Худший случай

— Я в город, — говорю я и зачем-то спрашиваю: — Хочешь со мной? Он кивает, и я тут же жалею, что предложил. На самом деле в город мне и не нужно, но сидеть дома стало вдруг невыносимо. Эта постоянная настороженность, постоянное ожидание неминуемой катастрофы… Нет, лучше уж потолкаться по магазинам, ощущая удовлетворение от того, что все эти люди — не часть моей жизни. Может, ему тоже душно взаперти. Он-то привык к городской суете… Черт с ним, пусть развеется. А я сбегу от его общества как-нибудь в другой раз, успею еще. Я решаю ехать в центр, в самое столпотворение. Во-первых, выгуляю ребенка, во-вторых, после такого мне точно будет хорошо дома. Один угрюмый подросток по сравнению с толпой народа — это еще ничего. Терпимо. На самом деле он мне не так уж и мешает. Сам по себе — не мешает. Но меня напрягает то, как он на меня смотрит. А еще больше напрягают Танины звонки, потому что каждый раз я с ужасом жду, что она расскажет, а потом с еще большим ужасом понимаю, что снова смолчала. Для меня невыносимой пыткой является сама необходимость поддерживать с ребенком разговор, я даже по имени его назвать не могу, так меня сковывает косноязычие. Как же я скажу ему, что его мать умирает? Я пытаюсь думать о том, как умер дедушка. Пытаюсь вспомнить Сережкину реакцию, но вспоминаю только собственные слёзы и ощущение гложущей пустоты. Это мне не помогает. Мы бродим по улице, заходим в крошечные магазинчики с огромными ценами. Почему-то там продаются только непрактичные, неудобные вещи. Но это завораживает, всё это многообразие дорогой ненужности. Единственный нормальный магазин на этой улице — книжный. Там тесно и пахнет сыростью. Ребенок, во всех предыдущих магазинах молча следовавший за мной, пустился в самостоятельное путешествие вдоль книжных полок. Воспользовавшись этой неожиданной свободой, я роюсь в букинистических изданиях, нахожу томик Крапивина и понимаю, что не куплю его, потому что мне будет неловко. Сейчас я должен быть взрослым и соответствовать. Чему именно я соответствую — не знаю, но книгу ставлю на место. Ребенок внимательно разглядывает полки с новинками и даже — впервые за всё время — берет в руки одну книгу. Рассматривает ее, внимательно читает аннотацию, потом оглядывается на меня и поспешно, с явным сожалением ставит книгу на место. Я подхожу и тут же снова снимаю ее с полки, тоже рассматриваю. Какая-то страшилка с безобразно аляповатой иллюстрацией и ужасным качеством бумаги. Ладно, о вкусах не спорят. Несу книгу на кассу, расплачиваюсь, не глядя вручаю покупку ребенку и выхожу, надеясь, что Крапивин меня дождется. В следующий раз пойду сюда один. — Спасибо. В качестве благодарности можешь оставить меня в покое хоть ненадолго. Не смотри на меня, не ходи за мной хвостом, не заставляй думать о том, что скоро твой мир рухнет. — Угу. Я возвращаюсь к машине, поняв, что нагулялся. Он отвлекается на свою дурацкую книгу, едва не теряется в толпе. — Алексей! Имя как-то само проскакивает и даже не вызывает никакого неудобства. Я удивляюсь тому, как естественно у меня вышло окликнуть его. Обычно имена даются мне с трудом, поэтому я избегаю их всеми возможными способами. Нет, затруднение вызывают не сами имена, а всё, что за ними стоит. Отношение, степень близости, симпатия или ее отсутствие. Вообще весь этот социальный этикет. Я знаю, что мать зовет его Лешкой. Друзья, если они у него есть, наверняка предпочитают какую-нибудь дурацкую кличку. Вряд ли кто-то называет его Алексеем, но это же его имя, в конце концов. Нейтральный вариант. Даже если я сморозил глупость, по реакции этого не разглядеть. Никакой особенной реакции вообще нет, как будто я не перешагнул только что через себя. Он просто сует книгу в пакет и спешит ко мне. Мне уже не мозолит глаза тот факт, что я не один в машине. Ребенок с явным удовольствием листает свою книжонку, и я рад за него. Здорово, да. Я такой молодец, купил ему какой-то ширпотреб. Можно подумать, теперь его мать не умрет. Я замечаю, что вцепился в руль так, что пальцы побелели, и заставляю себя ослабить хватку. Телефон в кармане начинает звонить, и я старательно его игнорирую. — Не ответите? — Не могу, я за рулем. На самом деле могу, но не хочу. Почему-то кажется, что это плохие новости. Пусть подождут. До дома доезжаем молча. Когда выходим из машины, ребенок вопросительно смотрит на меня, но молчит. — Что? — не выдерживаю я. Он мотает головой, пожимает плечами, взбегает вверх по лестнице — и неловко мнется у двери, потому что ключей у него нет. Надо заказать ему ключи. Надо присмотреть школу. Надо провести в дом нормальный интернет. Надо… Что еще надо? Вообще-то — чтобы Таня не умирала, вот что. Я открываю двери, он проскальзывает было в прихожую, но я ловлю его за рукав: — Сигнализация. Он весь как-то съеживается, отступает, давая мне ввести код. Надо научить его пользоваться сигнализацией. Еще один пункт в список. Я иду в гостиную, а он сразу же исчезает у себя. Наверное, читает. Пусть читает, хоть и эту лабуду. Можно поработать спокойно. Вылазка в город действительно помогла, я чувствую огромное облегчение, сбежав от шума и гама домой. Устраиваюсь поудобнее, раскрываю ноутбук. Мог бы читать и в гостиной, я ведь не кусаюсь…