Худший случай

Это не так уж и сложно. Все исходные данные у меня есть. Мне нужна мужская зимняя куртка. Размер М, цветотип «Темная осень». Проще простого. Сейчас зайду и спрошу. Я делаю глубокий вдох, захожу. — Вам что-то подсказать? Девочка-консультант выныривает из темного закутка и преддождевой ласточкой несется ко мне, чтобы сожрать. И все слова теряются. — Нужна куртка, — наконец выдавливаю я. — Любая зимняя. Ой, то есть мужская. По цвету любая. Размер… Ну… Я изображаю в воздухе примерные очертания ребенка. — Эмочка, — кивает она. Могла бы и без суффиксов, конечно. Но куртки она приносит вполне сносные. Правда, черную я отметаю сразу: хватит траура. А вот над остальными зависаю, пытаясь угадать, какая больше понравится. У него вообще есть любимый цвет? Наконец выбираю темно-синюю. Вроде бы удобная, карманы на молнии… А у зеленой зато капюшон отстегивается. — Давайте обе. В конце концов, почему нет? Дыру в бюджете это не пробьет, а ребенку пригодится запасная куртка. Нет, я не думаю, что вся эта ситуация повторится, не планирую с расчетом на худший случай… Но всё же. — Аксессуары подобрать? — спрашивает консультант. — Шапку, перчатки, шарф? — Нет. Хотя погодите… Рюкзак есть? Наверное, это неправильно. Наверное, не надо удалять все источники неприятных воспоминаний. Новая куртка — это простительно, старая же вся порвалась… А рюкзак цел и невредим, еще пару лет легко прослужит. Но я не хочу видеть эту внутреннюю борьбу каждый раз, когда ребенок натыкается взглядом на рюкзак, не хочу, чтобы он таскал с собой оскверненные вещи. К телефону он едва прикасается — и тут я его понимаю еще больше. Я понимаю, почему он больше не носит его в кармане, почему почти им не пользуется. Я понимаю, потому что мне этот телефон тоже жжет руки, хоть и вытер я его сто раз влажными салфетками. Ауру смерти так просто не смоешь. Я благодарю консультанта и иду в следующий магазин. Потом расспрошу Доцента, правильно ли я поступаю. Потом. А пока сделаю то, что считаю нужным. Отпираю новый замок и давлю в себе беспокойство, хоть и знаю, что ребенок дома. Знаю наверняка, потому что камеры его не засекли. Да и куда он пойдет без куртки? Но разве обязательно куда-то идти, чтобы покалечиться и даже умереть? Не помню, что именно говорит статистика о количестве несчастных случаев дома, но точно что-то неутешительное. Вслушиваюсь в бормотание телевизора. Оно меня не успокаивает. Слишком многие сцены в фильмах так начинаются, а потом главный герой спотыкается о труп. Но трупа в доме нет. Ребенок сидит на кухне, пьет какао и смотрит документалку о животных. Когда-нибудь я перестану удивляться тому, что он живой. Это будет не сегодня и даже, наверное, не завтра. Кладу на стол коробку с новым телефоном. Ребенок недоуменно переводит взгляд с экрана на коробку, потом на меня. Я уже сую ему пакет: — Куртки примерь. Недоумение растет. — Если размер не подойдет, можно поменять. Ну же, скажи хоть что-нибудь. Встает, послушно надевает первую куртку. Движения всё ещё немного скованы, и с этим ничего не поделаешь, остается только надеяться, что время излечит хотя бы его ребра. — Нормально? — Вроде. Примеряет вторую, потом достает из пакета рюкзак. Ничего не говорит, но этот его взгляд… Как у Сережки, когда я отдал ему водолазку. Недоверчивый взгляд человека, который уже смирился и не надеялся на спасение. — Спасибо. Но с телефоном-то что не так? Почему рюкзаку он обрадовался, а коробка с телефоном так и лежит на столе? Вот я балда. У него в телефоне вся жизнь, а я сую ему новый, будто предлагаю начать с чистого листа… Разумеется, мысль о синхронизации ему в голову не приходит. Он смирился с этой очередной потерей, как смирился и со всем остальным. — Где твой телефон? Пожимает плечами. — Принеси. Уходит, возвращается с телефоном. Мы вместе гуглим, колупаемся в настройках, наконец находим нужные функции. — Кажется, получилось, — говорю я. — Всё на месте? Ребенок берет новый телефон, пару раз касается пальцем экрана, кивает: — Всё. — Что будем делать с геолокацией? — А что с ней? С ней всё. Из-за нее всё. Если бы я не совал свой любопытный нос куда не надо, если бы просто поехал домой, никакого морга не было бы. Пока они там разобрались бы, пока разблокировали бы телефон… Я бы приехал домой и сам открыл ребенку дверь, ничего бы не было. Может быть, это всё — заслуженное наказание за мою настойчивость и недоверчивость. В конце концов, надо было сразу отключить слежку, когда выяснилось, что ребенок опаздывал из-за Ники. — Ничего. Выходит, что толку от нее нет… От ограблений и аварий она явно не защищает. Можно и отключить. — Но зато вы будете знать, где искать тело, — говорит ребенок. И это — тоже часть моего наказания. Он думает, что мне важно контролировать ситуацию и знать, где он. А живой или мертвый — дело десятое. — Оно было даже не твое, — возражаю я. — Ну, извините, — сердито говорит ребенок. Не может быть, чтобы он действительно думал… Не может быть. Да почему не может? Еще как может. Я же так усердно показывал ему, как он мешает… Ну и что, что это было давно. Ну и что, что я давно поумнел. Ребенок считает, что я ему не рад, и мне с этим жить. Пока я размышляю над ответом, ребенок вдруг меняет тон и решительно заявляет: — Пусть будет. Не отключайте.