Тайна профессора Хайне

      Вести о войне не приходили внезапно. Вначале это были лишь слухи, в которые никто не верил. Потом слухов стало больше, они становились подробнее и конкретнее. На самом деле, предпосылки к ней уходили в недавнее прошлое. Отец Виктора в свое время прекратил торговые отношения с королевством Лихдаттен в связи с все усиливавшейся контрабандой оружия. Иностранное государство потеряло своего главного поставщика товаров легкой промышленности, а также одного из основных потребителей вина и масла.       Дальше был еще какой-то конфликт, в последствиях которого Хайне до конца не разобрался. Однако ясно было одно, король королевства Лихдаттен Кристиан Второй дожидался удобного момента, чтобы напасть на Граннцрайх и продиктовать свои условия ведения торговли. И он дождался: на престол взошел юный король Виктор.       Так как Хайне периодически бывал во дворце и хорошо умел находить общий язык со слугами, которые также хорошо умели подслушивать, он знал о надвигающейся войне и все ждал, пока Виктор скажет ему что-нибудь определенное. Виктор отказался обсуждать с ним государственные дела, а Хайне, вздохнув, перестал его спрашивать.        Граннцрайх по форме правления был дуалистической монархией. Как-то Виктор объяснил Хайне, что это такое: законодательная власть находилась в руках парламента, но король также имел реальные властные полномочия, он утверждал состав парламента, мог наложить вето* на любой закон, принятый парламентом, а также мог вообще его распустить и собрать новый. Таким образом, король обладал исполнительной властью, все государственные органы подчинялись ему напрямую и должны были исполнять любую его волю.       Интересной особенностью формы правления королевства Граннцрайх было то, что в случае военных действий главнокомандующим армии становился никто иной, как король. Хайне с ужасом понимал: если Граннцрайх окажется втянутым в войну, Виктор поведет своих солдат за собой. И все равно, что он — девятнадцатилетний мальчишка с синдромом гиперответственности. Он король, и обязан защищать свою страну.       И потому, когда однажды Виктор пришел к нему с очень «радостным» лицом, Хайне заранее знал, что он ему сейчас скажет.       — Разведчики с границы передали, что к ним сегодня прислали лихдаттенского посла.       — И с чем он явился? — о, Виттгенштайн знал, но все равно спрашивал.       — Принес ультиматум с объявлением войны, — Виктор обнял себя руками, словно ему было холодно.       Хайне молчал. Он подумал, что должен как-то поддержать Виктора, но… Разве ему помогут какие-либо слова?       — Через три дня я поведу армию на северо-восток, к нашим границам с королевством Эрл. Оно ограждает нас от врагов. Лихдаттену в ближайшее время придется либо взять Эрл, а потом двинуться на нас, либо договориться с ними и вступить в военный союз. Я думаю, что второе вернее первого. Надо не допустить этого и добраться до короля Эрл раньше.       — Я же смогу пойти с тобой? То есть, с другими солдатами. Я умею обращаться с оружием, Виктор.       Виктор поджимает губы, трет переносицу и смотрит на Хайне умоляюще:       — Ради всего святого… Хайне, я так редко тебя о чем-либо просил… Пожалуйста, не надо. Я не хочу этого.       Виттгенштайн вспыхивает мгновенно. Он давно уже не чувствовал такой всепоглощающей ярости, от которой путаются все мысли. Сердце стучит, как бешеное, словно хочет пробиться наружу сквозь клетку ребер. Хайне думал, что ему несвойственны такие вспышки: что ж, он ошибался, видимо, просто повода не было.       Он вскакивает с места, чуть ли не кричит:       — Серьезно? Чтобы я оставил тебя? Ты уйдёшь защищать свою страну, а я должен остаться? Да как я вообще смогу спать по ночам…       Виктор перебил его:       — У меня нет выбора. А у тебя — есть. И еще у тебя есть дети. Они любят тебя, вот что с ними станет, если ты погибнешь?       Виктор понимал, что манипулировать беспризорниками ужасно некрасиво, но сейчас ему было все равно, какими аргументами оперировать. У него была одна цель: не дать Хайне сунуться воевать. Наверное, будь он ему просто другом, Виктор бы понял и принял его желание. Подумал бы о том, что каждый мужчина захочет защитить свое королевство от врагов. Что только трус станет отсиживаться в тепле и покое, пока другие воюют во благо Родины. Однако все эти аргументы для короля не имели веса. Чувство, не знающее логики, заставляло его уговаривать Хайне остаться.       — Ничего с ними не станет. У них есть учителя и дом, — возразил Хайне.       Повисла давящая тишина. Стало отчетливо слышно, как тикают часы на стене комнаты Хайне.       — Нет-нет-нет. Я хочу быть рядом, я хочу знать, что с тобой! У меня поедет крыша, отвечаю, я просто с ума пойду, Виктор, черт тебя раздери, ты не понимаешь, чего просишь! Ты вообще хоть что-либо понимаешь?!       Виктор, не в силах больше слушать, закрывает ему рот рукой.       Хайне каменеет на месте. Он вдруг понимает, что не может пошевелиться. Нет больше слов, нет сил сопротивляться, есть только рука на его лице, твердая, сухая, родная. Виттгенштайн сдается, совершенно неосознанно​ подчиняясь.       — Пожалуйста, Хайне, не надо, — снова просит Виктор, но тон его постепенно меняется, словно покрывается изморозью. — Мне же не придется применять силу? Я мог бы. Я могу приказать страже держать тебя под замком, пока моя армия не будет слишком далеко.       В его красных усталых глазах столько всего, и боль, и усталость, и сомнение. Под нижними веками — глубокие тени, видно, что в последние дни он очень плохо спал. Король смотрит своему возлюбленному в лицо, спокойно и горько, Хайне отвечает острым взглядом, полным отчаяния. Пусть он замолчал, не смог противиться животной доминанте Виктора, его янтарные глаза горят самым настоящим пламенем.       «Позволь мне быть рядом,» — вот о чем без слов умоляет Хайне.       Виктор не может улыбнуться, чтобы разрядить обстановку, как ни старается. Он пытается поднять уголки рта, но они дрожат, губы кривятся. Какая уж тут улыбка. Он раньше чувствует, чем видит, как о его руку разбиваются две крупные слезинки. Как жутко же это выглядит со стороны: Хайне не хмурит брови, не сводит их страдальчески к переносице, не морщит нос, не всхлипывает, а просто стоит молча, и плачет у него на глазах.       Король как ошпаренный отдергивает от его лица руку. Сердце начинает стучать где-то в горле. Липкий ужас окутывает Виктора, тошнотворный, густой.       «Ты заставил его плакать, — шепчет какая-то дрянная часть него. «Это все из-за тебя. Ты имеешь над ним власть и пользуешься ею. Это так низко. Так отвратительно — хуже смерти».       — Если вам так будет угодно, Ваше Величество, — ровно говорит Хайне, отвешивая поясной поклон. — Я останусь.       Но секунду спустя он зло скалится и припечатывает Виктора к стене.       — Такой ответ ты хочешь услышать?       Не дав партнеру опомниться, Хайне глубоко его целует, отчаянно, сжимает в пальцах его волосы на затылке, вынуждая опустить голову ниже, на свой уровень.       — Мой дорогой король, — голос Виттгенштайна сочится ядом, — Иногда ты кажешься мне наивнее ребенка… Ты видел хоть одну насильственную смерть? Ты хоть представляешь, что тебя ждет там, где каждый день кому-то наружу выпускают кишки?       Хайне специально не дает Виктору шанса сказать что-либо в ответ. Он снова целует его, больно кусается и царапает его спину — срывает накопившуюся за их диалог злость. Они оба чувствуют металлический привкус крови.       — Ты пытаешься защитить меня… Так ты думаешь. Гребаный эгоист. Ты защищаешь себя, Виктор, потому что боишься того, что станет с тобой, если я погибну.       Виктор слабо оттолкнул Виттгенштайна, а сам сполз по стенке. Сил стоять больше не было.       — И что… Во имя Господа Бога… Что ты предлагаешь мне делать? — голос Виктора, дрожал как перенатянутая струна. — Ты хочешь, чтобы я всю оставшуюся жизнь винил себя за то, что пошел защищать страну, но не смог защитить самого родного мне человека?       — Ничего, — коротко усмехнулся Хайне. — Ничего такого, что бы помешало мне поступать, как я считаю нужным.       Виктор так и сидел, закрыв лицо дрожащими руками. Виттгенштайн сел рядышком. Обнял Виктора, словно заключая его в теплый, безопасный кокон: удивительно, но сжавшись в комок, его партнер кажется совсем компактным.       — Все равно ты окажешься прав, — прошептал Хайне, целуя золотистые локоны своего короля. — Все равно я сделаю так… Как ты скажешь. Только по своей собственной воле. Понимаешь, в чем разница.       Виктор заставил себя оторвать руки от лица и посмотреть на него. Хайне увидел, что у него совершенно сухие глаза.       — Понимаю. Ты — засранец. Придушить хочется.       — Не пристало вам марать ваши уста о столь низменные ругательства, — хихикнул, скорее от нервов, Хайне       — Прости меня, Хайне. Я не имею права…       — И ты прости меня, — выдохнул Виттгенштайн. — Я был зол. Наговорил лишнего. И за это прости… — он с виноватым видом коснулся кровоточащей ранки на губе партнера. — Больно?       Виктор помотал головой.       — Нет. Как раз совсем не больно.       Хайне нежно поцеловал его, в который раз за день, слизывая кровавую пленку, покрывшую рот Виктора. Странным образом вкус металла успокаивает.       Наконец Виктор ответил. Он обхватил обеими ладонями щеки Хайне и не давал ему отстраниться от себя до тех пор, пока кожу губ не начало покалывать.       — Я очень хочу к тебе прикоснуться, — пробормотал Виктор. — Но сейчас… Черт, я чувствую себя так, словно у меня едет крыша. Я не спал сутки и…       Он не договорил, потому что дальше шло «и я боюсь сделать больно».       — Но ты уже прикасаешься, — Хайне наклонил голову.       Виктор хмыкнул, подцепил острый подбородок партнера, провел пальцем по его рту. Тот сделал попытку укусить, но Виктор успел среагировать раньше и неосознанно вжал руку под его челюсть сильнее, до саднящей боли. Это заставило Виттгенштайна узко ухмыльнуться:       — И что это? Попытка подчинить меня?       У Виктора в глазах застыла эмоция, которую Хайне идентифицировал как желание. Только это была не похоть. Что-то другое. Он взял руку Виктора за запястье и опустил со своего подбородка ниже.       — Почему попытка?       — Потому что ты делаешь это бездумно. Твои руки сами…       Он сделал паузу. Молодой король нахмурился, не понимая, что имеет ввиду его партнер.       — Делают это. Ты не замечал, Виктор?       Ладонь Виктора лежала на шее Хайне, указательный, средний и безымянный по одну сторону, а большой — по другую. Где-то там под кожей бился монотонно сосуд, алая кровь пульсировала и ударялась о его стенки с периодичностью девяносто семь ударов в минуту, Виктор посчитал. «Сонная артерия,» — вспомнил он общую медицину, которую он, как и прочие науки, изучал, — «Если надавить слишком сильно, человек может потерять сознание».       — Ну же, — мягко хмыкнул Хайне.       Виктор открыл было рот, чтобы спросить, о чем это он, но руки и правда действовали раньше, чем он успевал подумать. Он уже машинально гладил горло партнера, несильно надавливая на твердые полукольца трахеи. Хайне сглотнул, его острый кадык дернулся вверх и вниз. Виктор выпал из реальности на пару секунд. Вид обнаженной шеи Хайне вызывал у него желание… Желание… Дьявол, он что, правда этого хочет?       Король сбросил с глаз наваждение, в котором он душит Хайне до тех пор, пока его глаза не начинают закатываться. Там, в мыслях, Хайне хрипло умоляет его остановиться, прежде чем безвольно обмякнуть в руках Виктора.       — Ты сейчас шутишь? — спросил Виктор, не убирая, впрочем, руку. У него складывалось жутковатое ощущение, что Хайне читает его мысли. Потому что это была правда — иногда ему очень хотелось применить силу. Может даже сделать больно. Немного. Эти желания не нравились ему и пугали, и обычно легкого волевого усилия хватало, чтобы прогнать их. Сейчас этого волевого усилия он сделать не мог. Наверное, просто не хотел.       — Нет, не шучу.       Рыжий положил поверх руки партнера свою руку и несколько нажал на нее, доверчиво подставляя горло.       — Разве в сердцах ты не обещаешь периодически меня придушить? — тихо смеется Хайне. — Ну давай. Я не против.       Здравый смысл подсказывает Виктору, что это неправильно, что он не должен так поступать. Это аморально. Он колеблется, но его руки сами льнут к шее партнера, словно притянутые магнитом.       — Виктор, — Хайне закрыл глаза и сказал это тише, чем шепотом. — Мой король. Не бойся.       Виктору от его голоса становится все равно на глас рассудка, на свои домыслы, на все. Он сосредотачивается на Хайне: на его лице, слабо наморщенных бровях, трепещущих рыжеватых ресницах, на его свистящих вдохах (он же не станет душить его настолько сильно, чтобы он не смог дышать), и прикосновениях маленьких рук к его, Виктора, запястьям.       Молодой король машинально считает ускоряющийся пульс партнера. Ловит всем своим существом ритм, и, когда амплитуда между ударами становится меньше четверти секунды, ослабляет давление на шею.       Хайне загнанно дышит через рот, все еще не убирая своих рук с предплечий Виктора.       — Все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Виктор. К нему как по щелчку возвращается здравый смысл. Лучше бы не возвращался, думает он, сполна ощутив весь замечательный спектр страха, вины и желания повторить.       Хайне кивнул и прижался к партнеру всем телом. Как никогда остро он нуждался в его прикосновениях. Он обвил его руками и уткнулся лбом ему в грудь.       — Проклятье, — сипло бормочет Хайне.       Он чувствует себя безмерно уязвимым, словно разом сняли с него всю защитную оболочку, а получившееся в результате выставили на обозрение всему миру. Хочется покрыть эту внутреннюю наготу, снова закрыться, защититься. Самому не выходит. Только Виктор возвращает ему ощущение безопасности.       — Хайне, какого черта сейчас было? — обескуражено спрашивает он, в то время как руки, снова совершенно бездумно, гладят спину, шею, затылок партнера. Виктор почти зол, но больше напуган. Ему страшно оттого, что он почувствовал, и оттого, что Виттгенштайн позволил себя душить.       — Я не знаю, — тот пожимает плечами. — Мне показалось, так правильно. Виктор беспорядочно целует его лицо, и самоанализ не дает никакого результата. Король тоже не знает, что это сейчас было. ​      — Не смей умирать, понял меня? — пробормотал Хайне Виктору в плечо, на котором он удобно устроился.       — Понял, — король улыбнулся самой теплой из своих улыбок, предназначенной только для Хайне. — Все будет хорошо. Верь мне.       Хайне промолчал. Он и так верил.