Худший случай

Мы удивительно много разговариваем в последнее время. Только что, например, провели примерно полчаса за беседой о том, почему нужно обтягивать каркас с одной стороны пергамином, а с другой — пластиком. Ребенок в основном задает односложные вопросы, а потом слушает мои объяснения. Меня это устраивает. Мне нравится разжевывать термины, проводить параллели, иногда задавать наводящие вопросы, чтобы он сам пришел к правильному ответу. Нравится, что он спрашивает. Что продолжает строить со мной. Что не замыкается в себе. Неудобных тем мы не касаемся. И музыку больше не включаем. — Скоро в школу, — говорю я, рисуя дверной проем на стене коридора. — Угу. — Готов? Пожимает плечами. Может, школа — тоже неудобная тема? — Поедем после обеда в город, купим всё необходимое. Я не очень представляю, что оно такое — это «необходимое». В каждой школе свои заморочки. Надеюсь, на месте разберемся. — Угу… А вдруг в стене проводка? — Нет там проводки, я проверял. На всякий случай достаю детектор, показываю, как загорается лампочка, если поднести его к розетке. Провожу по периметру будущей двери, демонстрируя, что электропроводки в стене нет, потом говорю: — Но вопрос хороший. Правильный. У вас там форма сейчас или как? Кривится, нехотя отвечает: — Деловой стиль. А стена не рухнет? Значит, еще и за шмотками ехать. — Не должна. Перекрытие в последнюю очередь спилим, сначала всё закрепим. А учебники, тетради? Пожимает плечами. Ладно, сдаюсь. Дальше работаем молча. После обеда я спрашиваю: — Переодеться не хочешь? Ребенок окидывает мрачным взглядом заляпанную краской толстовку и ободранные джинсы. — Можно я не поеду? — Нельзя. Сердито закатывает глаза, топает к себе переодеваться. Он сейчас так похож на Сережку, что у меня перехватывает дыхание. В магазине ребенок старательно делает вид, что его здесь нет. Я отгоняю назойливого консультанта, говорю: — Выбирай. Ребенок обводит тоскливым взглядом ряды вешалок, пожимает плечами. — Тебе в этом ходить. Выбирай. Снова пожимает плечами. Вспоминаю, в каких лохмотьях мы с его отцом ходили в школу, раздражаюсь. Но раздражение тут же уходит. Хорошо, что у него нет такого опыта. Хорошо, что я не должен выбирать, купить ему одежду или еду. Хорошо, что не надо бегать по знакомым и искать дефицитные канцтовары и учебники. Даже перечерчивать по ночам поля в тетради из-за того, что ручка потекла, не надо. — Ладно, — говорю, — сам выберу. Какой размер? Он мог бы разучить какие-нибудь другие жесты, потому что это пожимание плечами начинает уже приедаться. Беру с вешалки первую попавшуюся рубашку, прикладываю к нему. Подумаешь, рукава длинноваты. Закатает. Нет, стоп. Никаких «на вырост», ни за что. Одежда должна быть впору прямо сейчас. Снимаю с вешалки рубашку на размер меньше, снова прикладываю. Уже лучше. — Сойдет? — Всё равно. Вот ведь!.. Ладно. Раз он такой… Машу консультанту, прошу: — Оденете ребенка в школу? Игнорирую обиженный взгляд, отхожу в сторонку. Консультант легко определяет размер на глаз, сгребает с вешалок ворох одежды, тычет под нос ребенку, разглагольствует о качестве ткани и модных фасонах. Пытается сунуться и ко мне, размахивая какими-то альтернативами. — Я это носить не буду. Вон, — говорю, — его спрашивайте. Когда консультант упархивает за новой порцией рубашек, ребенок полушепотом сообщает: — Он подсовывает то, что подороже. — Работа у него такая. А ты мог бы уже выбрать то, что тебе нравится, а не стоять столбом. — Мне всё равно денег ни на что не хватит, — сконфуженно говорит ребенок. Как же хочется взять и придушить его за то, что он на полном серьезе думает, будто я потащил его по магазинам, а платить не собираюсь… Говорю: — Мне хватит. Ребенок мнется, отводит глаза. — Что? — Неудобно. Неудобно! Чуть не спалить дом тебе было удобно, а позволить мне заплатить за пару рубашек — неудобно, видите ли. Но что-то мне подсказывает, что вслух об этом говорить не надо, поэтому я отвечаю: — Я по закону обязан тебя содержать и обеспечивать всем необходимым. Вопрос закрыт. Ребенок сдается и подоспевшему консультанту отвечает уже немного членораздельнее, хотя и выглядит максимально несчастным. Мы наконец покидаем магазин и идем к набережной. Вообще-то машина в другой стороне, но почему бы и не прогуляться, всё равно спешить некуда. Хватит на сегодня строительства, можно отдохнуть. Выходим на изогнутый мост, останавливаемся. Ребенок гладит облупленные черные перила, рассматривает теснящиеся на берегу дома и мощеные тротуары. Говорит как будто и не мне, а просто вслух: — Похоже на Венецию. Таня всегда бредила Венецией. Начиталась о ней, сидя в библиотеке у матери, и постоянно рассказывала Сережке, как там красиво, а он всё обещал ее туда свозить. Когда вырастет, когда вернется из армии, когда накопит денег. Где-то за месяц до гибели он мне звонил и рассказывал, что наконец-то сможет осуществить ее мечту. А сам взял и умер. — Ты там был? Молчит, отворачивается, наконец сообщает: — Мы с мамой собирались съездить. Сначала денег не было, а потом пришлось отложить из-за обследования. Она говорила, еще успеем. В августе.