Когда скелет выходит из шкафа

Арсений идет босиком по снегу. Он не оглядывается на вереницу розовых тающих следов за собой, шумные ласковые волны лижут его стопы; летящие снежинки остаются у него в волосах, цепляются за ресницы, щеки, те, кто падает вниз, умирают, сглатываемые жадной водой. — Стоп! Снято! Арсений оборачивается, с волнением глядя на съемочную группу: вроде все довольны. Ему на плечи набрасывают одеяло, но это последнее, что его беспокоит. Сережа Лазарев ему улыбается. Все, о чем думает это — ЛазаревЛазаревЛазарев, — и вряд ли из головы это выйдет в ближайшее время. Арсений зарывается пальцами в розовый песок, нащупывая телефон в кармане. Они уже три дня на острове, снимают клип на «снег в океане», и у него все еще в голове не укладывается мысль, что вот так просто ему сказали собираться и отвезли на Багамы за тысячи километров от дома. Люди убирают искусственный снег, то ли для еще одного дубля, то ли окончательно. — Ты молодец, — мягко говорит Сережа (СЕРЕЖА, орет Арсений мысленно), — хорошо справился. Арсений улыбается по-идиотски, почесывая одну ногу о другую. Он пытается сказать «спасибо», но из горла вырывается только бульканье, но Лазарев все так же мягко смотрит на него, очевидно, считая слабоумным. — Красивый будет клип, — наконец хрипит он. Боже, что он городит! Арс бледнеет, оценивая по десятибалльной (на двенадцать!) шкале, насколько самодовольно это прозвучало. — Эм, — тут же бормочет он, — я имел в виду розовый песок. И природу! И ландшафт! И вы красивый. Сережа смеется ласково, ерошит ему волосы — если бы его не удерживал взгляд, Арс стек бы дохлой медузой, присоединяясь к тем, что танцуют танго в истерических тонах. — Я же просил на «ты». Скучаешь по дому? Паша хлопнул его по плечу в аэропорту, отвернувшись, но потом растолкал ребятню и обнял его; Дима пожелал удачи, искренне и почти без стеба — Арсений все пропустил мимо ушей, — Оксана подарила ему рисунок, чтобы он о них помнил («солнце, меня не будет неделю»). Антон, кажется, поцеловал его в висок, и Арсений не хочет об этом думать, потому что одна мысль об этом что-то надламывает внутри, и из разлома течет обжигающая лава. Он латает этот разлом мазками о родственной связи и близости, и «ничего такого», но основная проблема в том, что «ничего такого» он не чувствует, и от этого ему хочется рыдать по-детски. Вроде — ты уже взрослый, так почему обижаешься на шутку? Вроде — ты уже взрослый, тебе разве не говорили, что такое хорошо, а что такое плохо? Антон не разговаривал с ним полторы недели, пока Арс собирался, и охреневал, что улетает, а потом обнял его перед самым отлетом, притискивая к себе так, что у него из головы мгновенно улетучились все напутственные слова отца. — Да, — кивает он, глядя на их ноги, утопленные в песке, — скучаю. Сережа гладит его по плечу. — Понимаю, — сочувственно говорит он, — звоню сыну так часто, как только могу. Арсений смотрит на прозрачную водную гладь, горизонт режет глаз, и он его смаргивает, чувствуя на щеке чужой взгляд. — Это хорошо звучит, — хрипло говорит он, потерев глаза, — что вы звоните. Он всегда ждет, чтобы вас услышать. — Я знаю. Арсений тоже — ждет, но сама она никогда не звонит, может, в Канаде плохая связь. Он облизывает пересохшие соленые губы, улыбается, глядя в теплые карие глаза. — Тебя кто-то ждет там? — спрашивает вдруг Сережа. — Кто-то особенный? «Будь умницей» «Ты предупредил преподавателей, Арсений?» «Привези магнитик!» «А ты и рыбок увидишь?» «Я тебя жду» У него сердце колотится, как в мелодрамах, и в груди, и в ушах, и за кадром, и Арсения, кажется, сейчас стошнит прямо на этот красивый розовый песок. Это все равно что вытянуть билет с вопросом, который ты ни разу не повторял, ведь был уверен, что знаешь ответ, он ведь простой — ты знал на него ответ всегда, но все эти знания оказываются устаревшими, расплываются перед ищущим разумом дымчатым миражом, знал ли он ответ или ему так казалось? Почему он думает, что ответ верный? Он столько раз говорил «я люблю тебя» и ни разу не слышал ответа. Ему всегда казалось — он был уверен, — что этот ответ существует, что этот ответ положительный, но еще ни разу он таким не оказывался. Антон называет его наивным дураком, потому что Арсений на что-то безосновательно надеется, вот же, посмотри, какой он хороший и любящий, разве ты не любишь в ответ? Арсений же много делал, а готов был и на бо́льшее, но еще никогда результат не был тем, о каком он мечтал. Арсений даже на ромашке никогда не гадал, улыбаясь, что знает и так, но разве причина была не в том, что он действительно знал ответ и боялся его? — Нет, — качает он головой, — никто меня не ждет. Ему стыдно, что он заставляет ждать ответной реплики по полчаса, но ничего сделать с этим не может: на кончик языка слова поднимаются тяжело, будто со дна карибского пиратского сундука. — Уверен, что это не совсем так, — ненавязчиво возражает Сережа. Он оставляет Арсения в задумчивости и песке; Сережа звонит сыну, Арсению слышны только мягкие кошачьи интонации, он закрывает глаза, садясь на песок и не обращая внимания на намокающую ткань шорт. Арсений достает телефон, без энтузиазма делая селфи, а потом и вовсе падает спиной на песок, фотографируя себя сверху. Волны омывают его ноги до колен, может ли вода его смыть в глубокое синее море? Сердце такое тяжелое, что он наверняка опустится на двадцать тысяч лье под водой к рыбке Немо, так глубоко, что над ним километры воды и бьют хвостами киты. Над ним нависают улыбающиеся девичьи лица: — Если хочешь, я тебя сфоткаю, — предлагает Маша. — А потом и меня кто-нибудь? Арсений виновато улыбается — у него фоткать кого-то руки из задницы; Таня тоже не выглядит воодушевленной. — Разберемся! — улыбается она. Надеется, наверное, что это все само как-нибудь уладится. У них же даже профессиональный Олег Зотов есть, не беда, если он хоть на пять минут перестанет бегать за Лазаревым и сфотографирует их тоже. — А как думаешь, на Байкале сейчас не слишком холодно? — На каком Байкале? — заикается Арсений, переводя взгляд с одной девчонки на другую. — Нам кал покупать зачем? Маша садится строить замок из песка, ой, из розового прикольно, наверное — Арсений присоединяется. Таня лепит рядышком заборчик, потому что разваливать жидким песком верхушку ей не дают, даже двоих слишком много для страдающей Робин Спарклз. — Мы на пару дней заедем, — поясняет Таня, водружая ракушечку за зубец. — Там лед обалденный, на всякий случай нужны красивые кадры. Арсений на секунду достает телефон — в телеграмме мелькает двузначное число сообщений, — убирает под любопытными взглядами. Ему интересно, написал ли Антон, и что написал, но он не хочет, чтобы его видели вот таким дураком, залипшем в телефоне. *** Он проваливается в семейные объятия как в зыбучие пески — сначала его засасывает в общую кучу, а внутри каждый тянет на себя; Арсений тянется сам — в распахнутые полы черного пуховика к толстовке с черепом. Сдается, закрывая глаза. — Тебя не было больше недели, — недовольно говорит папа, глядя на них. Арс чувствует, что папа выпутывается из объятий, да и вся куча мала распадается, только они с Антоном стоят сцепленным вагончиком. — Не разбегайтесь, ребятня, — папа подбрасывает ключи в руке и ловит не глядя. — Пришло время тестов. Так что никого по пути не высаживаю, все едут домой проводить самопознание. — Только не сегодня! — Сережа озирается в поисках красной буквы «М». — Мы и так приехали все за Арсом, тимбилдинг, все, как ты любишь, подбрось меня до метро. — Только Димы с Оксаной нет, а так, сплошной тимбилдинг, — фыркает папа. — Все, не возникай. Арсений плетется за братьями, уныло разглядывая мокрую снежную грязь. Ему хочется ванны с розовой пеной и наушники в уши — никакого Лазарева, он слегка подустал, — и под одеяло дня на три, а сейчас отец заставит проходить их какой-нибудь тест Люшера, долго и нудно вчитываясь в результаты и делая пометочки в блокноте. А еще его нелюбимая часть «ты хочешь мне о чем-нибудь рассказать?» Зачем? Они все смотрели «Гарри Поттера» и знают, что никто никогда не отвечает на этот вопрос словами «да, я хочу запихнуть кусок своей души в живое существо, не поможешь?» Тест Люшера они проходили довольно часто, сделав тесты семейной традицией. Люшер, Роршах, поттермор, «какой ты тип бомжа?»; Арсению нравился Роршах, он честно видел всадников без головы в размазанных розовых картинках, выдр и белок-акробатов, папа же, удовлетворившись тем, что он не Чарли Гордон, убрал картонки на антресоли, поэтому ему несладко пришлось, когда он доставал их обратно. Антону понравились больше иссиня-чернильные картинки, но видел он тоже бабочек и целующихся медведей, а не черепа и смерти. — И в соционику играть будем? — спрашивает он, просовывая голову между сидений. Антон пихает его в макушку обратно. — Потише, Гамлет, — хмыкает папа. — Хотите пиццу? Ответом ему радостный гвалт. В итоге папа даже покупает им пиво — взрослые ж уже пацаны, — но только после тестов, чтоб на свежую голову. Какая свежая голова после перелета и бессонных суток, папа не уточняет, но берет его любимую пиццу с ананасами. Дома на него налетают с объятиями Оксана и Дима, последний даже сообщает, что они купили Арсению несколько гелей для душа, и масок, и еще какие-то приблуды, сам посмотришь, и ванная свободна, и они скучали. Ему даже позволяют пойти в ванную прямо сейчас, не заставляя накрывать на стол. Арс отмокает как можно дольше, выбирая между ананасовым и ягодным гелем, останавливаясь в итоге на ананасовом, — Антон стучит в дверь и глухо сообщает, что только его ждут, — Арс с неохотой выползает, заворачиваясь в халат. Семейство не доходит до кухни, развалившись на диване, Арсений усаживается, подпихивая мерзнущие ноги между спинкой дивана и Антоновой поясницей — тот смотрит на него и ничего не говорит, протягивая вишневое пиво. — Погоди, тест! — возмущается папа, протягивая ему планшет. Арсений оборачивает салфеткой кусочек пиццы, чтобы не заляпать экран, принимаясь выбирать между цветовыми вариациями, не читает даже свой результат, отдавая его папе и получая законную заработанную выпивку. Бутылка слегка нагрелась от пальцев Антона, став отчего-то еще приятнее, и Арс ему улыбается. Ему тепло, вкусно и разнеженно, он скатывается в дрему, изо всех сил слушая занудство Димы и тихие едкие комментарии папы, смех Антона звучит тише, чем он привык, поэтому он щурит слепляющиеся глаза, чтобы узнать, в чем дело. Антон бросает на него косые взгляды, гладит успокаивающе колено. — Засыпай. Остальные переводят на него мягкие взгляды, понижая голос. — Нет, — бормочет Арсений. — Я скучал по вам. Оксана лезет по всем коленям, чтобы упасть ему на грудь, прижимаясь пухлой щечкой. Арсений тихо смеется, обнимая маленькое тельце, целует ее куда-то в волосы. Колючие снежинки, кусающие сердце, плавятся в океане их любви, Арсений растворяется тоже. — Арс, у тебя телефон. Он тянет вслепую ладонь, и через мгновение кто-то вкладывает вибрирующую тяжесть. Арсений лениво смотрит на экран, и в следующую секунду подпрыгивает, сбрасывая Оксану и ладони Антона со своих ног. — Это Лазарев! — восклицает он, и семейство ожидаемо смолкает. — Почему мне звонит Лазарев? — Возьми трубку, и узнаешь, — предлагает папа. — Ты, наверное, прав. Арс медлит еще мгновение прежде, чем сдвинуть зеленую трубку к центру. — Алло? — робко спрашивает он. Что он услышит? Сережа звонит сказать, что он отвратительно смотрится в кадре? Что все испортил? И должен теперь кучу денег за потраченные дни и испорченные съемки? — Привет, — так тепло говорит Сережа, что Арсений растроганно шмыгает носом. — Ты добрался до дома? — Да, давно уже, — Арсений улыбается, представляя, как сияют глаза Сережи. — Мы бы тебя отвезли, — журит он. — Меня забрали, — оправдывается Арсений, ловя любопытные взгляды братьев и папы. — Все хорошо. — Хорошо, отдыхай, — смеется Сережа, и Арс на секунду пугается, что он звонил только за этим. Сережа молчит, а потом спрашивает: — ты свободен в субботу? — Свободен, — молниеносно отвечает Арсений; Антон хмурится, — а что? — Мы закончим монтировать клип, я бы хотел позвать тебя отметить. — Да, конечно, — лепечет он, — спасибо! — Спасибо, — выдыхает Сережа, и у него волоски встают дыбом от шепота. — Я напишу тебе позже о времени и месте. *** Арсений не думает, что это свидание, хотя, разумеется, ему очень хочется его таковым считать. А еще ему просто — хочется. У него давно никого не было, а его черная подружка уже запылилась под кроватью. Он не ищет логики в своем поступке, аккуратно вставляя в себя пробку перед выходом, — он еще ни разу такого не делал, и горящие щеки тут же выдадут его, едва он сделает хоть шаг. Выдавливает смазку прямо на черную поверхность, заводит руку за спину, аккуратно потираясь кончиком о сомкнутое отверстие. Пиздец, но так хочется попробовать. Арс смотрит на себя в зеркало, закусывая губу, — интересно, он выглядит как в дешевом порно или как малолетний извращенец? Это друг другу не противоречит, но все же. Раздвигает ноги, аккуратно вставляет, ведя пробкой по кругу, она так приятно давит на тугие стенки, что Арс теряет зрение, вцепляясь в холодный борт раковины. — Господи, — шепчет он. Ему хочется кончить прямо сейчас и не идти больше никуда. Если так продолжится и дальше, он просто не выйдет из дома. Арсений так не может, он хочет увидеть их клип сильнее, чем кончить, и Сережа его ждет. Он так и пишет «жду тебя», Арсений тут же скринит и распечатывает в формате А4, чтобы повесить на стену. Они общаются эти несколько дней; Арсений переползает с «в» на «т», но все равно обмирает от каждой улыбки. Сережа Лазарев — идеальный, но ребята не особо проникаются его любовью. Антон смотрит так мрачно, будто реально в готстве восемь лет (а Арсений в сексе), а Арс готов по первому зову похоти ползти по битому стеклу, чтобы отдаться самому дьяволу; тогда Арс переключается на Сережу, потому что зовут его так же как Лазарева, и глаза у него карие, и он стоически переносит нытье. Он выползает из ванной, чувствуя все десять сантиметров внутри, и это не кажется ему хорошей идеей. На что он вообще рассчитывает, отправляясь с пробкой в заднице к Сереже-блядскому-Лазареву? У которого сын? Что они будут жить долго и счастливо? Арсений, вытащи пробку, а потом и голову, а то больно глубоко застряла. Больно и глубоко. Арсений едва выдерживает пытку в такси, чтобы приехать на встречу. Людей так много, что у него от суеты и блесток — и от самообмана — плывет перед глазами. Неужели он рассчитывал на столик на двоих? Пару песен Арсений ищет Сережу в толпе, но его нигде нет, и, наверное, самое время пойти выпить. Или достать пробку, мягко натирающую стенки. Кончик задевает простату, когда он неосторожно приземляется на барный стул, и он будет джин-тоник, пожалуйста. Ему любопытно, сможет ли он продержаться на танцполе хотя бы песню? На огромном экране транслируется его бледное лицо за тонкой пластиной льда — Арс удивленно разглядывает свои глаза: это цветокоррекция или действительно такие синие? — Сережа касается этого стекла пальцами, оставляя отпечатками трещины. Арсений на экране дышит, прикрывая глаза; слезами стекает лед, и вот, картинка меняется на бескрайнее море и его неслышные шаги по розовому заснеженному песку. Лазурное море обвивает его стопы, будто стараясь задержать, «маска снята», поет Сережа, падая на колени позади. Арсений чешет лоб, ерзая на стуле, — он тогда маску так и не снял, но как не влюбляться, в тебя не влюбляться, скажи? — Ты замечательно справился, — тихо говорит бармен, наклоняясь к нему. Кивает на экран. — Спасибо, — улыбается Арсений, оборачиваясь к нему. — Сережа такой замечательный! Я столько лет слушал его песни и даже не мечтал встретить его вот так и тем более, сняться в его клипе! Парень смеется, доливая еще джина, пока Арс расплескивает эмоции, замирая так, чтобы не чувствовать пробку. — Арсений, — он слышит знакомый мелодичный смех и обмякает на стуле, — тебе нравится здесь? Арсений стонет. Ему хотелось бы, чтобы в лучшем случае это было слабоумное счастливое мычание, но он реально стонет в голос, потому что пробка внутри вдруг вибрирует, теплеет так кайфово. Жопа. Он ошалело смотрит в изумленные глаза Сережи, кивает, спрыгивая со стула, — показалось? — но игрушка будто сходит с ума, танцуя тектоник в его напряженном теле, это бы в ТикТок. — Пизде-ец, — скулит он. — Арсений? — Так нравится, — Арс дрыгается, стараясь уйти от навязчивых прикосновений, притягивающих магнитом все нервные окончания вниз. — Тебе плохо? — Сережа тянет его за локоть, обеспокоенно заглядывая в глаза. Пробка немного успокаивается, чтоб в следующую секунду включиться в режиме бесноватой джиги. Арс натягивает футболку сильнее, чтобы скрыть стояк, надеясь, что в полутьме этого не видно. Он и сам ничего не видит, каждая вибрация будто отключает его органы чувств по одному. Не слышу, не вижу, не ощущаю — ничего, кроме бесстыдства. — Мне хорошо, — стонет он, цепляясь за его рубашку. — Ты уверен? Да, господи, блядь, только дай мне сил вытащить ее из себя. Он склоняется, упираясь ладонями в колени, не соображая ничего — перед глазами все плывет и пульсирует, член трется о жесткую ширинку, ему почти больно, и последним желанием перед смертью было бы кончить. Хорошо кончает тот, кто кончает хорошо. Он не думает, что происходит и каким образом, происходит функционирующая пробка и это просто пиздец. Сережа доводит его до туалета, несколько раз переспрашивая, точно ли ему уйти, но Арсений не выдержал бы такого позора. Дверь туалета открывается, выпуская Сережу, и его оглушает томный шепот «когда обиды сойдут на нет, когда ты будешь готова гореть в огне», и Арсений горит прямо сейчас, нащупывая вместо ремня телефон. По его лицу течет пот, но он звонит первому попавшемуся контакту, и — о, кому же еще. Гудки прекращаются — Антон ничего не говорит, снимая трубку, и Арс первые секунды тоже ничего не может сказать, хрипло дыша в трубку. Вибрация усиливается, вырывая из него тонкий вскрик. — Антон, какого черта! — причитает он, опускаясь на колени перед унитазом, — кто в нашей комнате? — Я, — глухо отвечает Антон. Брат замолкает, и Арс рисует в воображении, как тот прижимает трубку к уху, внимательно прислушиваясь, и, не услышав желаемого, давит на кнопку. Арсений кричит, нажимая пальцами на смыв, на холод бачка, на стены, пытаясь оттолкнуть свое тело и подняться. — Когда ты будешь готова простить меня, впустить меня в свой рассвет… — Антон, что ты делаешь? — хрипит он. — Когда желания одержат верх, когда от жажды остаться с тобой навек… Пробка так давит на простату, что он не думает, что сможет вытащить ее. Арсений сглатывает наждачку в горле, облизывая спекшиеся губы. — Тебе не нравится? — тихо спрашивает Антон. — Решил оживить ваше свидание. Последнее слово он сплевывает, Арсений закрывает глаза, вслушиваясь в ревнивое рычание. — Я перестану бояться, что гнев небес скажет мне «это конец!» Арсений боится неминуемого гнева небес, но ничего не может с собой поделать. — Это неправильно, — вскрикивает Арсений после очередной вибрации. И тянется к ширинке, стягивая узкие джинсы до середины бедер и запуская руку в мокрое белье. Антон тяжело дышит в трубке, и Арс думает, что его руки тоже не на столе. — Сдавайся, — кричит Лазарев. Арсений поднимает ладонь, чтобы облизать, и опускает вниз снова, обхватывая член. — Это не свидание, — хнычет он, быстро скользя ладонью. Смотрит вниз, на открывающуюся под его пальцами розовую головку, зажимает телефон между плечом и ухом, чтобы опустить и вторую руку вниз, нащупывая основание пробки, вжимает ее глубже в себя. Ему не приходит в голову положить трубку, Антон полузадушено стонет и спрашивает: «А что же тогда?» Брат — его блядь брат — наверняка закусил ладонь, чтоб было не слышно, но нет, его рука на пульте, управляет пробкой внутри него. — Я просто… — Просто — что? — вкрадчиво спрашивает Антон, давит сильнее и стонет в унисон с ним. Арсений упирается лбом в холодный ободок, чтобы иметь хоть какую-то опору. — Ты ведь решил засунуть ее в себя, зачем? — Я не думал, что ты… — Арс подпихивает ее пальцами, дергает, чуть вытаскивая и загоняя резко обратно, закатывает глаза от удовольствия. — Что я знаю, что она у тебя есть? — интересуется Антон, сглатывая. — Что однажды я вставлю туда батарейки и возьму пульт, зная, что ты им не пользуешься? Арсений отрешается от его слов — с этим он разберется позже, — слушая глухой возбужденный шепот «я знал, я возьму, что же ты будешь делать?» — Пожалуйста, — скулит он, ерзая, чувствуя, как ледяной кафель студит колени. — Хотел бы я видеть твое лицо, — с сожалением бормочет Антон. — Я хотел бы… Видимо, его палец соскальзывает, потому что Арса ударяет максималкой, и весь звук отрубает. У него в ушах все еще звенит, пока член выплескивает белые сгустки, но нет, Антон действительно молчит. — Я убью тебя, — говорит Арсений бесцветно, роняя телефон на колени. *** Он ни о чем не думает, глядя в боковое стекло такси. Специально выбирает тащиться по пробкам, — видимо, любит он эту тему, — чтобы приехать не так быстро. Его щеки горят от стоящего в ушах утробного рыка, и от его шепота, и от ощущения власти Антона над ним. «Нам вдвоем лучше», вспоминает он слова брата, и тогда бы ему загореться предупреждающим сигналом светофора, а не сейчас ловить бледное протрезвевшее отражение, кусающее губы. Это шутка, думает одна его часть, отвечающая за логику. Антон нашел его игрушку и решил поиздеваться над братом, а тяжело дышал он… наверное, потому что бежал на свое кладбище, на котором он действительно окажется, когда Арс доедет до дома. Вот и сблизились, иронично смеется вторая его часть, ты же этого хотел? Только не дети же уже, чтобы не понять, что так ласкаться с братом, это пиздец неправильно. Его отчаянно не тошнит, пока он думает — представляет — вспоминает Антона, хотя так хочется типичной реакции организма на близость с родственниками. Тошнота и «фу, ты же мой брат»; но ничего не происходит, как бы Арс не старался, в желудке плещется только мутный джин. Фантомы пальцев Антона на лодыжках теплые и разминающие, его губы заряженным пистолетом у виска, контролирующий его шепот, — в его жизни стало слишком много касаний, и у него не получается списать на то, что парня у него нет. Есть, да кто угодно есть, приглашений на свидание стало в два раза больше, когда он растрепал всем о клипе Сережи Лазарева, даже девочки его звали, может, это Антону скучно? Это у Антона нет девочки? Нет, подзуживающе отвечает темный довольный разум, у него нет никого… кроме тебя. И если Антон нашел выход своего нереализованного сексуального желания в ближнем, то это твоя вина, он тут не причем. Или если это шутка — не все ли равно — подумай лучше о себе, о чем желаешь ты, а желаешь ты, чтобы он снова дотронулся до тебя? Арсений зажмуривается, стукаясь лбом о стекло. Под глазами жарко от собственного стыда, правды, которая стоит перед закрытыми глазами, ему нужно к психиатру. Или с такой дырой в голове, вспоминает он любимый Димин гоблинский «Стартрек», не к психиатру, а к гинекологу. Антон вовсе не имел ничего в виду, он же маленький еще, сердился, — Антон не любил всех его чередующихся парней, неудивительно, Арс совсем перестал уделять ему внимание, и это тоже его вина, он кругом перед Антоном виноват, и искупить это у него вряд ли получится, — вот и решил все испортить, никак не ожидая, что Арс кончит от его голоса. Тихой вибрацией приходят на телефон деньги с пометкой «за съемки :))», и план созревает августовским яблоком раздора. Арсений покупает сигареты, жмется, отвечая на вопрос «какие?» и покупает те же, что курит Антон, а после стоит, трясется, около подъезда, давясь прогорклым дымом, кашляет, туберкулезник несчастный. Он не знает, что сказать папе, если (когда) тот учует запах, что сказать Антону, всем остальным, поэтому он просто стоит и дрожит, ожидая, что все разрешится само собой. Земля разверзнется, утаскивая его в пучины ада, — идеальный вариант. У него как раз подтекает кровля, они подружатся с тем забавным демоном в очках. Домой он проскальзывает бесшумно, затаив дыхание, прикрывает дверь. Переодевается в ванной, чистит упорно зубы — и идет в детскую. Оксана не хочет спать с папой, никто не болеет, почему ее с Пончиком снова выгоняют в гостиную? Но Арсений предлагает ей поспать в его комнате среди белых подушек, где сны розовые-розовые, и сестра кивает. — Ты в порядке? — шепотом спрашивает Дима, когда Арс сворачивается на маленькой кровати, прижимая колени к груди. — Нет, — тихо отвечает Арс. *** Арсений стоически дожидается, пока Антон уберется в школу, и если нужно, он заберется в шкаф, чтобы брат его не обнаружил случайно. Еще и трус, корит он себя, листая объявления на циан. Ему все равно по большому счету, но вдруг будет что-то действительно хорошее. «Нам надо поговорить», — приходит сообщение от Антона в телеграме. Арсений принимается обзванивать риэлторов. Он прогуливает универ, заявляя уходящему папе, что плохо себя чувствует, — мог бы и ничего не говорить, потому что отец только встревоженно глянул на него, обронив, что опаздывает, и хлопнул дверью. К вечеру у него гудящая голова, подобранный неплохой вариант — квартира-студия, — и полусобранный чемодан. Он не знает, чем будет платить дальше, потому что денег у него хватит только на два месяца без учета еды, интернета и остальных приблуд для выживания, но ему так же жизненно важно оказаться как можно дальше отсюда. Последней каплей становится выпавшая с верхней полки шкафа туфля с бантом, когда он вытаскивает запасные ботинки. Арсений растерянно поднимает ее, пытаясь понять, как она здесь оказалась. Он сдал костюм Суок еще в декабре, выслушав длинные нотации насчет пропавшей обуви, возместил в итоге из своей стипендии, благо покупали в ЦентрОбувь. Арсений чешет лоб, поднимается на цыпочки, чтобы заглянуть на верхнюю полку — вдруг у них там Выручай-комната, а они и не знают? «У меня для тебя кое-что есть», током прошибает его воспоминание, и теперь голос кажется очевидно знакомым. Он мчится в комнату Антона, грубо выдвигая ящики его стола, перебирает почти истерически пузырьки лаков и гелей для волос, прежде чем видит маленький контейнер для линз. — Ты издеваешься? — бормочет он. — Сука! Арс швыряет его обратно в ящик, зарываясь пальцами в волосы. Мало ему произошедшего, так он еще и поцеловал Антона! Он изо всех сил напрягает память — Антон не ответил, не ответил же? Как Арсений его не узнал? Как Антон его не узнал?! Бал-маскарад, они в костюме Ланнистеров, позор, позор, позор, время остричься в монахи. Ситуация страшная, мем не смешной; Арсения тошнит. Это тупость, шутка, не считается. Арсения трясет от ужаса — а что скажет папа? Что скажет мама? Он испортил младшего брата? Они выгонят его из дома? Нет. Арсений уйдет сам. Он глубоко вздыхает, стирая слезы со щек, — не заметил даже их, — шмыгает носом, бросая в чемодан что попало. Он звонит отцу на работу, дрожащим голосом, спотыкаясь на каждом слове, говорит, что решил потратить гонорар («поменьше гонора, Арсений») на собственное жилье на некоторое время, пора учиться жить самостоятельно, и он уже подписал договор. Папа молчит в трубку — Арсения передергивает от этой семейной привычки, — а потом вздыхает. — Если тебе это нужно, Арсений, — говорит он, — ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной? — Да, конечно, папуль, — слова падают из него как из мясорубки, перекрученные и неживые, он не выдержит и минуты разговора, бросая трубку. Арсений вызывает такси, когда в двери скрежещет ключ. Он замирает испуганно, глупый как олень перед фарами, Сережа вопит: — Есть кто дома?! У Арсения вот точно не все дома. Времени совсем мало. Он наспех одевается, не поправляет даже челку под шапкой, катит чемодан в прихожую, колесики тихо шуршат — в гостиной шумит телевизор, Сережа наверняка даже не знает, что он здесь. На экране отображается «такси вас ожидает». Еще пару минут, Арсений выдыхает — все хорошо. — Далеко собрался? — хмуро интересуется Антон, хлопая дверью. Сердце проваливается вниз, куда-то к ждущему такси. Арс открывает рот, выдавая полузадушенный всхлип, беспомощно глядит. — Прости меня.