Когда скелет выходит из шкафа

Из-за того, что Антон загоняется в себе, на учебе и дома, специально для этого выстроив вокруг себя загон — для одного барана, и там даже капкан ставить не надо — он почти не видится ни с Эдом, ни с другими друзьями, последний раз общаясь с ними вот как раз на Арсов день рождения. Поэтому он чувствует себя неловко, когда в начале апреля ему звонит Скруджи и сообщает, что на выходных они едут к нему в деревню. Не спрашивает, может ли Антон, какие у него планы — просто хрипит в трубку, что в субботу в 11:27 у них электричка, всё, давай, Эйвон, не жри там ничего протухшего — сам знаешь, туалет на улице, тебе, если шо, не понравится там сидеть два часа к ряду. Антон оскорблен — такое произошло лишь однажды, и вообще-то всё было наоборот: это Эдик сожрал шаурму у метро, а потом буквально пропердел всю тусовку. Скруджи почему-то упорно делает вид, что это не так. Под деревней имеется в виду поселок в Подмосковье, где у бабушки с дедушкой Эда есть небольшой домик. Антон был там достаточно много раз, и почти всегда помогал с картошкой (то посадить, то собрать), так что бабуля Скруджи не чаяла в нем души. Она у него вообще мировая, и не скажешь, что бабушка дьявола. Но в этот раз Антон пытается отмазаться — у него сейчас ни сил, ни желания проходиться бороздой по грядкам, а после есть три тарелки борща, заедая настоящими украинскими пампушками. Скря раздраженно объясняет, что не приехать Антон не может — у них хоть и выезд в субботу, всё равно в этот раз это не субботник — его предки отправили бабулю с дедулей греться в Испанию, так что хата в их распоряжении, а Эд как раз завтра подпишет невъебенно важный контракт с какой-то там мафией, его возьмут на лейбл, и он собирается отметить это, а заодно и официально свалить из готов. Антон сдерживается от шутки о том, что удивлен, что Эдик умеет читать, зато спрашивает, нужно ли приносить голову лошади на праздник, но получает лишь краткое «у вас все в семье ебанутые, Эйвон?» и затыкается, пообещав всё-таки приехать и не проспать. И что значит «все в семье»? Он отпрашивается у Паши — остальная семья, как оказалось, тоже едет в деревню к лысеющему уже деду Стасу, так что тот отпускает спокойно, добавив только, что, может, хоть время на свежем воздухе поможет Антону не выглядеть как куколка. На удивленный взгляд он поясняет, что имеет в виду куколку бабочки, которая похожа на сморщенную какашку. Родитель у них мировой, конечно. В субботу Антон, разумеется, просыпает, на электричку не успевает, так что выслушивает от раздраженного Эда по телефону, что пусть его там на вокзале бомжи выебут, а они его ждать не собираются, и пусть покупает билет на следующий экспресс, раз он лох педальный. Слышится какой-то шорох, будто бы Эд отодвигает телефон от уха, а затем смешок, и Скруджи добавляет, хмыкая: «Тут передают, что лохи педальные могут и на велосипеде добираться». Антон закатывает глаза, а внутри что-то колет, и это не от бега по эскалатору — такая шутка очень в духе Арсения. Он плетется к автоматам с билетами и реально берет на экспресс, лишь бы поскорее очутиться в компании. В вагоне он выбирает место у окна, чтобы драматично смотреть вдаль и размусоливать, как крошится его сердце, корежа, разбивая ребра и ломая на части кости, хотя на самом деле его просто слегка мутит, потому что он обожрался сыра за завтраком и потом ещё несся вверх по эскалатору, а он тут разводит драму на десяток страниц условного женского романа. Погода за окном хорошая — апрель в этом году необычайно теплый, да и Эд круто выбрал день — солнце не только светит, но и греет, а ещё небо голубое, как в той детской песенке, а листва на деревьях зеленая, и от этого только поганей, потому что обидно, когда тебе хуево, а на улице весна. В Ромашково он приезжает всего на пятнадцать минут позже элки, на которой поехали все остальные, но эти козлы уже ушли — до дома Эдика минут двадцать пешком, и могли бы подождать вообще, скоты. Эду ещё хватает совести позвонить и сказать, чтобы купил по дороге чипсов, сыра и пива, Антон закатывает глаза, но, бля, признает — опоздал, значит обосрался. Он заходит в магазинчик у станции, покупает себе ещё любимых Арсовых барбарисок и бутылку водки, тащит по лужам тяжелые пакеты, врезающиеся в ладони, и ругается, что сегодня надел новые красные кроссы. В деревню-то, уебан. У какого-то дома на него нападает стая индюков, и Антон ускоряется, потому что, бля, вот кто на самом деле — исчадия ада. Не то чтобы они напали — просто все как один обернулись на него, но хватило и этого. В общем, к Эду он залетает взмыленным, с пятнами на кроссовках и джинсах от бега по местным дорогам и жутко раздраженный. Калитка открыта, и Антон пробегает мимо красивого сада, чтобы высказать другу всё, что он о нем думает. В тамбурке он врезается в Медведя, буркает что-то в ответ на приветствие и влетает в кухню, где Эд раскладывает продукты по местам, а Сокол с Зимой уже нарезают овощи. — Эй, засранцы, могли бы меня и подождать, между прочим, — вместо приветствия выпаливает он. Эд смотрит на него как на придурка, Сокол не оборачивается даже, одна только Зима совестливо отвечает: — Прости, Эйвон, просто я и Егор в туалет хотели, а остальные же не знают, как до Скруджи дойти, вот мы и решили… Она неловко разводит руками. — Бля, ладно, я как-то не подумал, — Антон сгружает пакеты Эду разминает ладони, усиленно вспоминая, кто такой Егор. — Будто бы ты умеешь, — ехидно вклинивается подошедший сзади Терн. Эд совсем не по-дружески ржет и вываливает в гигантский тазик мясо, а сверху ебашит горчицу и какие-то специи. Антон порывается помочь с готовкой, но места на кухне и так мало, а он ещё и рукожоп по жизни, так что все на него кричат и просят убраться. — Иди вон Арсу с Егором лучше покажи, шо тут и где, — советует Эд, и Антон давится спизженной помидоркой — он кашляет, а желтые помидорные семечки с соком идут у него носом, и Терн, сжалившись, хлопает его по спине. — Арс? — голос у Антона тоненький, будто те самые индюки зажали его в углу и угрожают изнасилованием. — Арс здесь? — А ты шо, лаваш, не знал? — Эд выглядит реально удивленным, перемешивая уже курицу в маринаде. — Или вы ваще с его отъезда не общаетесь? Он меня тоже доколебал своим «а Антон будет?». Антон пытается переварить услышанное, чувствует, как кровь отливает от всего тела и, судя по ощущениям, вся приливает к голове — так его ведет. Он не отвечает Эду и на деревянных ногах, шатаясь — клоун Эот Линг, Урфин Джюс был бы в восторге — бредет во двор. Там у беседки с мангалом тусят остальные, но нет ни одного яркого пятна в компании, и Антон думает, что всё сказанное Эдом — его больное воображение, но всё равно упорно обшаривает взглядом двор. Запах цветущей вишни ударяет в нос, и Антона ударяет тоже — если Арсений не его печальная выдумка, он может быть только в одном месте. Антон всегда смеялся с того, что у такого парня, как Эд, такие бабушка с дедушкой — спокойные, заботливые, любящие — разводят в деревне курочек и выращивают помидоры с кабачками. Но больше всего его веселило то, с каким обожанием и послушанием Эд выполнял всё, что они его просили — как он цапкой выпалывал сорняки между пионами, как поливал рассаду и сгонял светлячков с мяты, как он общался с каждым котенком-приблудой, которого подкармливали сердобольные бабуля с дедулей. Каждый раз, правда, Скруджи обещал, что зарежет его во сне для очередного жертвоприношения, если его фотки в розах и жасмине, которые Антон делал, наблюдая, как тот ухаживает за садом, попадут хоть кому-то из общих друзей. Но он выглядел в этом диснеевском саду реально лишним, как ребенок в костюме хуя на детском утреннике, зато Антон знал человека, для которого нежный цветущий сад — идеальное место. Он осторожно проходит мимо дома, аккуратно, словно делает что-то неправильное, выглядывает из-за угла: Арсений наверняка сейчас там — в саду, среди цветущих тюльпанов и гиацинтов, фотографирует цветы или себя, или себя в цветах, и совершенно не подозревает, что тут совсем рядом Антоново сердце пьяно пытается азбукой Морзе передать сигнал о бедствии, но путается в коротких и длинных сигналах и транслирует одно сплошное «боже, как я хочу тебя обнять». Он прячется в розовых кустах — аленькие цветочки ещё не зацвели, но он точно то самое Чудовище из сказки, выглядывает сквозь листья как конченый дебил, и наконец видит Арсения. Антон резко выдыхает, чувствует, как слабеет каждый мускул в теле, он бы, наверное, осел, и уж точно осёл, но кажется, что он в мультфильме, потому что всё вдруг замирает на секунду, а потом начинает двигаться быстрее и ярче, он будто осознает всё до самых мельчайших деталей — чувствует легкий апрельский ветер на коже, слышит, как парни переговариваются у мангала, щеки ощущают тепло солнечных лучей, тяжелый запах гиацинтов кружит голову, а сердце ускоряет свой темп, престо-престо, даже Моцарту не догнать. И Арс! Он выглядит так… Он выглядит так, что хочется его обнять, сжать в руках, коснуться губами как можно невесомей и нежнее, может быть даже покружить в воздухе, и чтобы он запрокинул голову и смеялся своим дурацким, слишком мелодичным смехом, и чтобы небо было голубое, и пахло весной и счастьем. Ему кажется, что перед глазами блюр, и ву-ху, песня два, революция девять, Владивосток дветыщи — это всё для и из-за Арсения. Антон даже не подозревал, сколько в нем невыплесканной печали и ласки — он оглаживает взглядом смешной нос, замечает, как двигается кадык, наконец обращает внимание на новую прическу — давится нежным смешком и не может понять, нравится ему или нет. Но это Арсений, и как может нет? Он хочет позвать его, но комок в горле мешает, и из него вырывается только какой-то отчаянный тихий скулеж — черт, Антон, ну что с тобой не так? Ведет себя как ебанный сталкер, его бы на зону за все преступные мысли и желания, но он здесь, и Арс здесь, его можно коснуться, можно провести пальцами ему по щеке, и он спрашивал об Антоне у Скруджи, и… Арсений протягивает кому-то телефон, и только сейчас Антон замечает ещё одного парня рядом с братом. Это какой-то блондин — версия Драко Малфоя, только с бородкой, и Арс почему-то ему улыбается, а все цветы внутри Антона засыхают кладбищенским гербарием. Он до боли закусывает щеку изнутри, потому что это неправильно, и ему гадко от себя, но всё, что он чувствует сейчас — желание не быть собой, не рождаться вообще, а лучше — родиться этим смазливым мудаком, чтобы можно было фотографировать Арсения в тюльпанах. — Ты шо здесь шкеришься, Эйвон? — гаркают над ухом, и Антон от неожиданности подпрыгивает, оступается, валится в тот самый розовый куст, за которым прятался, и есть ли тут поблизости слуга-червовый валет? А то из-за Эда-шестерки он то ли белый от страха, то ли красный от злости, и ему хочется, чтобы его покрасили в любой другой, хотя лучше в цвет хаки, чтобы слиться с землей — он не видел картины дурней. Эдик совсем немилосердно ржет, пока Антон пытается отцепить от себя колючки и встать, всем своим видом показывая, что он тут вообще случайно — мимо проходил, захотел цветы понюхать. Ему боязно до дрожи и не хочется оборачиваться, но там Арсений, а против этого Антон в последние несколько месяцев ничего не может придумать. Глупый голос в голове спрашивает — а надо ли? Антон оборачивается и смотрит прямо на брата. Арсений стоит в нескольких метрах — видимо, подбежал помочь ему, у него до сих пор руки будто бы протянуты в Антонову сторону, и смотрит он так беззащитно-нежно, что Антона вместе с его протекшей поехавшей крышей уносит из Канзаса прямо в Сапфировый город — давай, Тотошка, тони в глазах брата, тебя уже не спасти, щенок, ни суббота, ни монетка не помогут. Арс ловит его взгляд и тут же меняется — с лица пропадают ласка и умильность, он выглядит подавленным и напуганным, совсем как в детстве, когда ему снились кошмары и он шел не к родителям, а залазил к Антону на его второй этаж кровати и, дрожа, обхватывал его руками, а Антон накрывал их одеялом с головой и рассказывал дурацкие, несмешные анекдоты про Вовочку, которые слышал в садике. Арсений хихикал, вытирал слезы об него, утыкаясь головой в плечо, и засыпал, а Антон потом ещё долго не мог спать, мечтая вырасти и победить все кошмарики брата, чтобы тот больше не плакал. Сейчас Антон сам стал главным кошмаром Арсения, и ему кажется, что ничего хуже придумать просто невозможно, даже когда мама уезжала, было легче. Он отводит взгляд. — Бля, ну, Тох, ну ебать тебя граблями, ба меня пришибет за розы. — Ты и так пришибленный, Эд, — огрызается Антон. — Скажи Валентин Николаевне, что это я был. — Конечно скажу, я шо, ебанутый, на себя твои обсеры брать? Ну шо, пацаны, как вы тута? Жрать ещё не хотите? — Эд обращается к Арсению и этому непонятному Егору — до Антона наконец доходит, кого все имели в виду всё это время, и у Антона, конечно, проблемы с такими штуками, но он, блядь, никогда до этого не слышал, чтобы Эд беспокоился, что кто-то может быть голодным. Только сейчас он осознает, что Арсений не мог здесь оказаться просто так — и до него наконец доходят все слова Эда, а не только те, где тот говорит, что Арс о нем спрашивал. Получается, Арсений общался со Скруджи — общался так, что тот даже позвал его на тусовку, которая была только для своих, ещё и парня левого разрешил притащить. И при этом ни Эд, ни Арс даже словом об этом не обмолвились. Он чувствует такую обиду, что уже готов развернуться и свалить отсюда — убежать на станцию и ждать следующую электричку, или вообще идти по шпалам, пока его не собьет поезд нахуй. — Да нет пока, спасибо, — бесюче-приятным голосом отзывается этот Егор, а Арсений молчит. Антон решается наконец и рассматривает блондина внимательнее — буравит взглядом, и он бы, наверное, с радостью это проконтролировал, чтобы не выдавать себя так сильно, но не получается. Тот, впрочем, никаких признаков испуга не демонстрирует, улыбается как придурок только. Сейчас Антону кажется, что эту смазливую морду он уже где-то видел. — Егор, кстати, нас не познакомили, — радостно вещает он и протягивает руку. Антон мстительно думает, что его ладонь сейчас мокрая как никогда, протягивая в ответ свою. — Я знаю, что ты Антон, брат Арсения, — всё так же невозмутимо, будто не чувствуя, что Антон сейчас откусит ему ебало, заявляет он. — Арс обо мне говорил? — вылетает из Антона раньше, чем он успевает дать себе мысленный пендель, но это действительно всё, что ему надо знать. Он кидает мимолетный взгляд на Арсения, но тот рассматривает кустик примул под ногами. — Нет, но я же вас тогда принимал вместе, — со смешком отвечает Егор. Тут до Антона наконец доходит — это тот самый мусор, который задержал их на кладбище после Бала. Неужели всё это время Арсений общался с ним? — Харе чесаться, пойдемте я вам тут экскурсию организую, — вмешивается Эд со свойственной ему тактичностью. Они проходят по дорожке, и Антону очень хочется поймать Арсения и сказать ему что-то — хоть что-нибудь, потому что в голове пусто, а в груди тянет, но он не решается и вместо этого хватает Эда за руку, пропуская раздражающего Егора и Арса вперед. — Что это за хмырь с Арсом? — шипит он, и это пиздец — кто бы, бля, ему когда-то сказал, что он будет шипеть. — Они давно встречаются? Эд пялится на него и хлопает глазами как сумасшедшая рыбка Стиви, а после переводит явно встревоженный взгляд на впереди идущую парочку. — С какого хуя ты взял, шо они мутят? — А с какого хуя он сюда притащил мента? Мусора, Эд! Он нас один раз на кладбище взял! Скруджи подбирается весь, нахохливается как воробей-задира. — Я не против был, шоб он приезжал. Он там совсем чокнутый на нас, в смысле на готах, пишет то ли диссер какой-то, то ли докторскую. Хуйню какую-то научную, короче. Именно по нам, — уточняет он ещё раз, звуча тупорыло. — Так, а с Арсом он встречается? — переспрашивает Антон нетерпеливо. — Да нет же, говорю тебе. Арс меня с ним познакомил когда сказал, шо они просто друзья. — Арс тебя с ним познакомил? Вы встречались с Арсом? — Бля, Тох, у тебя траблы какие-то? — Эд смотрит недоуменно, но Антону похуй. — Ну да, сконнектились как-то втроем — он потом свалил, шоб мы поболтали за мою жизнь, какой я пиздатый, все дела. — С Арсением? — С Булаткиным! Ты, бля, чем слушаешь вообще, пиздой? — Кто такой Булаткин? — Антон вообще не понимает уже, что происходит. — Егор это! Ебать, Эйвон, тебе бы таблетки какие-то попить. Ты щас точно не под чем-то? — Эд действительно встревоженно заглядывает Антону в лицо, но тот лишь отмахивается — главное он услышал. Сейчас он думает, что может Скруджи и прав, и эти двое — всего лишь друзья? Арсений уже был знаком с этим Егором, когда отправился с пробкой к Лазареву, и Арс, конечно, ветреный, но так бы не поступил, если бы испытывал к Булаткину, или как там его, какие-то чувства, Антон уверен. Его немного отпускает, и он думает, что круто, что у Арсения, может, даже друг появился. Не круто, что о таком событии в жизни Арса он узнает вот так. Егор впереди оборачивается и недоуменно смотрит на них — они уже дошли до середины двора и явно не знают, куда идти дальше, пока Антон с Эдом пиздят сзади. Эд кидает последний серьезный взгляд на него и быстрым шагом идет вперед, и Антону бы остаться с пацанами на мангале или пойти все-таки помочь на кухне — он всё уже знает, и где у Эда тут туалет, и в какой части огорода морковка обычно растет, но это шанс побыть рядом с Арсением — посмотреть на него, послушать его голос, и он так болезненно сильно скучает, что не может отказаться от даже такого взаимодействия. Шкандыбает в итоге за парнями. Эд демонстрирует огород, сейчас ещё пустой, и, по сути, он показывает тупо три сотки земли, где-то слева удобренной куриным дерьмом, но Егор с Арсением слушают серьезно, внимательно кивают, переспрашивают что-то. Антону пофиг — он стоит чуть позади, не вслушивается, смотрит только на Арсения, на его затылок, уши дурацкие, торчащие как у эльфа, и это Антон тут властелин колец, но у эльфов свои правила, и на такое они уже не ведутся. Ведется тут только Антон и бонусом ведет себя как придурок. В какой-то момент, правда, он вдруг замечает, какими глазами на стоящих перед ним Арсения и Егора смотрит Эд, и у него всё обрывается — связь не ловит, алло, позовите, пожалуйста, к телефону, Антона Волю, а его нет, и когда будет, неизвестно. Скруджи никогда особо не влюблялся и не встречался ни с кем, он гот, ему похуй — его интересовали в основном тусовки, его обязанности, дурь и друзья, а теперь вот и музыка, поэтому такого Эда, какой стоит перед ним сейчас, Антон видит впервые. У него потемневший взгляд и изогнутые в ухмылке пухлые губы, но нереально мягкое выражение лица, и Антон не понимает, как такое возможно, а потом до него доходит, что Арсений же, и всё становится на свои места. И наигранное безразличие, и интерес, как там Арс, и взаимодействие на Балу, и потом общение без его, Антона, ведома, и почему Эд терпит Арсова друга-мента, и почему ему так важно, чтобы сегодня Арсений был здесь. Он думает, что от кого-кого, но от лучшего друга такого не ожидал, и никакой Гарри Поттер не может послужить ему примером. Эд ведет их показать курятник, в котором растет орешник. Антон стукается головой о балку — дверца в ебучий куриный домик слишком низкая, и Скруджи ржет, даже этот Егор не может сдержать улыбку, хотя очень пытается, один Арсений только выглядит обеспокоенным — неуловимо меняет позицию, будто бы прямо сейчас готовый осмотреть шишку и, как в детстве, слюняво поцеловать, чтобы Антон смеялся и отфукивался, и ради такого Антон готов даже ногу сломать сейчас, не то, что голову разбить. Но Арсений остается на месте, и Антон просто ругается сквозь зубы, совсем не как пятилетний мальчонка. Под ногами бегают черные курицы с красными гребешками — Эд иногда привозил их для жертвоприношений. Как он их вёз из Подмосковья, до сих пор остаётся загадкой. Егор смеется, указывая на стоящую прямо посреди курятника деревянную колодку, в которой торчит топор, Эд тоже хрипло ухмыляется, но Антон вылавливает Арсово насмешливое «Это своеобразное memento mori для куриц, что ли?» и не может не улыбнуться тоже. Он скучает по Арсению, скучает до тянущего под ложечкой чувства, и он даже сам не понимает, в какой момент всё пошло по пизде. Антон не понимает, как целый месяц прожил без дурацких каламбуров, без отвратительного пения и разбросанной по комнате одежды. Когда это его раздражающий брат стал центром его маленького черного мирка? И почему сейчас он не ощущает неправильности происходящего? Единственное, что во всем этом неправильно, это то, что Арсений шутит и не смотрит на него, как обычно, что он не может опереться об Арсово плечо и заявить ему, что он дурак. Неправильно, что это Эд хватает Арса за руку, сгибаясь от хохота, и Арсов мелодичный смех тонет в чужом. Антон не выдерживает, разворачивается и сваливает из чертова курятника, и нахуя вообще Скруджи их туда притащил. Он бы и с дачи свалил, умотал, как и хотел, на первой же электричке, но Арсений тут, так что его болезненная тоска и привязанность никуда не пускают. Он идет к беседке, где остальные уже накрыли на стол: пока что только бутерброды, овощи и бухло, выпивает залпом почти полный стаканчик какой-то крепкой хуйни и делает вид, что помогает. Арсений с Эдом и Егором появляются в поле зрения минут через двадцать, и Антон не засекал, это навскидку. Через двадцать три, если чуть точнее. Ему непонятно, как так долго можно обсуждать куриц, но они идут и смеются — Антон выхватывает стаканчик из рук Таракана и выпивает одним махом и его. Его снова бесит весна — бесит запах цветущих фруктовых деревьев, бесит слепящее солнце, бесит свежий ветерок, ну что за еблан? Он сам себя бесит неимоверно. Антон двигается в угол скамейки, старается быть незаметней, чтобы не мелькать Арсу особо, но смотреть на него, и Арсений садится прямо напротив Эда, а дома это они с Антоном всегда сидели так и перемигивались, чтобы стащить сладость, а после — чтобы подстебать братьев. Они все пьют и едят, Эд рассказывает о студии звукозаписи, и друзья-готы не одобряют его ухода, Антон знает — ему и говорили и писали, чтобы он Скруджи отговорил, но они в первую очередь всё же друзья, а уже потом готы, так что хлопают и улюлюкают, когда надо, и, если бы не очевидное «но», Антон бы наслаждался днем и тусовкой. Его очевидное «но» ведет себя примерно — не язвит и не стебет никого, как обычно, прыскает только или смеется вслух, мусолит бутерброд с ветчиной, который всё никак не доест, но зато хоть овощи жует и пьет красное вино, от которого слегка краснеют щеки. Антон накидывается сильнее, чем следует, у него немного кружится голова и ужасно хочется прилечь — у него закончилось снотворное, так что последние несколько ночей он опять не спал, потому что каждый раз забывал купить новое, и с трудом засыпая только под утро. Его всё сильнее кумарит, но он старательно разлепляет глаза, только чтобы бросить быстрый взгляд на Арсения, иногда переключаясь на Эда, но тот каждый раз смотрит на сидящего рядом Егора, и он не успевает поймать их с Арсом переглядки. В какой-то момент Антона всё же вырубает, он засыпает, опираясь спиной об угол беседки, куда сам себя загнал. Просыпается он совершенно разбитым, зато вроде бы протрезвевшим. Оглядывается по сторонам — уже сумерки и заметно похолодало. Антон подрывается и понимает, что всё это время был укрыт каким-то пледом. Рядом никого нет, но огонь в мангале горит ярко, так что вряд ли все куда-то съебали. Он идет в дом в надежде увидеть там Арса, но на кухне сидит только Дана и читает какую-то книжку. — А где все? — со сна Антон звучит так, будто в горле шишки. — Медведь за мангалом смотрит, — не отрываясь от чтения говорит Сокол. — Но его там нет, — растерянно бормочет Антон, на что получает поднятую бровь. — Значит в туалет отошел. — Ага, а остальные, Арсений? — Больше всех его интересует, конечно же, это. — О, Мефистофель, Эйвон, ты совсем на нем поехал? — Дана интересуется не раздраженно даже, скорее устало, и Антон уныло думает, ну неужели это так заметно? — Совсем как Эд, черт, на этом. — Она закатывает глаза, но продолжает, а Антон закусывает губу. — Скруджи повел их к озеру пройтись, пока ты там задрых, но сейчас уже должны вернуться — шашлык скоро начнем готовить, да и баню надо растопить. — Будет баня? — потерянно спрашивает Антон. Ему от сильной жары хуево, и он не брал плавки, ничего, но он думает о том, что Арсений наверняка пойдет, он всегда гундит, что это очищает поры и помогает организму очиститься. Во рту скапливается слюна от непрошенных картинок, где он шлепает брата веником по стройным ногам, а после и по упругим ягодицам, а потом — как кусает за соски на покрасневшей от жара груди. Он качает головой, выгоняя эти мысли: зачем, почему он такой неправильный? В этот момент сзади его хлопают по спине так сильно, что он чуть не заваливается вперед. — Давай Эйвон, раз ты такой лох, что умудрился заснуть, будешь мне помогать, — добродушно заявляет Медведь. Антон понуро соглашается и насаживает мясо и овощи на шампуры, вполуха слушая рассказ Медведя о том, как правильно следует тушить баклажаны, и почему Скруджи хуево замариновал курицу, но Медведь их спас. Дана откладывает книгу — это оказывается «Молот ведьм», и рядом нарезает оставшиеся овощи и раскладывает колбасную нарезку. В этот момент во дворе раздается громкий смех и гвалт, соседский пес лает так, что срывается на визг. Антону хочется посмотреть — по-хорошему, ему хочется поучаствовать — но он знает, что там Арсений и сдерживает себя, и так Арсу наверняка неприятна его компания, и спрашивал он у Эда о нем в надежде, что Антон не приедет. В итоге они с Медведем доделывают шашлык, пока в кухню вваливаются хохочущие Стриптококка и Зима, и Антон чувствует от них характерный запах — видимо, они не просто так ходили на озеро. Тут ему в голову приходит мысль, он подскакивает и бежит во двор, чтобы обнаружить там в беседке друзей, сгрудившихся возле кого-то и буквально каждую секунду разрывающихся ржачем. — Авантюриста скурил, не-не, я сам — авантюрист с Курил. — Как Антону и подсказало шестое чувство, они все орут над поплывшим Арсением, хорошо, блядь, что поплывшим не в том болоте, которое Эдик гордо называет «озеро», но, ебанный в рот, они, что, дали Арсу косячок? — Знаете, что делает Басков, когда получает испанскую визу? Он едет в Страну Басков, — Арсений высоко хихикает и валится на сидящего рядом Эда, и у Антона от злости начинают трястись губы. Он подпрыгивает к ржущему Эду, хватает его за руку и оттаскивает ничего не понимающего друга за дом. — Какого хуя, Эд?! — орет он так, что, наверное, Эдику в ебальник прилетает слюнями. — Какого хуя вы накурили Арса? Скруджи выглядит максимально охуевшим — у него с лица ещё не сошла усмешка, но взгляд беспокойно-недоумевающий, и этот диссонанс делает из него какого-то очумелого кота, которого вроде и покормили, но вроде как везут на кастрацию. — Шо? — только и получается выдать у Эда. — Да бля, Эд, ты совсем пизданулся, сука! Пиздец, у меня горит! Вы нахуя ему косяк дали? Арсению! — Ему шо, плохо станет? — сейчас Скруджи действительно звучит обеспокоенно, но Антону похуй, он орет и размахивает руками. — Я, блядь, не знаю, Эд! А если станет?! Ебанное дерьмо, Эд! Ты должен был за ним присмотреть! Почему ты ему позволил?! — Я шо, курица-наседка ему? Он сам… Антон не дает ему закончить. — Меня, сука, не волнует, что он сам! Ты должен был отговорить его! Ты, блядь, за него несешь ответственность теперь! — Чего? Антох, ты ебнулся? Но Антону реально насрать — его уже понесло, он держал это в себе с того самого момента на огороде, когда понял, ради кого на самом деле приехал Арс. Вся горечь, обида и ревность, которые он так старательно запихивал в себя и сверху ещё утрамбовывал пяткой, наступая ногой на горло, вылазят из него теперь. — Он не самый лучший человек на планете, но он, блядь, не такой! Ему не нужно вмазываться, чтобы нести всякую херобору и вести себя глупо или как ребенок, или как еблан! Бля! Почему его постоянно окружают уебки, которые этого не понимают и не ценят?! Вот что мне сделать, чтобы такие уроды не ебали ему мозги? Стикер приклеить и написать «АНТО-О-ОН»? Он делает передышку, чтобы перевести дыхание, и Эд смотрит на него как на умалишенного. — Тох, ты шо вообще? — Бля, Эд, я просто решил, что раз уж он выбрал тебя, я не могу вмешиваться, и так уже один раз вмешался, долбоеб, — Антон стухает — точно испортившийся продукт, выкинуть бы — говорит горько. — Но я надеялся, что ты будешь лучшим вариантом, что не позволишь ему делать глупости и будешь оберегать, как он того заслуживает… — Эйвон! — Эд прерывает его бред, хватая за предплечья и довольно ощутимо встряхивая, Антон не хочет на него смотреть — ему и так тяжело дались эти слова. — Ты о чем вообще балакаешь? Антох, ну! Кто меня выбрал? Кого оберегать? — Арсений! — Антон отшатывается в негодовании и смотрит яростно на Скруджи, и что, блядь, происходит? — Какой Арсений, Тох? Ты щас шарманку крутил про него, шо ли? — А про кого ещё? — Еба-ать, — тянет Эд и садится жопой на стоящую рядом стремянку. Антона пронизывает холодом, и это никак не связано с наступившим уже холодным апрельским вечером. Как можно было так бесславно спалиться? Ублюдок. — Ебать, — повторяет Скруджи, а потом поднимает взгляд на переминающегося с ноги на ногу Антона. — Ты шо, втюрился в него? — Я не… — Антон затыкается, потому что обухом по голове бьет осознание — он не просто хочет брата, он не просто ревнует его тело и компанию, ему не просто хочется коснуться его, это всё не только на физическом уровне. Он любит Арсения! Он влюблен в него! Становится вдруг так легко, будто бы ему сказали, что он сдал все экзамены и выиграл миллиард долларов вдобавок, но только лучше в миллион раз. Он не испорченный извращенец, он просто влюблен в брата! Он его любит! Это меняет вообще всё! Он думает, почему раньше не видел этого — ответ белой нежной кувшинкой плавал на поверхности, пока Антон рядом всё это время барахтался в болоте самоненависти и мыслей о своей неправильности. Он ловит губами воздух — наконец впервые за последний почти месяц он дышит полной грудью — на языке оседает весеннее «если это любовь, то она не может быть испорченной». Настоящая любовь не может быть мерзкой или порочной, этому учили все мамины сказки и папины наставления, но самое главное — Антон сам это чувствует и знает. Он влюблен в Арсения бескорыстно и до дрожи в кончиках пальцев, и ему плохо и больно от этого, но само чувство, сам факт — он не ненавидит себя за него! Антон переводит пораженный взгляд на Эда, но тот сидит, опустив голову. — Я… — начинает было он, но Скруджи быстро прерывает. — Если внимательно прислушаешься, услышишь, как мне похуй, — заявляет он твердо, и, прежде, чем Антон успевает попытаться объясниться и почему-то попросить прощения, добавляет. — Серьезно, Антох, мне похуй. Если ты втюрился в родного брата, это твои траблы, а не мои, и наших с тобой отношений они не касаются. Бля, я даже немного понимаю тебя, ток не в том смысле, шо встает на брата, а то, шо это Арсений твой. — А ты не…? — Антон растерянно задает вопрос, который можно было задать намного раньше и не мучаться, но он же еблан. — Та думал я с ним замутить, конечно, я ж не импотент! Но ты так его упорно прятал — Царь Кощей, ей-черту, Тох, что я и забил как-то. А потом появился этот Булаткин, и как-то… — Егор? Который мент? — сейчас очередь Антона удивляться. — А шо такого? — Эд огрызается. — Мы с ним хотя бы не из одной матери вылезли! Сорь. Антон молчит, стараясь сейчас сконцентрироваться на друге — о себе и Арсении он сможет подумать позже. — А он, он к тебе типа?.. — Та пиздец вообще, Тох. Я ж с ним рил пару раз встречался — он такой весь из себя, про готов спрашивал, а потом каждый раз выдавал тип «расскажи лучше о себе», и смотрел так. Короче, пиздец, мне кажется, я потек, чувствую себя ебаной школьницей. Антон вовремя давится смешком — даже сквозь апрельский вечер он видит, как покраснели у Эда скулы, и кто он вообще такой, чтобы разгоняться над чужими чувствами? Сейчас он понимает, кому был адресован тот поплывший взгляд. — Тогда бери дело в свои руки и не ссы, — советует он и хлопает Эда по плечу — тот не отшатывается, и от этого Антон верит, что Скруджи реально не противно, что Антон не противник инцеста. — А ты… Бля, Тох, сорямба, я в душе не ебу, шо тебе посоветовать. Но Арс он типа это, умный, шо пиздец, он поймет, — Эд неловко водит рукой в воздухе, и они оба, судя по всему, понятия не имеют, что должен означать этот жест. Скруджи встает и направляется к беседке, но Антон тыкает его в плечо. — Эд, а Арсений спрашивал обо мне? Друг разворачивается с жалостливым лицом, и Антон уже знает ответ, но Эд выдает: — Зато он согласился поехать, только когда узнал, шо ты тоже притащишься. От этого внутри теплеет и хор, как минимум, ватиканских мальчиков поет «Аллилуйя», Антон лыбится как дебил, и ему бы лечиться, наверное — совершенно точно — но это всё не спасает, он уже полностью в этом, и разве любовь может быть плохой? Они возвращаются к остальным, и Арсений, судя по всему, совсем разошелся, потому что перестал даже делать паузы, выдавая, на удивление, обычным голосом: — Не автостопом, потому что автостопом Артуры с полотенцами летают, а рыбу в ухо я совать не хочу, я и уху не люблю, и Артурам вообще лучше с Мерлинами путешествовать, и не пешком, я ж не бродяга дхармы, и не хоббит, это хобби не мое — я по мужикам хожу, но не как вы — по могилам в смысле, а нормально, и карма моя не страдает, как некоторые думают, о, Антон! Антон не может сдержать тупорылую улыбку — он смотрит на Арса вроде тем же взглядом: растрепанные волосы, обветрившиеся губы, мешки под покрасневшими глазами, смешная неравномерная щетина, но в голове птичкой-колибри бьется мысль «люблю», и всё вообще не так, как было раньше. Арс тянет к нему свои руки, и он наконец-то берет родные ладони в свои, садится рядом, заглядывая в глаза: — Арс, может тебе поспать? Как ты себя чувствуешь? Они двигаются ближе к уже любимому Антоном углу беседки — у мангала стоит Медведь, остальных шуганул Эд, чтобы накрывали на стол, и они совсем одни в темноте весеннего вечера. — Нормально, но вообще легко, но нам надо поговорить, а мне сложно, можешь выговорить сложноподчиненное предложение? Кому-то надо подчиниться? А если никто и не сломан, и не надо чинить? Но нет, это всё неправильно! — Тих-тих, давай не сейчас разговаривать, а? Ты есть хочешь? Тебе не жарко, не холодно? Голова не болит? — Ладно, да, нет, нет, нет, — мигом отвечает Арсений, и Антон зависает — сам уже забыл, в какой последовательности задавал вопросы. — Щас я принесу тебе бутерброды и овощи! — Антон пытается подняться, но Арс цепко держит его за руку. — Нет, останься! Они сидят рядышком, прижавшись друг к другу, и их никто не трогает, пока остальные мечутся и мельтешат рядом, смеясь и что-то обсуждая, но для Антона это всё — побочный шум, задний план — на переднем прижимающийся к нему Арсений, его тихое сопение и то, как невесомо он поглаживает Антонов мизинец. Когда все наконец усаживаются за стол, Арс всё равно молчит, но накидывается на еду, и Антон даже мельком думает, может накуривать его, непутевого, чтобы хоть так ел? Антон не пьет и следит за братом — тот тоже наливает себе просто воду, и когда это Антон стал таким зожником и ханжой? Все болтают и ржут, и наконец Антон прислушивается — похоже, Егор опять докопался до чуваков со своей готской темой, он с интересом смотрит на Булаткина и понимает, что Эд сидит рядом с ним — они оба прям напротив их с Арсом, и это смешно, но он чуть ли в рот ему не заглядывает, и как Антон вообще мог это проигнорировать в первый раз? — Окей, про кладбища понятно, но я не понимаю, зачем прозвища? Ещё и такие разные? Ехидна, Грач, Тарантул, Сердцеед? На последнем слове Егор смотрит прямо Эду в лицо, и Антону кажется, что он застал их за чем-то развратным — в свете свечей и фонариков глаза у Егора совсем темные, и Скруджи сглатывает, смотря на него как кролик на удава, и почему у других людей всё так просто и правильно? Антон отрывается, чтобы не портить другим момент, сидящий рядом Арс как раз опускает голову ему на плечо, и Антон зарывается носом в волосы, вдыхая такой родной запах. Он подумает, что ему — им — делать, пора уже брать на себя ответственность, взрослый мальчик, нельзя вечно убегать от проблем. Спустя некоторое время Арсений оживляется, смотрит на Антона беспокойно, неуловимо отодвигается, Антон не возражает, он понимает его, но благодарен, что тот не отсаживается вовсе. В этот момент Егор откуда-то достает гитару и начинает играть — все сначала против, потому что он играет какую-то попсу, но когда Эд с наездом спрашивает, умеет ли кто-то ещё из присутствующих бренчать, все затыкаются, а после вообще подпевают и «Батарейке», и «Моему сердцу». Антон поет «умерло» и ловит мимолетно-нежный взгляд Арса, хотя возможно ему всё это кажется или снится, хотя поет и не Васильев. Вдруг Эд вспоминает, что у них вообще-то баня растоплена, и все подрываются — делятся по парам, там всего две полки, Антон оборачивается к Арсу. — Ты пойдешь? — тихо спрашивает он. Арс странно смотрит на него, во взгляде уязвимость и испуг, и Антон торопится уточнить: — Я имею в виду, тебе бы лучше не следовало! После первого в жизни косяка, а там жарко, мало ли… Арсений расслабляется, улыбается, смотрит тепло. — Как скажешь, младший брат. У Антона мир трещит напополам, хотя он и не Городецкий, а Воля, но воли его не хватает — он тянет ладонь к Арсовой щеке, чтобы погладить, но передумывает и в итоге только треплет его по волосам. Эд в этот момент орет, что они с Егором — ещё бы — пойдут первыми, потому что там сейчас самая жара, и Арс встает, чтобы помочь убрать тарелки, остатки еды и мусор со стола, он один из немногих, кто трезв, а трава его уже давно отпустила. Антону не хочется ни в чем участвовать, он смывается тихо в сад и садится там на скамейку. Шум большой компании сюда доносится слишком отдаленно, зато цветы от росы пахнут сильнее. Он сидит так и пялит в воздух, обдумывая, что ему делать дальше. Арсений… Он хотел приехать сюда, когда узнал, что Антон тоже будет, он хотел поговорить с ним, «может никто не сломан и не надо чинить?», Антон не знает, не понимает брата — себя-то он наконец просек, но вдруг у Арса не так? Скорее всего у него не так! Но он же может попытаться? Он может ему сказать, им реально надо поговорить, и в самом худшем случае Арсений скривится в омерзении и скажет ему больше никогда не приближаться — но они и так почти не общаются сейчас, но зато Антон сделает то, что хочет, что его мучает, и лучше жалеть о сделанном, чем о не сделанном, потому что так честнее. Невероятную мысль о том, что, возможно, он может быть счастлив, Антон не хочет даже раздувать, и она теплится где-то крохотным огоньком свечи в его черном, склеенном Арсением когда-то подсвечнике. Он понимает, что уже поздно лишь спустя часа два и плетется в дом — всё равно не заснуть, но так он хотя бы согреется. Дом маленький, спальных мест катастрофически мало, он, как может, осторожно переступает через тела в спальниках на полу, прется к дивану, чтобы обнаружить, что там, как и ожидалось, кто-то спит, но место ещё есть, и он аккуратно ложится рядом, спиной к спящему. В комнату через окна падает лунный свет, и Антон успокаивает свое сердце, которое почему-то заходится в бешеном стуке, и вдруг он понимает, почему — такое привычное, родное сопение рядом разгоняет мурашки у него на шее. Антон переворачивается, не может себе запретить, обнимает Арсения, крепко прижимая к себе — неужели тот специально оставил место для него? — и сразу же без проблем проваливается в сон. Утром он просыпается от шума — почти все уже встали, но на диване он один — Арсения нигде нет. Егор говорит, что он уехал, и у Антона болезненно тянет в области сердца, но он решил всё для себя там, в саду, а теплое дыхание и ночные объятия лишь убедили его в этой мысли. Он прощается с Эдом и остальными, приязненно пожимает руку Егору и сваливает в Москву вслед за братом.