Когда скелет выходит из шкафа

Антон злится неимоверно. Ему кажется, он так с маминого отъезда не злился. Арсений — конченый придурок, уебок, еблан, кретин, мудак и далее по списку. Хотя Арс был бы в восторге, что приходится проходиться по чему-то, где есть писка. Пиздец. Антон пинает чужую кровать, но ожидаемо лишь сильно ударяет ногу, что приводит его в ещё большее бешенство. Домой они вернулись около часа назад, и Арсений сейчас то ли в душе сидел, то ли к очередному ебырю умотал, Антона этот вопрос не волновал, а спрашивать у брата, кто его трахает сегодня, ему не слишком хотелось. Они и так не разговаривают с того вечера, как он, переживая, как бы с Арсом ничего не случилось, отправился искать его в этот ебучий дом Деда, но, услышав вполне однозначные звуки, не решился проверять свою больную, почему-то давящую на легкие догадку, а потом очевидно затраханный Арс соизволил всё-таки вернуться домой. С Мороза, блядь. Сука. Оставшиеся пару дней в Устюге Антон демонстративно игнорировал брата и даже упросил Серегу поменяться с ним спальными местами, заявив, что ему от камина плохо и жарко по ночам. Даже почти не соврал — только плохо и жарко ему было не от камина. Арс смотрел с непониманием, но попыток выяснить, что произошло, не предпринимал. Антон вообще был уверен, что тот бегал к старому хуесосу ещё несколько раз. Пердак до сих пор горит так, что хочется что-то сделать — в идеале отлупить Арсения, чтобы не вытворял хуйню, но это вряд ли поможет. Антон сам не понимает, как выдержал те дни. Может, дело в обстановке? И в том, что Паша сквозь пальцы смотрел на то, что он там бухал каждый день. Прикол-то в том, что, положа руку на жопу, Антон даже не совсем догоняет, из-за чего бесится — Арс уже несколько лет такой, и никто с этим ничего не делает. Он угрюмо думает, что, будь Арсений девчонкой, Паша бы ни за что не разрешил ему так себя вести. Тот бы родителя, разумеется, не послушался, но… Будь Арс телкой, за ним бы уже давно закрепилось почетное звание шалавы двора, если, блядь, не района. Но это всё Арсовы проблемы, а не его. Антона же косоебит только потому, что брат делает из себя конченого идиота — «чтобы найти жениха, надо строить из себя дурака» — и буквально прыгает на каждый член. Это раздражает, выводит из себя — это вообще не похоже на того Арсения, который в детстве просил маму рассказать сказку о принцессе и прекрасном принце и восхищенно заявлял, что у него будет так же. Внезапно вспоминается грустное лицо брата и тихие слова «Я этого не заслужил». У Антона болит в груди, и хочется что-то сломать от злости — он швыряет один из своих черепов в стену — тот разбивается на маленькие черепки. Если Арсений будет так себя вести, его никто, блядь, и не полюбит, потому что как можно полюбить человека, который сразу же предлагает тебе тело, даже особо не запариваясь над тем, чтобы предложить душу. Арсений — долбоеб, и никакой влюбчивостью это не оправдывается. За одно-два свидания, как это у него обычно происходит, ни одному хахалю не понять, какой он, над чем смеется, о чем мечтает, как необычно думает. Антон как-то разом сдувается — злость не проходит, но она притупляется горечью и обидой за и на брата. Ещё, бля, нашел, с кем ебаться — с каким-то унылым стремным мужиком под сорок. С Пашиным другом! Ну вообще пиздец — он же даже не красивый. Антон вспоминает этого Виктохрыча — страшнее смерти, блядь. И как ему только удалось привлечь Арса? Он же даже ниже его! Сам Антон вот выше и явно симпатичнее, если не брать в расчет уши и дурацкую худобу. А у него за всю его недолгую жизнь никого и не было. Сосался пару раз с девчонками на вписках, но у них были гуталиновые губы и пахло от них пивом. Антон пиво любит, но не когда ему дышат им в лицо. Перед глазами появляется тот парень с Нового года. От него пахло джином и чем-то ягодным, и это было приятно. Сейчас он как никогда жалеет, что не ответил на поцелуй. Может у них бы и дальше что-то получилось, и Антону не пришлось бы краснеть, когда они набухались и играли в «Я никогда не». Арсений ещё попытался незаметно его пожалеть — можно подумать, Антон не допер. В тот момент объятия ощущались нужно и приятно, а сейчас Антон опять раздражается — конечно, Арсу его жалко, у того-то глотки были практически на каждое «я никогда». И, судя по всему, глотка без рвотного рефлекса. Это у Антона жизнь уебская — Арсений втюривается каждую неделю, а у него даже второго поцелуя с одним и тем же человеком не было. О чем тут говорить, если он не влюблялся ни разу за все свои семнадцать лет. И логично, что никто не влюблялся в него — кому такое несчастье нужно. С ним даже знакомиться никто не хочет, что тут говорить о любви или хотя бы сексе. Самое тупое, что до этого момента Антона это не особо парило, а теперь он чувствует себя пиздец неправильным — каким-то дефектным со своими черными обкусанными ногтями и острыми коленками. Он смотрит на острые черепки когда-то любимого подсвечника, валяющиеся у стены. Его давно ещё подарила мама — сказала, что этот череп похож на героя какого-то мультика, на который они ходили втроем с Пашей и Оксаной. Антон тогда где-то шлялся с друзьями. Наверное, курил или чего похуже. Родная мать вон тоже посчитала, что он бракованный. Бросила так же, как он этот ебучий подсвечник. Давно надо было. Зато с Арсением она общается. Наверное, потому что он такой же — тоже бросил Антона непонятно ради чего. Ебли с какими-то мужиками? Антон вылетает из комнаты — он не хочет находиться в ней, где перед глазами яркая Арсова часть привлекает слишком много внимания. Интересно, трахался ли Арсений с кем-то в их комнате? Ему нужно к унитазу — кажется, он сейчас блеванет. Около ванной Антон тормозит — дверь закрыта, значит там кто-то есть. Он прислушивается, и, если ему только могло стать хуже — становится. В ванной тихо смеется Арсений, разговаривая с кем-то по телефону. Антон слышит его голос: — Да, отлично съездили. Устюг не утюг, конечно, но вернулись свежими и будто выглаженными. Нет, мамуль, не ссорились вообще. Антон только… Тут он не выдерживает, распахивает дверь — Арсений даже не запирался — в комнатку не заходит, смотрит зло на брата, сидящего, как конченый придурок, в пустой ванне в одежде. Арс подскакивает немного от неожиданности, смотрит испуганно. — Передай ей, что ты шлюха, трахаешься со всеми, и ебался даже с Пашиным другом! — Антон орет от злости, не может себя контролировать совсем и выпаливает ядовито-давящее, горло ему раздирающее. — Ты же весь в нее, может, она и тут тебя поймет, и у вас будет ещё одна тема для обсуждения — насколько хорош этот урод в постели! Он не дает брату ответить, хлопает дверью так сильно, что она отскакивает обратно, но ему плевать — он быстро вставляет ноги в кроссовки и хватает с вешалки свой мусорный пакет, чтобы под раздражающе отчаянное «Антон, подожди!» выбросить тело в подъезд, а после в улицу. По лицу текут злые горячие слезы, и он знает, что неправ, несправедлив, недалёк и ещё туча целых «не», но с небесных туч летит снег, и они совсем не как люди. Антон одиноко почти бежит, сам не знает, куда. Он не хочет думать, не хочет осознавать, насколько проебался, поэтому ускоряет шаг и почти сразу же поскальзывается на не посыпанном песком льду асфальта — падает сильно, кажется, на одной коленке рвёт джинсы, и это больно, но хотя бы отвлекает. Он по привычке уже оказывается на кладбище, где плакать нормально, даже взрослым пацанам, и там рыдает не скрываясь. Когда-то примерно в таком же состоянии его здесь подобрал Эд, и поэтому с готами было лучше, чем дома. А теперь Антон даже не знает — после того, что он наговорил, везде лучше, чем дома, и, наверное, он должен свалить. Всё равно всем будет только удобнее, если он уйдет — он черная ворона и обуза для семьи, не умеет контролировать себя и только место занимает. Паше будет легче, не надо будет деньги тратить на его содержание и по ночам ездить в ссаную ментовку, потому что его уебок-сын опять оказался настолько туп и неуклюж, что попался. Диме не придется краснеть за него в школе и помогать ему постоянно, рискуя самому схлопотать двойку за поведение. Серёжа сможет переехать на его место, и ему не нужно будет больше кантоваться вместе со своим спортинвентарем в маленькой детской. Окси из-за него перестанут кошмары сниться. А Арсений… Арсению в принципе без него будет лучше, удобнее. Он не будет вынужден убираться за ним, мириться с его музыкой и пугающими вещами, а ещё сарказмом и постоянными наездами. С его компанией. Ему не придется делать вид, что он хорошо относится к Антону, Арсений найдет себе хорошего парня, они даже будут жить вместе, Паша будет рад, и Арс будет наливать чай своему парню, и улыбаться ему, и ерошить его волосы по утрам. Угрюмый с ног до головы черный Антон не вписывается в эту радужную картину совсем. Он думает, что и сам бы такого, как он, не полюбил никогда. Мама называла его ежиком, потому что он был злюкой — это Арсово дополнение-объяснение — а мама говорила, что ежикам самим больно, когда они сворачиваются в комочек, и лучше со всеми дружить и не выпускать колючки. Антону и колко — у него болят коленки, а ещё нос опух, и голова трещит от этих уродских кладбищенских завываний. Если бы люди ходили здесь так поздно, подумали бы, что он оплакивает кого-то. Себя-уебка и только наладившиеся и заново им же самим похеренные отношения с братом. Айфон на холоде разряжается, и Антон даже время узнать не может. Умывается пригоршней снега с чьей-то могильной плиты и бредет к круглосуточному Маку. Чизбургер и кофе хоть и не спасают его магическим образом от всего на свете, но придают сил хотя бы попытаться включить согревшийся телефон и написать Диме с просьбой оставить дверь открытой — когда он драматично вываливался из квартиры, забыл ключи. На часах уже час ночи, и ему приходит смс о двенадцати пропущенных от Арса и по два от других братьев. То, что Паша ему не звонил, кажется удивительным, но в его состоянии обижает ещё больше. Пока Антон идет домой, он опять шмыгает носом. Квартира и правда открыта — он, не включая света, тихо раздевается, заскакивает в ванную и только сейчас понимает, как замерз. Зубы стучат и кожа горит. Антон умывается, потом решает принять горячий душ, чтобы согреться, разбитая коленка щиплет, и он вспоминает, как Арсений обрабатывал ему костяшки. Антон даже зубы чистит — максимально оттягивает необходимость появиться в комнате, хотя Арс наверняка уже спит. Когда он наконец открывает дверь их спальни, там одиноко горит его подсвечник — свет идет не только из глаз и рта черепа, но и из трещин, а Арсений лежит на его кровати. В носу опять неприятно щекочет. Антон уже думает пойти спать в ванную, но Арс резко, будто проснувшись, вскидывает голову. — Антон! — он восклицает тихо, но с явным облегчением. — Прости, я специально лег на твоей, чтобы не проморгать твой приход. Папе сказал, что ты неважно себя чувствуешь и спишь уже. Где ты был и почему трубку не брал? — Не твое дело, — Антон, к собственному ужасу, бурчит сквозь зубы вместо того, чтобы обнять брата и попросить прощения. Но ему невыносимо стыдно за себя, стыдно признаваться, что как пятилетка убежал рыдать, наговорив кучу гадостей. Арсений вздрагивает немного, но всё равно мягко говорит, вставая с кровати и переходя на свою. — Хорошо, что ты всё-таки вернулся. Я волновался. И склеил там твое это. Антон ничего не говорит в ответ, проходит только неуклюжими маленькими шагами, не смотря на брата, к постели, ложится лицом к стене, одеялом накрывается. Подушка пахнет Арсом. Брат тоже молчит, задувает свечку, слышно, как он садится на свою кровать. — Я не шлюха, Антон, — тишину прерывает Арсений — говорит негромко, но голос его всё равно будто бы не слушается. — Я не знаю, что ты себе напридумывал, но я не спал со столькими парнями, чтобы так называться. Антон зажимает себе рот рукой, чтобы не закричать на Арсения, что ему всё равно, что ему было бы похуй, даже если бы он переспал с сотней, это Антон тут виноват, что злится, хотя не имеет ни повода, ни права — это Антон тут сломанный, как тот подсвечник, и Арсу не стоило чинить его. Он пытается успокоиться, и понимает, что прошло уже много времени, пока он как-то пытается взять себя в руки, а Арсений наверняка ждет от него хоть какой-то реакции. — Извини меня, — выдавливает он наконец. — Я не… Я не хотел. — Я знаю. — Арсений отвечает быстро. — Я знаю. Они молчат ещё какое-то время, и Антон мечтает уже просто заснуть и желательно не просыпаться. — Спокойной ночи, — кротко шепчет Арс. — Спокойной ночи, — почти неслышно повторяет Антон.

***

Утром он понимает, что заболел — всё тело болит, глаза не открываются, а из носа течёт уже совсем не по его воле, и ни один Воля в доме не может ему помочь — каникулы закончились, и всем пора по делам. Антон так и болеет почти неделю, за которую к нему никого не пускают в комнату, только Паша заходит в марлевой повязке, чтобы проветрить, померить температуру и накормить — едой или таблетками с сиропами и порошками. На прикроватной тумбочке, правда, каждое утро появляются мандарины и шоколадные конфеты, и Антон знает, чьих рук это дело, но с Арсением они так и не говорят с тех пор. Писать что-то в мессенджерах Антону кажется слишком тупым, а лично он всё ещё боится. Не обсуждают они тот случай, даже когда Антон выздоравливает и Арс возвращается в их комнату — всё это время ему приходилось ютиться на кроватке Окси, пока та спала с Пашей на диване. Они вообще не особо разговаривают с тех пор. Стандартные «доброе утро», «спокойной ночи», «ты сегодня когда придёшь?», «твоя очередь мыть посуду», но не более того. Антону от этого плохо, стыдно и грустно. Они будто вернулись в тот период, когда совсем не общались, но тогда он мог хотя бы подкалывать Арса, а тот беззлобно или язвительно — в зависимости от настроения — шутил в ответ. Поэтому даже по тем временам Антон скучает, не говоря уже о последних месяцах, когда они с Арсением решали какие-то общие проблемы, обсирали Серёжу, смеялись над Димой и даже болтали перед сном, рассказывая друг другу смешные истории или просто делясь, как прошел день. От воспоминаний о первых днях каникул и того, как весело и хорошо им было, Антона мутит. Картинки со снежками, с ночами у камина и шутками в джакузи делают только хуже. От ублюдского настроения Антон утопает в учебе, хотя возможно, между уроками и настроением есть прямая зависимость — Дима хвалит за то, что он наконец научился решать линейные уравнения и даже разобрался в функциях. Свою дружескую функцию он выполняет так себе — пару раз встречается с Эдом, и ещё один раз они со Скруджи, Соколом и Терном сидят в БК, проедая тупые бонусы «спасибо» и пугая мелких пиздюков. Скука приводит к тому, что Антон всё сильнее увлекается ТикТоком, снимает смешные видосики, шутит и кривляется. Раздражает только, что подписчики требуют вернуть «классного брюнета», который «так смешно, но прикольно танцевал». Антон лишь отмахивается. В начале февраля он возвращается из школы поздно — опять оставили после уроков, при этом совершенно без причины. Антон всего лишь заснул на литературе, подскочив от приснившегося кошмара и на весь класс заорав, что его не воспитывали кошки. Когда он заходит в гостиную, сразу ощущает гнетущую атмосферу — Паша уже дома, и вся семья, кроме Арса, сидит на диване и в тишине смотрит телевизор. Арсений, судя по очень громким, Антон бы сказал — драматичным, звукам, моет посуду на кухне. — Э-э, — многозначительно тянет Антон, привлекая (безуспешно) внимание. — А у нас что, кто-то помер? — Типун тебе на язык, дурак, — сердится Паша, пока Дима закатывает глаза, а Серёжа хмыкает. — А че тогда случилось-то? — недоумевает он, пока, судя по грохоту, Арсений засовывает сковородку в духовку. — А ты сам не догадываешься? — раздражающе скучным тоном тянет Дима. — А я должен? — Сейчас они играют в какую-то тупую игру, где надо общаться только вопросами, и Антон уже начинает беситься. В этот момент из кухни вылетает Арсений, на бегу задевая Антона плечом и ничего не говоря, проносится мимо всех в коридор. — Че это с ним? — охуевает Антон, переводя удивленный взгляд с Паши на братьев. — Тох, я начинаю подозревать, что твои учителя правы и ты не унаследовал и крупицы мозгов, — качает головой родитель. — Ты что, не заметил, что ли? — вмешивается Серёжа. — Не заметил чего? — Да надпись! — восклицает Дима. — Какую надпись? — Антон вообще не вдупляет, о чем они. — Что Арсений — дырка! — весело заявляет Окси. — Че-е-е? Где? — Антон так удивлен, что даже не знает, как реагировать. — На стене дома, огромными буквами, прям рядом с подъездом. Тох, это тут Дим Палыч — слепошарик, или у тебя тоже проблемы? — ржет Серёжа, получая тычок от сидящего рядом брата. — Да я не обратил внимания даже, — рассеянно тянет Антон. — А Арс знает, какой еб… Какой плохой человек это сделал? — исправляется он под грозным взглядом Паши. — Почему плохой? — Окс переводит взгляд с Антона на родителя. — Ты же сказал, что «дырка» значит, что у него просто руки дырявые? Антон давится смешком, Серёжа заливается хохотом, даже у Димы уголки губ дрожат в улыбке. — Да, котенька, — успокаивает дочку Паша, умудряясь сохранить ласковый тон, одновременно при этом смотря на сыновей и метая молнии глазами. — Плохой, потому что на стенах писать — вандализм, и это запрещено. — А-а-а, — сестра тянет задумчиво. — А Арсений не разговаривает ни с кем и на вопросы не отвечает, — заявляет Дима. — Мы думали, ты можешь что-то узнать. — Я? — Антон опять удивляется. — С чего вы решили, что мне он ответит? — Тебе он всегда всё рассказывает, — как само собой разумеющееся отвечает Дима, пожимая плечами. — Непонятно почему, правда. Видимо, любит тебя больше нас. У Антона будто бы пол из-под ног уходит — внутри всё ухает, и он бледнеет. Дима Палыч прав — Арс постоянно трындит ему о чем-то своем, просто вслушиваться Антон начал только относительно недавно, до этого либо демонстративно затыкая уши наушниками, либо кидая саркастичные шуточки в ответ. Ну пиздец, приплыли. Антон ловит цепкий и отчего-то оценивающий взгляд Паши и только собирается огрызнуться, как влезает Серёга: — Ну или он просто использует тебя как этот, как его? Дневник-диктофон? Ты ж всё равно не слушаешь. Антон буркает что-то в ответ, даже не задумываясь, и идет в комнату. Арсений сидит на кровати по-турецки и яростно что-то печатает на ноуте. Антону максимально неловко, но он перебарывает себя и несмело зовет: — Арс? — Это Арарат, — не поднимая голову, отвечает Арсений. — Этот говнюк? Ты уверен? — Он сам сейчас спросил, как мне подарок, — зло выплевывает Арс. Антон его таким, кажется, никогда не видел: наивный, не понимающий, что происходит, игривый, обиженный, язвительный, воодушевленный — какой угодно, но не злой. Но тут Арс захлопывает ноутбук и вместе с ним как-то неуловимо потухает. Антон впервые за много дней смотрит прямо на брата. У него мешки под глазами, взъерошенные волосы, потрескавшиеся губы, прыщ на щеке и ещё один на носу и будто бы осунувшееся лицо. Он не ловит взгляд Антона, отводя глаза и закусывая губу. Зато его злость, походу, передается самому Антону — он жалеет сейчас, что тогда въебал этому носатому недостаточно сильно. — Пойду почищу зубы. Хочу сегодня лечь пораньше, — бесцветным голосом объясняет Арс на удивленный Антонов взгляд — на часах всего половина девятого. — А. Ладно, — неуверенно отвечает Антон. Он идет делать уроки на кухню, чтобы дать Арсу побыть одному. Когда Антон возвращается в комнату, тускло горит ночник, а на часах половина двенадцатого. Арсений, судя по напряженной спине и слишком ровному дыханию, до сих пор не заснул, и Антон бесится сильнее. Ему не хочется думать, как сильно Арсения должна была задеть эта надпись. Он вроде не маленький мальчик уже, в школе его и похуже называли, по крайней мере за глаза — Антон в курсе — а Арс всегда относился к этому легко, глупо отшучиваясь и будто бы не беря в голову. Но на волне их недавнего разговора Антону кажется, что Арсений думает над этим, и его это ранит. Неважно, берет он в голову или нет, и скольким бы парням ни брал, Арс не заслуживает такого, и Антон теперь понимает это как никто. Ещё и слово такое тупорылое выбрал — дырка. Антон хмыкает сквозь зубы. Надо будет сходить в автомастерскую к этому носатому уебку. Он выключает ночник и ложится. Но спустя минут сорок, когда Арсений дышит более естественно и вроде бы правда спит, Антон не выдерживает. Он тихо встаёт и на цыпочках идет на балкон — хорошо, что он в комнате мелких, а не в зале, где спит Паша. Там в свалке вещей у них вроде бы была краска — ещё с лета, когда Серёжу заставили чинить сломанную им же самим скамейку во дворе, на которой он зачем-то отрабатывал свои приемы. Через десять минут поиски наконец увенчиваются успехом и Антон даже находит кисточку. Он спускается вниз и, ежась от холода, вписывает «не» между «Арсений» и «дырка». Из-за того, что он косоногий рукожоп, когда он поднимается обратно домой, он спотыкается и проливает краску прямо на ступеньки, но хоть, слава черту, вроде не пачкает пижаму. Когда он возвращается в спальню и укладывается наконец в постель, Арс вдруг перестает играть спящего и спрашивает: — Где ты был? — Бегал, — отвечает первое пришедшее на ум Антон и мысленно дает себе подзатыльник — ну бля, Арсений подумает, что он издевается. — А почему от тебя воняет краской? — в голосе брата слышна улыбка, и Антон немного выдыхает. — Тебе кажется, — он пытается не улыбаться в ответ, хотя Арс этого и не видит. — Как скажешь. — Спокойной ночи. — Приятных сов. Антон прыскает. Ложась, он думает, что он полный ебланоид и вместо того, чтобы писать «не», он мог закрасить всю надпись.

***

На следующий день Антон возвращается из школы рано и сразу садится делать уроки: до четырнадцатого февраля — их ежеготного Бала Любовника и Любовницы смерти остается всего неделя, и ему бы вести себя хорошо, чтобы Паша отпустил. Арсений тоже приходит довольно-таки рано — Антон замечает, что после Нового года Арс не задерживается после универа, как было раньше, когда он вечерами пропадал на свиданках. Замечает, но не спрашивает. Брат весело треплется о том, как прошел день, и о том, что обожает тот факт, что их препода по поведению рынков зовут А. Я. Баранов. Его так смешит, что можно говорить «Поведение рынков Баранов», что Антон не портит это всё заявлениями, что он смотрел Арсово расписание и в курсе, что полное название предмета «Поведение финансовых рынков». Ему просто радостно, что Арс каламбурит и болтает с ним, будто бы ничего не происходило. Надпись они не обсуждают. Когда Арсений переходит к жалобам о том, что новые ботинки ему давят и пережимают пальцы, Антон стопорит себя от комментария о том, что можно было бы и не покупать эти уебские типа стильные говнодавы, и вспоминает кое о чем. — Ты можешь использовать свое желание, — выпаливает он прежде, чем подумать. — Что? — Арс прерывается на полуслове. — Ну то, из поезда, — хрипит Антон, всеми силами стараясь не покраснеть. Арсений недоуменно чешет нос указательным пальцем, а потом на его лице мелькает понимание. — Ты что же это? — спрашивает он с отвратительно-игривым выражением лица. — Предлагаешь мне сделать массаж ног? Сам? Антон понимает, что это была плохая идея. Булькает: — Не хочешь — не надо. — Но я хочу! — восклицает Арс возмущенно. — Сейчас схожу помоюсь и принесу крем. Это всё ещё плохая идея — думает Антон, наблюдая, как брат, чуть ли не подпрыгивая, выбегает из комнаты. Ну какой же он еблан! Арсений возвращается в домашних шортах, тапочках и с кремом в руках. От него пахнет так, как в представлении Антона пахнут феи. Он плюхается на Антонову кровать и лыбится как придурок. — Только не халатничай! — предупреждает он, кидая крем прямо Антону в руки. — На тебе джинсы и футболка, в них нельзя халатничать. До Антона доходит не сразу, но он смотрит на светящиеся Арсовы глаза и ржет. — Ты знаешь, что ты невыносимый дурак? — интересуется он, нюхая крем — пахнет персиком. — Очень даже выносимый, меня вообще на руки поднимали на новогоднем выступлении, — смеется Арсений, и Антон залипает на его мелодичном смехе, не обращая внимания на слова. Сам он смеется, будто бы мамонт рожает. Именно мамонт, даже не мамонтиха. Антон выдавливает крем себе на ладонь, второй берет Арса за щиколотку, размазывает белую субстанцию по коже брата. Он понятия не имеет, как делать массаж, тем более ног. Нахуя только напомнил? Арсений вроде вообще забыл о проигрыше. С другой стороны, Маршалл Эриксон научил его, что лучше не растягивать наказание в споре и пользоваться случаем, когда тебе удобнее. Антон кладет ногу Арсения себе на бедро и, обхватив её обеими ладонями, сильно водит по ступне большими пальцами, надавливая под пальцами и легко поглаживая по пятке — Арс в детстве боялся щекотки. Он не уверен, что делает правильно, но Арсений откидывает голову назад, обнажая шею, прикрывает глаза и вроде даже не жалуется, что плохо. Антон сжимает руку в кулак и проводит им по всей ступне, надавливая на своде, а после аккуратно указательным и большим массирует каждый палец. Арсений дышит тяжело и облизывает губы. Чтобы отвлечься от этого зрелища, Антон заявляет: — Ты хотел сходить со мной на сейшн, помнишь? Арсений приоткрывает один глаз, смотрит лениво, пока Антон гладит его по подъему стопы. — Конечно. А что, ты наконец перестал меня стесняться? — Я и не стеснялся, — смущенно бормочет Антон, пряча взгляд и залипая на щиколотке и круглой косточке. — Просто случая не представлялось. — А сейчас кто-то преставился? Антон хмыкает и в отместку легко пробегается пальцами Арсу по всей стопе, тот хихикает и выдергивает ногу, тыкая Антону в лицо вторую. Антон щекочет ему под коленкой, и брат отдергивает стопу со смешком, пока Антон отгоняет мысль о том, как бы Арс отреагировал, если бы он укусил его за мизинец. Он сглатывает скопившуюся слюну и всё-таки начинает делать массаж второй ступни. — Да просто на следующей неделе будет Бал Любовника и Любовницы смерти, это прям прикольно — мы вскроем склеп и будем выбирать достойных… Я могу тебя взять. — Звучит соблазнительно. И незаконно! — Арсений сияет. — Я в деле. А когда на следующей неделе? — Четырнадцатого, — Антон запинается. До него только сейчас доходит, что у Арсения наверняка свои планы — День влюбленных же, или как там эта хуета называется. Арс задумчиво закусывает нижнюю губу, пока Антон круговыми движениями массирует ему местечки под каждым пальцем. — Я согласен! А надо будет? Ах, — он внезапно стонет. Антон быстро убирает руки, и Арсова нога падает на кровать. — Это всё? — обиженно тянет Арсений. Антон надеется, что не краснеет, заявляя: — С тебя хватит. — Но у меня ещё четыре раза осталось! — возмущенно восклицает Арс. — На сегодня лимит исчерпан, — Антон елозит задницей по кровати, пихая Арсения, чтобы тот свалил. — Тебе только необходимо будет нарядиться как гот и придумать себе имя. — А ты не можешь назвать меня своим? — смешливо интересуется Арсений, но на вопросительный взгляд лишь качает головой. — Я подготовлюсь! — обещает он и выходит из комнаты. Антон сидит на кровати, хлопает глазами и думает, что на четырнадцатое февраля Арсений предпочёл его компанию.