Тенали

Незаметно прошёл первый месяц нашего житья на острове, несмотря на наш ежедневный утренний обряд — отмечать каждый день короткой засечкой в календаре, а воскресенье длинной. Мы очень забавно загорели! Сара из молочной шоколадки превратилась в «90% какао», Дженни из беленькой стала желтовато-бронзовой и больше улыбалась. А я — ярко-красный, как вареный краб! К тому же мои отросшие патлы и борода выгорели на солнце, и я из русого превратился почти в блондина. Мы спешили заготовить побольше съестного впрок. Стояла хорошая погода, а это значило, что нам предстоит выдержать сезон ливней и бурь. Но мы не забывали и о маленьких радостях — каждое воскресенье у нас был «банный день» в лагуне. Как-то сами собой у каждого сложились свои обязанности. Сара стала собирательницей. Хотя она и не очень разбиралась в тонкостях зоологии и ботаники, на вкусное и съедобное у неё была какая-то внутренняя чуйка. Весь жирок Сары был сугубо подкожный — девушка имела прекрасную мускулатуру и была в отличной спортивной форме. Она бегала как олень, ловко лазала на дом-деревья, а в воде я даже с ластами едва мог догнать её — в колледже Сара занималась плаванием. Эта неутомимая амазонка двадцать первого века с утра до вечера тащила из лесу в наш лагерь дрова, орехи, плоды дом-дерева и кислоплода, материалы для поделок Дженни, большими бутылками носила из ручья пресную воду. Один раз даже приперла из лесу хорошую черепаху с зеленой спиралью на панцире! А когда мы оставались с ней наедине, от нас попросту дым валил — в Саре расцвела первобытная сила и страсть, и когда я полностью давал ей руководить процессом — а она это обожала — то выползал из-под неё еле живой от удовольствия! Энергия била из Сары как из атомной электростанции! Дженни наоборот не искала приключений и даже избегала их. Я поначалу беспокоился, что мы бросаем эту ранимую натуру одну в лагере на целый день, но вскоре стало понятно, что одиночество её совершенно не тяготит, и она никогда не сидит без дела. Её можно было назвать древним, как само человечество, определением «хранительница очага». Она почти всегда сидела у костра, обложенного камнями, или на крылечке хижины и постоянно что-то мастерила. Для чего угодно в нашем лагере была своя корзина или плетёная подвесная сумка. На полу хижины красовалась чудесная циновка. А ещё она кипятила в ведре воду из ручья и переливала её в большие бутылки, готовила нам еду, стирала, подшивала одежду, убирала лагерь, украшала его — и алтарь Альвареса тоже — свежими цветами, коптила и вялила рыбу впрок. Незаменимый человечек! А что до меня, то я всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытался добыть, пожалуй, самый ценный и самый неуловимый ресурс — мясо, точнее говоря, любой животный белок. На улиток и ежей, слава богу, переходить ни разу не пришлось. Однако рыба уже порядком поднадоела. Она была двух видов — форель из лагуны, которую я ловил корзинами-воронками, и морская кефаль, которая заходила в бухту ночью и попадала в мои сети. Стоящие и там, и там жерлицы также приносили свой улов. Я же с утра и до темноты бороздил воды бухты вдоль берега в маске и ластах с заряженной гавайкой наперевес в надежде подбить осьминога или лангуста, чтобы разнообразить наш стол и оставить больше рыбы про запас. «Зверьё» в бухте было. Поначалу оно пряталось у меня прямо под носом. Но потом я привык к погружениям, стал задерживать дыхание на минуту или даже две и наловчился за это время вычислять лангуста в норе или замаскировавшегося осьминога. Но я промахивался. Откровенно тупо, неумело, имея все шансы на успех. Я выныривал и страшно матерился на всё побережье, а, надышавшись и выпустив злость, заряжал ружьё и снова лез на дно бухты, чтобы снова позорно промазать. Вечером Сара в лагере гордо сортировала кучи фруктов в новенькие корзины производства Дженни, а я, уставший и злой, хмуро приносил три-четыре стандартных рыбины из сети. Девушки успокаивали меня, однако по несколько раз на дню с тоской вспоминали копченого индюка и рака с кокосовым молоком. Моей первой добычей на подводной охоте стал здоровенный лангуст. Он сидел между камней на песчаном пятачке и самозабвенно жрал какую-то дохлую рыбешку. Я ухватился коленками за большой камень, чтобы вода не болтала меня, и всадил трезубец лангусту прямо в середину панциря. Я светился от гордости, как начищенный самовар, когда тащил усатую тварь из вод морских к обеденному столу. С бородой и трезубцем, я чувствовал себя самим Посейдоном, а мои прекрасные нимфы поздравили меня с первым трофеем. Первая победа добавила уверенности. Я меньше бесился из-за промахов и спокойнее наводился на цель, и это давало результаты. Скоро на нашем столе печёные лангусты и копченые осьминоги стали не такой уж и редкостью. Иногда удавалось подбить сине-зеленую рыбу-попугая — её мясо было жирнее и вкуснее, чем у кефали. Однако вскоре рыбы, раки и моллюски смекнули, что у берега их ждёт какой-то лохматый мужик с трезубцем, и стали держаться подальше. Я переставил несколько корзин-ловушек из лагуны в бухту, и это на время повысило результаты, однако еда, видимо, твёрдо решила больше к нам на стол не попадать. У берегов осталась только мелочёвка, крабы (среди них попадались здоровяки больше кулака, полные мяса, но редко), кефаль, ядовитые рыбы-камни и скаты-хвостоколы — с последними связываться не было ни малейшего желания. Мы снова перешли на рыбку из сетки и из лагуны. Но сладкие лангусты и осьминоги с дымком твёрдо засели в голове и не давали покоя. Я понимал, куда сбежали наши деликатесы — к Пограничному рифу. Так мы называли цепь скал, отделявшую бухту от океана. Риф начинался от зубастых утесов, где я нашёл лодку, и широкой дугой уходили почти до самого лесистого мыса. Однако по мере приближения к границе море становилось глубже, а волны сильнее. По прямой было примерно метров двести, но если всю дорогу бороться с волнами, охотиться на рифе, а потом возвращаться обратно с добычей вплавь — выбьешься из сил и обретёшь вечный покой на дне бухты. Я ломал голову, как раздобыть плавсредство на замену почившему плоту, чтобы быстро добираться до богатств рифа, экономя при этом силы. Пока море не выдало ещё один подарок. Я время от времени проверял ближайшие утесы. По своей сути это были огромные грабли, которые собирали все, что приносило к острову течение от американского берега. Там я находил бутылки, веревки, куски полиэтилена, различный плавучий пластик. Один раз даже попался громадный и невероятно вонючий труп морской черепахи без ласт и головы — может, акулы обглодали. Эта черепаха была даже больше той, что когда-то так любезно подвезла нас в океане, буксируя плот. Её я, как бурлак, оттащил к «мясокомбинату», где и разделал. Мясо, конечно же, было испорчено, как и несколько десятков яиц в брюхе. Однако я до блеска очистил гигантский панцирь и с огромным трудом приволок его в лагерь. Там мы в шутку поспорили с Сарой, кто теперь у нас главный спец по черепахам. А панцирь Дженни приспособила под стирку белья, как огромное костяное корыто. В один прекрасный день я заметил среди скал здоровенное ветвистое бревно. Оно сразу привлекло моё внимание тем, что держалось в воде с крайне малой осадкой. Осмотр древесины на сломе сучка подтвердил мою догадку — это была бальза. Южноамериканское дерево с крайне легкой, плавучей, но при этом невероятно прочной древесиной, которая тем не менее довольно легко поддаётся обработке. На громадных плотах из бальзы индейцы Южной Америки в свое время отправились в плаванье в сторону заката и заселили таким образом острова Тихого океана. А в двадцатом веке норвежский путешественник Тур Хейердал повторил этот маршрут на своём легендарном бальзовом плоту «Кон Тики», подтвердив таким образом теорию о южноамериканском происхождении народов Гавайев и Полинезии. Неплохой послужной список для плавучего бревна. Ствол этого дерева, видимо, также отплыл от берегов континента и, влекомый течением, добрался до нашего острова. Бревно было длинное и толстое и в отличном состоянии после плавания по океану. Я пулей бросился в лагерь — бальза в любой момент могла отчалить обратно в океан. Вернулся я в компании Сары, вооруженный вёслами — мы сохранили их с плота. Оттолкнув бревно от берега, мы взгромоздились на него верхом и стали выводить его из скал, загребая и отталкиваясь вёслами. Порядком вымотавшись и ободрав голени, мы освободили бревно из каменного лабиринта и подвели ближе к берегу. Вдоль линии пляжа мы верхом на бревне поплыли к лагерю. Дженни махала нам с берега букетом, и мы с парадным видом причалили. Я уткнул бревно в песчаный берег, а после топором обрубил с него сучья. Предупредив, чтобы ни в коем случае их не сжигали (морёная в морской воде бальза — отличный материал для деревянной утвари), я направился в лес и притащил несколько круглых брёвнышек. Выложив их лесенкой на берегу, я подсунул последнее под нос бревна, обвязал веревками ствол, и мы втроём потянули что было сил. Немного потрудившись, мы сумели втащить бальзу на берег, используя катки. Теперь у нас было сырьё, чтобы сделать туземную пирогу! Её нужно было сформировать из единого ствола, как скульптор из глыбы мрамора ваяет статую. Для начала при помощи топора и клиньев мы сняли с бревна длинный горбыль. Рубить бальзу было не сложно, но зачем лишний раз портить инструменты? Мы прибегли к выжиганию. Наметив контур будущей полости, мы выложили на бревно раскалённые угли. Затем при помощи длинных бамбуковых трубок начали направлять процесс горения, дуя туда, где было необходимо более глубокое прожигание. Процесс шёл медленно, так как дерево было довольно сильно напитано водой. К вечеру у нас страшно болели щеки и за ушами, однако в бревне зияли корявые обугленные впадины, похожие на сильно запущенный кариес в зубе. На утро мы при помощи топора, лопаты, мачете и даже деревянных кольев начали выколачивать из бревна уголь, а следующий день потратили на формирование полости, скамеек, носа и кормы. В итоге у нас вышла большая и широкая пирога. Можно было штурмовать риф!  — Ну, раки, готовьтесь! Я иду по ваши души! — грозил я трезубцем в сторону границы на потеху девчонкам. Мы загрузили в лодку моё водолазное снаряжение, немного воды и фруктов, а также снабдили нашу пирогу добытым с «Красотки» якорем на канате длиной метров тридцать. С собой в «грабительский набег викингов» я взял Сару — именно она так обозвала моё мероприятие.  — Вперёд, мой вождь! За славой и вкусняшками! — кричала Сара, размахивая веслом.  — Греби давай, валькирия! — усмехнулся я в бороду и столкнул пирогу в воду. Бальзовая лодка шла быстро и ровно. Благодаря ширине она была очень устойчива. Я сидел впереди, как более тяжелый. Сара сзади отпускала разные шуточки и вообще была в приподнятом настроении — так было всегда, когда я приносил морепродукты. Плеск её весла иногда прекращался. Приходилось оборачиваться и цыкать на неё, чтобы не халтурила — она и так будет в лодке сидеть, а мне между прочим ещё в рифах лазать. Я пытался рассмотреть сквозь толщу воды, что же там творится на дне, но видел только размытые светлые, темные и цветные пятна. Кое-где блестящими боками сверкали рыбы — день выдался солнечным. Мы выплыли за риф и проплыли вдоль его наружного рубежа. Здесь шельф острова обрывался, и каменная стена рифа уходила отвесно в зловещую темно-синюю глубь. Мы остановились на одном из самых любопытных участков — здесь риф нависал над бездной в виде полукруглого балкона или амфитеатра. Вокруг, отделяя балкон от шельфа, высились три мощных рифовых скалы. Центральная возвышалась над поверхностью моря полукруглым куполом, остальные заканчивались в толще воды. Балкон был усыпан светлым песком и сквозь воду — метров 9-10 — я видел, что на его фоне копошатся какие-то темные тела. Мы бросили якорь и закрепились возле одной из подводных скал. Я напился воды после гребли, нацепил маску, ласты, взвёл гавайку и зарядил в неё трезубец. Показав Саре большой палец, я кувыркнулся за борт. Первым делом я глянул на балкон. На нем, толкаясь боками, бродили по песку пара десятков лангустов и лобстеров с чудовищными клешнями. Все раки были просто немыслимых размеров! Мой первый лангуст, увидев бы этих гигантов, грустно пошёл бы в раковый детский сад! Раскрыв хвосты и растопырив лапы и усы, они казались размером с немецких овчарок! Я уже был готов рвануть к этому скопищу деликатесов, но успел посмотреть на скалы… На верхушке ближайшей к нам подводной скалы сидел исполинский оранжевый краб размером с письменный стол. Страшные бурые клешни, способные раздробить на осколки любого из лобстеров, были уложены в выемки под туловищем. На огненном панцире виднелись царапины и сколы — следы прошлых схваток — а на морде над жвалами торчали два глаза-столбика. Дальняя затопленная скала была крупно пористая, как губка под микроскопом. В её каменных хитросплетениях перекатывались серебристо-желтые кольца огромной мурены. В ней было не меньше четырёх метров! Пару раз я успел заметить её башку — немигающие глаза и собачья пасть с острыми клыками наводили ужас. Центральная скала — с надводной вершиной — имела небольшую нишу или, лучше сказать, пещеру. Из неё виднелись шевелящиеся щупальца, меняющие цвет от песчаного до красно-фиолетового. Это существо нельзя было назвать осьминогом! Спрут шестиметрового размаха! Мифический кракен сидел в императорской ложе этого подводного театра и сверху вниз созерцал беспристрастным взглядом балет лобстеров. Завораживающая картина… Я вылез из воды с глазами по чайному блюдцу и повис на краю лодки. Сорвав маску, я начал возбужденно дышать.  — Ну что? — поинтересовалась Сара — Наши изысканные закуски сидят там?  — Адские демоны там сидят!!! — чуть ли не заорал я от бури эмоций — Полезу к ним — сам стану изысканной закуской!!!  — Только не говори мне, что испугался морепродуктов! — звонко засмеялась Сара.  — Не веришь — сама посмотри! Только потом не ной, когда от твоей пышной задницы кусок оторвут! — я протянул ей маску.  — Меня не разыграешь, мистер Аквамен! — Сара нацепила маску и подтянула ремешок на затылке — Назло тебе нырну! Она гордо прыгнула с пироги, несколько тихих секунд провела под водой, а затем, вереща от ужаса и взбивая пену, вскарабкалась на лодку с глазищами ещё больше чем были у меня. Даже трусишка Дженни при мне так ни разу не голосила!  — Достала «деликатесы» свои? — язвительно поинтересовался я.  — Ты на голову больной?!!! — истошно заорала из лодки Сара — Ты не мог сразу сказать, что там твари размером с коня?!  — Вообще-то я сказал. А ты не поверила.  — Пошёл в задницу, Спанч Боб недоделанный!  — Можешь спокойно посидеть в пироге, а я поищу, как можно миновать чудищ и пробраться к лобстерам.  — Если хочешь накормить ту хрень в норе — пожалуйста! А как мы с Дженни без тебя жить будем ты подумал??? Полезай быстрее в лодку, пока там тебе никто в жопу не забрался! Посмеиваясь над Сарой, я все-таки вернулся на борт. Мы продолжили обследование рифа, и я сделал погружения ещё в пяти местах. Риф кишел жирными рыбами-попугаями, черными губастыми груперами и прочими рыбами — между прочим, совершенно непугаными. В песке то тут, то там появлялись плоские камбалы. По камням прыгали большие мясистые креветки. Колыхались причудливые рощицы актиний и разноцветные дебри кораллов. Были также и крабы, мурены, осьминоги и лангусты, довольно крупные, но вполне обычных размеров и даже близко не похожие на тех, кто обитал в Каменном Театре. Сам он темной громадой возвышался со дна и был виден почти со всех точек моего погружения. А с поверхности — только ничем не примечательная скала. Я подстрелил увесистого лангуста и небольшую камбалу, и мы повернули домой. Было очень необычно созерцать с моря нашу поляну с пальмами и флагштоком, хижину с гирляндами цветов, струйку дыма над очагом и крошечную суетящуюся фигурку Дженни. За ужином, уплетая сочный хвост запеченного в углях лангуста, мы с Сарой, дополняя друг друга, поведали Дженни о Каменном Театре, его удивительных балеринах и трёх грозных зрителях. На её лице читалось недоверие.  — Ты погоди! Вот доставлю тебе лобстера с клешнями со сцены, тогда и поверишь! Может даже, самого Господина Краба утащу!  — Даже думать не смей соваться туда! — замахала руками Сара — Тебя там обглодают до костей, а кости ракам отдадут — они на них ещё и музыку исполнять будут!  — Да чего ты трясёшься-то? Неужели я не придумаю, как лангуста стянуть?  — Этих твоих лангустов и так полон риф! Поймаешь двух маленьких вместо одного здорового! Я с тобой плавать буду и в тот гадюшник ты у меня не полезешь. Ты понял?  — Лаааадно… Уговорила. Моя принцесса не хочет, чтобы её рыцарь совершил ради неё подвиг и украл сокровище у дракона. Точнее, у трёх драконов. Я заказал у Дженни ещё одну ловушку, только побольше — пару метров в длину и метр в диаметре, с воронками на двух концах. В неё я хотел ловить креветок — уж больно они были аппетитные. Кажется, следующие дней десять я больше времени проводил под водой, чем на воздухе. С утра мы с Сарой садились в пирогу и уплывали на риф, где я мгновенно нырял под воду. Полазав по дну минуты три — мои результаты в погружениях продолжали расти — я поднимался на поверхность и рассказывал Саре об увиденном. Иногда пил воду из бутылки — обезвоживание в море наступает быстро. Сара тоже ныряла и тоже училась охотиться с трезубцем — я хотел обучить её добывать еду в море, чтобы самому заняться исследованием лесов. Примерно до середины дня продолжался осмотр рифа и обучение Сары, затем мы проверяли креветочный садок и возвращались обедать. Наш стол теперь был похож на мечту японца — рыба, крабы, креветки, раки и осьминоги, все свежее, с остринкой и кислинкой. Объедение! После обеда мы с Сарой шли собирать дрова или фрукты, а ближе к вечеру опять плыли к рифу за ужином. В один из этих вечерних заплывов произошла одна очень напряженная встреча. Мы засиделись у рифов почти до заката — я увлёкся изучением какого-то грота. Сара сидела на поверхности в пироге. Мы находились неподалеку от Театра — даже можно было довольно внятно разглядеть трех чудовищ. Вода стала уже темнеть, и я решил всплывать. Как вдруг заметил на рифе легкую панику — рыбешки стайками унеслись прочь, живность покрупнее забивалась в норки или зарывалась в песок. Прятались даже театральные монстры — спрут втянул свои ноги в нору, мурена свернулась в клубок и затаилась в недрах скалы, а краб попросту притворился, что его тут нет. Раки спешно покинули сцену, сиганув с обрыва в глубину. Со стороны открытого океана приближалась тень. Скоро у неё можно было различить острую морду, хвост-полумесяц, кожаные треугольные плавники и вертикальные полосы на боках. Крупная тигровая акула медленно парила в толще воды над бездной. Она доплыла до границы рифа и стала двигаться вдоль нее, будто дозорный. Я висел в воде безо всякого укрытия, и, естественно, был замечен ей. Молва рисует нам акул воплощениями хаоса, неутолимого голода и бесконтрольной ярости. Их цель — убить, растерзать и сожрать как можно больше. Однако истина не такова. Я просто повис под водой, а акула проплыла на уровне моих глаз в толще воды. Между нами было метров десять. Она смотрела на меня своим круглым зрачком и как бы говорила: «Приятель! Ты видимо, не здешний, поэтому для первого раза объясню тебе правила. Днём можешь тут хоть на ушах ходить, но вечером начинается моя смена. Такие уж тут у нас порядки. И поверь — мне ненужной конфронтации хочется ещё меньше чем тебе.» Дав понять свою позицию, акула растворилась в почерневшей воде, а я быстро поднялся на поверхность. Сара акулу с лодки не видела, а рассказывать ей я не стал. Просто взял за правило покидать риф за час до заката. Меньше всего мне нужна была ещё одна её паранойя. А то вообще больше в море не отпустит или, чего доброго, ночью пирогу сожжет — а она может… Мне пришлось очень постараться над ней за мысом в лагуне, чтобы она разрешила осматривать Театр с расстояния, без ружья, плавая вокруг, но не забираясь на «сцену». Большего мне и не нужно было, и я снова утопил Сару в море наслаждения… Теперь вечерний заезд почти полностью посвящался Театру. Он стал для меня чем-то вроде вызова или испытания, а похищение рака-танцора — навязчивой идеей. Вот только как миновать трёх грозных пастухов этого морского стада? Идти в лоб было полным безумием — осьминог задушит и утопит меня, мурена порвёт мне мышцы и сосуды, а краб запросто отхватит пальцы или половые органы. Я пробовал с лодки опустить прямо на сцену леску с крючком и кусочком рыбы, но план сработал только наполовину. Один из раков действительно вцепился в наживку, и я потащил его. Но как только «актёр» начал покидать сцену вертикально вверх, с центральной скалы к нему метнулось длинное тело покрасневшего от злости «директора театра», опутало его щупальцами и сорвало с удочки. Единственная дорога к лобстерам — пролезть между скал под носом у монстров. Но какой путь выбрать? Спрут был в центре, мурена слева от него, а краб справа. Совершенно очевидно, что заходить надо было со стороны краба. Почему? Потому что мурена постоянно извивалась, высовывая пасть то тут то там, и никогда не было понятно, откуда и когда ждать удар. Спрут вообще иногда покидал свою ложу и ползал по сцене и вокруг Театра — во время такого «антракта» раки прятались в пропасть. Оба хищника иногда делали стремительный бросок вперёд и хватали зазевавшегося танцора. А краб всегда неподвижно сидел на своём каменном насесте. Чтобы разузнать причину, я подплыл к крабу сзади — с безопасной зоны. Он завертел глазами, но не повернулся. Я осмотрел его и даже подергал за панцирь, пытаясь сдвинуть — прирос намертво. Оказалось, что ракушки облепили его ноги и проросли своими нитями в скалу, приковав к ней бедного здоровяка, будто мифического Прометея. Сам же краб, видимо, давно не линял, так как прекратил свой рост и оказался пленником собственного панциря. Питался бедолага, скорее всего, проплывающими кусочками от пира соседей и фильтрацией воды. За свои яички я больше мог не опасаться. Следующий вопрос: какую позицию выбрать — между крабом и спрутом или зайти с открытого моря? С моря слишком заметно, к тому же скала краба с морской стороны поросла острым как битое стекло кораллом. Кроме того между спрутом и крабом имелась удобная песчаная ложбинка с укрытием в виде каменной глыбы — настоящая снайперская позиция. Так что только первый вариант. План постепенно вырисовывался. С поверхности я смотрю, на месте ли спрут. Если на месте, то отплываю на шельф, погружаюсь, ложусь в ложбинку — спрут меня там не увидит, мурена не дотянется, к крабу я вообще уже всякое уважение потерял. После чего подбиваю трезубцем «артиста», подтягиваю его к себе на веревке, отплываю чуть назад, поднимаюсь с добычей на поверхность. Без шума и без пыли. Морской киллер — ни больше, ни меньше. Оставалось только ждать возможности слинять от Сары. И такая возможность выпала! Мы возвращались из лагуны после воскресного купания и уже практически пришли в лагерь, как вдруг Сара вспомнила что забыла у водопада что-то из своих вещей — кажется, косынку. Сказав, что мигом обернётся, она унеслась по тропе в джунгли. А я рванул к пироге. Закинув в неё ласты, маску и гавайку, я сказал Дженни, что хочу проверить садок для креветок, а сам припустил к верхушке скалы, в нише которой покоился спрут. Заплыв с моря, я надел маску и, перегнувшись через борт, глянул в воду. Ага, все в порядке, спрут в ложе, лобстеры пляшут. Я сделал крюк и бросил якорь неподалеку от «снайперской точки». Нацепил ласты, взял гавайку, зарядил трезубец. С берега донёсся крик Сары. Я продышался и нырнул. Опустившись на дно, я, цепляясь пузом за камешки и кораллы, прополз до песчаной площадки и растопырил колени, упершись ими в валуны. Ружьё упёр в плечо и уложил на камень. Сверху справа на меня косится со своего насеста краб, сверху слева шевелятся, будто аплодируют, щупальца. А прямо под прицелом трезубца гарцует здоровенный красно-бурый лобстер. Я сжал ружьё и начал ждать. Время измерялось ударами сердца. Наконец, лобстер на секунду замер, растопырив усы и опершись на хвост. Я свёлся с целью в последний раз и спустил курок. Удар приклада в плечо. Лобстер с трезубцем в голове опутывается шнуром и колотит хвостом. Спрут выглядывает из норы и окидывает взглядом сцену. Я замираю на своей площадке. Прекратившего биться рака вместе с мотками шнура легким потоком воды относит в мою сторону, из поля зрения спрута. Головоногий Карабас-Барабас успокаивается, садится обратно и продолжает смотреть представление. На последних запасах воздуха я выплыл на поверхность, закинул громадного рака в пирогу, влез сам и снялся с якоря. И тут я увидел страшное зрелище! Даже если бы из моря поднялся сам Посейдон во главе легионов крабов, мурен, спрутов и акул, я испугался бы намного меньше. По волнам размашистым баттерфляем летела ко мне Сара! Официально готов признать эту американскую мулатку русской! С остановкой коней на скаку и вхождением в горящие избы у неё точно проблем не возникнет! Сара орала на меня до тех пор, пока не сварился в ведре лобстер. Даже порывалась поколотить, и тут уже мне пришлось её осаживать. В знак извинения я сам расколол для неё клешни рака и вытащил из них мясо.  — Я все ещё злюсь на тебя. — заявила Сара с набитым ртом, поливая кусок мяса соком кислоплода — Но сегодня тебе удалось откупиться лобстером. В следующий раз я тебе твою стреляющую вилку в задницу запихаю.  — Следующего раза и не будет — ответил я, вырезая острой стальной пластинкой ложку из сучка бальзы.  — Так я тебе и поверила. Ты ведь пока всех раков там не перебьешь — не успокоишься.  — Уверяю тебя — уже успокоился. Ты теперь повышена в звании до морской охотницы. — я протянул удивленной Саре маску, ласты и гавайку — Ты хорошо знаешь риф и уже почти всегда попадаешь в цель. А плавала ты с самого начала лучше меня. Теперь ты добываешь нам деликатесы. Главное — всегда возвращайся за час до заката.  — А ты тогда чем займёшься? — почти хором спросили девочки.  — Мне кажется, нам пора узнать этот остров получше. — я показал резаком в сторону светящихся ночных джунглей…