Тенали

Число засечек на доске-календаре близилось к трём сотням. Видимо, сильнее всего жизнь человека преображается, когда меняется ход его мышления. Мы здесь почти десять месяцев. Десять. И ни одного самолёта в небе. Ни одного корабля на море. Все наши сигнальные костры и надписи на песке бесполезны, если некому их видеть. Последней нашей соломинкой оставался маячок, посылающий сигнал куда-то за горизонт. Но теперь и его нет. С неделю после последней грозы мы с Сарой ходили хмурые, Дженни иногда плакала, но наша перспектива остаться на острове до конца дней становилась все более явной с каждым днём… Однако не все было настолько мрачно. Дожди прошли, и солнечный свет, озарявший райскую тропическую природу, прогонял плохие мысли и смягчал горький вкус реальности. Все таки мы не на голой скале, умирающие от голода, жажды и болезней. Мы процветаем в гармонии с природой, у нас в достатке все необходимое для жизни и мы обожаем друг друга! Дженни на глазах преобразилась. Когда наш общий приступ отчаяния после потери маячка поутих, она стала более активной, чем раньше, живой, намного чаще улыбалась и смеялась. Её улыбка — это просто нечто! Будто второе солнышко загорается! Она даже набралась смелости сама выбираться в лес за дровами или фруктами. А ещё, кажется, Дженни распробовала секс с парнем и теперь горела желанием не меньше Сары, если не больше. «Барьер» был сломан. Теперь уже Сара старалась время от времени оставлять нас наедине. Впрочем, мы были совсем не против её участия. Больше в лагуне не нужно было уединяться в укромном уголке за мысом — ведь стесняться уже было некого. Вообще, следующий месяц после окончания сезона дождей мы предавались разврату почти безостановочно. Не представляю, откуда во мне оказывались силы удовлетворить двух девушек сразу. Однажды Сара отправилась к ручью за водой, оставив нас с Дженни в лагере, а вернувшись, обнаружила подругу скачущей на моем члене с дикими стонами. Я в это время сосал её бесподобную грудь. Сара отреагировала незамедлительно, сбросив на землю бутыль с водой, почти на ходу сорвав с себя шорты и усевшись своей щёлкой прямо мне на лицо. Ее щель, истекающая густой липкой смазкой, заткнула мне рот. Я обхватил ее за бедра и вогнал язык ей внутрь. Не знаю, сколько времени мы трахались, но неудовлетворенными девочки точно не остались. У нас сформировалось негласное правило — если кто-то из нас троих хочет, другие не в праве ему отказать. Разумеется, если состояние здоровья позволяет. Зачем стесняться? Как будто кто-то здесь может нас осудить! Поэтому, когда Дженн потребовала куни в моем исполнении, противиться я не смел. Я уложил ее на песке у костра с разведенными ногами и избавил от трусов. Киска Дженни была совсем не такой, как у ее подруги. Сара обладала матёрой бывалой дырищей с тренированными мышцами и мощными курчавыми зарослями на лобке. Дженни же больше намоминала маленький розовый цветочек, милый и опрятный, а темная шерстка на нежной белой коже росла лишь узенькой полосочкой. Я, стоя на четвереньках, запустил язык в этот нежный лотос, и так увлёкся, заслушавшись стонами, что почти не почувствовал, как подкравшаяся сзади Сара стащила шорты с моей оттопыренной задницы. Сперва она просто жадно тискала меня за булки, потом я почувствовал плевок между моих ягодиц, и наконец тот самый знаменитый язык у меня в заднице! Сара, совершенно игнорируя всю мою поросль волос, припала своими пухлыми губами к моей растянутой дырке и буравила мою кишку мощными движениями языка. Параллельно с этим, она начале что-то мычать, и ее голос отдавал вибрациями в язык, что только усиливало наслаждение! Никогда бы не подумал, что ощущения от этого могут быть настолько фантастическими! Под конец Сара запустила руку мне между ног, схватила вздыбленный член и сделала несколько энергичных движений. С гортанным стоном я обильно кончил, оставив на песке после себя вязкую белковую лужу. Дженн, к слову, не рассердилась на подругу, за то что она оборвала ей оральное удовольствие — она сама, как потом сказала, с интересом любовалась моей реакцией на такие ласки. И таких примеров было не сосчитать. К слову говоря, даже несмотря на нашу чрезмерно активную половую жизнь и отсутствие защиты, ни одна из девушек не забеременела! Месячные циклы у обеих происходили регулярно, хотя я и неоднократно в порыве страсти накачивал их спермой под завязку. Неужели так неожиданно обнаружилась моя бесплодность? Впрочем, назревали и другие более насущные вопросы. Наши прошлогодние запасы — соленая козлятина, сушеная рыба, фрукты и овощи — подошли к концу. Но щедрый остров уже подготовил нам новые дары для пропитания. На риф вернулись все его обитатели в полном объёме — даже Каменный Театр снова начал давать свои представления. Примерно полтора месяца мы наслаждались свежими морепродуктами, которые Сара приносила из моря в изобилии, и индюшатиной, подстрелить которую для меня теперь было проще чем почесать яйца. Однако вскоре индюки попрятались в зарослях — наверное, сели на гнезда. Добывать их стало уже не так просто, и тоска по мясу заставила меня снова поглядывать в сторону леса. Вспомнились мои прошлогодние авантюры и планы подняться на горные луга. Кроме того, близился день рождения Дженни и я рассчитывал найти что-нибудь достойное для подарка. Одним словом, простите, девочки, вы самые лучшие на свете, но сколько волка не корми он все в лес смотрит. И вообще — не надо врать, что вы сами мяса не хотите. Начал я со своих старых площадок, однако меня ждало разочарование. За две недели ежедневных засад в разных местах зверей я видел только дважды. Первый раз — козликов, но по ним я промахнулся и стадо с криком разбежалось. А второй раз ко мне вышли три молодых кабанотапира! Это были подросшие поросята из тех, что наплодились в сезон дождей. То ли они меня не чуяли, то ли просто не считали угрозой. Так или иначе, но они пришли. Я осмотрел их, и заметил что один свин хромой на переднее копыто. Такой долго не проживет. Пусть уж лучше он достанется мне, а не ягуару. Но я сомневался, что смогу пронять его стрелой — зверь был ощутимо крупнее козла и гораздо крепче сложен. Я медленно отложил лук и достал нож и пику, а из мешка — кусок печёного клубня, который прихватил с собой для перекуса. Подождав, когда хромой повернётся в сторону моего дерева, я спихнул лакомый кусочек с площадки и он шлёпнулся на подстилку. Свин любопытно захрюкал и косолапой походкой приблизился почти вплотную к дереву, помахивая хвостиком. «Эх, была не была!» — подумал я и швырнул в него пику. Она вонзилась в лопатку. Зверь заорал и грохнулся на бок, его товарищи бросились кто куда. Пока он не успел встать, я сам сиганул с помоста, подскочил к нему и вогнал нож в сердце. Хромой кабанотапир затих. Кровяная колбаса из него вышла отличная. Хотя девушек поначалу коробила идея вычищать свиные кишки, а потом набивать их салом, рубленым мясом и кровью, результат не разочаровал. Однако было ясно, что в лесу сейчас явно не сезон для охоты. Пора было продвигаться дальше. Джунгли не сразу превращались в луга. Между ними была широкая полоса так называемого буша — густого колючего кустарника и невысоких корявых деревьев, напоминающих акации. Заросли перемежались с полянами разных размеров. Их покрывала высокая и густая шелковистая трава изумрудного цвета, а на некоторых имелись даже пруды и маленькие озёра. Под сенью кустов журчали ручейки. Красота неописуемая, но меня больше интересовала практическая сторона. Я начал исследование буша с водоемов, однако они довольно быстро меня разочаровали. В них жили угри, мелкие пресноводные креветки и тщедушные рыбёшки, похожие на пескарей. На стеблях тростника сидели блестящие серебристые зимородки, которые время от времени ныряли в воду и тут же вспархивали с креветкой в клюве. Вдоль берега прогуливались крупные голенастые птицы, похожие на цапель или ибисов, и ловко выхватывали из ила угрей. Оперение цапель играло розовым, голубым или кремовым, по краю крыльев проходила чёрная кайма, а на затылке торчал хохолок. Охота и рыбалка тут никакая. Угря в илистом озерце поймать почти невозможно — это вам не дождевая лужа в лесу. Морские рыба и креветки гораздо питательнее и доступнее живущих в прудах недоразумений. А птицы не давали приблизиться, разлетаясь с оглушительным шумом. Однако я сумел извлечь кое-что полезное из этих прудов. А точнее с их берегов. Чтобы пробраться к открытой воде, нужно было пробиться через плотную стену тростника, гигантских трав, ползучих и вьющихся растений и лиан. Однажды, после нескольких часов напряженной рубки мачете я присел подкрепиться, а заодно вытереть соки растений с клинка, чтобы предотвратить коррозию. Когда я коснулся лезвия, оно оказалось липким на ощупь, и туча мелких мушек так и норовила его облепить. «Одно из двух. — подумал я — Или я рубанул по дерьму, или тут растёт сахарный тростник. Будем надеяться, что второй вариант.» Кончиком языка я попробовал покрывающую клинок жидкость на вкус. К моему удовольствию, это оказалось не дерьмо, а очень ощутимая, душистая сладость. Найти растение, дающее такой сладкий сок, оказалось проще простого. Достаточно было пройтись там, где я рубил, и посмотреть, срезы каких стеблей облепили насекомые. Растение действительно почти не отличалось внешне от обычного сахарного тростника, разве что по краю листьев проходила узкая бордовая каемка. Однако толстые сегментированные стебли точно также состояли из твёрдой коры и были наполнены волокнистым губчатым веществом, обильно пропитанным сахарными соками. Эта находка неописуемо обрадовала меня! Теперь-то у меня будет достойный подарок для Дженни! Сахарное производство даёт целую кучу разнообразных полезных продуктов! Я нарубил сахарного тростника, связал его в огромный сноп, взвалил на себя и, смакуя свои планы, отправился в путь. Но не в лагерь. Тростник я оставил у ручейка, где все ещё стоял под деревом мой самогонный аппарат. А сам отправился искать Сару. Я её обнаружил в ветвях дом-дерева неподалёку от лагуны. Она собирала фрукты. При виде меня Сара как кошка соскользнула на землю.  — Привет. Чего тебе? — она поправила волосы.  — На. Пососи палочку, тогда скажу. — я достал из кармана кусок стебля сахарного тростника, завёрнутый в лист. Сара действительно пососала. Только вот начала немного не с той палочки. Не сказать, чтобы я сильно расстроился её ошибке… Распробовав наконец сок найденного мною растения, Сара восторженно округлила глаза.  — Ммммм! Вкусняшка! Где ты достал такую штуку?  — В буше, на берегах прудов.  — И много её там?  — Заросли трёхметровой высоты. Это сахарный тростник, если ты ещё не поняла. Я его целую охапку набрал — в укромном месте лежит.  — Надо бы Дженни рассказать.  — Ага. И испортить весь сюрприз ей на день рождения. Пошли за мной. Мы занесли корзину фруктов в лагерь и снова удалились, сопровождаемые вопросительным взором Дженни. Я отвёл Сару в свой гончарный цех. И ликеро-водочный — по совместительству.  — Это что у тебя тут за приблуда?  — Лаборатория злобного гения! — усмехнулся я — Откуда, по твоему, я на мой день рождения выпивку достал?  — И как эта штуковина работает?  — Ещё увидишь. Сперва мы должны переработать вот это. — я указал на сноп тростника, лежащий под деревом — Из него нам нужно добыть сок. Для начала. А из сока попробуем сделать патоку, сахар и самогон. Работы много, она трудная, а иногда даже опасная. Так что в одиночку к дню рождения Дженни мне не управиться.  — Опасная? — Сара недоверчиво ухмыльнулась — Не могу представить, что такого опасного в изготовлении карамелек.  — Потому что жизни совсем не знаешь. Кипящая патока — страшная штука! Капелька оставит жуткий ожог, а чуть больше может и до костей прожечь!  — Да ладно? Врешь, наверное!  — А смысл мне врать. Почитай историю. Во времена, когда… — я внезапно осекся, вспомнив, с кем разговариваю -…короче, когда в Штатах ещё существовало рабство, владельцы сахарных плантаций в южных областях заставляли невольников вываривать тростниковый сок в огромных котлах, потому что наемные рабочие ни за какие деньги не соглашались приближаться к этому смертоносному раскаленному вареву, которое бурлило и брызгалось во все стороны во время кипения. Поэтому сахаровары всегда ходили покрытые чудовищными шрамами от ожогов. А некоторые даже специально на себе патокой узоры рисовали, чтобы потом рубцы красивые остались.  — Вот как значит, да? — Сара насупилась и сложила руки на груди. Я так и не понял, всерьёз она злится или просто изображает. — Ты у нас, оказывается, расист и надумал сварить меня в сахаре? Это потому, что я черная, верно?  — Да нет же! — я рассмеялся — Я просто помочь попросил, потому что работы предстоит много! Разве ты не хочешь сделать Дженни приятный подарок? Ей 19 совсем скоро исполняется, между прочим. И вообще, если это тебя утешит, варкой займется белый, а ты будешь сок выжимать. Однако до этапа варки нужно было ещё добраться. Прежде нам предстояло сделать инвентарь для сахароварения. Мы начали с котла. Я объяснил Саре принцип, мы набрали глины, промесили её, выбрали камни и приступили к лепке. Спустя почти полтора часа огромная миска была оставлена сохнуть на солнце, а мы принялись мастерить пресс для сока. В итоге у нас вышло два связанных бамбуковых цилиндра. Между ними нужно было зажать кусок тростника, очищенный от коры, и начать утюжить его деревянной скалкой. Выступающий мутно-зелёный сок капал в подставленный снизу бамбуковый желоб и стекал в бутылку. Однако опробовать этот принцип на практике мы не успели из-за наступления вечера. Мы вернулись домой совершенно без сил. Нас хватило только на то, чтобы смыть с себя в море глину и пот и рухнуть спать. Если Дженни и догадывалась, в чем дело, то виду не подавала. Следующие дни мы с Сарой работали как ломовые лошади. Я даже представить себе не мог, сколько сил отнимает сахарное производство! Котёл высох, и мы сложили печь для обжига прямо вокруг него. Я развёл в ней огонь и велел Саре подкидывать хворост и давить сок из имеющихся стеблей, а сам пошёл в буш принести ещё. Когда я вернулся, притащив ещё два снопа, посудина была уже раскалена, а тростник превращён в семь литров зеленого сока. Мы заночевали на дом-дереве неподалёку — уходя из лагеря, мы известили Дженни, что можем задержаться. Наутро печь остыла, мы ее разломали и извлекли наш варочный котёл. Совместными усилиями мы отжали сок ещё из одной охапки. Пока Сара расправлялась с третьей, я вырезал из дерева лопатку для помешивания патоки, а из толстого бамбука — черпак для её разлива в формы.  — Готово. Весь долбаный сок из него выжала. — измученным голосом отчиталась Сара, сидя верхом на давильной колоде, и отшвырнула опостылевшую ей скалку. — Молодец, сладкая моя. — я улыбнулся перемазанной в сахарном соке девушке — Можешь отдыхать. Дальше я сам справлюсь. Однако Сара не ушла, а улеглась под деревом на ворох содранных с тростника листьев. Ей хотелось увидеть варку сахара. И первой его попробовать. В итоге мы имели почти двадцать литров сока в четырёх бутылках. Две из них, отжатые раньше других, я отставил бродить дальше, а остальные вылил в котёл, под которым успел вырыть яму для костра. В неё я набил хворост и поджег. Сначала на поверхности сока образовалась сероватая пена, которую я снял. Затем жидкость начала густеть, булькать и щёлкать пузырями. Цвет её сменился на красивый карамельный, а в воздухе крепко запахло жженым сахаром. Чтобы ничего не подгорело, я помешивал варево деревянной лопаткой на длинной рукоятке, держась на почтительном расстоянии от жгучих брызг. Часть жидкой патоки я слил в бамбуковый сосуд, остальную же долго выпаривал на малом огне. Наконец, я наполнил густым сиропом три бамбуковых сегмента и оставил их остывать. Взяв деревянную палочку, я собрал остатки патоки со стенок котла, дождался остывания и вручил получившийся леденец Саре — заслужила. А сам умылся и взялся за перегонку браги. В этом у меня уже был опыт и дело шло быстрее. Сахарный самогон вышел чище и крепче фруктового. Его я слил все в тот же кувшинчик, что вылепил в прошлый раз. Налив два стаканчика, я завалился под дерево к Саре. Мы с наслаждением выпили, и я поцеловал её в знак благодарности. В одиночку я бы точно не уложился в неделю, а с Сарой управился всего за три дня. День рождения Дженни прошёл на ура. Хотя она и помогала готовить свой же праздничный обед. Зато сахарные головы, застывшие в формах, и патока привели её в восторг. Торт мы сделали как раз на основе патоки, а не выпаренного сока — вышло ещё вкуснее, на вкус немного напоминая козинак. А завершился праздник, разумеется, сладкой ночью любви. Однако добыча сахара на деле оказалась просто адским трудом. Слишком уж много сил забирает этот невинный сладкий продукт. Мне оставалось только сочувствовать предкам Сары, для которых такая работа была будничной и к тому же недобровольной… Однако не только сахароносными растениями и красивыми пейзажами был богат буш. В нем обитали и животные, ради которых я, собственно, и пришёл. Цапли оказались чересчур глазастыми, а в зимородках мяса — кот наплакал. Однако я нашёл птиц, достойных охоты. В кронах деревьев жили толстые зеленые голуби с красными галстуками на шеях, а на нижнем ярусе буша и в высокой траве обитали пестрые куропатки с пучком малиновых перьев в хвостах. Но на них все равно было ужасно сложно охотиться. Птиц редко удавалось застичь спокойно сидящими на ветках. Почти всегда приходилось стрелять влёт, делать это быстро и с упреждением. А в случае промаха стрелу можно было считать потерянной безвозвратно. Поэтому снова пришлось тренироваться, но уже не на стоячих мишенях, а на маятнике. А вместо обычных стрел я стал использовать особые — с оперением из плотных листьев и наконечником в виде тройной вилки из деревянных спиц. Такие стрелы с большей вероятностью цепляли вспорхнувших голубей и куропаток и их не жалко было потерять в случае промаха. Эти птички не подвели. Они были не такими огромными и жирными, как индюки, но гораздо вкуснее. Именно они стали главным кушаньем на дне рождения Сары — я как раз наловчился эффективно их добывать к празднику. Крупные животные в буше тоже водились. Их не трудно было отслеживать по следам у водопоев. Тут также обитали кабанотапиры и козлики и намного чаще бродили ягуары. Были и новые для меня звери — карликовые буйволы. Больше всего они напоминали своих азиатских сородичей, точнее — мелких домашних буйволов, каких много по всей Южной Азии. Как правило эти бычки паслись на полянах ночью, а днём прятались в зарослях или залезали в пруды, где ложились в прохладный ил, оставив на поверхности только рога, глаза и ноздри. В отличие от водяных буйволов из Азии, рога самцов были направлены вперёд и вверх, и этим они больше походили на тибетских яков или бойцовых быков из Испании. Самки были мельче самцов, с менее развитой шеей и плечами, и рога их были не столь мощные. Несмотря на малый рост, эти звери показывали свой характер. Когда я приближался к стаду, пасущемуся на луговине или отдыхающему у пруда, все взрослые особи вставали в плотную стену, загораживая молодняк, а бык-вожак выходил вперёд, рыл копытом землю, мотал головой, раздувал ноздри и угрожающе мычал. Ростом он был невелик, но весил явно за центнер, а рога его были остры как бритва и отлично приспособлены для боя, так что я предпочитал отступать. Для быка выстрела из лука было маловато. Я изготовил три метательных копья, напоминающие гигантские стрелы. Они состояли из двухметрового бамбукового древка, тонкого и упругого, металлического наконечника и оперения из маховых перьев куропатки. Также я сделал особый рычаг с крючком на конце. Он цеплялся за хвостовик копья и намного увеличивал силу и резкость броска. Метать копья рычагом было нетрудно, особенно по крупным целям. Оставив на этот раз лук и стрелы дома, я двинулся в буш. Я отыскал стадо, за которым наблюдал уже несколько дней. В нем имелось несколько молодых бычков, так что я решил валить вожака — мне очень хотелось заполучить его рогатый череп. Бык, как обычно, вышел вперёд, чтобы нагнать на меня страху. Я стоял метрах в двадцати от него, с копьем, наложенным на рычаг и занесённым для броска. Когда самец наклонил голову, чтобы устрашить меня своими рогами, свободной рукой я кинул заранее заготовленный камень в траву справа от него. Бык повернул голову на звук, открыв мне широкую мускулистую шею. Я запустил копьё. Оно вонзилось точно в цель. Буйвол взревел и закрутился на месте, пытаясь избавиться от острой палки в своём теле. Его стадо с грохотом и топотом бросилось наутёк. Я успел запустить в зверя ещё одно копьё, уже никуда не целясь, и попал в окорок. Бык, видимо, сообразил, что пора делать ноги, но его песенка была уже спета. Поливая траву струёй крови из шеи, он тяжело побежал в сторону кустов, но, пройдя шагов двадцать, завалился на бок. Я быстро прикончил его своей тяжёлой короткой пикой. Только тут я задумался — а как мне переть быка обратно в лагерь? Я хотел разделать его на своём «мясокомбинате» на берегу моря, чтобы сразу пустить все продукты в ход. Внезапно меня посетила мысль просто взять тушу на плечи и попробовать тащить. На удивление, мне это удалось! Пусть с определенными усилиями, но у меня вполне получилось нести на плечах стокилограммовую тушу несколько километров! Неужели буйвол легче, чем я думал? Или это я стал сильнее? Весь наш лагерь был завешан полосками вялящейся на солнце говядины, в песке под костром пеклись окорока, а в жестянке бурлили в кипятке мозговые кости. Череп был засунут в море на очистку креветками. А кожу мы отскоблили песком, солью и щелоком и обработали колотушками, так что она стала гибкой и мягкой. Из неё Дженни мне сшила новый колчан и даже портупею — в дополнение к пеналу, подаренному мне на день рождения. Примерно через неделю, когда голодные до любви девушки были удовлетворены, а белый бычий череп занял место на стволе пальмы, я снова направился изучать буш. Теперь буйволы знали, что от человека исходит опасность, и убегали, едва завидев меня. Устав бродить по зарослям и лугам, я вышел на полянку. Посреди неё лежал выпуклый полукруглый валун. Я уселся возле камня, привалился на него спиной, достал из сумки вяленую говядину, фрукты и бутылку компота и начал закусывать. Внезапно валун под моей спиной пришёл в движение! Я поперхнулся компотом, отшвырнул кусок мяса и вскочил на ноги. Камень приподнялся, переваливаясь с боку на бок и утробно заворчал. Под ним я увидел четыре короткие мощные лапы с тупыми когтями, а сзади — довольно длинный толстый хвост, увенчанный круглой шипастый костяной булавой. Обойдя существо вокруг, я ожидал увидеть черепашью голову, но на меня уставилась круглая морда гигантского грызуна — торчащие резцы, маленькие круглые ушки и костяная «кепка» на голове. Броненосец размером с джип вразвалочку засеменил прочь. Он недовольно пыхтел, будто бы ругаясь на меня. Я захотел приблизиться к нему и подробнее рассмотреть его панцирь, но зверь с неожиданным проворством крутанулся на месте, и его тяжелая булава на конце хвоста со свистом описала в воздухе опасную дугу. Я отскочил назад — этот здоровяк запросто мог одним метким ударом отправить меня к праотцам. Я осмотрел его с почтительной дистанции при помощи монокуляра. Панцирь не был сплошным монолитом, а состоял из костяных шестиугольников, плотно подогнанных друг к другу, будто пчелиные соты. Это придавало зверю незначительную пластичность. Но для меня это существо было неинтересно — от его лохматого брюха отвратительно разило мочой, дерьмом и гнилью. Только когда он лежал, подобрав под себя ноги, хвост и голову, это зловоние не наполняло окрестности. Да и тащить этот живой танк мне недосуг. Убить его было нетрудно, только совершенно бесполезно. И противно.