Когда скелет выходит из шкафа

Снаружи раздаются радостные детские крики и мужской хохот, а через пару минут в дом вваливаются папа, Оксана и Дед Мороз. — Я Дед Мороз, борода из ваты, может, я слегка поддатый, — горланят они в обнимку, — мне сказали, меня здесь ждут, значит, будем догоняться тут! Оксанку, видимо, ничего не смущает. Она сонно обнимает папу, Арсения, приваливаясь к его коленям всем маленьким тельцем, и бежит в спальню. Арс идет за ней через пару минут, чтобы убедиться, что ребенок в пижаме и посторонними громкими звуками не озабочен. Она возится на огромной кровати, разглядывая мерцание гирлянд, и огни отражаются в ее больших глазах. Оксана требует поцелуй в лобик и довольно рассказывает, какой Дед Мороз интересный и даже спрашивал у нее про Арсения; он вспоминает широкие колени — так это, что ли, папин друг?! Он возвращается к остальным, папа с дядей Гришей — «просто Гриша, Арсений», — принесли пару бутылок водки и рюмки стоят уже на столе. Ребятня толчется вокруг, пьяно галдя, что им, пожалуйста, то же самое, но с соком. Просто Гриша скидывает красную шубу и бороду, натягивая прозрачные синие очки, — Арс замирает в восторге и решает, что ему непременно тоже нужны очки с цветными стеклами, желтыми, например, они бы сочетались, — и рассказывает так интересно про Устюг, что Арсений поначалу даже не замечает, что его тянут за локоть. — Григорий Викторович, до свидания, — бормочет Антон. — Викторо-вич? — заикается Арсений. — А мне «просто Гриша»? А мне что, возраст позволяет и без отчетства? Отчет… а, Гри…горей Виктохрыч? Мужик хрипло смеется и смотрит из-под очков: — Потому что твой папа предупредил о твоей манере извращать все на свете. Арсений краснеет, бросая быстрый взгляд на брата. — Я не извращенец. — Я про имя. Антон указывает на дверь на улицу, склоняется к нему: — Мы прогуляться хотим, пойдешь? — Да, сейчас, — заторможенно отвечает он, ловя цепкий взгляд папиного друга. — Иди, Арсюх, что со взрослыми сидеть, — машет рукой папа. Арсений кивает, сползая со стула, тащится за Антоном. Тот успевает натянуть на себя пуховик и шапку, тихо рассказывая, что умыкнули пузырь с собой. Арсений смеется, — слишком громко, — Антон зажимает ему рот потной ладонью, застегивает пуховик сам, поднимая Арса за подбородок, чтоб не прищемить. — Мне там будет холодно, — начинает канючить Арсений, когда Антон распахивает перед ним дверь в звездную стужу. — Хочу в Деда Мороза! — Прощу прощения? — слышит он удивленный голос Гриши. — Можно вашу шубу, пожалуйста? — он строит самые очаровательные глаза, но они косят к носу. Антон вздыхает, передергивает плечами: ему наверняка жарко и хочется наружу. — Он тебя догонит, — обещает папа, — марш на улицу. Арсений радостно стаскивает пуховик, чуть ли не подпрыгивая, глядя, как Гриша несет ему огромную толстую шубу. — Повернись спиной, — хрипло говорит он. Арсений послушно поворачивается, но удивленно таращится через плечо, как быстро Гриша вдевает его руки в рукава, хлопает тяжелой ладонью по плечу. Арсений вылетает в ночь, где ребята пинают снег. Сережа предлагает «по маленькой», но ему пока что и так достаточно, поэтому он прыгает вокруг них, потирая зябнущие пальцы (варежки остались в пуховике). Он пытается слепить комок, чтобы построить снеговика, но снег распадается сверкающими кристаллами в его красных руках. — Мы в центр пойти хотели, — говорит Дима, косясь на него. — А ты как дурак теперь. — Не сойду за Деда? — он сильнее натягивает на макушку белую шапку, алкоголь внутри шепчет: «Будет весело». — Да идем, там ледяной дворец. — И елка! В одном из просторных карманов шубы они прячут водку, и, покачиваясь, идут по вотчине. Немного потеплело, снежинки красиво кружатся, — его от этого зрелища неромантично подташнивает, — а сверху горят холодные синие огни гирлянд и подсветок. — Дед Мороз! — вдруг вопит детский голос. Арсений вздрагивает, кутаясь в шубу. — Беги к нему, сейчас вас сфоткаю! Они останавливаются, глядя, как к ним приближается семейство. Дети задирают головы, чтобы взглянуть ему в лицо. — Мальчик, а ты у кого шубу спер? — вежливо интересуется тетка. Арсений краснеет, начиная мямлить что-то про друга семьи, но Дима неожиданно бодро обрубает: — Купил в сувенирном магазине. Идем! — Но хоть сфоткаться дайте! — кричат им вслед. Арсений вздыхает, топает назад, к хлопающим глазами детям. — Чшш, — прикладывает указательный палец к губам, — не шумите. Я внук Деда Мороза, брат Снегурочки. — А как тебя зовут? А сколько тебе лет? А где твоя мама? На последний вопрос он улыбается грустно, обнимая деток для фото. Мать морщится, чувствуя окружающее его нимбом алкогольное амбре. — Меня зовут Снегирь, — сообщает он. — Как птичку? — Да, как птичку. Он оборачивается на братьев и указывает на них: — А это мои друзья: Серега, Димон и Сосуля. — А почему Сосуля? — наивно спрашивает девочка. — Потому что высокий и иногда с ладоней у него капает, — ржет Арсений и шагает, наконец, к ним. Их еще пару раз останавливают, и Арсению приходится срочно придумывать историю, что Снегурочка сейчас с суженым ебы…суженым в Костроме живет, а он вот приехал навестить дедушку. Они зависают около елки, иногда отходя в кусты, чтобы залезть к нему в карманы. У ребят щеки красные совсем, да и у него самого ноги отмерзли, поэтому поводив хороводы сами с собой вокруг трех сосен, они с трудом добираются обратно. Гриша убирает со стола, сообщая, что папа вырубился, а он решил прибраться. Арсений краснеет, подумав, что без шубы ему и не уйти, и решает извиниться. Братья разбредаются по комнатам, Антон заваливается на диване, стягивая с себя узкие джинсы. — Спасибо за шубу, — смущенно говорит он. — Пожалуйста, Арсений, — кивает Гриша. Он бросает взгляд на его красные руки, хмурится. — Сварить вам какао? Арс оглядывается, но Антон зарывается носом в его подушку, укутавшись с головой. — Только мне, если можно. Арс растекается на стуле, укладывая подбородок на скрещенные руки. Гриша бросает на него ласковый взгляд, включая индукционную — или дедукционную, вроде он дед же? — плиту. — У меня дочка любит, когда я ей варю, — говорит он с затаенным, не для Арсения вовсе предназначенным, теплом. Может и делиться ему не хочется, но нужно заполнить тишину с тихим храпом Антона. У Арсения глаза тоже слипаются, но он терпеливо ждет свое какао. — Чуть постарше вашей Оксаны, — говорит Гриша тихо. — А вы часто с ней видитесь? — осторожно спрашивает Арсений. — Нет, — качает он головой, следя за вскипающим молоком. — Жена не разрешает, но мы с дочкой дружим. Арсений не знает, имеет ли он право спрашивать про жену и дочку, но ведь он сам первый начал. Усталость придавливает его к стулу, даже до Антона дойти нелегко. — Вы в разводе? Григорий бросает на него острый взгляд — теперь, когда водка налилась тяжестью в его конечностях и иссушила горло, он видел и морщины, и проблеск седины в темных кудрях, и многолетнюю усталость, и ему не под силам даже мысленно было звать его Гришей. — Да. Он ставит перед Арсением круглую чашку с шоколадной пеной, и ему вдруг вспоминается, что он черный кофе любит. Он склоняется, касаясь кончиком языка пены, задумчиво слизывая с ободка чашки, когда чувствует тяжелую руку в волосах. — Ложись спать, Арсений. Арс поднимает глаза, так и замерев над кружкой с высунутым языком. Григорий уже берется за шубу, зевая во весь рот. — А почему развелись? — любопытной Варваре, Арсений, вспоминается ему присказка Паши, но разве они не в сказке? — Нравятся мне… — он делает паузу, чтобы глянуть ему в лицо темными глазами за синими стеклами, — молоденькие. *** — Вечером хотим в сауну, — объявляет папа за завтраком. — Пойдете с нами? Окси, там бассейн! Оксана кивает, звеня ложкой в чашке. Все морщатся, Арсений трет лоб. — А вы, ребятня? — Пожалуй, я пас, — стонет он. — Никто в тебе не сомневался, — бурчит Антон. — У вас нет выбора, алкашня, — сообщает папа. — Вчера две бутылки выжрали, так что заслуживаете порки березовым веником. В итоге тропа сказок у них своя: они пьют у каждого ларька — медовуху, горячий глинтвейн, грог, самогон из-под полы какого-то Лесовичка, больше смахивающего на бомжа. — Может, в город хоть выберемся? На Сухону, просохнем хоть, — бормочет Арсений, вливая в себя очередную порцию бальзама. На Новый год шампунь, сейчас бальзам, а потом что? Мыло жрать начнет? — А то допьемся до белочки, — хмыкает папа и указывает куда-то между елей, — вон, кстати, и она. Оксана, утомившись от них, бежит к яркой фигуре с острыми ушами. — А давайте вернемся? — предлагает Арсений, качая стаканчиком. — Пересмотрим «Гарри Поттера», у нас же есть телевизор. По-семейному. — Что, даже с горки скатиться не хочешь? Он так живо представляет, как несется по ледяному коридору, что его рвет в ближайшую мусорку под осуждающим взглядом белочки. — Пожалуй, «Гарри Поттер» классная идея, — нехотя соглашается папа и вопит: — Оксана! Дорога назад кажется более бодрой и веселой, Сережа с Димой спорят, какую часть они будут смотреть, Арсений закатывает глаза, зная, что смотреть они будут с первой части. Кровать не такая большая, поэтому они устраиваются, компактно прижимаясь друг к другу, ожидая, пока Антон разберется с техникой. Дима не выдерживает через минуту, сползая с кровати и отправляясь раздавать советы. Арсений стратегически подтягивает к себе его подушку. И еще одну, для Антона. Когда все, наконец, улажено и в динамиках звучит тема Хэдвиг, Арсений блаженно улыбается, готовый следить за приключениями маленького волшебника. Антон падает рядом, с другой стороны в ребра упирается локоть Сережи, а в ногах лежит Оксана, затаившая дыхание. — Дадли дурак! — комментирует она тут же. Арсений возится, стараясь найти удобное положение, под тихую ругань заебавшихся братьев, пока твердая рука Антона не перехватывает его поперек груди, укладывая самостоятельно. Под его ладонью у Арсения слишком громко колотится сердце, он замирает, прислушиваясь к собственному обмирающему телу, и не находит причин. — Лежи, — тихо говорит Антон ему в ухо. Арс прижимается к плечу Сережи и засыпает под шипение Гарри в террариуме. *** Купальных плавок у них, конечно, не оказывается, а плавать в бассейне в своих — зашквар, поэтому папа покупает втридорога. В восторге от джакузи с пеной Арс залезает, сразу ныряя с головой, не обращая внимания ни на бассейн, ни на сауну. На борте стоит бокал с шампанским — его совершенно не интересует — зато на стеклянном ободке нанизанная алая клубника магнитит взгляд. Лениво кусая клубнику и чувствуя, как сок и шампанское стекают по подбородку, он думает, что было бы круто научиться завязывать языком черенок вишни. Ради такого он, может быть, купит и консервированные засахаренные — Сережа трындит о Кайле Макдональде, Арсений будет об Аль Глиньеки, мировом рекордсмене по завязыванию черенков вишни языком. Его мирное спокойствие самым наглым образом нарушают, втискиваясь между ног длинным ледяным телом только что из бассейна. Арсений пищит, расплескивая вокруг воду. — Ну подвинься, — ворчит Антон, стараясь умостить мослы в крохотном пространстве. — Там Григорий этот пришел, сейчас бухло разливать будут. Антон мельком смотрит на его подбородок и липкую шею, хватает шампанское, осушая за один глоток. — Дима подарил мне Полярного, — задумчиво говорит Арсений, не особо вникая, что именно он несет и в тему ли это, но у них и нет темы. — И? — А я просил «Полярный экспресс», — вздыхает он. Арсений соскальзывает со спинки вниз, под пенную воду, пиная Антона в бедро, будто это он виноват. — Вот прочитаю и буду мечтать о Карениной, — бубнит он и поясняет тут же, не дожидаясь сморщенной физиономии: — Чтоб Полярного снесло полярным экспрессом. Иронично вышло бы, да? — По-новогоднему, — хихикает Антон и хмурится, перехватывая его пинающуюся лодыжку, — А че ты вдруг? Ты же читал какую-то сказку? — После той сказки мне самому хотелось самоубиться, — фыркает водой Арс, представляя себя Мото-Мото. На его ноге теплая твердая хватка, он задумывается, сможет ли Антон дернуть его и утопить, если он начнет цитировать особо сопливые цитаты? Что-то вроде… — «Пытаться забыть — значит, постоянно помнить», — пафосно говорит он. Брови Антона поднимаются. — Пытаться не думать о чем-то — значит, постоянно думать? — Да, вроде эксперимент еще ставили, — припоминает Арсений. Или вот: — «Человек, который постоянно всем и все пытается доказать — несчастный человек». — Бедная наша математичка, — ржет Антон, — от нее только «ЧТД» и слышно. Арсений хихикает. — «Жалеть себя легче, чем держать боль внутри», — ему самому любопытно, как цитаты все всплывают у него в голове, и ассоциация отдает нехорошим. Ему и любопытно, как Полярному это в голову приходит — наверное, мозг такой же засахаренный и скрученный в узелок длинным языком, как вишенка на торте современной русской литературы. — Я тот человек, который терпит, терпит, терпит, — хохочет Антон, его мизинец обводит круглую косточку на щиколотке. — А потом еще терпит и терпит. У Арса в груди расправляет огненные крылья Жар-птица. — «Я не поверю, что тот, кто разлюбил, хоть когда-то по-настоящему любил», — задыхается Арсений от смеха. И еще от чего-то, что концентрируется пышущим жаром у него на коже. — Любят тихо. Громко только пердят, — веско парирует Антон. Арсений от хохота скатывается под воду, продолжая трепыхаться там, пока брат не вытягивает его на воздух. Брат за брата, ага. — Антох, — хрипит Арсений, вытирая пену с лица, — там «предают». — Рофлишь? — вот же сказочная сова-лупоглазка. Смотрит в книгу, видит шутки про пердеж. — Антон, ты дурак такой. Антон широко улыбается ему в ответ и цепляет пенный островок ему на нос. Сидеть в сауне Арсу не хочется, поэтому он зависает у столика с закусками, выискивая себе вишню, но какая вишня, даже консервированная, в Великом Устюге? Ешь, мальчик, клюкву с брусникой. Он кутается в махровый халат, разглядывая плещущихся братьев в бассейне, Оксанку, прыгающую с бортика головой в надувной круг, качает головой. — Двинься, Арс, — командует папа, втискиваясь за стол. У них снова водка, снова рюмки, снова «за встречу». Арсений подпирает щеку рукой, уставившись на темные мокрые Гришины кудри. От кафельных стен резонирует смех ребят, Арсений невольно вычленяет Антонов, — будто звук распадается на составляющие, и лишь один слышится громко и звонко. В детстве он слышал этот смех гораздо чаще, когда еще не было остальных, только они вдвоем с Антоном. Сережа, конечно, появился у них тоже быстро, но был слишком маленьким и крохотным, чтобы играть с ним в машинки, а Арсений уже так привык к слюнявой улыбке беззубого Антона. Раньше Антона не раздражали розовые свитера и мамины заколки в его волосах, он улыбался только, спрашивая, можно ли ему сделать Арсению прическу. Арс ностальгически жмурится, вспоминая призрак маленьких старательных ручек в его волосах, и как ему хотелось, чтобы он делал так всегда. Антон перестал — когда у Арсения появилась первая любовь. Ему казалось это логичным, но тот мальчик не гладил его по волосам, наоборот, его пальцы были цепкими и жестокими. Арсению хотелось, чтобы смеялись с ним, а не над ним, он искал этот громкий смех в череде сменяющихся лиц, находя лишь дома, — это пугало. Арсений сам себя пугалом ощущал, прячась с головой под одеяло от вопросов Антона, прятался он и за последними партами. Он знал, что девушки выбирают мужей, похожих на отцов, но Арсений не был девушкой, да и парня искал, похожего почему-то на Антона. Арс мечтал, чтобы и мороженое, и война с баррикадами, и шутки его понимали, и за руку держали. Антону последнее было смешно и неинтересно, Антон с обидой и разочарованием посмотрел на него, когда он сказал о своей любви к однокласснику, Антон затыкал уши наушниками. Сейчас он понимает, что то признание — «я влюбился в мальчика» — разрушило их с Антоном дружбу. Ему казалось, это потому что Арс больше не играл с ним и не прятался в пыли под кроватью, озорно ожидая, пока мамины руки не достанут их как котят. Потому что Арсений стал подростком, в то время как Антон обнаружил, что в детстве веселее и интереснее, а Сережа не так уж и плох. Антон смотрел на него с досадой, когда он впервые ушел на взрослое свидание, сейчас уже его взгляд безразличный и не ранящий, Арсений к нему привык. Арсу хотелось общаться с ним, как было раньше, он даже порывался бросить Руслана или Славу, но Антон хмуро и по-взрослому глянул на него: «Ты выбрал их». Руслана он бросил все равно, но их отношениям это не помогло. Потом они, конечно, выправились до спокойного сосуществования, хотя Антона и не устраивало арсеньевское «сосу». А сейчас… Он опустил руку под стол, касаясь щиколотки, где недавно были пальцы Антона, сейчас ему, наверное, кажется, причиной жара, опалившего легкие, стали его прикосновения. Что дальше? У него встанет на Антона? НА АНТОНА? Арсений вздрагивает, мотая головой, и, к его ужасу, эта мысль не выглядит невероятной. Скорее всего, у него просто недотрах. Он ведь молодой организм, верно? Всего-то нужно с кем-то переспать. — Арсений? — спрашивает Гриша, и Арс осознает, что все это время пялился на него. Или сквозь него, неважно, главное, что не очень-то вежливо. — Извините, — бормочет он, опуская взгляд. — Ты в порядке? — папа толкает его плечом. — Ага, — он посильнее кутается в халат, бросая взгляд из-под ресниц на Гришу. Он думает, что такой мокрый и взъерошенный совсем непривлекателен, но Гриша склоняет голову, оценивающе скользя по его лицу взглядом. Арс ухмыляется в рукав — вряд ли папин друг закоренелый натурал. Гриша и по волосам его гладил, как Антон когда-то, а как там Фрейд говорил? Все из детства? Он искоса следит за накидывающимися взрослыми, провожая их взглядом, когда они встают, чтобы окунуться. Окуни, блин. Ребята выбираются из бассейна, Дима подхватывает дрыгающую ногами Окси. — Арс, мы уходим, — кричит Сережа, — ты с нами? Арсений качает головой, нервно дергая ногой. — Попозже! Антон бросает на него подозрительный взгляд, но ничего не говорит. Ребята уходят, наверняка с размокшими морщинистыми пальцами и отросшими жабрами, пока Арс пытается успокоиться и решить, настолько аморально то, что он хочет сделать. Если папа узнает… а если он все не так понял — вообще не понял, — и Гриша ему врежет? И расскажет все отцу? Он соберет вещи и улетит на другой конец света, серьезно. Провалится в чертову Австралию с надеждой быть сожранным пауком. Каким-нибудь Арагогом, наверняка у особо жутких есть имена. Папа врубает караоке, пьяно стуча в микрофон. Гриша его отбирает, и Арс усмехается, показывая ему большой палец. У него оказывается неожиданно сильный и красивый голос, и он поет: — Я поднимаю руки, хочу тебе сдаться, ведь ты же красива в свои восемнадцать… Арсений подпрыгивает. Если это не намек, то что? Не показалось-не показалось-непоказалось. Он встречает пристальный затягивающий взгляд, склоняет голову, со смешком поднимая руки ладонями вверх. — Я поднимаю руки, но вдруг может статься, ты просто шанс от скуки и незачем гнаться! Арс забрасывает виноградину в рот, пожимая плечами. — Вы хорошо поете, — замечает он, когда Гриша подходит к нему глотнуть воды. Папа орет что-то вроде «непременно все будет офигенно» — что за песни вообще? — Считаешь? — тихо спрашивает Гриша. Арсений кивает, глядя ему в глаза, не защищенные стеклами очков. Гипнотизируют. Губы сохнут, он лижет неосознанно, поводит плечом так, что огромный халат соскальзывает, обнажая ключицу. Он ведь ничего такого не делает, верно? Всегда можно сказать, что Грише показалось, но тот тянет руку, чтобы поправить, оглаживает большим пальцем ямку под кадыком, где бьется пульс. Арс сглатывает, чуть поднимая голову. У него еще никогда не было кого-то настолько взрослого; внутри тлеет огонь адреналина и предвкушения. — Не хочешь спеть с нами? — Вы очень умело делаете это, — говорит Арс, стеснительно опуская взгляд. Гриша склоняется к нему, чтобы шепнуть в ухо: — Мастер двусмысленности? Арсений поднимает на него глаза, улыбаясь игриво: — Не понимаю, о чем вы. — Ах, не понимаешь? — ухмыляется Гриша, отстраняясь и зачесывая волосы. — Ни малейшего понятия. — Твоя очередь! — папа пихает его в спину микрофоном. — Отстань от моего сына. Гриша поет, что-то, что он не любит, это главный его плюс, и на кино он не купится. Папа смотрит на него внимательно. — Арсюх, че не ушел-то? Арс пожимает плечами. Если он скажет, что всегда мечтал переспать с Дедом Морозом, что ответит папочка-психолог? Он прыскает от пришедшей в голову шалости и просит микрофон, выискивая нужную песню. Пожалуй, лучшего намека и не сделать. — Я не знаю, как эту боль преодолеть… Он сбивается на смех почти каждую строчку, и про женское белье в шкафу, не в рифму вставляет про постер Лазарева вместо Джуда Лоу. — Ну, а я пошел гулять! — надрывается он, приплясывая. — С Эдиком, с Яриком, с Мариком из третьего подъезда, с Коленькой, с Васенькой, с дядей Гришей… Он оглядывается, чтобы подмигнуть замершему мужчине. — Папиным другом детства! — Арсе-ений! — тянет папа, закрывая лицо руками. — Кстати, Арсений, — серьезно говорит Гриша, почесывая подбородок, — меня тут дети целый день спрашивают, почему я раньше не рассказывал о своем внуке. Снегирь, говорят, вчера бегал, фотографировался, а сегодня пропал. Не знаешь, кто бы это мог быть? Арс краснеет и улыбается, переводя взгляд на вздыхающего отца. — Так получилось. — Получилось? — Ну да. Случайно. — В любом случае, — фыркает Гриша, — мне пришлось пообещать им, что они увидятся со Снегирем еще раз перед тем, как он уедет к Снегурочке в Кострому. Так что хорошо, что ты не ушел, собирайся. — Правда? — подпрыгивает Арсений. — А можно я сам выберу себе наряд? — Но ты пил, — хмурится папа, постукивая пальцами по столу. — Как ты к детям сейчас? — Не так много, — отмахивается Гриша. Арсений крутится перед зеркалом в Доме Деда Мороза, примеряя серебристый костюм, расшитый синими узорами. Свою красную футболку он оставляет в вырезе между лацканами — Снегирь же, радуется он. Как хорошо сошлось. Блестки сияют на его коже, он ностальгически улыбается, вспоминая, как раньше прятал полупрозрачные розовые футболки и обтягивающие джинсы за мусоропроводом и, уходя на свидания в широких свитерах под горло, переодевался на лестничной клетке. Неудивительно, что его тогда частенько били. Арсений кусает бледные губы, склоняя голову, вспоминая, как он выучил урок запрета самовыражения, — коленями в дырявых джинсах на холодном кафеле грязных туалетов простоял. Костюм Деда Мороза ему великоват, поэтому он надевает Снегурочкин — какая разница, если хорошо сидит? Синие атласные штаны коротковаты, но в сапогах не видно. Он топает каблуками, разглядывая себя. Ух ты, поучаствует в настоящей сказке! Арс выскакивает, обнимая каждого встречного ребенка, фотографируется с удовольствием, водит хоровод в тронном зале, бросая взгляды на Деда Мороза, постукивающего посохом. На общей фотографии ладонь Деда Мороза соскальзывает с его поясницы на задницу, но этого никто не замечает. Дети расходятся, гаснет свет, оставляя загадочно мерцающую подсветку и тиканье часов. Гриша его целует. Арс с трудом дышит — в искусственную бороду, — но вцепляется в плечи, приоткрывая с готовностью рот. Они вваливаются в спальню, ту самую с красивыми зеркалами и высокой кроватью с горой подушек, и Арс мычит от восторга. — А камеры? — спрашивает он, стаскивая надоевшую чужую бороду. — Хуйня, — отмахивается Гриша, переключаясь на его шею, — после двенадцати превращаются в тыквы. Они падают на кровать, Арсений сверху. — Без следов, — предупреждает Арс, срываясь на громкий стон, когда жаркая сухая ладонь уверенно сжимает его член. — Я не смогу это объясн-ить. — Помолчи, — шепчет Гриша, расшнуровывая тесемки на штанах и просовывая пальцы с жесткими подушечками в белье. В осколках зеркал Арс видит их сплетенные тела в блестящих костюмах на кровати с синей подсветкой, и это нереально красиво. Красная шуба ярким пятном контрастирует с его серебряной тканью камзола, он выгибается, разглядывая их. — Красивее будет, когда ты разденешься, — хмыкает Гриша, когда Арс с восторгом показывает на их отражения. Продолжая одной рукой ласкать его член, другой он расстегивает камзол, Арс стряхивает его прямо на пол, сдергивает с себя футболку. — Не снимай шубу, — бормочет он, расстегивая тугой ремень на джинсах. — Хочу сказку. — Как маленький, — ласково говорит Гриша, обводя большим пальцем головку. Арс ерзает у него на бедрах, трется о твердость внизу; в колени колется трава из матраса — у Деда Мороза не все как у людей, вокруг все сверкает и подсвечивается, по лицу Гриши скачут белые лунные зайчики, Арсений ловит их губами. — У тебя давно?.. — Да, — признается он, перехватывает ладонь на ягодице, предупреждает: — я сам. В кармане широкой красной шубы обнаруживается гель и презервативы, Арс хмыкает. Не позволяет ему коснуться себя внутри, растягивает самостоятельно, сгибая пальцы. Внутри вдруг печет холодом, он подносит смазку, пытаясь в пляшущих синих бликах разглядеть название. — Что это? — стонет он. Воздух холодит нежную кожу между ягодиц, Гриша гладит свой член. — В состав входит мята, — говорит он, — ты же хотел зимнюю сказку. Он толкается внутрь, пропихивая смазку глубже, она хлюпает внутри, — Арсению кажется, что внутри все горит ледяным огнем, он сам определиться не может, нравится ли ему, но каждый последующий глубокий толчок оставляет все меньше мыслей в его голове. Упругая широкая головка давит так хорошо внутри, что глаза закатываются, но он хочет смотреть — на синюю подсветку на полу, на гирлянды за занавесками, на томно приоткрытый Гришин рот. Арсений держится за деревянное изголовье, крепко сжимает коленями бока Гриши, не переставая двигаться все быстрее. Пиздец, он трахается с Дедом Морозом, было ли у тебя такое, Барни Стинсон? Заполним секс-бинго? Гриша обхватывает его член, выгибается до хруста, кончая в презерватив. Арс продолжает качаться, смурно думая, что додрачивать не прикольно, прикольно — кончать вместе, но это действительно только в сказках. Гриша выходит из него, оставляя неудовлетворенную пустоту, тащит на себя, Арс с любопытством думает — отсосет? Но нет, еще выше, так, что горячее дыхание опаляет его промежность. — Держись крепче, — предупреждает он прежде, чем приподнять подбородок и широко лизнуть расселину. Арс задыхается; язык толкается внутрь, алчущие губы жадно скользят по припухшим краям, высасывая остатки смазки, колется щетиной, но господи блядь, с ним еще никогда такого не делали. Арсений опускает руку вниз, легко дотрагиваясь до истекающего члена, боится, что если сожмет, кончит в ту же секунду. Не хочет кончать, то, что делает Гриша языком внизу, внутри, лучшее, что с ним случалось, и когда указательный палец скользит внутрь-наружу, а губы поднимаются выше, касаясь мошонки, Арсений больше не может сдерживать хнычущих всхлипов. Перед глазами встает воспоминание горячей ладони Антона на щиколотке, и он кончает, пачкая расписные подушки. Когда он возвращается, в доме стоит тишина. Антон сидит перед камином, отрешенно пялясь на языки пламени, он оборачивается, услышав захлопнувшуюся дверь, молча глядя на него. Ждал? — Привет, — нерешительно улыбается Арсений. Антон встает и так же безмолвно забирается в постель, поворачиваясь к нему спиной. Арсений ложится рядом, сбитый таким молчанием — что произошло? Плечи Антона напряжены, он не решается дотронуться до брата. — Ты со мной говорил языками огня, ты не знаешь других языков? — шепчет он, утыкаясь холодным носом между чужих лопаток. Антон поводит плечами, пытаясь стряхнуть его, но Арс обхватывает его талию, прижимаясь крепче. Сон настигает его быстрее ответа Антона. Антон не разговаривает с ним до самого дома.