянется, чтобы его взять.       Вэй Ин прицепляет ножны и сдвигает створку между их комнатами. Цзян Чэн в одном нижнем одеянии заплетает тонкую косу над правым виском. Вторая, с левой стороны, уже готова.       – Давай помогу, – Вэй Ин, даже раньше, чем заканчивает говорить, подлетает и берётся за незаплетённый конец косы.       Цзян Чэн молча отталкивает его руку. Но Вэй Ин всё равно перехватывает косу.       – Так быстрее, – говорит он, улыбаясь про себя. – И хватит дуться…       – Я не дуюсь, я зол, – отвечает Цзян Чэн.       – И что толку? Злись – не злись, ничего не исправишь.       Цзян Чэн низко опускает голову:       – Ты не должен был этого делать! Не надо было жертвовать ядром ради меня… Тогда у ордена Юньмэн Цзян был бы хотя бы один герой. Такой заклинатель, как ты, и в одиночку может сделать многое, а теперь… – Цзян Чэн резко замолкает, словно его что-то душит, и слышно только его шумное, неровное дыхание.       – Без тебя не было бы никакого ордена Юньмэн Цзян, – говорит Вэй Ин. Его пальцы привычно сплетают пряди – он сотни раз помогал с этим Цзян Чэну, – и ему даже немного жаль, что коса уже сходит на нет.       В их близости, в прикосновении к волосам, есть что-то неловкое и одновременно примиряющее. Как будто так они могут вернуться назад, в прошлое, которое было настоящим всего лишь несколько месяцев назад.       Когда Вэй Ин только-только появился в Пристани Лотоса, косички им с Цзян Чэном плели слуги или Яньли, и даже тогда Вэй Ин терпеть этого не мог. За это время, что приходилось сидеть не шевелясь, он мог бы уже добежать до другого конца Пристани Лотоса, или нарвать яблок на всех учеников, или разрисовать воздушного змея, или даже отыскать фазанье гнездо в зарослях… Когда мальчики стали постарше, косы им сказали плести самим, но от Вэй Ина быстро отступились: он вязал такие узлы, которые потом было не расчесать, а чаще вовсе уносился на тренировку без кос, собрав волосы в хвост. Цзян Чэн же каждое утро терпеливо выплетал эти две косички; распускал, если получались неровными, и плёл заново, потому что мать обязательно сделала бы замечание, если бы увидела неаккуратную причёску, сказала бы, что будущему главе ордена должно быть стыдно показываться людям на глаза в таком виде.       Пока Цзян Чэн, упрямо сопя, мучился со своими косами, Вэй Ин прыгал рядом в нетерпении и звал скорее есть, или бежать ещё до завтрака купаться, или собирать перья, чтобы наделать стрел, или ещё куда-то. В конце концов, он не выдерживал и начинал плести косичку с другого бока. Самому себе он так и не научился заплетать косы красиво и туго, но Цзян Чэну плёл хорошо – даже Юй Цзыюань не к чему было придраться.       Вэй Ин начал помогать Цзян Чэну с волосами для того, чтобы тот быстрее мог бежать с ним, но со временем всё стало наоборот: Вэй Ин как будто специально заплетал медленно, не торопясь, потому что – они сами не знали почему – эти моменты были спокойными, мирными и тёплыми, как лилово-золотой, медовый свет, который заливал Пристань Лотоса на закате. Почти нежными.       Вэй Ин знает, что сейчас Цзян Чэн тоже вспоминает об этом.       – Готово, – говорит Вэй Ин, затягивая конец косы простым тёмным шнурком.       Раньше на шнурок навешивали серебряные украшения, а сейчас всё серебро, кроме колокольчиков, выменяно на оружие, еду и прочие нужные вещи: война стоит дорого.       Цзян Чэн не спешит вставать, и Вэй Ин продолжает: собирает его волосы и скрепляет на затылке простой заколкой с костяной шпилькой.       Потом он кладёт руку Цзян Чэну на плечо и тихонько похлопывает.       – И даже сейчас злишься?       – Даже сейчас, – дёргает головой Цзян Чэн.       – Сильно?       – Да.       – Как в тот раз, когда я случайно поджёг твою тетрадь?       – Сильнее.       – Значит, как в тот, когда я подсунул тебе лягушку в постель?!       – Заткнись! – Цзян Чэн небольно тычет его локтем под ребро. Он терпеть не может вспоминать про тот случай, потому что завопил от неожиданности.       Вэй Ин смеётся:       – Как в тот раз, когда я насыпал тебе перца в суп и ты выплюнул его прямо на колени? – и тут же отбегает в сторону зная, что сейчас будет.       Он не успевает увернуться, и Цзян Чэн хватает его за конец пояса, дёргает на себя… Вэй Ин ожидает очередного тычка под рёбра или чего посильнее, но Цзян Чэн, хотя и держит его за руку, останавливается. Они смотрят друг на друга уже без всякой злости, скорее с обречённым пониманием, что остались вдвоём на всём белом свете… И даже если так: пока они вдвоём, они не побоятся пойти против целого мира.       Цзян Чэн отпускает его руку и резко, порывисто обнимает. Это не то, чего ожидал Вэй Ин, и ему кажется, что и сам Цзян Чэн этого не ожидал.       Вэй Ин прижимает его к себе – и как в далёком детстве хочется плакать без причины, просто потому что чувства слишком сильны.       Без привычных слоёв одежды тело Цзян Чэна жёсткое и твёрдое; а его горячее дыхание обжигает Вэй Ину плечо.       Цзян Чэн тихо шепчет:       – Я так скучаю.       Вэй Ин тоже скучает: по жизни в Пристани Лотоса, по стуку шагов по мосткам, плеску воды, шуму рынка у причалов, по белому песку на тренировочном дворе, по синим, изумрудным и лиловым одеяниям, по запаху на кухне, пропитанному десятками пряных ароматов. По дому…       – Я тоже, – Вэй Ин с силой зажмуривает глаза.

***

      Цзян Чэн слышит шум битвы. Он оглядывается по сторонам, прислушивается, но в горах, где звук отражается от скал и стен ущелий, тяжело понять, откуда он на самом деле доносится. Армии сопротивления пришлось разбиться на шесть отрядов, чтобы выследить Вэнь Чао в этом проклятом лабиринте – иначе эти горы не назовёшь. В них множество ущелий, тайных долин и скрытых троп, где даже заклинателям легко заблудиться. Особенно, если нельзя подняться в воздух: защититься от стрелы стоя на мече сложно.       Вэнь Чао вошёл в горный лабиринт с армией в пятьсот с лишним человек, а сейчас их осталось около двухсот. Повстанцы отрезают отставших и уничтожают. Остальные даже не пытаются их спасти – бегут ещё быстрее, прячутся в ущельях, петляют, меняют направление, надеясь сбить преследователей с толку. Цзян Чэн уверен, что уловки – дело рук Вэнь Чжулю; трусливому Вэнь Чао хватило бы ума только на то, чтобы нестись вперёд, надеясь как можно быстрее вырваться на ровное плоскогорье Цишань.       Цзян Чэн отчётливо слышит звон мечей и крики, но они доносятся с разных сторон. Кто-то наткнулся наконец на армию Цишань Вэнь, но это может быть и отряд Лань Сичэня – они идут восточнее; и отряд ордена Яо – они остаются в арьегарде, но так однажды уже было: Вэнь Чжулю отошёл назад; и отряд Вэй Усяня – он движется по дну ущелья.       Земля вдруг вздрагивает под ногами, и почти одновременно уши заполняет низкий гул. Люди непроизвольно хватаются друг за друга, боясь упасть.       Цзян Чэн указывает вперёд: кажется, что волна, сотрясающая землю, пришла оттуда.       Они пробегают не больше сотни шагов, как толчок повторяется, а у Цзян Чэна загорается спрятанный на груди талисман. Он вынимает его – на бумаге проступают выжженные знаки.       – Уходите, спасайтесь. Большое войско из Цишань. Мы задержим, – читает Цзян Чэн вслух.       Вот куда вёл их Вэнь Чао – навстречу армии из Безночного Города. В западню!       Адепты ордена смотрят на Цзян Чэна с настойчивым, давящим вниманием: ждут его решения. Цзян Чэн до боли сжимает зубы и снова смотрит на талисман.       Последней на нём появляется подпись: Вэй Усянь.       Во рту появляется горький привкус страха и вместе с ним ярость. И ещё облегчение: теперь ему не надо ничего решать.       – К ущелью! – командует Цзян Чэн.       Они летят на мечах, опасно лавируя меж деревьев, из-за этого строй нарушается, и Цзян Чэн слышит, как кричат его помощники, пытаясь собрать всех обратно. Ближе к ущелью заросли становятся непроходимыми из-за плотного сплетения колючих ветвей, и заклинателям приходится подняться над деревьями.       Цзян Чэн приказывает мечу взмыть вверх, но тот не подчиняется… Наоборот, он как будто летит ниже.       – Только не сейчас! Будь ты проклят! – сквозь зубы бранится Цзян Чэн. – Бесполезная дрянь!       Он напрягает все силы золотого ядра, пот стекает по вискам градом, но Саньду поднимается вверх лишь на несколько секунд, а потом начинает снижаться.       Цзян Чэн ныряет за ствол широкого дерева и спрыгивает на землю.       Она опять сотрясается. В ущелье, где его люди, где Вэй Ин, происходит что-то страшное, а он… Сердце того и гляди разорвётся от злости и стыда: он оставил своих людей! Отправил их в сражение и бросил. Он ничтожество, ни на что не способный калека!..       Даже хуже: он несколько месяцев притворялся главой ордена, сильным заклинателем, но пользовался силой чужого ядра. Он ни на что не способен… Жалкий, убогий, бесполезный!       Он ударяет кулаком по стволу, ещё и ещё, а потом бессильно опускает руки…       Ладонь вдруг касается тёплого и упругого кнутовища Цзыдяня.       Цзян Чэн вытягивает перед собой руку. В его пальцах сгусток света, но стоит захотеть – и из него бьёт фиолетовая молния. Цзян Чэн делает взмах, и кустарники и деревья валятся перед ним, перерубленные.       Цзыдянь. Он всё еще подчиняется ему. Это не юный, недавно выкованный Саньду, это духовное оружие, которому сотни лет, впитавшее в себя силы нескольких поколений заклинателей… И оно даже сейчас готово служить.       Цзян Чэн вкладывает меч в ножны. Он несётся прямо через лес, расчищая себе дорогу Цзыдянем. Главное успеть.       Шум сражения нарастает, теперь уже нет никаких сомнений, где оно идёт.       Цзян Чэн окончательно потерял в лесу своих людей, но зато он натыкается на заклинателей из Цинхэ Не. Они стоят над ущельем и безостановочно стреляют вниз. Воздух гудит от стрел. На другой стороне – люди в белых одеяниях Гусу Лань. Они делают то же самое: посылают вниз стрелу за стрелой.       Цзян Чэн подбегает к краю обрыва.       Ущелье громадно и глубоко. Он думал, что сможет спрыгнуть вниз, но это невозможно: слишком большая высота.       – Глава Цзян! – кто-то кричит ему. – Не вздумайте!       К нему подбегает заклинатель из Цинхэ Не, видимо, командир. Он, судя по всему, решил, что Цзян Чэн хочет на мече спуститься вниз.       – Не подходите к краю! – заклинатель бесцеремонно хватает его за полу ханьфу и тянет назад. – Видите! Вон тот заклинатель – он обрушивает вниз камни. Заваливает…       Цзян Чэн отталкивает командира из Цинхэ Не и заглядывает вниз. Из-за облака жёлтой пыли плохо видно, что происходит внизу. Но Цзян Чэн может разглядеть светлые, с красными всполохами, ряды заклинателей из Цишань Вэнь и кучку людей в сине-зелёном. Его люди. Их мало, едва ли пятая часть от тех, что ушли с Вэй Усянем. Где остальные? Неужели все погребены под завалами?       Между армией Цишань Вэнь и крошечным отрядом Юньмэн Цзян ущелье засыпано каменными глыбами. И теперь Цзян Чэн понимает, что это были за толчки – заклинатель из клана Вэнь обрушивал камни на отряд Вэй Усяня, не давая взлететь. Они даже не вступили с ним в сражение – решили заживо похоронить под горами камней!       Цзян Чэн наконец понимает, что здесь происходит: лучники из Цинхэ Не и Гусу Лань целятся в заклинателя в пламенных алых одеждах, который единственный парит на мече над каменным завалом. Но сколько ни посылают в него стрел, мечей и заклинаний, он остаётся невредим, потому что несколько десятков других заклинателей защищают его: обращают стрелы в пепел, отбивают мечи и ставят магические щиты.       Заклинатель в алом – спокойный, словно не в него летят сейчас десятки стрел – вытягивает руки перед собой и разворачивает ладонями вверх, и в то же мгновение земля под ногами Цзян Чэна начинает дрожать и гудеть.       Все бросаются от края. Цзян Чэн отступает лишь на шаг.       Земля оглушительно трещит и трясётся, и он едва успевает отскочить назад, когда тот выступ, на котором он стоял, разлетается на десятки кусков и обрушивается вниз.       – Вэй Усянь! – кричит Цзян Чэн и кидается к уцелевшему краю, ничего не видя почти из-за поднявшейся в воздух пыли.       Его отбрасывает назад волной холодного, как будто твёрдого воздуха. В ушах ломит от невыносимого низкого звука гуциня. Одна единственная мучительная нота, от которой все внутренности сжимаются в комок.       Цзян Чэн падает на колени, ползёт и склоняется над краем обрыва.       Камни, мечи, стрелы – всё неподвижно висит в воздухе, застыв в невидимой и густой стене звука, как в глыбе льда.       – Уходите! На мечи, быстрее! – кричат заклинатели Гусу Лань с той стороны ущелья.       Заклинатели из Юньмэн Цзян встают на мечи. Их шатает, потому что звук гуциня действует и на них, но они взлетают.       Солдаты Цишань Вэнь приходят в ярость: они целят в них из луков, посылают мечи, но ничто не может прорваться сквозь стену. Видно, что она истончается: самые крупные из камней и некоторые мечи словно вытягивают её и того и гляди прорвут, – но пока она держит…       Внизу остаётся один человек. Вместо того, чтобы встать на меч, он бросается бежать. Цзян Чэн не может разглядеть его лица, но он знает, чей меч бесполезен.       Страх пронзает его словно молния.       Барьер упадёт через несколько мгновений – даже Лань Ванцзи не в силах удерживать подобное долго, – и тогда тысячи камней обрушатся на Вэй Ина, а все мечи и стрелы полетят в единственную оставшуюся здесь цель.       Перекрывая звук гуциня, со стороны барьера раздаётся оглушительный скрежет: камни пришли в движение и сталкиваются друг с другом и с попавшими в ту же ловушку мечами и давят, давят, давят…       Цзян Чэн, вложив все силы в удар, посылает Цзыдянь вниз, за Вэй Ином.       Слепящая нить соединяет их мгновенно, и Цзян Чэн даже чувствует – только не знает чем, – как конец кнута захлёстывается в кольцо на запястье Вэй Ина.       Цзян Чэн тянет Цзыдянь на себя.       И в тот же миг стена звука прорывается.       Цзян Чэну нужны лишь две секунды, чтобы втащить Вэй Ина наверх, но камни уже сыплются и накрывают ущелье точно волной.       Он стискивает зубы так, что во рту появляется вкус крови, и посылает в Цзыдянь остатки сил. Спаси его! Спаси его!       Должно быть, всё это уложилось в один стук сердца, но для Цзян Чэна каждое мгновение вытянулось в бесконечность. И в одной из этих бесконечностей он чувствует обратный ток силы, чувствует, что с Цзыдянем что-то происходит, словно в тонкий кнут вливается широкий поток энергии.       Его едва не ослепляет холодным светом, который вспыхивает, когда Цзыдянь встречается с лавиной камней. На миг он из молнии превращается в целую реку пурпурного огня – и камни, столкнувшись с ней, летят назад.       Что происходит дальше, Цзян Чэн уже не видит: Цзыдянь возвращается в кольцо, а Вэй Усянь падает на Цзян Чэна и, перелетев через него, валится в заросли.       Правая рука у Цзян Чэна гудит, она онемела до самого плеча. Когда он опирается на неё, чтобы подняться на ноги, то рука подгибается, и он едва не падает…       На глаза ему попадается обугленная борозда, оставленная Цзыдянем в земле. Она тянется от края обрыва шага на три и пропадает там, где стоит на коленях Цзян Чэн.       Она широкая, гораздо шире Цзыдяня, и глубокая.       Цзян Чэн поднимается на ноги и бежит к Вэй Ину. Тот лежит и таращится в яркое небо над головой. Цзян Чэн сначала хватает его за руку: если Цзыдянь на пол-ладони прожёг землю, то руку Вэй Ина он мог сжечь до кости… На запястье нет ни следа, оно даже не покраснело.       Цзян Чэн хватает Вэй Ина за плечи и начинает трясти.       – Я убью тебя, Вэй Усянь! Убью! Какого гуля ты опять творишь! Герой нашёлся… – кричит он, задыхаясь от злости и счастья. – Уходите, мы задержим! Ты должен был бежать оттуда! Да я тебя…       – Они не давали… Мы попали в ловушку, – пытается оправдываться Вэй Усянь.       Цзян Чэн не даёт ему говорить. Он просто не может остановиться:       – Я тебе ноги переломаю, чтобы сидел и не высовывался… Чтоб тебя кошки разорвали!       – Почему кошки? – начинает смеяться Вэй Усянь.       – Откуда я знаю?! Заткнись! Просто заткнись! Не смей ничего говорить! Я чуть не потерял тебя!       Вэй Усянь и не говорит, он хохочет и не может остановиться. Цзян Чэн просто обнимает его. Утыкается лицом в спутанные, пропахшие пылью и потом волосы и тоже смеётся.

***

      До самой ночи они идут пешком, временами бегут, чтобы оторваться от армии Цишань Вэнь. Вопреки ожиданиям, она не разделилась на меньшие отряды, чтобы переловить всех.       Открытого столкновения с ней им не выдержать; пока они слишком малы. Единственная возможная тактика – рассеяться по горам как дым, чтобы потом вновь соединиться и, восстановив силы, принять бой.       В заклинателе в алом узнали двоюродного дядю Вэнь Жоханя, и те, кто видел, что было после того, как обрушился барьер Лань Ванцзи и ударил кнутом глава Цзян, говорят, что заклинатель мёртв: завален камнями, которые отбросила та яркая вспышка Цзыдяня. Цзян Чэн до сих пор не понимает, что произошло тогда. Вэй Усянь сказал, что почти ничего не помнит, всё произошло слишком быстро. Цзыдянь потянул его вверх, но сверху уже летели камни, – и он просто попытался защититься Цзыдянем от них.       Это было мощное, грозное и отчасти непредсказуемое духовное оружие. Цзыдянь не каждого признавал хозяином, и в орден Юньмэн Цзян перешёл только потому, что до Юй Цзыюань несколько поколений подряд кольцо-кнут никому не подчинялось. Возможно, даже в ордене Мэйшань Юй не знали о всех его возможностях.       Но теперь запасы духовной силы и в Цзыдяне тоже исчерпаны. Цзян Чэн пробовал.       Никто не обращает большого внимания на то, что у главы Цзян истощены силы. Со многими сейчас так, особенно с теми, кто спасся со дна ущелья. Утром они соединяются с одним из отрядов ордена Гусу Лань и узнают, что Лань Ванцзи тоже не в состоянии встать на меч. Но он, промедитировав несколько часов, восстановит силы, а они с Вэй Усянем – нет.