Тайна профессора Хайне

      Виктор в ответ на многочисленные вопросы Хайне о том, когда он успел свалиться с лихорадкой, рассказал, что вначале шел на поправку, а потом слишком рано решил потренироваться в фехтовании. Швы разошлись, рана открылась, и, по словам придворного врача, туда попала инфекция.       Хайне озабоченно нахмурился и дал Виктору легкий щелбан, а тот в ответ только слабо улыбнулся.       Виктор ни за что не признается, что ушел тренироваться с деревянным клинком только из-за того, что мысли о Хайне не давали ему покоя, а боль, возникающая при резких движениях, выбивала из головы всю любовную дурь.       А Хайне, в свою очередь, никогда не скажет, что чувствовал то же самое. ***       Виктору стало лучше через несколько дней. Все это время Хайне уже отлаженным путем проникал во дворец по ночам, наблюдал за спящим Виктором или будил его, когда ему снилось что-то плохое. Правда, пару раз он едва не попался, но благодаря Виктору, который ему подыграл, Хайне так и не обнаружили.       Через неделю принц совсем поправился. Надзор за ним ослабили, и Виктор смог сбегать из дворца в город, как и раньше.       Только теперь все чаще и чаще между ними возникала какая-то неловкость: каждый думал, что выглядит, как влюбленный идиот и спешил умолкнуть, если в разговоре сбалтывал лишнего, слишком личного, но если Виктор реагировал на это веселым смехом, то Хайне, как правило, расстраивался.       Он уже не мог перестать думать об огромной пропасти, разделяющей его и Виктора социальное положение. Принц, чтоб его, принц... Какое он, Хайне, вообще имеет право хотя бы касаться его? Они никогда не говорили о своем сословном различии, даже не заикались. И Виттгенштайн мучился молча.       Сейчас оба юноши сидели на траве, любуясь на небо, вечерело, солнце клонилось к закату, а воздух становился все холоднее. Они выбрались на окраину города, чтобы никто не смог их засечь вместе.       — Осень вступает в свои права, - задумчиво бросил Виктор, - Скоро листьев совсем не останется.       — Ноябрь, - пожал плечами Хайне, замерзше передернувшись. Виктор понимающе хмыкнул.       — Иди сюда. Хайне удивленно поморгал, а принц, развеселившись с его непонятливости, подсел к нему поближе и прижался к его спине.       — Так теплее? - заботливо уточнил. Хайне прикрыл глаза и совершенно инстинктивно взял Виктора за руки и сцепил их у себя на груди, так, чтобы они обхватывали его плечи.       — Вот так - то, что надо.       Виктор, честно, боялся и пошевелиться. Такие моменты в жизни - хрупкие, как крылья бабочки. Скажешь сейчас хоть слово, двинешься не так, и расстает, растворится в небытие сладкая до боли нежность, охватывающая все его существо. Он не смог сдержаться и коснулся губами рыжего затылка Хайне.       Тот обернулся, встретил его лучистый взгляд и совсем легко покраснел.       Не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Виктор провел рукою по линии челюсти друга, большим пальцем погладил его по скуле, машинально пересчитывая бледные веснушки на его щеках.       — И сколько на этот раз? - кривит губы в доброй усмешке Хайне. Он знает, чем страдает Виктор, когда так сосредоточенно глядит на его щеки.       — То ли восемнадцать, то ли двадцать. Кое-где разглядеть нормально не могу, - отвечает принц и тут же без всякого предупреждения крепко целует в губы, словно ставит свое личное клеймо.       От былого ощущения холода не остается и следа. Хайне страшно жарко. Он отвечает с тем же жаром, хватаясь ладонями за отвороты рубашки Виктора.       Они возвращаются обратно в город неспешно и неохотно. Обоим ужасно не хочется покидать друг друга. Виктор решился проводить друга до его импровизированного жилища - подвала, куда Хайне вместе с детьми перебрался из канализации на предстоящую зиму. Но что это, во имя всего святого?       В закутке, который вел к тому самому подвалу, толпились дети. Их в общей сложности было около дюжины человек, все грязные и неопрятные, чем-то напоминавшие выводок брошеных котят. Младшие прятались за тех, кто был чуть старше, а двое малышей тихо ревели, размазывая кулачками слезы по пыльным лицам.       Хайне изменился в лице и почти бегом поспешил к детям, оставив Виктора позади.       — Том, что случилось? - стараясь не показывать своего волнения, обратился он к мальчишке, которого всегда оставлял за старшего в свое отсутствие.       — Местные мусора случились, - грубо ответила стоявшая рядом с ним Бет, бойкая девчонка и лучшая подруга Тома.       Хайне метнул в нее осуждающий взгляд и она, сдавшись, смущенно опустила голову. Дети слушались его безропотно - так он их приучил.       — Бет правду сказала, - с той же подчеркнуто-грубой интонацией подтвердил Том, пнув камешек под ногой носком дырявого ботинка.       — Явились полицейские, сказали, что если мы сейчас же не свалим и из подвала, то поколотят. А если увидят нас там снова... Тоже.       — Хайне, так же нельзя, нам что, взять и исчезнуть? - перебила Бет друга, и Виттгенштайн скорее почувствовал, чем увидел, что она еле держится, чтобы не расплакаться. Тяжело быть старшим и всё понимать. Никому они оказались не нужны, эти оставленые на произвол судьбы дети, ни своим родителям, ни властям города, ни кому-либо еще. Хайне ответил что-то обнадеживающее, погладил Бет по спутанным соломенным волосам, а та насупилась и умолкла.       Виктор слышал все до единого слова. Он мог только наблюдать, как у Хайне всего нескольким фразами удается успокоить отчаявшихся ребят, как он скоро раздает поручения вынести весь провиант и остальное нехитрое имущество в виде нескольких теплых одеял и как вся обездоленная толпа направляется известным путем к канализации. Уверенность и спокойствие Хайне передавались и детям, поэтому до новой волны беспорядка дело не дошло. Была у него такая черта: он никогда не волновался, даже если вокруг него все мечутся в панике.       Виктор, как и все остальные, нес какую-то поклажу, идя вровень с шагом Виттгенштайна.       — Скажи мне, Виктор, как же это так получается, что в нашем "процветающем" королевстве не нашлось места для каких-то семнадцати подкидышей? - совсем бесстрастно, даже без злости, спросил скорее самого себя, чем принца, Хайне.       — Кому они мешали, эти дети? - его голос стал тише, но уже острее, злее, и он почти шепотом прибавил несколько крепких ругательств, так, чтобы дети его не слышали. Немецкие матерные конструкции были лучшим, что он нашел для себя, чтобы описать сложившуюся ситуацию       Виктор не отвечал, он думал.       Хайне его молчание злило. Почему он не оправдывается, почему не пытается найти какое-то исчерпывающее объяснение, это же его, черт подери, его отец правит королевством!       — Когда лето, в канализации еще ничего, а вот зимой... В прошлом году умерло шестеро. Четверо девочек и двое мальчиков. Если у кого-то поднимается температура, то все, - снова начал говорить Хайне тем же ровным, ничего не выражающим голосом. Потом снова замолк, будто споткнувшись.       Виктор остановился, сжал кулаки до побеления костяшек пальцев. Виттгенштайн остановился тоже. Дети, шедшие следом, замерли, повторяя за Хайне.       — Говори дальше, Хайне. Про детей, - через силу попросил Виктор. Он должен все это узнать.       — Зимой еду достать гораздо тяжелее. Бедняки и сами голодают, а те, у кого есть деньги, предпочитают отсиживаться в своих теплых домах. Те дети, что послабее физически, не переживают зиму. Это становится для них, как бы сказать... Испытанием на прочность.       Виктора нельзя было обмануть спокойным голосом и холодным взглядом, слишком хорошо он узнал Хайне за этот неполный год.       Принц резко поднимает подбородок, так что светлые локоны беспорядочно рассыпаются по плечам. Он бледен, ошеломлен и просто вне себя от праведного гнева.       — Когда я стану Королем, Хайне, я этого не допущу. Слышишь меня, сироты не будут страдать! У меня будет власть, я смогу изменить Граннцрайх к лучшему!Это мое тебе обещание, Хайне. Черт подери, грош мне цена, если я его не исполню...       В голосе Виктора звучат незнакомые ранее Хайне нотки. Помимо юношеского запала и наивной злости там есть что-то такое, чему нельзя не поверить и не подчиниться. Перед этим человеком склонят головы многие сильнейшие мира сего, думает Хайне. За благородство и честность он будет любим народом, его имя войдет в историю Граннцрайха как имя правителя, прославшившего свою державу.       — Я... Я верю тебе, Виктор. Становись Королем поскорее, ладно? - губы Виттгенштайна трогает слабая улыбка.