***
Шерри, с сердцем, бьющимся в унисон с шагами, мчалась по территории Хогвартса, ее ботинки скользили по влажной земле, оставляя за собой следы, размытые кровавым рассветом, который начинал свой тихий танец на горизонте. Ветер нес запах дождя, даря ей невероятную решимость, в то время как тени от деревьев играли на ее лице тяжелыми образами. Когда звуки взрывов прогремели вдалеке, за замком, они с Сириусом решили разделиться. И если Блэк отправился по ориентиру голоса с наушника, Поттер бежала через всю поляну за убегающими Пожирателями смерти. Вдалеке, неподалеку от Гремучей Ивы, она различила фигуры, плетущиеся сквозь туман. Один из них тянул за собой студента, они боролись на грани жизни и смерти, и Шерри чувствовала, что должна дойти до них, прежде чем станет слишком поздно. «Крик выводит её на тот самый задний двор — чистая, изумрудная трава, вдосталь напитанная влагой и невероятно хрустящая под ногами, невысокий холм окружённый деревьями, за которым находится лес. Вдали мелькает высокий силуэт и меньший, сравнительно маленький и… родной. Она бежит не останавливаясь, благодаря бешеным дурмгстрангским тренировкам, она вынослива в этом плане, бежит и чувствует как земля уходит из-под ног, как безумно тошнит и как можно скорее нужно помочь, спасти! Увесистый мужчина тянет Реббеку по земле, словно мясо, кусок мяса, с такой животностью и излучающей дикостью. Высокий, грубый, старый и грязный, как канализационная крыса, чёрные сальные пряди волос висели засохшей грязью с потом, прикрывая пустые глаза, морщинистую кожу в грязных пятнах». Дурмгстрангка почувствовала шипение магии. Она почувствовала на своих губах его острую текстуру, нектар демонов, скрывавшихся вокруг ее души, стягивающих оковы страданий вокруг ран ее человечности. От влаги в воздухе у нее зачесалась кожа. Ведьма почти почувствовала необходимость ударить кулаком по коленям, когда услышала крик юноши, хотя искра досады была недолгой, прежде чем она разложилась в склепе ее чувств. Скелеты ее пыла гремели, дробили кости, напоминая о бывшей шестнадцатилетней девочке, что погибла 16 ноября при таких же условиях. История циклична. Шерри заметила что-то, движущееся с другой стороны леса, они разбегались словно мыши. Но внезапно среди фигур она нашла пышную копну черных кудрявых волос. Ее губы сложились в нечто зловещее — безумную улыбку, которая казалась натянутой и неестественной. Она последовала за движением волшебников, когда они пытались быстрее покончить с мальчиком и сбежать. И все же, когда она проскользнула между двумя деревьями, достигая линии леса, в который те нырнули, палочка прижалось к ее боку. — Дернись, и я выпотрошу тебя прямо здесь, — пробормотала Лейстрендж, обжигая ее щеку горячим дыханием. Шерри проклинала себя за то, что не обращала внимания на окружающее, и смотрела, как девушка выскальзывает из тени, холодными и суровыми глазами. Ее темные волосы были убраны с лица, делая их более острыми, чем обычно, и она двигалась грациозно. Дурмгстрангка почувствовала, как что-то дернуло ее за волосы, и зашипела, когда появившийся Эйвери провел рукой по ее щеке, заставив ее встретить его дерзкую ухмылку. — С каждой битвой ты становишься все уродливей, Поттер, — его голос бесконечно раздражал ее, но длился недолго, когда их перебил очередной крик мальчика, которого сдерживал мужчина с перекошенным лицом и гадкой челюстью, что напоминала волчью. Беллатрикс Лестрейндж, подтверждая своё безумие, издала звук гадкого смеха, который разрывал воздух своей искаженной злобой. Острые зубы, блеснувшие при этом, создавали жуткое впечатление, словно звериная пасть, готовая разорвать дурмгстрангку. Этот смех носил в себе нечто более мрачное, чем просто безумие — он был отголоском её утраты рассудка, звуком, который напоминал о потерянном врозь разуме, что делало его ещё более ужасающим. Её смех был отражением её души, измученной множеством темных и мерзких мыслей. — Мы так и не встретились с тобой в особняке, Белла, а я скучала. Убей меня, чтобы отомстить за твоего дорогого, тупого Гранта, что провалился в глазах Волан-де-Морта, — Поттер зарычала, и на лице Лестрейндж снова появилась характерная ярость. Беллатрикс Лестрейндж долгое время стремилась к моменту встречи с Шерри. Её душа пылала жаждой мести за старую битву у Хогвартса еще осенью, превращая каждую мысль в одно только желание — наказать ту, кто покончил с их тёмными планами сегодня. Темный Лорд будет зол. Если он уже знает, что произошло в особняке Грант. Когда наконец наступил тот момент, когда она увидела поганого предателя крови, её сердце забилось быстрее, а глаза блеснули ненавистью, переполняя яростью и решимостью. Беллатрикс чувствовала, как каждая клетка её тела наполняется удовлетворением от возможности нанести столь заслуженный удар. Это был её момент сладкой мести, который она ждала столько времени, и она не собиралась упустить его. — Смерть была бы слишком добра к такому монстру, как ты. — Монстр, да, — промурлыкала брюнетка, когда Эйвери поставил ее на колени, его клинок перешел к ее шее сбоку. — Так вы все меня называете, как будто сами не работаете под приказами жалкого социопата и машины убийств. — На твоем месте я бы следила за своим языком, — Эйвери нахмурился, переглядываясь с Беллатрикс долгим взглядом. — Иначе мне придётся закончить то, что не закончила Корал. — Продемонстрируй, если хочешь, чтобы я остановилась, — насмехалась в ответ девушка, ощущая как размытые контуры лица Эйвери размываются под влиянием бурлящей в ней ярости. — Возможно, ты примешь это предложение, — продолжил Эйвери, когда Беллатриса с помощью магии продолжила удерживать Шерри на коленях, а сама двинулась к парню, что-то говоря змеиным шепотом. Брюнетка ощущала как влага леса пробирает её кости, словно мороз из загробного мира, что тянул её тело под землю. Она несколько секунд смотрит на кроны деревьев, что размазывали разводы рассвета на небе, быстро поглощаясь сыростью пасмурной Британии. Сердце билось на удивление спокойно, будто она совсем не знала, что Лестрейндж было поручено взять хотя-бы чуть-чуть магии, после того, как главный артефакт силы всех участников ритуала был уничтожен. Его взгляд упал на оборотня, когда он переглянулся с себе подобными. — Что ты собираешься с ним делать? — ее холодный и самоуверенный тон заставляет всех утихнуть, отсутствие инстинкта самосохранения напрягает Пожирателей. — Укусить, как сделал это с Ремусом Люпином? Попробуй и в тот-же момент превратишься в пепел, — ее голос переходит на тяжёлый шепот, а глаза вспыхивают в подтверждение собственных слов. Они могли заметить как заполненное золотом кольцо в деформированном глазу девушки неестественно стал ярче, будто солнце, что сожжет. Темные глаза Беллатрикс направились к ней во всем своём мраке, тонкие, яркие губы выгнулись в презрительном виде, а нос дрогнул от яростной брезгливости к дурмгстрангке. Шерри ухмыльнулась. Как будто это что-то с ней сделает. Она пережила годы различных травм, будто под скальпелем без анестезии. Ничто не могло причинить ей вреда, ничто не могло спугнуть ее — она была ходячим оружием и ничем более. И если пару дней назад Поттер боялась своей тёмной стороны, сейчас дурмгстрангка наслаждалась этим. События сделали из маленькой девочки идеального солдата; они взяли пустой сосуд и слепили механизмы из осколков, позаботившись о том, чтобы острые края служили броней. Беллатрикс Лестрейндж вступает в этот момент с маниакальной решимостью, определяя её хладнокровное лицо. Её глаза сверкают тёмным внутренним пламенем, полным жажды завершить то, что даже лучшие волшебники не могли завершить. Эта жажда пронизывает её, и её магия наполнена неумолимой целеустремлённостью. С другой стороны, перед Шерри Эйвери в волшебном лесу создаётся тревожная обстановка. Мини-шкатулка (до тошноты похожа на шкатулку мадам Лестрейндж), установленная на земле, излучает странную энергию, которая заставляет окружающую природу словно задержаться на мгновение. Шерри чувствует наступление того самого пугающего глухого чувства, её кожа покрывается мурашками, а сердце начинает биться быстрее. Она надеялась, что это закончиться в особняке. Умрет вместе с Эриком Грантом. Но это не так. Беллатрикс, сметая всё на своем пути, вгоняет в Шерри мощную иглу магии, словно заставляя её оказаться в плену своих собственных страхов и сомнений. Она чувствует, как тёмные тени нависают над ней, и даже собственная магия начинает дрожать, стремясь уйти в чертову шкатулку на земле. Она замечает как глаза мальчика в руках оборотня дрожат и наполняются слезами, но было предвещающее ощущение, что тот выживает удобный момент, чтобы сбежать. Пожалуйста, беги! Беги быстро, не останавливаясь! Не оборачивайся! Беги! Беги! Беги! — Я мечтала убить тебя, Поттер, сама знаешь. Но я не думала, что моё желание примет такой прекрасный облик, — прошептала девушка, наклонившись к её уровню и медленно подцепив черную прядь, что спадала на лоб дурмгстрангки. Беллатрикс внезапно раскрыла свои губы в широкой улыбке, при этом её глаза сверкали загадочным светом, смотря в то, что теперь было глазами дурмгстрангки. Женщина приблизилась к Шерри, и без всякого предупреждения облизала её щеку шершавым языком, вызвав у девушки мгновенное отвращение от этого отточенного жеста, что тяжестью тошноты упал в живот. Затем, с мерзкой горечью, она кратко прикоснулась губами к Шерри, оставив ту ошеломленной и испытывающей ужасный ступор. Губы Беллатрикс оставили отвратительный привкус, заставив Шерри почувствовать, что яд её пролез сквозь губы, скользнул по языку и обжег глотку, проникая в самую глубину её существа. Шерри резко отшатнулась, пытаясь изгнать это ощущение отталкивающего прикосновения, сплюнув яд губ Пожирательницы к её же ногам. — Теперь сделай то, что я тебе сказала, Эйвери. Эйвери открыл шкатулку шепотом произнесенного заклинания, прежде чем Пожирательница положила палец под подбородок дурмгстрангки. Она повернула его к себе, жестокие глаза всмотрелись в лицо с таким количеством несогласия и отвращения, что это могло бы разжечь войну, и ее пальцы резко сжали лицо Поттер. Ведьма рассмотрела каждую деталь её лица: темные радужки несли дымку, опустившуюся над адом, нижняя часть лица была покрыта малейшими порезами от осколков, что полетели в нее после уничтожения древнего артефакта. Затем она прижала палочку к ее щеке, пока не послышался сигнал от слизеринца. — Легилименс. Поттер вдруг почувствовала, как над ее кладбищем разума пузырится малейшая досада, и этого было достаточно, чтобы Беллатрикс схватила нити, дергая эмоции и вытягивая их вперед. Но Шерри ожидала этого и не была идеальной жертвой Пожирателя Смерти. Она пришла девять чертовых кругов ада самого Сатаны! И если она позволила Лейстрендж поверить в свои способности легилименции, то только для того, чтобы пустить в пасть голодного зверя и захлопнуть, когда птичка окажется в клетке. Белла ахнула, когда дурмгстрангка пустила ее слишком резко, но не в разум, а в жестокость Адского пламени, что торжествовало в ней после событий в особняке, и она упала вперед, схватившись за грудь, когда что-то инородное вошло в мозг, жужжание, от которого по коже побежали мурашки. С губ Лестрейндж сорвался крик, но это был не от агонии, а от грохота чего-то серого, чего-то агрессивного и разрушительного, что схватило ее тело. Ее разум и сознание. Дрожащие руки Эйвери схватили руки Беллы, пытаясь оторвать их от висков, но девушка сопротивлялась, стиснув зубы, сопротивляясь борьбе дурмгстрангки, что чувствовала мертвое спокойствие и одно лишь превосходство. Скользкая субстанция стекала по ее щекам Пожирательницы и приближалась к губам, и темноволосая чуть не подавилась этой соленостью. Она не могла дышать. Она не могла различить реальность в тенях, которые её душили. Беллатрикс Лестрейндж, обычно до сумасшествия сильная и уверенная, лежала на земле, извиваясь от боли, её обычно безупречное платье было испачкано мокрой землёй. Её облик, обычно полный гордости, был искажён агонией, и в глазах отражалось нечто, чего ранее никто не видел — мучительная боль, смешанная с неистовством и отчаянием. Эмоции на лице Беллатрикс сменяли друг друга стремительно: от мучительной агонии до мгновений ярости, когда она, исказившись от боли, поднималась и опять падала на землю, пытаясь справиться с авторской пыткой Шерри Поттер. Её известное черное платье, ранее символ роскоши и статуса, теперь отражало безвыходное положение — оно было покрыто пятнами грязи и крови, символизируя её падение и унижение. — Убей ее Эйвери, — крикнула она, толкая парня на землю и поднимаясь. Ведьма споткнулась, схватившись за корни, ее ноги дрожали, а грудь вздымалась от чужого влияния. — Убей! Заслужила. Заслужила всего. После того как во время миссии по спасению Филлонд причинила боль Джеймсу, а затем и Сириусу. После того как манипуляциями завела Регулуса в этот грязный, лживый кровавый мир смерти! Ей плевать, что Беллатрикс больно. Ей абсолютно плевать, ведь она может убить её по одному щелчка магии в разуме бывшей Блэк. Если бы тогда Шерри знала сколько на самом деле она причинила горя в Хогвартсе, пока та была в особняке, один на один с Грант, убила бы её прямо посреди Запретного леса. Безжалостно и быстро. Если бы она только знала. Лейстрендж повернула голову и взглянула на Сивого и Эйвери, которые стояли в нескольких шагах от них, их глаза были настороженными, как будто они имели дело с бешеным животным, и Беллатрикс сильнее чувствовала жар лица, а руки дрожали от потребности причинить боль, убить, растерзать. Пальцы сжались, и все, что ей хотелось, — это закричать, хотя ее горло зудело от беззвучного истеричного рыдания, а психика противоречила всему, что она знала. Глядя на все это, Шерри внезапно нахлынуло потоком печали — имена, лица, крики тех, кого она убила, казались валунами, рассыпавшимися над ней. Со стороны школы звучали крики и только сейчас она смогла расшифровать их. Дамблдор. Голоса. Голоса. Голоса. Будто звучали из глубин ее разума, будто те самые голоса, что криками и молитвами застряли в стенах особняка во время ритуала Грант. Те самые голоса, что были запреты в атрибуте тёмной магии, что навсегда изменили часть ее. Ее глаза и душу. И Шерри упала на колени, немота этих криков в голове держала перед собой мир. Дыхание гнило в легких, расточительное и холодное. Шерри приглушенно вскрикнула от катастрофы и ярости, ее руки сжались от страдания, когда деревья вокруг них затряслась от ее колдовства, заставив двух Пожирателей перед ней сбежать. Кудри прилипли к ее влажному лицу, и она опустила голову на землю, пытаясь раствориться в трещинах и позволить миру вылечить ее от болезни собранной чужой магии внутри. — Почему ты не дашь этому возможность быть принятым нами? Темной Лорд поможет тебе справляться с этим, Поттер, — вскрикнул Эйвери, безумные глаза остановились на ней, хотя предыдущий безумный взгляд сменился чем-то почти ошеломляющим — горе и ярость превратились в демоническое присутствие. Оно влилось обратно, боль, которая была приглушена в подростковые годы, ужас потери родных, одиночество и мука, и это утопило ее в страдании. Придя в себя, Шерри прищурилась, и прогорклый взгляд, который она бросила на слизеринца, заставила того приблизиться к ней и согнуться всем телом. Она становится на колени рядом с ним, глядя странными глазами прямо в его. Клубки золотого цвета, что захватили ее карий, позволив только коричневой оболочке держать магию в центре, дистанционно причиняли ему страдания. — Я не желаю этого, Эйвери, — шипит она ему в ухо. — И если ад существует… когда ты туда доберешься, предупреди остальных, что таких, как ты будет больше. Намного больше. Деревья затряслись, когда дурмгстрангка издала пронзительный крик, и ветер пронесся сквозь нее, когда ее колдовство прогремело с ошеломляющим ощущением. — Хватай коробку, — крикнул оборотень, и Эйвери попытался двинуться вперед, прежде чем его путь был прегражден обрушившимся у ног куском столба. Он упал на спину, отползая от разваливающегося дерева. Сверху посыпались в хмуром небе, что окончательно поглотило рассвет, раздробленные ветви, когда дурмгстрангка впилась от внутренней боли в землю руками. Они все теперь были внутри неё. Все. Все. Все. Кричали. Рвались освободиться. Ее крики разносились по лесу, доходя до фундамента школы, перекликаясь с оглушительной вибрацией битвы с другой стороны Хогвартса. Обломки продолжали падать, затопляя окрестности, и хотя Эйвери снова попытался приблизиться к ведьме и схватить ее, прежде чем она похоронит их всех заживо, очередной прилив силы заставил все обрушиться. Она слышала чьи-то крики, но не знала чьи. Не понимала убегать ли Пожиратели или кто-то присоединился к ним. Все слилось в один крик в её голове. Крик разрухи. Шерри была поглощена тринадцатью голосами, запутанными и невнятными, которые неумолимо шептали ей свои мысли, чувства и даже запутанные предсказания. Эти голоса были как призраки, которые никогда не умолкали, постоянно навязывая свою реальность над реальностью Шерри. Страх, который она испытывала, был не только из-за самого феномена неуправляемых голосов, но и из-за невозможности отделиться от них. Это было словно вечная тень, постоянно мешающая ей сосредоточиться или найти покой, вызывая постоянное беспокойство и чувство беспомощности. Волшебство, внедрившееся в её сознание, начало изменять её восприятие реальности, ставя под сомнение её собственные мысли и действия, и она чувствовала, что скоро может потерять контроль над самой собой.***
Райян. Где он? Среди расставленных кроватей на импровизированных одеялах лежали раненые, их профили были покрыты почерневшим материалом. Некоторые были убиты заклинаниями, поэтому их тела остались нетронутыми, тогда как другие были изуродованы в бою. Майкл заметил профессора Слизнорта в конце комнаты; выражение его лица исказилось болью, когда целитель облил его открытые раны на животе целебным напитком. Его округлое лицо побледнело от потери крови, но слова протеста на мгновение вырвались из его уст, когда он заявил, что ему следует вернуться наружу. Рядом с ним девушка из Рейвенкло рыдала над трупом другого ученика, цепляясь за раздутое тело. Целители спотыкались о конечности и тела, пытаясь помочь тем, кто в этом нуждался, но их ресурсы истощались с каждой минутой, а раненые продолжали поступать. Брат. Где его брат?! Атмосфера была мрачной и серьезной — все знали, что проигрывают и умирают, но все же продолжали возвращаться к бойне. Пожиратели и предатели Министерства ползали по каждому неохраняемому сектору замка. Форд с удушающей тревогой осмотрел полубессознательное тело Брайана, возле которого сидел измученный Калеб с сигаретой в руках, быстро удостоверившись, что они продержаться. Круциатус. Сильный Круциатус. Но они правда в порядке. Чемпион Дурмгстранга осматривал переполненную комнату, всматриваясь в лица тех, кого он помнил, и тех, кого не помнил. Он искал намек на кучерявые волосы и бесчисленную брань. И похоже нашел, но не так, как хотел. Высокая целительница у одной из кроватей, махала руками над кипящим котлом, пока он пузырился и брызгал. Прямо перед ней лежал его брат. Райян. Парень бросился вперед, стараясь не наступить на импровизированные чехлы, и привлек внимание отравителя, откашлявшись. — Райян? — вопрос был быстрым, и женщина бросил на него раздраженный взгляд при виде дрожащей фигуры своего пациента. Сердце Майкла упало в тот-же момент. Райян. Его младший братишка Райян… Он уставился на своего брата, и в этот момент его взгляд упал на пустоту под покрывалом, где обычно была бы правая нога Райана. Это зрелище словно пронзило его сердце острой иглой печали и бессилия. Увидев пустоту там, где раньше была его конечность, он погрузился в мучительную реальность того, что стало с его родным братом. Этот вид жестокой утраты, это отсутствие частей тела, которые когда-то были частью Райяна, словно замкнули цикл внутреннего страдания Майкла. Он не мог оторвать от этого свои глаза, словно каждый миг этого зрелища углублял боль и горе в его собственной душе, заставляя понять трагедию, произошедшую с братом, и свою беспомощность в этом невероятно тяжелом моменте. Майкл взглянул на своего него, на это бледное лицо, что осыпали грязные кудри, на запёкшеюся кровь на шее и руках… на закрытые глаза, будто у… Нет, Майкл. Он жив! Твой брат жив! Он сжимая внутри горький плач, который словно раскаленный железо проникал сквозь душу, стал на колени перед ним и взял теплую руку в свою. Мерлин, почему ты, Райян? Почему ты? Почему они сделали это именно с тобой?.. Взгляд его блуждал по лицу Райана, скользя по дорогим и знакомым чертам, теперь изменившимся невероятно. Сердце Майкла разрывалось от тяжести непримиримой вины, ведь он, старший брат, не сумел предотвратить эту трагедию, не защитил своего младшего брата. Того самого, что не давал ему покоя, пока не пошел в Дурмгстранг. Но ведь именно в институте начался реальный террор нервов старшего брата. Блять… он готов переживать те дни сто раз за секунду, лишь бы его Райян был жив. Был цел и невредим. Он готов пожертвовать собой, только бы его Райян был в порядке. «Мам, прости, я правда старался уберечь его. Но я не смог, мам…» В мгновение ока он почувствовал, что теряет самого себя, словно каждый удар сердца напоминал о его собственной гибели. Невыразимая боль захлестнула его, словно поток горьких слез, разливаясь в его груди, заставляя понять, что он не смог оказать Райану должное заботливое внимание, не сумел предотвратить столь жестокий исход. — Милый, пожалуйста передай мне чемодан возле тебя, — целительница, что проглотив собственные слезы, нахмурила брови и просьбой своей незаметно отвлекла дурмгстрангца от состояния шока, в котором тот застрял. Ее губы сжались от оли за детей, что пострадали в этой ужасной битве, склонилась над пострадавшим парнем, ее сердце колотилось при виде таком. Тревога прозвучала в ее душе, когда она заметила, как веки старшего Форда открылись со скорбным выражением в них. — Что ты делаешь? — недоверчиво спрашивает он. — Чистка крови, — просто объявляет женщина, поджав губы. Она погрузила один палец в капающую кровь, размазав жидкость, прежде чем поднять ее на уровень своих глаз. Ее губы мягко шевелились, и хотя Майкл пытался подслушать заклинание, чтобы хоть немного отвлёкшись от грубой кровавой картины места, где нога его брата теперь заканчивалась, но он не мог разобрать слов. Само колдовство казалось древним, оторванным кусочком истории, сохранившимся только в северных регионах Европы. Женщина, увидев как слезы начали стекать по грязным щекам юноши глубоко вздохнула. — Я очищаю его кровь от темной магии. Это должно занять несколько мгновений, но ты мог бы помочь мне, — она должна помочь ему не чувствовать вину за то, что произошло. Она должна помочь этим парням вновь быть вместе. — Я не выдержу, если буду слышать как разбивается твоё сердце с каждой секундой здесь. Давай поможем твоему брату вернуться к нам. Мам, прости.***
Спустя полчаса работы с братом, Майкл, сидя у бетонной стены больничного крыла, повернулся к крикам спиной, пытаясь сквозь суматоху обнаружить знакомый голос Орели. Еще четверых студентов бросили через главные двери, двое из них были без сознания, двое других, по-видимому, были мертвы. Кровь залила их одежды, а головы откинулись назад, когда люди собрались, чтобы оказать помощь раненым. Он заметил, как она вместе с чемпионкой Шармбатон движется через занятые кровати, ее волосы были зачесаны назад, а лицо искажено от ярости — Сен-Пьер двигалась, как опустошающий лев, готовый растерзать своих врагов. — Майкл, — крикнула она, и ее обжигающие глаза остановились на нем и только тогда парень понял, что француженка едва стояла на ногах, ее лицо смертельно бледное смотрело на него с красными глазами, полными недоверия и горя. — Пожалуйста, скажи мне, что ты сможешь её спасти. Пожалуйста, Майкл, я умоляю тебя… Парень подорвался на ноги, словно если бы узнал, что его брат очнулся, подходя к француженке, что тяжело дышала, если так можно назвать рваные вдохи. Агата двинулась к ней быстрее, отталкивая целителей, прежде чем опуститься на колени перед задыхающийся подругой. Глубоко нахмурившись, Жирар положила руки на лицо ведьмы, заставив смотреть на себя. — Агата, что случилось?.. Позади него в маленькое больничное крыло вкатилось еще больше раненых, и Орели вдруг громко зарыдала с тревогой, поглядывала на количество таблеток и уменьшающееся пространство. Запах медицинского спирта сливался с металлизмом пролитой крови, создавая мощный дуновение приближающейся смерти, и хотя Майкла это не сбивало с толку, он заметил, как бродят лица других. Больницы в равной степени были местом испытаний и выгод, но крыло замка стало моргом как для живых, так и для мертвых. Безнадежность цеплялась за каждую ресницу, которая трепетала, слезы текли по запыленным щекам, а студенты с поражением смотрели на неподвижные фигуры пополняющихся людей. Орели ерзает на полу, медленно открывая глаза и делая неглубокий вдох. Ее грудь вздымалась от беззвучного рыдания, и она потянулась, чтобы схватить Агату за руку, что с болью закрыла глаза, когда Майкл присел возле них и положил руку на спину в знак поддержки. — Мне очень жаль, — прошептала чемпионка, ее хватка становилась все крепче и крепче на Майкле, когда она смотрела в серые глаза Сен-Пьер. — Мне очень жаль, Орели. Они… я сделала все, что могла. Паника охватила Майкла снова, когда она замерла. — Агата, — произносит он и его челюсть сжимается в панике, страху от того, что она скажет. Его голубые глаза замирают под дрожащими ресницами, глядя как глаза француженки заливают слезы, а грубая челюсть сжимается. Она говорит только одно имя и это выбивает воздух из его лёгких. — Сильви. Сердце Майкла разрывалось на части, словно тысяча острых камней, когда он понял. В его душе разразилась буря боли и сожаления, словно сгусток тьмы, затмевающий все светлое в его мире. Он вспоминал ее рыжие волосы, мягко колыхавшиеся на ветру, и ту моментальную улыбку, что озаряла ее лицо, когда она бросалась на помощь пострадавшим в этой битве всего… всего несколько часов назад. Как так могло произойти. Как?! Майкл не мог поверить, что этот свет его жизни погас. Он тяжело относился к чувствам, после того, как все детство видел ужасное отношение отца к его матери. Насилие. Насилие. Насилие. Он боялся любить кого-то, боялся стать таким же как отец. Шерри боролась вместе с ним, когда поддерживала его чувства к Сильви. Она была рядом, когда тот сомневался. Только благодаря ее поддержки он смог ее поцеловать без чувства, что все этот момент разрушиться. Он нашел ту, что внушила ему уверенность в светлости души. Сильви Карбонно, что убедила его в том, что он не его отец. Форд медленно терял опору, словно стены его мира рушились, оставляя лишь глубокую пустоту. Он чувствовал удушливое давление, не зная, как дышать, словно воздух перестал поступать в его легкие. Слова застревали в горле, как будто не существовало ни одной фразы, которая могла бы передать его любовь и скорбь. Он поклялся себе, что никогда не забудет о своих чувствах, оставив их просто с пустотой в сердце, где когда-то пылала живая искра надежды и любви. — Нет, — волосы шатенки затряслись от ее неодобрения, — нет, ты ошибаешься. Она не мёртвая. Она не может быть мертвой. Она, должно быть, разыгрывает нас, — Сен-Пьер повернулась и посмотрела на Форда, который значительно побледнел, и он быстро заморгал, словно прогоняя недуг из-под ресниц. — Скажи ей. Скажи ей, что она не права, Майкл, пожалуйста. Ты знаешь, как Сильви уходит, когда расстраивается. Она уходит от нас, но всегда возвращается… — Орели, — сквозь груды слез умоляет её остановиться Агата, все также сжимая в знак поддержки руку Майкла, о связи которого с Сильви она знала из первых уст. — Она не вернется… — Майкл, — перекрикивает ее француженка, не желая слышать все, чтобы это подтверждало. Ее заплаканные глаза были такими яркими в этом пасмурном от сильного дождя месте, что казались маяком. — Джош вернулся? Раздался пронзительный тон, похожий на похоронный колокол, и все повернули глаза в сторону входа. Колокола часовни продолжали звонить торжественно, словно оплакивая все разлученные души, но особая гармония обратилась к угрожающей ноте. Они поняли все без слов.***
Во внутреннем дворике Хогвартса, обволакиваемом сумраком дождливого вечера, трое сокрушенных душ сидели на старых деревянных скамьях, окруженные каменными стенами школы. Майкл, сгорбившись, как будто его спина поддерживала несметное бремя, обращал взор к небу, откуда стремительно падали беспощадные капли дождя под интенсивные раскаты грома. Он отвлекал себя, глупо пытаясь разгадать тайны, что падали с каплями, склонялся ближе к земле, где расстилалась влажная тень, затмевая следы пролитой крови. В начале года они сидели здесь, практически не заботясь о будущем, но получая мелкие тревожные сигналы, громко смеялись и обговаривали студентов, что могли быть причастны к школьной газете сплетен. Ещё осенью Шерри прогоняла девочек, что из-за кустов пытались сделать снимки, провоцирующие новые сплетни, пока Райян подыгрывал им, а Майкл смеялся над их ребячеством. Жизнь тогда была совсем другой. Грусть и безысходность укрепили свои корни в душе старшего Форда. В сердце его гремел гром, отголоски боли и тоски, несущиеся на ветрах молчания. Его брат, его младшая надежда и опора, был тяжело ранен в битве, лишенный не только ноги, но и частички своей души. А девушка, в которую Майкл… похоже влюбился… ушла, оставив лишь пустоту и боль. Рядом, Орели и Агата, обвивая друг друга своими горькими объятиями утраты, словно они пытались согреться от холодного дождя и обмануть морозящее безвременье, нависшее над их сердцами. Молчаливое страдание за утратой дорогой подруги стало мучительным бременем, тяжело лежащим на их плечах. Слезы, словно ручейки печальных воспоминаний, стекали по их онемевшим от горечи эмоций лицам, вырываясь из глубин души в беззвучном рыдании, рисуя невыразимую боль и разрушение на их лицах. Смутные мысли и тяжелое безвременье были внезапно нарушены приближающимися шагами. Четверо парней несмотря на лужи, покрытые водой и грязью, пробивались сквозь дождевой завесы, окровавленные и изможденные, их походка несли тяжесть потерь и невыразимых испытаний. Звуки их шагов, словно удары молота, вышибали последние уцелевшие мысли о мире, который когда-то был. Джеймс, Сириус, Питер и Ремус шли по яркой весенней траве, но наиболее поразительное и тревожное, что было для Форда и француженок — Джеймс Поттер, который следовал за последними двумя парнями, неся на себе их взволнованные и разбитые взгляды испуга. В глазах Ремуса и Питера отражалась неописуемая тоска и неуверенность, словно они столкнулись с чем-то страшным и необъяснимым. Взгляды гриффиндорцев, сотканные из беспокойства и тревоги, наводили неизъяснимое беспокойство на уже потрясенные сердца Майкла, Орели и Агаты. Что-то не так было с Джеймсом… Старший Форд заметил это в чертах, совсем схожих на черты его близкой подруги и сестры мародера. Он мог читать Поттеров быстрее, чем когда-либо, особенно после того, сколько всего им пришлось пережить вместе. А ведь… это не конец. Туманные глаза Блэка обшарили их в поиске конкретного человека, пока не остановились на трауре, что застыл в лицах ребят. В тонких линиях напряженного выражения лица Блэка была запечатлена миссия, и он остановился прямо перед группой, недоверчиво приоткрыв губы. — Мы победили, — объяснил он, оглядываясь назад на Джеймса, будто проверяя того, и Майкл снова задался вопросом, что произошло. Последний раз, когда он спросил это, получил слова о смерти. Он боялся услышать ещё. — Наши захватили элитную группировку Пожирателей с помощью прибывших Дамблдора. Остальные отступили, чтобы перегруппироваться, но их уже перехватили пограничники. Сейчас сюда идет Министерство и представители посольств ваших стран… Этому надо положить конец. Мы должны довести это до конца и снять маски с тех, кто виноват во всем. Все прекрасно понимала о чем идёт речь. Глаза Блэка тенью скользнули за Фордом, оценивая мрачное состояние француженок, и его кожа побелела от ужаса. Все они знали, что их судьба зависит от Шерри, в какой-то мере, ибо она стала их предназначенным борцом, и ее слабость была их агонией. Блэк вгляделся в лица окружающих, тень тоски ласкала его фарфоровое лицо. Если бы он постарался достаточно сильно, Майкл мог бы сосчитать каждую трещину, прорезавшуюся в его фигуре, каждый признак боли, которая изматывала его при состоянии друзей, особенно Джеймса. Что произошло? Этот вопрос повис с двух сторон и все молчали. И все же боль, которая процветала в глазах старшего Поттера, была другой разновидностью, чем-то злокачественным. Майкл, как старший брат слишком тонко прочувствовал боль, что грызла Джеймса, до конца не зная причины его состояния. Везде присутствовало страдание от его душевной раны, смешанное с чем-то тусклым и тяжелым, похоронного цвета, но не это заставило Джеймса остановиться на месте. Под всем этим расцвела шипастая роза горечи, неустойчивые лепестки грозили упасть и отравить почву его нравственности. Безумная искра блестела под пеленой страдания, как будто, хотя он и страдал, безумие начало разрывать его на части. Джеймс покачал головой, прижимая руку к переносице и мародеры замерли, едва слыша его тяжёлый вдох в пелене дождя, что становилась все сильнее. — Он не выжил, — диким, травмированным голосом озвучил он и ребята испуганно переглянулись между собой. — Я пытался помочь ему, я это сделал, но их было слишком много и… кажется я убил… Кто? Кого? Джеймс вырвал свою руку из рук Блэка, все его тело напряглось. — Джексон погиб. Грима Лоскутти убила его… а я её… Майкл мог упасть на колени, неверяще приоткрыв рот, и мыслительный процесс отобразился на его лице, пока он обрабатывал информацию. Джексон умер. И тварь Грима тоже. Женщина, что когда-то стала причиной смерти их подруги Реббеки, проклятия Шерри, и сегодня и убийства Джексона, лучшего друга семьи Поттеров, сегодня умерла. Джеймс Поттер ее убил. Затем Сен-Пьер издала ужасающий рыд, что-то, что разрушило ее изнутри и царапало ее душу. Окончательно. Последняя капля и она провалилась. Джеймс покачал головой, медленно отходя, не желая ничего слышать, ни слов поддержки ни жалости, ничего… но француженка на ватных ногах подошла, чтобы обнять его и она это сделала. — Джеймс, — пробормотал Сириус, наверное тот единственный раз, когда он не звал его Сохатым, приближаясь к ним, чтобы обнять и плачущую Сен-Пьер и закрывшего глаза от громкого горя друга. — Сильвы мертва, — роняет она слишком быстро, что окончательно выбивает дыхание у всех присутствующих, — а Райяну оторвало ногу во время боя. Джош не вернулся, а Кэми… говорят тоже сильно пострадала. Дождь заливал их, но они стояли посреди внутреннего двора, погрязнув в лужах грязи и крови, поддерживая в момент общей утраты. Она отступала назад, пока ее позвоночник не коснулся спины Ремуса, что направился к ним, ее руки дрожали от недоверия. Пальцы впились в ее волосы, и она тянула, пока жало почти не заглушило то, что она чувствовала внутри. Орели громко плакала, слезы обжигали ее лицо, когда она кричала в агонии. Джеймс подошел, чтобы обнять ее, обхватив надежными руками и пытаясь стабилизировать ведьму — жест, который, возможно, обычно выполняла Сильви Карбонно. Следом за Ремусом к ним подключились и Питер с Агатой и Майклом. Теперь они стояли вместе, обнимаясь под холодным весенним дождём, посреди внутреннего двора, где недавно шёл тяжёлый бой. Больше не было слышно ни звука плача, ведь все страдания смешались в один звук. — Мне очень жаль, — снова выдохнула француженка, и это слово застряло у всех в горле. Они не предъявили ей обвинения в этом, но она все равно чувствовала себя в некоторой степени виноватой в смерти Сильви. Ведьме следовало остаться тогда; ей не следовало бежать, но проклятие съедало ее, и им бы никогда не выбраться вместе. Через плечо Люпина старший Форд взглянул на гриффиндорцев, пока они все вместе обнимались под шумом дождя в центре внутреннего двора. — Надо быть готовым к тому, что нас ждет, — он коситься в сторону коридоров, где уже слышались мракоборцы, министры магии и… Антоний. Какого хрена? — Он может переобуться и тогда нам будет тяжело что-то доказать. Я не понимаю с какой целью они ещё не отправили его в Азкабан, поэтому мы должны… обороняться. Форд встретил взгляд Джеймса, что тоже был на грани. Он убил человека и потерял члена семьи. Решимость Майкла стала болезнью, которая распространилась и на них, и гриффиндорец сжал его руку, прежде чем подтолкнуть к себе. Его жест звучал поддержкой в ситуации с Райяном. Ему было жаль. Левая лодыжка старшего Поттера по-прежнему болела, но головокружение утихло, оставив во рту только металлический привкус. Из-за потери крови каждый его шаг к переходу в дворе был неуверенным, но Блэк поддерживал его. Несмотря на численные ожоги по всему телу, что мешали двигаться шипящий болью по всей коже. Он мог отправиться к целителям, ведь кожа облазила со спины, рук и ног, но он остался с Джеймсом, что пережил двойной удар. Сириус не мог бросить Сохатого. — Что нам теперь делать? — потухшим, воспаленным от равного рыдания голосом спросила Орели, когда она теперь все семеро сели у колон, глядя на капли дождя. — Где Кэми? Я не верю, что кто-то сможет остановить это, если не она. — Она без сознания, — неуверенно отвечает старший Форд, не ответив на взгляды друзей. — К ней никого не пропускают, кроме миссис Поттер. — Разве твоя мама не ушла с отцом к… Джексону? — переспрашивает Агата, опустив голову на плечо единого дурмгстрангца, слова её, как и ответ Майкла, был неуверен, будто что-то, что храниться под запретом. — Наша бабушка, — поправляет их гриффиндорец, прищурив глаза от слез, что скапливались. — Шерри прожила у нее половину жизни и была ближе, чем с родителями, так что… При этом он оттолкнулся от группы, спотыкаясь из-за травм и цепляясь за стену. Кожа зашипела, когда он схватил свою вялую руку, сломанная кость прижалась к коже, а затем вернул ее на место. Его глаза затуманились, когда он исправил повреждения с помощью магии, а затем вздрогнул, когда ее агония утихла. Тем не менее, другие раны остались. — Узнаю можно ли зайти к ней, один, — слова Поттера затерялись в шквале шагов, и все, что группа могла сделать, это смотреть, как парень уходит от них, намереваясь наконец встретиться с сестрой.***
Просыпаться становилось все труднее, более сильные эмоции, такие как гнев, разочарование, печаль или постоянная печаль, коснулись ее магического ядра, как лижущее пламя мгновенно. Жар горит в ее груди, и она не чувствует ничего, кроме горьких эмоций, заставляющих ее пальцы дергаться, а мысли поглощать необходимостью помочь. Магия Шерри рябила и взрывалась в груди. Вложив всю свою магическую сущность в защиту себя от других, она оставила свой разум открытым. Теперь у нее не было сил оттолкнуть все Воспоминания вырвались из самых темных уголков ее разума, как лава из кратера вулкана, сжигающая все на своем пути. Вулкан ее воспоминаний был подобен лаве, которая горела, как и потеря ее подруги, самого значимого человека, который нужен от начала их существования и до конца. Тяжелый запах сырости ударил ей в ноздри, и она поняла, что проснулась в месте похожем на больничное крыло. Но намного меньше. Шерри, только что очнувшись от бессознательного состояния, встретила первый взгляд — бабушки Гвенды Поттер. Взгляд женщины, обычно излучающий доброту и заботу, теперь был исполнен глубокой тревоги и скорби. Ее глаза, которые обычно светились теплом и мудростью, сейчас выражали ужасные эмоции — страх, беспомощность, и жалость. Взгляд Гвенды упал на Шерри с таким мучительным вниманием, словно она видела нечто гораздо более пугающее, чем поврежденное тело внучки. Этот взгляд пронзил Шерри до самого сердца, она чувствовала, как страх и безысходность бабушки переплетались с ее собственными страданиями, словно вдруг разрушилась последняя надежда на исцеление. Эмоциональный вес, который несли ее глаза, был гораздо более тяжел, чем любая боль или телесная травма. — Бабушка? — сказала она, нахмурив брови, ощущая как слезы начинают наворачиваться на глаза. — Ты пришла ко мне… Голос, исходивший из ее горла, был хриплым и странным, и на мгновение Поттер с трудом узнал в нем ее собственный. Оно треснуло и скрипело от криков, которые она издавала. Плач. В каком-то другом месте, где что-то произошло, что-то настолько ужасное, что ее разум не позволял ей сейчас вспомнить. — Ты никогда не могла сидеть на месте, Шерри, — выдохнула женщина и через секунду схватила девушку в объятия. Белое покрывало сползло с туловища младшей, когда она вцепилась в человека, что значил для неё так много. Её бабушка. Любимая бабушка, что приняла Шерри в самые тяжёлые моменты жизни, позволила остаться в особняке и не ехать домой, где на тот момент отношения с родным братом убивали её сердце. Бабушка, что позволила Регулусу Блэку ступить прятаться у них, когда Вальбурга переходила даже свою грань. Та, кто никогда ничего не скрывала от Шерри, потому что держалась только в честность и искренность в семье, чему и учила внучку. Гвенда, зная вспыльчивый темперамент двух близнецов, всегда имела плохое предчувствие насчёт Шерри. Даже если Джеймс ввязывался в азартные махинации и чаще подвергал свою жизнь опасности. Темное пятнышко появлялась на фоне сердца девушки, когда Гвенда смотрела на нее. Женщина знала, что после событий в особняке внутри её Шерри что-то сломается навсегда и изменит. — Джош? — спрашивает Шерри почти сразу, как миссис Поттер целует её в макушку. Тёмный взгляд женщины на секунду замирает где-то на подоконнике окна, в которое стучал дождь. — Они с матерью трансгрессировали, — отвечает она ей спустя несколько секунд, встретившись с видоизмененными глазами своей внучки. От вида их внутри все сжимается, ведь осознание того, какой взрыв магии был в её организме, чтобы так изменить глаз. В ту секунду, когда она успокаивающе провела рукой по ее спине, дурмгстрангка полностью сломалась. Рыдания пронзили ее. Пронзая самые кишки, проламывая кости, разрывая мышцы. Когда она плакала, в этом было что-то неуместное, как будто она никогда раньше не рыдала, вопли были глубокими и ржавыми. Она плакала, как будто боль была открытой раной, кровь сочилась из самой ее души. Сначала она сдерживала рыдания, пока она пыталась контролировать свою агонию. Джош… Она не смогла спасти его, после всего, что произошло, тот так и остался с матерью… Мерлин, почему… Пожалуйста, прости. Когда Шерри пыталась сдержаться, рыдания вырывались сдавленными. Гвенда сильнее прижала девушку к себе, не говоря ни слова, но давая понять, что она здесь; что она была не одна. Горе нахлынуло волнами, минуты глухих рыданий с разбитым сердцем ударяли женщину в плечо, прерываясь короткими паузами для восстановления дыхания. Она делала паузу, говорила себе, что слишком остро реагирует, что нельзя так быстро сдаваться, а затем это слово снова и снова поражало ее. Не спасла. Когда дурмгстрангка нашла в себе силы отстраниться, она увидела тусклое лицо бабушки. Это пронзило её, когда она внезапно почувствовала странные волны тоски, что витали вокруг женщины, и дело было совсем не в Шерри. Тревога скрутила живот. — Почему мама с папой не пришли ко мне? — аккуратно спрашивает Шерри и попадает в цель, когда губы Гвенды стягиваются в одну линию, а глаза стреляют во внучку так, будто та читает чужие мысли. Страх прилипает к горлу и не позволяет сделать рваный вдох после рыданий, что до сих пор сотрясали её тело. — Джексон погиб, — коротко объявляет миссис Поттер, сильно сжав ладони девушки в своих горячих руках. — Они хотели прийти к тебе, но я отправила их к нему, потому что должна была первой поговорить с тобой. Какое-то мгновение Шерри ничего не слышал, кроме собственного дыхания. Это было резко, почти задыхаясь. Женщинам замерла на месте, наблюдая за ней, её горло сжималось. — Нет, он не погиб, — слабо сказала дурмгстрангка, глядя на бабушку с надломленным самовнушением. Невероятно, но она почувствовала, как на ее губах заиграла улыбка. Она ошиблась, до смешного ошиблась. — Джексон не мог умереть, он не мог. Но Гвенда медленно покачала головой и покрасневшие глаза Шерри застыли, будто человек, сделавший последний вдох. » — Ладно, Шерри, — она знала, что тот оценил её фразу, но скрыл это, — повторяй: встретимся в свободном Хогвартсе, любимый дядя Джексон. Почему-то Шерри казалось, что именно таким будет Джеймс в тридцать лет, объединив в себе качества отца и его сумасшедшего лучшего друга. — Встретимся в свободном Хогвартсе, раздражающий друг моего отца, фанат женщин с обвисшими сиськами, Джексон, — Шерри отвечала с нежным насмешливым тоном, но дьявольский блеск был в её глазах, когда знание того, что она могла зацепить его, удовлетворяли. — Встретимся, феникс, — сказал он мягче, убирая улыбку с лица брюнетки, когда связь резко обрывается и она снова слышит только шаги мракоборцев и моросящий на Литтл Хэнглтон дождь. Когда кровь попадает на поле боя. Будешь ли ты сражаться или упадешь? Когда ты слышишь звук сирены. У тебя дрожь в костях?» Этот человек, который долгое время стоял на пути её жизни, периодически расстраивая и терзая её нервы, затем, словно человек с амнезией, превратился в союзника в самом тяжёлом испытании — в войне. Джексон, несмотря на их противоречия и несогласия, стал опорой и поддержкой в самые тяжёлые времена. Эта новость пронзила её сердце как острые шипы, унесшие с собой часть того, что сделало её путь в войне чуть более переносимым. Погибший Джексон был тем, кто, возможно, не всегда проявлял свою нежность или понимание, но в его гибели Шерри увидела потерю человека, который, несмотря на всё, был частью её семьи, оставив пустоту, заполненную горькими воспоминаниями о прошлом и несбывшихся надеждах на будущее. За несколько дней до этого он пообещал ей, что после всей этой войны, она обязана выпить его с Флимонт фирменный алкоголь в студентские годы… а после ввязаться в драку с посетителями бара, которых он всегда любил провоцировать за сотню галлеонов… В этом мгновении уход Джексона открыл Шерри новую рану, тяжело опустившую её в бездонное чувство утраты и разочарования. — Как это произошло? — рваный вдох вырвался с груди слишком резко, слишком вспыльчиво, слишком. слишком. слишком. Вскоре Шерри встала на ноги, ощущая как эмоции затмевают ее клубком горячей энергии. Она чувствовала биение своего сердца, быстрое, как колибри, прямо под рваной формой; ее кожа была горячей, такой горячей. В центре ее головы было странное низкое гудение, похожее на батарею или линию электропередачи. — Грима Лоскутти убила его, Шерри, но теперь она мертва, — мгновенный вопрос вспыхнул в глазах брюнетки, что ходила со стороны в сторону, пытаясь взять себя под контроль. Ее слезы безостановочно лились по щекам, а тихое бессмысленное бормотание сдерживало поток, что мог бы разрушить всё здесь. Грима сжимает челюсть и переводит взгляд на окно за девушкой, озвучив причину смерти Гримы. — Джеймс. Джеймс? Шерри медленно покачала головой, и теперь ее глаза стали темнее, чем зрачок. Занавески в конце комнаты теперь слегка развевались. — Нет, — сказала она тихо, это было не только отрицание того, что она слышала, но и безнадежное отрицание силы, омывающей ее сейчас, такой же быстрой, холодной и неумолимой, как бурный поток. Она почти приветствовала его за любезное освобождение; отказ от контроля над этой силой был бы приятной передышкой, таким мягким облегчением от того, что было перед ней сейчас. — Нет… Джеймс не должен был её убивать. Грима Лоскутти всегда была её проблемой, её болью, живым представителем её проклятия, её страданий и боли. Она переплела кровь Шерри с чёрной магией, она забрала ни одного её друга… и теперь Джеймс её убил. Её чёртово сердце, уже разбитое на части от последствий прошлых событий, дрожало от страха за брата, чья жизнь теперь была на грани решения судьбы. Она знала, что Джеймс был частью её собственного мира, и их судьбы были сплетены не только кровными узами, но и узами боли, тяжёлых решений и последствий. Шерри боялась за его будущее, боялась за его душевное здоровье, потому что знала, как тяжело нести на своих плечах бремя совершенного акта, даже если он был вызван необходимостью защиты или самозащиты. Почему так больно? Вот только если бы Шерри знала, что Джексон умер за то, чтобы отомстить Лоскутти за дочку лучшего друга, она бы не выдержала. Она бы сдалась. — Пожалуйста, скажи мне честно, кто пострадал, — тихо шепчет дурмстрангка, обращаясь к Гвенде, в уголках глаз которой застряли слезы от вида разбитой Шерри перед собой. Прямо перед ней маленький феникс погибает, чтобы снова возродиться и вспыхнуть новым пламенем. Она слышит как осыпается пеплом после каждой новости утраты и боли, как тухнут глаза. Ей нужно переродиться, чтобы ступить за порог новым человеком. — Прошу скажи мне все как есть, иначе я узнаю сама. Ты знаешь, что это плохо закончиться. — Райян потерял ногу, его кровь была заражённая чем-то, целители Мунго помогли ему, но сейчас он без сознания. — Твою мать, — вырвался горячий шепот, но затем у нее не хватило слов, поскольку энергия в центре тела, которая нежно ползла вокруг нее, внезапно быстро сжалась как кулак. Тени под ней на каменном полу начали удлиняться. Занавески теперь дико развевались, а женщина перед ней стояла против внезапного порыва ветра, её темная мантия безумно развевались. Шерри, уже перенесшая множество потрясений и утрат, была повержена новой тяжёлой вестью: её лучший друг, ее Райян, её броски, лишился ноги. Но вместо привычной отрицательной реакции или глубокой скорби, над Шерри словно обрушилась ярость — неистовая, несущая с собой мощь, способную смести все, что стояло на её пути. Эта ярость, поднятая из самых глубин души, была гораздо более сильной, чем любое другое чувство, что Шерри когда-либо испытывала. Это был не просто гнев на ситуацию или на судьбу своего друга, это была ярость на весь этот мир, который, казалось, несправедливо обрушивал на них столь тяжёлые испытания. Эмоции Шерри кипели, словно раскаленный котёл, и её разум был затмён этой неистовой яростью. Она чувствовала, что могла бы смести все пределы и ограничения в этом замке, который навис над её тлеющим душевным миром. Это чувство ярости проникало глубже, чем просто гнев на судьбу — это был заряд энергии, заставлявший её внутренний мир дрогнуть, готовый на что угодно, лишь бы защитить и выразить своё бессилие перед беспощадной реальностью. «Шерри!» — громко сказал голос внутри. — «КОНТРОЛИРУЙ ЭТО!» Воздух вокруг нее начал дрожать от энергии, ее волосы лениво развевались вокруг головы, она издала низкий, ужасный, нечленораздельный крик из глубины себя. Это странным эхом отдавалось вокруг них. — Шерри, помни о том, что ты должна держаться, — взревела Гвенда, вцепившись мягкими руками за ее лицо, темные глаза бабушки широко раскрылись и в тусклом свете стали поразительно похожими на её. — Он не умер, Шерри, он жив! Ты должна помнить и должна контролировать силу, прежде чем она станет контролировать тебя! — Мне плохо, мне очень плохо, ба, — оборвался ее воспаленный голос, смешавшейся в голове с голосами убитого Эрика, криком Корал, Джоша, Джексона, Джеймса, Райяна… — Я не могу… мне… — Шерри-Кэмерин Поттер, — приказала Гвенда тихим голосом. — Пожалуйста, слушай меня внимательно. Ты должна собраться, не позволяй горю брать верх над тобой. Ты сильная, девочка моя, — повторяет она внушающим голосом, что напоминал нагретые солнцем волны океана. — Ты самая сильная волшебница, которую я знаю. Нет никого, кто мог бы сломать тебя. За дверью много трупов, много пострадавших и тех, кто ждут тебя. Потому что надежда только на тебе, когда откроют завесу происходящего перед всеми. Сюда прибыли представители министерства четырёх стран, ты должна пролить свет на правду. Ты должна разрушить то, что хочет нас захватить. Но если сейчас сдашься, все те, кто верят в тебя и ждут твоего появления упадут вместе с тобой. А это стоило тех жертв, на которые вы пошли? Ты должна стоять до конца, Поттер! После слов бабушки Шерри почувствовала, что должна воспринимать себя так, как об этом сказала Гвенда. Она осознавала важность внутренней силы и решимости, но одновременно внутри неё росла боль, тяжесть эмоционального бремени, которое несла на своих плечах. Это был тот момент, когда ей пришлось коснуться самого дна своей моральной и эмоциональной выносливости. Эта боль была как магнит, тянувший её в глубины собственных страхов и тревог. Она почувствовала, как утонула в темноте, и это стало для неё точкой опоры, чтобы впоследствии взобраться выше, чем она была прежде. Это был момент, когда Шерри ощутила, что должна пережить эту боль, чтобы найти в себе силу и мотивацию для возвращения к свету. Каждое слово бабушки было для неё не просто указанием пути, но и напоминанием о необходимости пройти через темноту, чтобы найти свет. Шерри поняла, что, хотя ей пришлось столкнуться с этой болью, это станет её толчком для того, чтобы возродиться, возродить свою веру в себя и свою силу. — Регулус сказал мне где они держали Джоша и остальных чистокровных. — Вальбурга мучила его Круциатусом несколько часов, конечно они не знали, что это был Реджи, но они узнали, что парень видел тебя перед тем как ты попала в особняк, — объяснила Гвенда Поттер, слишком хорошо зная подробности того, что произошло с мальчишкой, что прятался у нее дома от гнева сумасшедшей матери. — Он говорил со мной, сейчас он в надёжном месте, можешь верить мне. — Кто ещё? — Убили девочку из Шармбатона, Сильви. Взгляд Шерри упал на женщину, ее лицо исказилось. Поттер спокойно смотрел на внучку. Она произнесла эти слова, теряясь в низком грохоте исходящей от нее энергии, но девушка увидел их на ее губах и все равно поняла. «Сильви убили.» И вот так оно испарилось. Шерри рухнула на пол грудой, обхватив себя дрожащими руками. Ничто в ней не казалось чем-то иным, кроме агонии. Выражение ее лица было мрачным и умоляющим. Занавески в конце комнаты наконец затихли. — Сильви мертва? — прошептала она. Это был вопрос, но только так. Гвенда опустилась перед ней на колени, протянула пальцы и легко взял ее за руку. — О, моя дорогая, — сказала она тихо, — я боюсь, что это так. Шерри посмотрела ей в лицо, в чистые глаза, не терпящие возражений, и она опустила голову и разрыдалась. И в тот момент она выглядела ничем, скорее, похудавшим подростком с висящими длинными волосами и большими синяками под глазами. Она уткнулась лицом бабушке в плечо, вдыхая её легкий запах выпечки с яблоками, сжимая в кулаке её мантию. — О, Шерри, — тихо сказала она, и дурмгстрангка наконец услышала плач в её голосе. — Мне очень жаль. Миссис Поттер прижимала ее к себе, и сквозь звуки своих хрипловатых рыданий Шерри могла слышать свист ветра через открытые окна в конце коридора, одинокий и низкий. — Что с ней произошло? — вяло спросила она. — Это была Беллатрикс Лестрейндж, — горько сказала женщина с очнвилным призрением и ненавистью к озвученной персоне. — Ей не понравилось, что девчонка помогла пострадавшему от её Круцио старшекласснику. И убила. Шерри опустила голову. Сильви всегда хотела быть храброй. Шерри помнит как тогда в Берлоге девушка подошла к ней впервые и вылила свет на свои проблемы и моральные травмы. Она помнит все те чертовы моменты, когда Сильви работала над собой, чтобы стать уверенной в себе, смелой… Они ведь с Майклом… О, Майкл… А теперь Сильви Карбонно была убита за то, что не побоялась Лейстрендж и помогла пострадавшему. Ее глаза были пламенем, светясь, как уголь; ее рот был опущен, выражение горя, брови сведены вместе, уголки губ скрылись в тени. Ее глаза блестели от слез. — Я убью её, — сказала она с эхом в голосе. — Сильви бы этого не хотелось, — тихо произнесла Гвенда. — Знаешь, чего бы хотела она? — сказала она громко. Женщина посмотрела на нее в спокойном молчании. — Сильви хотела бы остаться в живых! Она хотела бы быть ЖИВОЙ! Вот то, чего он хотела! Джексон хотел остаться живым! Джош хотел вернуться к нам. Все они хотели этого, но я… — Шерри, — прошептала бабушка, не в силах больше слышать как рушиться ее милое дитя. — Я виновата в этом, если бы я вернулась в замок, а не отправилась в особняк, я была бы здесь, — изрекла брюнетка горько, наполнив голос ненависти к себе, схватившись за свои волосы. — Сильви бы не умерла, с Райяном было бы все в порядке. Джексон бы остался жив. Джоша вернули бы домой. Я… я… прости меня, — вдруг сквозь плач произнесла девушка с закрытыми глазами, представляя, что говорит каждому, кого упомянула, — пожалуйста… Я не хотела чтобы так произошло, — продолжает она и слова заливаються кровью. — Пожалуйста… Они вырезала её сердце и использовали его для своей темной магии, и теперь Шерри поняла. Она понимала, что пожертвовала своей человечностью, хранила свою импульсивность как подношение темным божествам, чтобы выжить в войне, и они без колебаний ответили на ее призывы. Наконец — маска. Насмешки над ее вспыльчивым нравом, над ее эмоциональным состоянием, которое все еще цеплялось за устаревшие догмы, делавшие ее человеком, — недостаток, от которого отказались такие диктаторы, как Антоний, Эрик и Том Риддл. Её высмеивали за это; они пытался уязвить ее гордость и заставить ее разлагаться, как повешенный труп, перед ними. Однако такие люди, как они, не понимали, что именно ее ахиллесова пята отличала от них, то, что подтолкнуло ведьму к успеху независимо от обстоятельств. «Какая глупая дура», — подумала Шерр, следя глазами за пылающим огнем, живо горящим, когда в ее сердце пустило корни новое увлечение, которое уже много лет возвышалось над ее головой, но она не давала расцвести. Пока она не поняла. Потому что теперь ведьма знала, что ей нужно делать. Мир никогда не смог бы процветать под холодными руками людей, которые позволили своему самодовольству заглушить любые рациональные мысли, которые в противном случае могли бы мучить их хрупкий интеллект. Они устраивали кровавую бойню за кровавой бойней, всегда позволяя своему эго диктовать свои действия, сталкивая мечи вместо того, чтобы разрабатывать гениальные планы. Дамблдор был слишком слаб, Эрик был слишком фанатичен, Антоний был слишком труслив, а Том Риддл был слишком бесчеловечным. Поэтому из самых загадочных пещер ада, куда они пытались ее бросить, из грязной могилы, которую они выкопали для нее в задней части ее старой академии, — она приобрела себя. — Мэйнард пришёл за тобой, — спустя пол часа их молчания, пока Гвенда очищала кожу своей внучки от крови и мелких ран, пока исправила одежду и набросила на плечи мантию их семьи, — время встретиться с остальными. Шерри знала, что выйдя отсюда она навсегда станет другим человеком.