Худший случай

Остаток дня мы проводим в поисках зимней одежды. Ребенок поначалу даже не отбивается, услышав, что мы идем покупать ему куртку. Вообще-то так удобнее, не нужно тратить время и силы на то, чтобы убедить его в необходимости этого приобретения. Он просто кивает и соглашается. У меня на секунду мелькает мысль, будто он больше не считает меня чужим, не стесняется того, что я трачу на него деньги. Но дело вовсе не в этом. Ему просто всё равно. Девочки-консультанты наперебой щебечут о темной осени, и спустя какое-то время мне удается расшифровать, что это они определили цветотип ребенка. Черт их разберет, по каким параметрам. Но одежда, которой они его заваливают, ему идет, и я позволяю им делать свою работу. Разумеется, одна из них наглеет и подлетает ко мне, сообщая, что у них и для светлой весны что-нибудь найдется. — Не надо меня трогать. Вон, — говорю, — осень одевайте. Светлая весна, тоже мне... Осень стоит и терпеливо сносит всевозможные шапки, перчатки, затейливо повязанные шарфы и накинутые на плечи кардиганы. Вообще-то я собирался просто купить ему зимнюю куртку, которая не развалится за сезон. Возможно, еще ботинки. Не в кедах же всю зиму ходить… Но консультантам виднее. Они настаивают, что темная осень должна походить на модель с обложки и обязательно носить кардиган на манер мантии, как-то хитроумно связав рукава на груди. Минут через сорок ребенок начинает безмолвно выражать растерянность и страдание. Конечно, я рад, что он так замечательно отвлекся, но всему есть предел. Пожалуй, пора отогнать консультантов, пока они его не поглотили целиком и полностью. Когда мы наконец отступаем к кассе, ребенок выдыхает с явным облегчением. Похоже, поход за одеждой его окончательно вымотал. Консультанты старательно складывают в пакеты джемперы, кардиганы, чинос, шарфы, шапки и перчатки. Ребенок уныло смотрит на часы. Наконец мы выходим из магазина. Ребенок закидывает пакеты на заднее сиденье. — В обувной? — спрашиваю я. — Не надо, пожалуйста, — жалобно говорит он. — Ладно, завтра. Лицо ребенка омрачается осознанием неизбежности этой пытки. — Или сегодня? — спрашиваю я. Он с несчастным видом пожимает плечами, и мы едем в обувной. Тамошний консультант сыплет всякими оксфордами, лоферами и брогами. Ребенок с тоской поглядывает на кеды и кроссовки, стыдливо мостящиеся в самом дальнем углу. — Из этого что-нибудь зимнее есть? — спрашиваю я, кивая на полки с обувью для людей, а не для офисных окаменелостей. Консультант с явным разочарованием убирает мерзкую калошу, которую из чистого упрямства именует челси, и притворно улыбается: — Есть, сейчас подберем! Ребенок смотрит на меня с благодарностью. С обувью мы справляемся быстро. Чтобы оттянуть возвращение домой, ужинаем в кафе, потом заезжаем на заправку. Потом все предлоги заканчиваются, и приходится всё-таки ехать домой. Ребенок держится молодцом. Не скачет от радости, конечно, но и не рыдает, когда мы открываем двери и заходим в пустой дом. Мы затаскиваем в гостиную все пакеты, я разбираю покупки, пока ребенок разводит огонь в камине. — Эй, осень, — говорю я, вдруг обнаружив один досадный факт. — А куртку-то мы так и не купили…