Худший случай

Следующий день проходит намного спокойнее. Я крою пол ДСП и почти не думаю о маме. Стараюсь не думать. Не думаю. Долго не могу управиться с последним углом, всё не так: то плита не пролезает, то остается слишком большой зазор. Переделываю три или четыре раза, злюсь, понимаю, что на сегодня хватит. Она не перезвонила и нигде не объявилась. Можно выдохнуть. Никто его не заберет. И всё равно уведомление с камеры и следующий за ним поворот ключа в скважине вызывают у меня смесь радости и облегчения. Выходит, я всё же думал, что он не вернется. «Ты слишком много думаешь, а толку от этого мало». Отец был прав. Если бы я думал поменьше, не выпустил бы наружу воспоминания, не терзался бы дурацкими предположениями и фантазиями. Ладно, не буду думать. Поработаю. Раскрываю ноутбук, погружаюсь в перевод. Краем уха слышу, как закрывается дверь в мастерскую. Скоро там опять будет моя мастерская. Жизнь на какое-то время вышла из берегов, но в ближайшем будущем всё окончательно наладится. Просто пришлось немного расширить границы, но это же лучше, чем наводнение… Ближе к вечеру заглядываю к нему. Он сидит на кровати, склонившись над тетрадью, и старательно зарабатывает то ли сколиоз, то ли близорукость, то ли и то и другое вместе. — Уроки? — Угу. Рассматриваю выглядывающие из рюкзака разноцветные тетради, россыпь карандашей и ручек на кровати. Я этого не покупал. Хоть денег ему дать додумался… Может, было бы лучше, если бы его забрали. Как я ни стараюсь, всё равно упускаю из виду массу всяких важных мелочей. Утром отлавливаю его уже в прихожей, сую еще пару купюр: — На проезд. — У меня проездной. Разумеется. — Ну, тогда на мороженое. Или что там у вас нынче… Готовлюсь убеждать и аргументировать, но он неожиданно быстро сдается, убирает деньги в карман. — Спасибо. Наверное, просто опоздать боится, вот и не спорит. Я как раз успеваю положить ламинат, разобраться с проводкой и кое-как доделать перевод, когда наступают выходные. Сам я этого даже не замечаю. В пятницу вечером засиживаюсь допоздна с переводом, появления ребенка в гостиной так и не дожидаюсь. Заглядываю, чтобы убедиться, что он спит, и ухожу к себе. Долго отбиваюсь от разных неприятных мыслей, просыпаюсь поздно, бреду на кухню за чашкой кофе, потом облачаюсь в измученную строительством одежду и захожу в комнату. Сегодня придется опять бороться со стекловатой, запихивать ее в стены — это еще куда ни шло — и как-то укреплять на потолке. И тут на пороге возникает ребенок. Он тоже одет в непрезентабельные лохмотья, как будто собрался строить со мной. — Почему не в школе? — Так суббота же. Блин. А у меня стекловата. — Раз суббота, отдыхай. — Да я и не устал… Наоборот. Наверное, лучше не отказываться от его помощи. Во-первых, нет сил и времени на его обиды, а во-вторых, вдвоем действительно будет проще. — Сегодня будем утеплять стены и потолок, — говорю я и киваю на пухлые упаковки стекловаты. Он кривится, потом спрашивает: — И больше стекловаты не будет? — Не будет. Натягивает рабочие рукавицы, оглядывается в поисках респиратора. Вручаю ему новый, нераспакованный. Так хоть первые несколько минут лицо чесаться не будет… Как бы удивительно это ни звучало, но я, оказывается, скучал по нашему совместному строительству. Сегодня всё намного проще. Кажется, и стекловата не так сильно колется. Мы быстро входим в ритм. Вскрываем упаковку, рассовываем пластины по стенам, идем к открытому окну, чтобы подышать, беремся за следующую упаковку. Разумеется, всё тело давно уже чешется, но это ничего. Запасы стекловаты тают на глазах, скоро мы от нее избавимся. Готовые стены обшиваем пластиком. Стекловата выглядывает сквозь мутную голубую пленку и становится похожа на акулу в аквариуме: злится, а покусать не может. Мне ее даже жаль. После обеда мы принимаемся за самое сложное. — А как?.. — растерянно спрашивает ребенок. — Вываливаться же будет. Или тут тоже доски снизу прибивать? — Почти. Мы раскатываем рулон пластика и пришиваем его вдоль края потолка скобами, в получившиеся карманы суем стекловату. Каждую пластину временно закрепляем, привинчивая поперек балок кусок доски. Заполнив один ряд, прошиваем пластик еще немного, создавая карманы для следующего ряда, и продолжаем. Ребенок задумчиво рассматривает скобозабивной пистолет и спрашивает: — А нет такого же, только для стекловаты? Чтобы кнопку нажал — и всё. — Сейчас чего только нет. Есть распыляемый утеплитель, но у него недостатков больше, чем достоинств. Заканчиваем с потолком, выдыхаем. Ребенок задирает голову, констатирует: — Криво. — Что именно? — Доски. — Ну, они тут не навсегда. Потом, когда начнем обшивать панелью, постепенно их уберем. — И потолок тоже панелью? — Да, а что? Пожимает плечами. Наверное, вспоминает свою квартиру. Там всё просто и понятно: бетонная коробочка, обои на стенах, линолеум, белый потолок. Обои можно переклеить, потолок побелить. Линолеум перестелить тоже можно, но это вряд ли. Таня, возможно, меняла ковры, но не более того. Может, когда-нибудь делала перестановку мебели: передвигала кухонный стол от окна к стенке или наоборот, может, даже меняла местами шкаф и диван. Может, просила какого-нибудь из кавалеров прибить полочку. Вот и все перемены. А тут… Пристройка из ниоткуда, всё с нуля, своими руками, на свой вкус. Панель на потолке. Двойной пол. Интересно, насколько это для него непривычно и странно. Снова накатывает четкое осознание того, как ему сложно. Разом погрузился в совершенно новую, совершенно чужую и довольно враждебно настроенную жизнь, захлебывается, наверное, в этом водовороте и даже о помощи попросить не может. Нет, я не понимаю, насколько это тяжело. Я никогда не терял всё разом. Хочется сказать что-нибудь ободряющее. Как-то показать, что я на его стороне, что он не один, что он выживет. Если бы хоть раз мой язык подключился к мозгу, если бы я смог найти слова… Может, смогу? Кладу респиратор и перчатки на стремянку, говорю: — Принеси пылесос.