Худший случай

— А почему лестницу красить не надо, а дом — надо? — спрашивает ребенок, разглядывая готовый фасад. — Потому что дом строят из обычной древесины, а не из импрегнированной. — Почему? — Потому что чем меньше ядов вокруг, тем лучше. Крась давай. Он молча макает кисть в банку с краской и начинает красить длинными мазками, как я и показывал. Приставляю к стене лестницу, поднимаюсь на крышу. Начинаю крепить черепицу к обрешетке, понимаю, что насадка на шуруповерте не подходит к саморезам. — Подай коробку с насадками. Тишина. — Алексей! Слышу, как скользит в банку кисть, как она снова шуршит по дереву. Повторяю погромче: — Алексей! — А? — Коробку с насадками подай, — повторяю я. — И убери наушники. Он роется в ящике с инструментами, потом поднимается по лестнице и ставит коробку на крышу, уперев ее в обрешетку, чтобы не скатилась. Наушники свисают из-за ворота. — Если скучно красить в тишине, включай свою музыку просто так, — говорю. — Колонки есть? Качает головой, сматывая наушники и засовывая их в карман. — Посмотри на книжном шкафу в корзинке. Он о чем-то раздумывает, потом говорит: — Вам мешать будет. — Мне будет мешать, если ты меня вовремя не услышишь. Так и хочется добавить: «…и получишь черепицей по башке», но он же решит, что я угрожаю ею в него специально кинуть… Я меняю насадку, начинаю крепить первый ряд черепицы. Ребенок исчезает в доме, потом появляется с колонками, ставит их на обрезки досок, рядом кладет телефон. Спрашивает: — Что включить? — Что хочешь. Уже готовлюсь мириться с каким-нибудь отвратительным рэпом, но ребенок неожиданно включает радио. Разумеется. Кто я такой, чтобы делиться со мной своим плейлистом? Это слишком личное. Я понимаю. А еще понимаю, что он специально выбрал ретро, потому что хочет угодить динозавру. Креплю черепицу под смесь Уитни Хьюстон, Майкла Джексона и Бонни Тайлер. Где-то на середине третьего ряда из секундной тишины вырывается нарастающий голос саксофона. Интенсивная, гипнотически покачивающаяся волна мелодии переносит меня в темный актовый зал, я вижу, как Оля вытягивает меня из моего убежища в самом дальнем углу — почему белый танец всегда под Careless Whisper? — и ведет по истрепанному паркету в самую гущу танцующих. Мы неуклюже топчемся на месте, Оля смотрит на меня снизу вверх — широко распахнутые глаза, в темноте почему-то по-русалочьи зеленые, а не голубые, как обычно, резко очерченные скулы, веснушки на бледной коже. Я каждый раз иду на дискотеку, хотя чувствую себя чужим и ненужным. Каждый раз стою и наблюдаю, как веселятся остальные. И каждый раз во время белого танца Оля приглашает меня, и от этого мне становится хорошо, я чувствую себя нормальным, таким же, как остальные, хотя я и не понимаю, на что она так пристально смотрит, зачем именно меня приглашает. Я ей очень благодарен за этот крошечный якорь, не дающий мне сдаться. Наверное, поэтому и продолжаю исправно посещать школьные дискотеки. Мелодия резко прерывается. Я оборачиваюсь. Ребенок стоит возле колонок, с кисти, зажатой в руке, капает краска. Он сует телефон в карман, выключает колонки, поворачивается и опускает глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом. Как-то очень виновато поясняет: — Мама ее любила. Конечно, любила. У нас была одна дискотечная кассета на всю школу, ее даже из магнитофона не доставали никогда. Так и крутили из года в год. Иногда, если дискотеки были общие на несколько классов, я наблюдал, как Сережка танцует со своей Синявкой. Они тоже неуклюже топтались под каждый медляк, и Синявка точно так же запрокидывала голову и заглядывала Сережке в глаза, и мне тогда думалось, что все девочки так делают. Может, инстинктивно, а может, подсмотрели в каком-нибудь фильме. Правда, с возрастом почти все они стали утыкаться мальчишкам в то место, где шея переходит в плечо, и я не понимал, как они терпят, это же щекотно. К счастью, Оля была слишком мала ростом и не дотягивалась до моей шеи. Но и Синявка никуда не утыкалась, она так и смотрела Сережке в глаза. — У них с Сережкой эта песня на свадьбе играла, — неожиданно говорю я вслух. Ребенок вскидывает на меня глаза, и я вдруг вижу в нем их обоих: беззаботного Сережку и серьезную Таню. Интересно, они и на свадьбе так смотрели друг на друга, ничего вокруг не замечая, думая, что впереди вечность? Как же всё-таки несправедливо… Я отвожу взгляд. Жду вопросов, но ребенок молчит. Смотрю на готовые ряды черепицы, снова поворачиваюсь к ребенку, спрашиваю: — Перерыв?