Когда скелет выходит из шкафа

— Браслетики взяли! На завтрак айда! — вопит Сережа, тряся в воздухе желтыми полосками. Арсений открывает один глаз, собирая все силы для укоризненного взгляда. — У нас там полтазика оливье осталось, — зевает он. — Иди ешь. — Мы заплатили за питание в ресторане, — сообщает Дима над ухом и толкает Антона. Антон послушно падает с дивана бревном и шипит снизу. Дима сверяется с брошюркой: — В ресторане «Снежинка» сегодня. — Безвкусица, — Арсений трет глаза, свешиваясь с кровати, чтобы заценить стонущего брата. — А ужин у нас запланирован в кафе «Щи да каша», — ухмыляется папа, появляясь с полотенцем на плече. — Арс, скинь сюда подушку, — бормочет Антон. Арсений услужливо шлепает ее ему на лицо. Расталкивает в итоге их Оксана своими восторженными криками, и ничего не остается делать, кроме как слушаться. Арсений натягивает шмот и торчит в ванной почти в два раза меньше; по итогу ему даже не хочется размышлять, похож ли он на чмошника, тем более, интересоваться мнением братьев-кроликов. На улице холодно, спустя минуту ветер уже пробивает его легкий пуховик до костей. Арсений угрюмо смотрит на закутанного с головы до пят Сережу, Антона в своем огромном мусорнике, вспоминает невольно, что сам взял из теплого кроме вискаря. Несколько толстовок, пару футболок и термобелье — здесь ему не выжить. Зато, вдруг северным сиянием озаряет его идея, у Антона наверняка найдется подходящий свитер. У Сережи брать опасно, Димино наверняка будет малым, а папа страдает и в свитере. Он останавливается посреди снежной дорожки, бормочет: «Я сейчас», прежде чем рвануть обратно. Он успевает вернуться под самый конец завтрака, чтобы лицезреть опустевший шведский стол с остатками манки и овсянки. Арсений морщится, стягивая куртку, уныло берет поднос, принимаясь искать хоть что-то съедобное. — Арсений! — вопит Сережа на всю столовую. Ах да, ресторан «Снежинка». — Иди сюда! Решив ограничиться кофе, Арс тратит еще пару минут на очередь у кофе-машины, слушая вялые переругивания супружеской пары. — Меньше сахара бери, — бубнит мужик, — ты весы видела? Арсений закатывает глаза. — Арс!!! Ладно, потом возьмет. Он плюхается рядом с Оксаной, ловя задумчивый взгляд Антона на своем свитере. Чернющий и с закрытым горлом — предел январских мечтаний Арсения. Сережа пододвигает ему поднос с остывшим кофе и омлетом. Оксана, чуть помявшись, ставит рядом недоеденные фрукты с взбитыми сливками. — Это мне? — восторженно спрашивает он. — А за горячим кофе сгоняете? — Не наглей, — фыркает Паша. — Опоздавшие пьют, что дают. — Ну пожалуйста, — ноет он, запихивая в себя омлет, — вы все равно уже закончили! Дима тут же принимается мазать маслом тост, изображая всемирную занятость, Сережа показывает средний палец. Оксана вскакивает, задевая стол — чашки подозрительно качаются, и они замирают на мгновение в напряженном ожидании. — Сиди уже, — закатывает глаза папа. — Сейчас принесу. Папа возвращается с чем-то сладким и пенистым, у чего название не иначе как «пенис», Арсений едва не выплевывает все обратно в чашку, хотя обычно глотает. — А вот этот кто брал? — он указывает на остывший, но его любимый черный кофе. Конфеты и леденцы — да, сладкий кофе — в помойку. — Антоша, — с готовностью говорит Окси. Антон пожимает плечами. — Мы долго еще тут будем сидеть? Едва они выходят, Оксана тащит их на огромную горку с ватрушками — тюбингами — но одной ей ехать не разрешают. С одним Сережей тем более, поэтому Арсений подсаживается к ним третьим, и орет громче Оксаны, крепко сдавливая Сережины бока. На развороте его шапка улетает куда-то в ебеня, поэтому он прыгает среди кучи съезжающих детей, разыскивая белый помпон в снегу. Кто-то особо настырный его сбивает, когда он нагибается за шапкой, и, лежа лицом в сугробе, он слышит громогласный хохот Антона и Димы. Дима тянет за шиворот его вверх, а папа бросает рассыпающимся снегом в лицо, будто ему мало. Папа вспоминает, что он тут с другом запланировал встретиться — может, сейчас, может, вечерком, а любопытной Варваре, между прочим, Арсений, — и поэтому им нужно двигаться дальше. Около резных ворот его фотографировать не хотят, мотивируя тем, что он весь в снегу и некрасивый, а рядом со снеговиком за своего сойдет. Они идут по тропинке сказок в Дом Деда Мороза, по пути Дима рассказывает о городской резиденции деда в самом Устюге, о Доме Моды — тут Арсений встревает, что им необходимо его посетить, — а папа интересуется ценами на бальзамы и настойки, раз уж Дима такой умный. Дима с готовностью информирует. — Смотрите, Баба-Яга! — вопит Оксана, устремляясь к избушке, у порога которой их поджидала стремная тетка в лоскутной шубе. — Ее сказки чему-нибудь учат? — бормочет папа. — Кто вообще радуется Бабе-Яге? — В наше время только «яге» радуются, — хмыкает Арс. — Особенно бабы, — кивает Сережа. — С кем общаются мои дети? — вздыхает папа, закатывая глаза. Пока они препираются, Баба-Яга успевает засыпать Оксанку загадками и отправить к волшебному колодцу прыгать ради волшебной силы. Около колодца тоже загадки про зиму, и Арс выкрикивает ответы раньше ребенка, пока ему не делают замечание. Тогда Арсений заставляет Диму фотографировать его с деревянной расписной лисой и медведем, в лапках у лисы табличка с указанием на мостик. — Чтобы привалило счастье, нужно пройтись по мостику и спеть «Калинку-малинку», — объясняет девушка в костюме медведя. Сережа ржет и указывает Антону на табличку с просьбой не курить. Арсений успевает услышать папино возмущенное «в смысле?..», прежде чем хватает брата за руку и тащит на мост. Антон фальшивит, Арс фальшивит еще сильнее, но он в принципе все делает ненатурально, так что неудивительно. Сережа несется в молодецкие забавы — лайт-версия «Форт-Боярда» — и надолго пропадает среди качающихся мешков, норовящих сделать из него самого боксерскую грушу. Дима в опережение топает к тропинке здоровья, слушая девушку-зайчиху. — Тир со снежками! — восторженно показывает Арсений на желтые доски с очерченными кругами, возле которых тусит парнишка в костюме волка. — Тох, глянь, какой хищник. — Хищнек, — ржет Антон, изо всех сил пытаясь слепить снежок, но снег в такой минус рассыпается. — А че будет, если в него попасть? — Шишка будет, — ржет Арсений, увидев, что игра называется «Шишкобол», и метают тут не снежки вовсе. У волка не было желающих позабрасывать шишки в кольцо или попытаться попасть в цель, поэтому тот попросту прохлаждался, стуча зубами; можно было бы попробовать поговорить и обменяться телефонами — мальчик-то симпатичный, даже с красным текущим носом, — но Антон уже тянет за капюшон дальше. В доме бабушки Аушки зависает дольше всех Дима, забрасывая несчастную бабку тысячью вопросов о лекарственных травах; когда они идут дальше, бабка бурчит под нос что-то про наличие гугла и аптек. Парнишка-паук зовет их пройти через паутинку и обещает съесть каждого, кто заденет натянутые веревки. Минуту в Арсе борется желание пройти все идеально — не зря же месяц он ходил на гимнастику, — с заманчивым желанием быть сожранным. Но выпендриваться хочется сильнее, да и в итоге это оказывается не сложнее лимбо. Он успевает устать к встрече с мудрой совой, читает ей Пушкина раньше, чем Оксана сообразит, что это тот, что с Лукоморьем и Кощеем, и, кажется, никто не против, что этот этап они проходят так быстро. Они выходят на поляну с двенадцатью деревянными тронами вокруг костра, символизирующие двенадцать месяцев, и терпеливо ждут, пока очередь на загадывание желания рассосется. Сережа мчит первым и отказывается освобождать трон раньше, чем они все не сядут одновременно. Арсений садится рядом с Антоном и невольно косит глаза на тонкий задумчивый профиль. На белесых ресницах поблескивают снежинки, Антон кусает сухие заветрившиеся губы. Наверняка ж мечтает вызывать очередного Дамера. Когда Арс поднимается, он понимает, что так ничего и не загадал. От поляны скатертью дорожка к Дому Деда Мороза, поэтому они с облегчением топают к нему последние десятки метров. Дом огромный, светлый и резной, и народа снаружи не особо много — все, видимо, толкутся внутри, или на тропе сказок или дед знает где еще, поэтому Арс впихивает телефон Антону, принимаясь позировать. Оксана терпеливо выжидает полминуты и влезает к нему в кадр. Она в розовом комбинезоне, поэтому они вполне сочетаются, и Арс ее не выгоняет, присаживаясь рядом на корточки. Оксана смеется, обхватывая его ручкой, а папа сообщает, что им всем необходимо сделать семейную фотку. — Необходима! — хихикает Арсений. — Давай, сфоткай нас! И все превращается в канитель — все есть, кроме одного, один фоткает. И так шесть раз, пока Арс не дергает мимо проходящую женщину и не просит сфотографировать их вместе. В самом Доме тепло, а на троне сидит Дед Мороз — зачем-то, очереди особой нет, да и праздник прошел и смысла нет, но Окси бежит к нему, вставая в очередь из трех детей. — Наверняка с похмельдоса сидит, — хмыкает папа. Оксана оборачивается на них, умоляюще глядя, и Арс, вздохнув, подходит, беря ее за руку. Сама идти стесняется, хотя могла бы познакомиться с ребятами. Он подталкивает ее к освободившемуся мужику в красной шубе, и она вполне спокойно бежит рассказывать, как ее дела. Арсений покачивается с пятки на носок, ожидая, пока она закончит и они пойдут на экскурсию по двенадцати комнатам. — Не говори, что ты тоже хочешь, — вдруг говорит Дима, подходя. На недоуменный взгляд указывает подбородком на болтающую ногами Оксану. О. У него губы невольно дергаются в улыбке пришедшей мысли, догадливый Дима выпучивает глаза. — Арсений, нет! — Арсений, да! Оксана как раз слезает с дедушкиных коленей, когда Арсений решительно шлепает к нему, оставляя мокрые лужи тающего снега после себя. Чужие колени широкие и удобные, а под искусственной белой бородой настолько очевидно ошеломление, что смешок невольно срывается с его губ, и он игриво дергает его за бороду. — Ну, привет, — хрипло говорит Дед Мороз, придерживая его за талию. — Рассказывай, как поживаешь… внучок. Арсений, поддавшись моменту, честно рассказывает, что едва закрыл сессию, что приехали они сюда с семьей, они вот там стоят, такие разные и хорошие, и что ему бы так хотелось, чтобы у них все хорошо было, а ему самому найти настоящую любовь. — Родственную душу, понимаешь? — ерзает он на коленях, не собираясь слезать. — А ты пытаешься ее найти? — Нет, — качает он головой с сожалением, — пока просто встречаюсь сов семь. И филинов шесть. — Что? — глаза у деда такие же круглые и смешные, что Арс хмыкает. — Со всеми, — повторяет он, слезая. — Еще увидимся, Арсений, — каким-то странным голосом отвечает Дед Мороз. Он оглядывается, но тот уже отвлекается на подбежавшего ребенка. Ребят нет, только скрестивший руки на груди Паша. — Мы думали, никогда не закончишь, ребятня разбежалась, — бурчит он, — не мешай людям работать. Они идут по комнатам, совершенно очаровываясь обсерваторией. Арсений фотографируется на фоне синей стены с золотыми звездами, зависая у телескопа. В приглушенном голубоватом свете звезд с потолка и тонком перезвоне колокольчиков все выглядит действительно сказочно; он отказывается уходить, пока не вваливается Антон, окидывая его мрачным взглядом — Арсению не хочется раздражать сильнее и он послушно идет за ним. — В чем дело, Антон? — спрашивает он, заглядывая брату в лицо. Тот стоически молчит, зыркая на него исподлобья, Арсений решает не допытываться. Они проходят неоново-синюю лабораторию, где что-то усердно трогает Сережа, библиотеку, где от них отмахивается Дима, гардеробную, но Антон и тут не останавливается. — Куда мы идем? — не выдерживает Арсений. — В спальню, — невозмутимо отвечает Антон, толкая дверь. — Собираюсь придушить тебя подушкой. Арсений замирает, разглядывая высокую кровать с голубой — кто бы сомневался — подсветкой (и подкатькой), пирамиду сложенных расшитых синими и серебряными нитками подушек, кусочки зеркал, мозаикой развешанные на тонкой проволоке по стенкам. Зеркала, запорошенные искрящимися снежинками. Идеально. Он устало падает спиной на кровать, а потом сквозь пелерину доходят до сознания слова брата. — Что ты хочешь со мной сделать? — заторможенно переспрашивает он, поднимая голову. Антон молчит, расхаживая по комнате широкими шагами. — Ничего. Просто здесь еще не был. Спустя секунду в комнатку наталкиваются детки с укоризненно смотрящими на лежащего Арса родителями, так что он встает, подходя к Антону, скрестившему руки на груди. — Антон… — Отвали. Арсений растерянно хлопает глазами, поджимает губы, в груди горько пульсирует что-то тяжелое и жаркое, опаляя горло. В огромном зеркале видна бледная его обида и сумрачный взгляд Антона; ему становится себя так жалко, что он отворачивается, обнимая себя руками. Что он сделал-то? Он выходит, так до конца и не поняв, в чем виноват, и вымученно улыбается Оксане. Лучше он с ней будет дружить — она так настроение не портит. Они рассматривают деревянные кормушки, маленькие саночки, рисунки, детские вязаные игрушки, которые она непременно хочет забрать с собой. Они собирают братьев по комнатам, как два деда Мазая, — «зая, мы два Мазая», напевает Арсений, — Антон по-прежнему с ним не разговаривает. У них дальше по расписанию зоосад, но Сережа требует еды, унюхав запах жарящегося мяса, они дружно поддерживают галдеж и, конечно, папа не в силах устоять перед таким напором, возвращаясь из ближайшего шатра с несколькими порциями шашлыка с лужами кетчупа на пластиковых тарелочках и пару карамельных петушков для них с Окси — потому что хорошо бродить по вотчине с карамелькой за щекою. Они устраиваются за деревянным столом с лавками поблизости, жмутся друг к другу, чтоб было теплее. Сережа упрашивает еще на глинтвейн и после ворчливого «я с вами разорюсь», на столе появляется кувшин горячего смородинового пунша со звездами бадьяна. Арсений пытается разрезать сочный кусочек пластмассовыми приборами, но, взглянув, как остальные с довольством набивают рты, понимает, что все исчезнет быстрее, чем он доест хоть один — как говорится, в большой семье клювом не щелкают. Золотисто-прозрачный сок с мяса течет по пальцам, Антон, не стесняясь, облизывает аж до колец; Арсений, с завистью за этим наблюдает, повторяя себе, что до такого не опустится, но украдкой тоже лижет подушечки. Потом в снегу помоет. Шашлык дымится, из улыбающихся ртов идет пар, и, кажется, они еще никогда не были настолько семейными. Семейнее, чем семейники. Оксана отчего-то смеется — просто так, от счастья, — папа тихо интересуется у Димы, нет ли у них еще чего-нибудь «для сугреву», только Антон молчит, и на таком морозе улыбка у Арсения замерзает. Оксана замечает огромный хоровод и, бросая недоеденный кусок, и наспех вытерев пальцы о придавленную тарелочкой салфетку, бежит в круг. — Не огонь, а жжется? — слышит Арсений вдалеке крикливый голос очередного аниматора. — Антон! — объявляет он и даже не смотрит на брата. *** Домой они вваливаются заебанные в северный край, и только у Оксаны еще хватает сил на «а давайте в снежки». — Солнце, мы только на ужин сходим через полчасика, — стонет Арсений, не в силах пошевелиться. Антон валится рядом, задевая костями его ребра, но это последнее, что его беспокоит, даже если он нарочно. — Гриша, может быть, к нам заглянет, — довольно извещает папа из кресла. — Да кто такой этот Гриша? — недовольно спрашивает Сережа, залезая головой в холодильник. — Ты у меня спрашиваешь или у курицы? — фыркает папа. — Мой друг детства. Здесь в новогодние праздники дублером Деда Мороза подрабатывает. — Кем подрабатывает? — папа щелкает челюстью, вспоминая об Оксане. — Помощником Деда Мороза, — приходит на выручку Арсений. Спустя четверть часа они настолько размякают, что идти никуда не хочется. Папа ворчит об оплаченных щах да кашах и грозится им самим надавать по щам, но по нему самому огня энтузиазма не видно. — Окси, может, хоть ты пойдешь со мной? — просит он, со вздохом вставая. — Потусишь с Дедом Морозом. Оксана кивает, сползая с кресла, и бежит собирать свой лук из кучи одежды. Арс вспоминает, что не проверил, мокрые ли у нее ноги, чтобы переодеть колготки, поэтому стекает с такого уютного дивана и плетется за сестрой. Едва они уходят, Сережа излишне бодро подскакивает и снова несется к холодильнику, демонстрируя незаинтересованным физиономиям бутылку виски. — Ну че, пацаны, отметим? Он достает полбутылки выдохшейся колы, бросает ее в них не глядя. Дима разжигает камин, Арсений с не менее важным видом ползает под елкой, чтобы включить гирлянды. Антон сооружает огромное гнездо на полу из кучи флисовых подушек и пледов. У них настоящий домик с открытки — озаренный теплым светом гирлянд, с повалившим снегом снаружи и горящим камином внутри. Даже подушки с вышитыми геометрическими оленями и кремовые пледы не выбиваются из пастельных тонов. Один Сережа, одетый как попугай в красную толстовку и цветастые штаны, все портит. — Чтобы не насвинячиться… — Свинянчиться, — вставляет Арсений и зарабатывает тихий вздох. — Предлагаю сыграть в «я никогда не», — предлагает Дима. — Собственно, кто делал, тот пьет. Как хорошо, что тут есть вай-фай и можно погуглить список вопросов. Кто-то врубает рождественский плейлист, и Арсений расслабленно закрывает глаза, опираясь о спинку их с Антоном дивана. — Так, ладно, — Дима внимательно читает с экрана и кривит губы, — «я никогда не встречался с двумя девушками». Слышно только спокойное растекающееся «Hallelujah» и потрескивание дров, облизываемых языками пламени. — Арсений. — Что? — поднимает он голову. — С девушками я не встречался. Тем более с двумя. — Тогда короче: «я никогда не встречался с двумя», — Дима подталкивает к нему бокал. Арсений салютует, делая глоток, и протягивает ладонь за телефоном. Вопросы глупые, но он находит подходящий, бросая лукавый взгляд на Сережу. — «Я никогда не смотрел порно». К его удивлению, не только Сережа, но и остальные делают по глотку. Антон слегка краснеет ушами, а Дима отмахивается научными целями. — Baby it's cold outside, — а внутри становится жарковато, он стягивает Антонов свитер, оставаясь в термобелье. — Гони телефон, — бормочет Антон, тут же фыркая: — «Я никогда не матерился при родителях». Арсений честно не может вспомнить, поэтому с завистью наблюдает за ходящими кадыками — кто ж ограничивается одним глотком, когда речь идет о матах? Арс зато говорил про татами. Он принимается уныло чистить мандарин, когда Сережин веселый голос декламирует: — «Я никогда не читал или просматривал камасутру», — брат в пару глотков допивает стакан и толкает Антону, чтоб налил еще. Ну, пожимает плечами Арсений, должен же он тоже пить. — «Я никогда не пользовался камасутрой», — вдруг говорит Антон и телефона в его руках нет. Арсений запрокидывает голову, глядя сквозь прозрачное стекло на лепестки огня, и карамельные капли стекают ему на язык. Он заедает долькой мандарина и облизывает пальцы, только тогда замечая смотрящие на него пары глаз. — Чего? — растерянно спрашивает он. — Не желаешь поделиться? — Ну, — хитро улыбается Арс, — совсем нет. Он отбирает у Сережи телефон, пролистывая вопросы. — «Я никогда ничего не крал в магазине». Сережа пьет. — Что?! — Димины глаза больше очков. — Такое дело, — чешет смущенно затылок Сережа. — Мы с Юлей Топольницкой прочитали про одного канадца — Кайла Макдональда — который обменял скрепку на двухэтажный дом. — Подожди, канцелярскую скрепку? — Да, Дим, не тупи, скрепку, — закатывает глаза Сережа, — сначала он поменял ее на ручку, потом на дверную ручку… — Потом дошел до ручки и взял ипотеку? — хихикает Арсений. — Нет, — цокает он языком. — Я не помню весь список, но за год у него все получилось, вот мы и решили сделать то же самое. Только скрепки ни у кого не оказалось, поэтому мы пошли в магазин и вытащили одну из коробочки. — Идиоты, — веско резюмирует Антон. — И до чего доменялись? — Мы пока только начали, — смущенно опускает глаза Сережа. — Как раз с нового года, чтобы было легче измерять время. — Конечно, для вас троечников и легче, — фыркает Дима. — Ладно, давайте дальше. Бутылка постепенно пустеет, оставаясь румянцем на их бледных щеках. Арсений слегка плывет, уже не стесняясь, подпевает в голос, и кормит братьев мандаринами. Дима покорно открывает рот, мягко принимая угощение. Сам себе он кажется до смешного пьяным, потому что никто больше не брил ноги, не целовался на первом свидании, не забывал надевать нижнее белье — а я и не забывал, хитро улыбается Арс, облизывая сладкие губы, — и не купался голышом ночью. — Не хочу, Арс, — Антон сжимает губы, уклоняясь от очередного «открывай рот, летит самолет», но Арс, хихикая, упорно мажет мягким разваливающимся кончиком дольки по чужим губам. Антон машет головой, дергаясь, и Арсений наваливается на него с хохотом, ему уже все равно, дуются на него все еще или нет. Брат открывает рот, и Арсений заталкивает кусочек, случайно дотрагивается до теплых губ и кончика влажного языка. Антон смотрит на него из-под ресниц, впуская в свой рот, а потом прикусывает его пальцы. На них особо не обращают внимания, но ему вдруг становится до того неловко и стыдно, как будто он делает что-то неправильное, поэтому он замирает, приподнимаясь на руках и стараясь больше не касаться, он же не касатка. Антон садится прямо, зачесывая челку набок, и одергивает задравшуюся футболку. — Я никогда не пек вафли, — объявляет Арсений и подскакивает под удивленными взглядами. — Вы только посмотрите, как нас развезло. Его слегка качает, перед глазами гирляндочных огоньков будто в два раза больше, но он стоически нашаривает мутным взглядом призывно блестящую вафельницу. — Арс, это тебя развезло, — дергает его за штанину Дима. Его развезло тоже — потому что силы он не рассчитывает. — Стрипти-из! — тянет Сережа, глядя на обнажившуюся выступающую тазовую косточку Арсения. Тот подтягивает штаны, возмущенно глядя на них, но не сдерживается и смеется сам. Вымыв руки, он пританцовывает под музыку, смешивая муку и яйца — со скорлупой, поэтому он лезет в скользкий белок пальцами, искреннее надеясь, что никто не заметит такого посягательства на продукты. — «Я никогда не мерил одежду или белье противоположного пола», — там, перед камином продолжается игра. — А я носи-ил! — тянет радостно Арсений, размешивая тесто. — Гоните выпивку! — Вы… пивку? — шутит Сережа. Антон, кряхтя, поднимается, наливает и идет к нему. У Арса руки по локоть в муке и стакан он пачкать не хочет, поэтому тянет шею, предлагая Антону напоить его с рук. Брат аккуратно прижимает стекло к его губам и наклоняет, внимательно следя, чтобы он не захлебнулся. — Когда ты носил женское? — задумчиво спрашивает он. Арсений демонстрирует ему указательный палец, призывая к вниманию, и допивает бокал. Желудок сжимается в весьма прозрачном предупреждении. Арсений пьяно улыбается, слизывая с уголков губ остатки виски — кола давно кончилась. Ему необходимо чем-то заесть, поэтому он принимается мешать тесто — мешать тесту настояться. — Арс, когда? — терпеливо повторяет Антон. — Все-то вам расскажи, — фыркает он, глядя на поднятые брови Димы, принимаясь загибать пальцы: — пару раз в детстве надевал мамин лифчик — заткнитесь, да, мне стыдно. Надевал чулки в сетку, тогда и ноги брил, кстати. А в последний раз… — Заткнись, меня сейчас стошнит! — показательно морщится Сережа. Арс переводит взгляд на по-прежнему стоящего рядом Антона, тот беззвучно шевелит губами как выброшенная на берег рыбешка, будто в попытке что-то спросить. Арс включает вафельницу, дожидаясь, пока она прогреется, и принимается выливать тесто, умалчивая на ходы в игре, даже если и делал что-то, понимает, что пока надо притормозить. Он слегка покачивается, но уже не так уверен, что это от хорошей музыки, тянется переключить — от новогодних уже тошнит. Рианна поет «work work work», Арсений перед вафельницей изображает неуклюжий тверк-тверк-тверк. — «Я никогда не занимался сексом». Арсений фыркает, решая, что за это можно и выпить. Он тащится к остальным, чтоб чокнуться с довольным Сережей и покрасневшим Димой — он сказал, что они с Катей только недавно поцеловались и им еще рано. Антон краснеет гуще всех, так и замерев у вафельницы. — А ты? — Сережа оборачивается к нему. Антон сжимает губы и отворачивается, пылая ушами. Арсений качает головой и запихивает в рот мандарины — смотреть на брата жалко. — А че ждешь? — ржет Сережа. — Пока тебя не принесут в жертву в очередном ритуале? — Идите нахуй, — отрезает Антон смущенно. Арса то ли желание утешить, то ли алкоголь толкают к уязвленному брату, но он знает, что тот в ответ только выпустит все имеющиеся у него иголки и будет еще хуже. Антон открывает вафельницу, доставая готовые толстые хрустящие вафли, и заливает тесто в формы. Арсений — вафельное сердце — бежит, спотыкаясь к нему, прижимается молчаливо к тощему боку, делая вид, что очарован золотисто-коричневой твердой корочкой. Антон хмыкает, на секунду прижимая его к себе за талию — принимает поддержку. — А вы знаете, — начинает Арс весело вещать, — один таксист был настолько дерьмовым, что все клиенты ставили ему настолько плохие оценки, поэтому он стал их убивать и делать из них чучела. И нет, это не из «Шерлока». И знаете, как его прозвали? Он наслаждается тишиной и цоканьем языков. — Как? — не выдерживает Сережа, закатывая глаза. — Таксидерьмист! Вместо ожидаемого смеха он слышит Димино «ну ты и придурок». — Ты чучело, — улыбается Антон ему. Арсений счастливо улыбается в ответ, расслабляясь. Он вытаскивает из холодильника взбитые сливки, с громким «пшшш» наливая их себе тут же полный рот, Серега возмущенно кричит. Дима поднимает почти опустевшую бутылку, подтягиваясь к ним. — Ты извозился весь, — сообщает Антон, протягивая ему полотенце. — Грязный Гарри, — ухмыляется Арс. Он идет заодно умыться и из-за грохочущей музыки не слышит тихих шагов позади. — Арс, — неуверенно зовет Антон, замирая в дверях. В туалете пухлые лампочки на тонкой проволоке, так красиво, что надо не забыть сфотографироваться здесь хотя бы для истории. Арс разворачивается к нему, вытирая ладонью текущие по лицу струи воды. — А тебе когда-нибудь признавались в любви? — тихо спрашивает Антон, серьезно глядя на него. Сердце неприятно сдавливает дьявольскими силками, Арсений тяжело вздыхает, качая головой. Вдали от камина так холодно, что неприятная морозь щекочет загривок, укалывая нежное нутро. — Нет, — говорит он с трудом, отворачиваясь на горько поджавшее губы отражение, — этого я не заслужил.