Тайна профессора Хайне

      — Тебя еще и в наручники заковали, — с болью в голосе заметил Виктор, касаясь грубого металла, так странно смотревшегося на бледных запястьях Хайне. Он страшно злился и собирался в ближайшее время высказать страже все, что о ней думает.        — Конечно, они же считают, что я покушался на твою жизнь, — тихо ответил Виттгенштайн. Теперь, почти успокоившись, он никак не хотел отпускать Виктора, словно тот мог в любой момент взять и растаять. Все глупые и страшные картинки отступали, словно растопленные теплом родного тела рядом. Будто и не было этих бесконечных недель ожидания, казавшихся ему месяцами, годами, или даже целыми столетьями.       — Я сделаю все, чтобы тебя оправдали. Все эти идиоты… Они будут вынуждены признать тебя невиновным, — Виктор мимоходом погладил Хайне по щеке, однако, замечая, как взгляд встревоженных янтарных глаз становится привычно-спокойным. Эмоциональная вспышка отступила, Виттгенштайн снова стал собой: несколько грубым и бесстрастным.        — Я плохо помню, что было после твоего ранения. Но знаю точно: если бы ты не остановил меня, я бы убил того человека. Он того заслужил.        Тогда Виктор замечает и запекшиеся ранки на кулаках друга. Раз, два, три, четыре на правой руке, на костяшке мизинца только ссадина. На левой на всех пяти костяшках. Он знает, какая жуткая сила таится в маленьком теле этого рыжего мальчишки. Но ни капельки не боится.        — Но не убил же. Хайне не хочется больше ничего говорить, достаточно только чувствовать, как размеренно бьется под ухом сердце самого дорогого ему человека.       — Я так испугался… Думал, что ты погиб… Больше не смей меня защищать, если это угрожает твоей жизни, идиот. Я уж как-нибудь выпутаюсь. А от тебя, если ты забыл, зависит судьба всего нашего Королевства, — с неожиданной злостью пробормотал Виттгенштайн.        На губах принца расцвела лукавая, но немного горькая улыбка. Какие глупости говорит его друг, право слово.        — Думаешь, я простил бы себе, если бы покалечили тебя? Хайне бессильно шикнул, а принц рассмеялся, коротко поцеловав его в лоб.        — В конце-концов, все уже позади. Хайне почувствовал, как его подбородок мягко подцепили, а лицо приподняли чуть наверх.        — Нет, — мальчишка остановил порыв Виктора.        — Сам должен понимать, что раз ты принц, то не имеешь права заводить отношения с… М-м-м. С кем попало. Стража смотрит. Не хочу подставить тебя еще раз, — уже тише закончил.       — Жестоко, — почти обиженно сказал Виктор.       — Но справедливо… И дураку понятно, что тебя оклеветали. Надо разобраться с этим. Потерпи еще немного, у стражи не останется иного выбора, кроме как отпустить тебя. Виттгенштайн тряхнул головой, поджав губы от волнения.       — Мне все равно, кем там будут меня считать, но гнить здесь до скончания веков — не выход. Меня еще дети ждут. ***       Хайне освободили той же ночью, вернув ему одежду, часы и купленную Виктором куклу. Принц предлагал ему сначала вымыться, переодеться в чистое и поесть, но тот слишком боялся за беспризорников, поэтому решил сначала проверить их. Скомкано попрощавшись, Хайне побежал к детям. Как и ожидалось, ребята были в порядке, они и раньше могли остаться одни на несколько недель, когда Гарри уходила «зарабатывать». Откуда она брала деньги, никто не знал, но она уходила всегда поздно вечером, возвращалась чуть ли не через неделю в подавленном расположении духа, но зато с провизией, одеждой или неплохими деньгами.       А Виттгенштайн… Даже и не собирался возвращаться во дворец к Виктору. Тех бесконечных дней ожидания хватило ему, чтобы понять: для блага самого же Виктора Хайне не следует быть рядом с ним. Он — без пяти минут король Граннцрайха. Данное обстоятельство напрочь лишает Виктора возможности распоряжаться своей жизнью, как ему вздумается. Даже гулять в одиночку ему не следует. Он будет подвергать себя слишком большой опасности, если и дальше будет ошиваться в таких злачных местах, где обычно проводит время Хайне.       Но как же, черт подери, мучительно было думать о расставании! Хайне был уверен, что еще в темнице смирился со своим решением оставить Виктора. Вот только, кажется, сердце его так не считает. Хайне хмурится и слегка встряхивает головой, словно бы это поможет ему не думать.       — Братик Хайне, почему ты такой грустный? — маленькая голубоглазая Элизабет потянула Виттгенштайна за край футболки, разорвав поток его невеселых мыслей.       — Эли, я же совсем забыл… — пробормотал Хайне и зашарил руками в карманах штанов.       — Вот. Он вручил малышке куклу, улыбаясь краешками губ. Ее искренняя, светлая радость как рукой сняла все его расстройство.       — Это — Марта, — решительно заявила девочка, прижимая игрушку к себе. — Марта красивая… Ты, наверное, раньше была принцессой? — Эли обращалась к кукле.       — О да, она была принцессой, заточенной в высокой башне, — поддержал игру Хайне, напустив на себя загадочный вид. — Я пытался ее спасти, но злой дракон, охранявший башню, был слишком силен… И тогда появился принц, зарубил мечом страшное чудище и спас Марту.       — Принц, наверное, очень сильный… — мечтательно протянула Эли.       — Конечно, солнышко. А зовут его Викто… — Хайне осекся и сжал зубы. Надо с этим заканчивать.       Элизабет заулыбалась и помчалась к другим детям показывать подарок. Хайне подумал, что Катерина, девочка на год ее старше, станет ужасно завидовать Эли. Как бы эти проказницы не поссорились.       За раненым Виктором родители усилили надзор настолько, что тот выходил на улицу только в сопровождении слуг и не дальше дворцового сада. Принц ждал Хайне несколько дней, а потом понял: он не придет. Это ранило похуже той идиотской пули, рана от которой исправно ныла под бинтами при вдохе. Сам Виктор прийти к Хайне не мог, а, значит, оставался обреченным на одиночество до полного своего выздоровления. Он не винил Виттгенштайна, ни капли. Знал, что у того на плечах ответственность за детей. Просто не понимал: неужели он, Виктор, так ему противен? Неужели принц ошибся, раскрыв свои ненормальные чувства к нему? Или это из-за того, что Виктор слукавил, не сказав, что на самом деле наследный принц королевства Граннцрайх?       Он тяжело вздохнул и потер пальцами переносицу; прохладная ткань перчатки приятно холодила разгоряченную кожу. Что же… Хайне — не его собственность, не вещь, имеет право быть, где захочет. Виктор усмехнулся собственным рассуждениям: кого он обманывает? Больше всего на свете ему сейчас хочется сгрести Витгенштайна в объятия и уже никогда не отпускать, сбежать из дворца, наплевав на все и всех. От этого становится еще смешнее и горше, ведь он знает, что никогда этого не сделает. Разве ты имеешь право на такие вещи, как личное счастье, когда от тебя зависят судьбы миллиона людей?

***

      — Держи его! Да-да, вон того рыжего, он стащил у меня кошелек! — грузный, похожий на борова, мужчина угрожающе размахивал кулаком, преследуя какого-то оборванца.       Хайне улепетывал со всех ног, чудом не сбивая никого из прохожих, встречавшихся ему на пути. Он снова это сделал: отправился «на дело» при свете дня, а не в сумерках, как учил своих подопечных. В последнее время он только так и поступал, наплевав на свои же принципы. Кровь стучала у него в ушах от быстрого бега, ветер свистел в ушах. В такие минуты Хайне думал, что нет ничего приятнее погони, когда ты заведомо знаешь, что выйдешь из нее победителем. А еще адреналин чудесно вытесняет из головы разные идиотские мысли и чувства.       Виттгенштайн вдруг сделал отчаянный рывок в сторону, скользнул в узкую щель переулка между домами, а его незадачливый преследователь пронесся мимо, даже не заметив, что потерял свою цель. Пальцы сжали набитый кошелек, по губам скользнула едва заметная улыбка. Хайне был доволен собой. Наскоро пересчитав деньги, он переложил их в небольшой тканый мешочек, который всегда носил с собой, а улику поспешил закинуть подальше за кованную ограду какого-то здания.       День сегодня был ветреный, пасмурный. Хайне шел к заброшенному подвалу, где они жили с детьми, плутая меж дворов и зябко пряча пальцы в длинноватые рукава. И вдруг замер, прислушиваясь к разговору двух женщин, лица которых он мог различить в окне второго этажа близлежащего дома. «Маргарет, дорогая, знаешь, что творится! Мне вот по секрету муж рассказал… Сама знаешь, он на службе у самого короля». «Что-то неладное?» — сплетница понизила голос, после чего Хайне почти перестал что-либо слышать, до него долетали только отдельные слова.       Что-то про дворец… Короля? Нет, кажется. Королеву… Или принца? Последнее предположение особенно его взволновало. И ничего удивительного. Да что же эти курицы замолкли?! Спустя несколько мгновений разговор возобновился. «Правда, это он узнал совершенно случайно, сболтнула одна горничная». «Энн, но если так, то королевство может остаться без наследника на престол! Король стар, совсем скоро отойдет от дел. Неужели быть перевороту…» У Хайне похолодело в груди. «Принц настолько плох?» «Всю неделю пролежал в лихорадке. Кажется, это из-за какой-то травмы, которую он получил ранее».       Дальше Виттгенштайн не слушал, незачем было. Суть он понял. А именно: что ему немедленно нужно увидеть Виктора, и либо опровергнуть для самого себя глупые слухи, или… Он не знал, отчего принял решение так скоропалительно, это было совсем на него не похоже. Просто не мог поступить иначе.       С трудом дождавшись ночи, Хайне побрел исполнять свою задумку. Как ему удалось пробраться во дворец незамеченным, для него самого до сих пор оставалось загадкой. В ту ночь в голове билась одна единственная мысль, перекрывавшая доступ всем остальным мыслям, не слышно было и голоса рассудка, убеждавшего, что ничего у него не выйдет.       Однако, вышло. Дождавшись смены караула, он выбрал наиболее удачный момент и проскользнул внутрь дворца через вход для прислуги. Чиркнул спичкой, зажег припасенную заранее свечу. Было почти ничего не видно, но Хайне различал золотистые блики богатого убранства дворца: даже та его часть, где жили слуги, впечатляла. Но не до этого сейчас было. Молясь про себя, чтобы не встретить никого на пути, Хайне шел по высокой лестнице. Он знал, что спальня Виктора находится на втором этаже.       «Время сейчас позднее, все спят», — успокаивал себя Виттгенштайн, сетуя на гулко стучащее от волнения сердце.       Только как найти среди множества закрытых дверей комнату Виктора — это очень, очень хороший вопрос… Хайне прикинул в уме, в какой части дворца она должна быть, если сравнивать с видом дворца снаружи. Выходило, что в восточной, в то время как вход для прислуги был в западной. Значит, ему следует идти дальше по этому нескончаемому коридору. Собственные шаги казались ужасно громкими, скрип паркета вгонял в тихий ужас. От мысли, какой переполох поднимется, если его обнаружат, к горлу подкатывала тошнота.       Но Виктор, Виктор… Он был важнее. Хайне просто обязан был его увидеть и… Нет-нет-нет. Никаких посторонних размышлений, только осторожность. Ему нельзя терять голову, только не сейчас.       Коридор кончился, и теперь взгляду Хайне открылся широкий холл, а также пять абсолютно одинаковых дверей довольно далеко друг от друга. Их медные витые ручки слабо блестели в свете пламени свечи в руках Виттгенштайна. Хайне выдохнул сквозь зубы, вытер пот со лба. Если мыслить логически, ему нужна та, крайняя. Что же, была не была.       Виттгенштайн взялся за ручку и потянул вниз, дверь на удивление бесшумно отворилась, и он осторожно заглянул внутрь. Спящий Виктор лежал на своей постели живой и невредимый.       Хайне с замиранием сердца подошел ближе, посветил, и тогда увидел, что сплетни не совсем лгали. На щеках юноши горел нездоровый румянец, светлая челка взмокла от пота и прилипла ко лбу, а дышал Виктор часто и тяжело, как человек, у которого высокая температура. Хайне боязливо коснулся лица друга, у него был жар.       Рядом с кроватью Виктора на стуле сидела служанка; она глубоко спала. Ее, верно, приставили ухаживать за принцем ночью. Виттгенштайн недовольно фыркнул — какое «добросовестное» исполнение своих обязанностей. Оглядевшись, он заметил то, что ему было нужно, а именно, небольшую емкость с водой и стопку сложенных платков. Хайне увидел один такой платок на подушке Виктора, судя по всему, во сне он повернул голову и сбросил со лба компресс. Принц выглядел нехорошо, но на умирающего был не похож. «Глупые сплетницы просто переиначили события на свой лад», — с облегчением подумал Виттгенштайн.       С каким-то невероятным трепетом Хайне намочил в прохладной воде ткань, чуть отжал, после отвел волнистую прядь и осторожно положил холодный компресс Виктору на лоб. В груди защемило — юноша казался таким беззащитным и уязвимым сейчас. Не осталось и следа привычной стати, спокойной уверенности, которая всегда читалась на лице его друга. Впервые за все время их знакомства Хайне пришло в голову, какой тяжкий груз давит на плечи Виктора, какая невероятная ответственность, и как ему, должно быть, трудно с этим жить. Виттгенштайн поддался порыву и провел пальцами по горячей щеке юноши, потом еще и еще раз. Боже мой, как же сильно он его… Что… Любит?       Вдруг Виктор пошевелился, что-то пробормотав. Нахмурился, а затем его лицо исказилось в болезненной гримасе, словно его кто ударил.       — Не стреляйте в него… Нет, пожалуйста… Хайне застыл, его рука слабо дернулась.       — Хайне, милый Хайне, пожалуйста, нет! — отчетливо вскрикнул принц, а Виттгенштайна передернуло от того, с какой обреченной интонацией тот произнес его имя. Он ведь сам кричал совсем точно также, когда Виктор упал навзничь, схватившись за окровавленную грудь. Мгновение спустя принц приоткрывает слезящиеся глаза. Узнает склонившегося над ним друга, но вместо радости Хайне читает на его лице боль и какой-то первобытный ужас.       — Господи, Хайне… — запекшимися губами бормочет Виктор и закрывает глаза дрожащей рукою. Виттгенштайн молчит. Хайне не знает, что сказать, ведь он никогда не видел слез принца.       — Ты снова здесь… Во сне, наяву, я не мог так больше… — принц отнимает руку от лица, по его щекам стекает несколько прозрачных капель, но лицо его совсем, совсем спокойное. Только губы немного дрожат.       — Зачем ты приходишь каждую ночь? — блекло продолжает Виктор, а затем мертвой хваткой вцепляется в плечи Хайне, лихорадочно шепча ему в лицо: — Ты же мертв, тебя застрелили, я не успел! Прости, прости меня, Хайне, пожалуйста… Прости… Голос Виктора прерывается и он замолкает, сглатывая слезы.       — Я так старался успеть… Ты же знаешь. Милый мой Хайне…       Виттгенштайн стоит в полном оцепенении, слушает сбивчивую речь принца. Виктор бредит, просто бредит из-за жара, но его слова отдаются в грудной клетке тупой болью. Дьявол, даже сейчас, во власти кошмара, он винит себя, хотя ничего не случилось! И как Хайне мог его оставить, решить, что одному ему будет безопаснее!       Хайне не в силах больше смотреть, как мучается его больше-чем-друг, а потому любовно обхватывает маленькими ладонями такое родное лицо, склоняется еще ниже, и шепчет:       — Да, это я, Виктор. Я жив, ведь ты меня спас. Ты успел, слышишь меня? А все остальное — лишь дурной сон. Виттгенштайн медленно поглаживает щеки принца, глядя прямо в его испуганные хрустально-голубые глаза.       — Понимаешь? Тебе надо проснуться. Он очень осторожно хлопает его по лицу, чтобы привести в себя. Наконец с глаз Виктора спадает пелена, и он, поморгав, уже осмысленно бормочет:       — Хайне?.. Как ты?.. Дворец же охраняется…       — Ч-ш-ш… Молчи. Тебе снилось что-то очень жуткое и я решил тебя разбудить. А как я сюда пробрался — моя забота. Виктор счастливо улыбается, с трудом поднимает ослабевшие руки и притягивает Хайне за шею к себе, чтобы коснуться лбом его лба.       — Ты… Ты просто самоубийца.       — Не больше, чем ты, когда бросился под пули, спасая меня.