Auf Wiedersehen, Sweetheart

— Ты рехнулся? — Ловино, если бы ты только меня выслушал… — Я знал, что не надо доверять этим американцам! Я не могу поверить, что они могли поступить так безответственно! Заложить эту глупую идею в твою голову… — Она не глупая! Это мой единственный шанс, и я не могу провернуть это в одиночку… — Как ты вообще можешь просить меня об этом? — Потому что ты мой брат и… — Ты точно сошёл с ума, если мог хоть на секунду подумать, что я помогу тебе с этим, что я позволю тебе… — Ты сделал это для Антонио! — Это было совершенно другое! — Почему? — Почему? Антонио был нашим союзником, у которого Гестапо выпытывал информацию, а не врагом, задержанным американцами! Феличиано наконец остановился. Он ухватился руками за скамейку перед собой, пытаясь успокоить свой учащённый пульс и тяжёлое дыхание, пытаясь думать ясно и последовательно. Свет вечернего солнца заполнял кухню, и тишину нарушали лишь вспышки криков — его и Ловино. Феличиано знал, что в конечном итоге, вероятно, было бесполезно пытаться убедить брата. Но он также знал, что должен попытаться, ведь был шанс, что у него получится. Потому что он был просто обязан увидеть Людвига. Даже если всего один раз, Феличиано должен его увидеть. — Разве имеет значение, кто держит его в заключении? — Конечно же имеет! — закричал Ловино, взгляд его широко распахнутых глаз был разгневанным, а выражение лица — возмущённым и разочарованным. Феличиано знал, что он не поймёт. Конечно же он не понимал. — Американцы не пытают своих пленных… — Как ты можешь быть уверенным в этом? — Он чувствовал себя виноватым, поднимая эту тему, когда его брат был всё ещё разбит после того, что случилось с Антонио. Но сейчас у него не было другого выхода. — Американцы наши союзники, ещё бы они не говорили нам это! И даже если они его не пытают, ты же понимаешь, что они отправят его в лагерь для военнопленных, и он может никогда оттуда не выбраться! Они запрут его там до конца войны, а это, может быть, навсегда, и в лучшем случае его отправят обратно в Германию после окончания войны, и я уже никогда его не увижу, а я не смогу вынести это, Ловино, я не могу… я умоляю тебя… — Слёзы, которые Феличиано так сильно старался сдерживать, наконец заполнили его глаза, стремясь пролиться. Он стиснул зубы, со злостью моргая, чтобы остановить их. — Пожалуйста, помоги мне. Ловино лишь посмотрел на него так, будто он и вправду сошёл с ума. — Просто притормози и задумайся хоть на секунду, о чём ты меня просишь. Помочь тебе освободить врага. — Но он не враг, Ловино, он не просто немец, он Людвиг — человек, которого я люблю; он хороший, порядочный человек, который заслуживает шанса — заслуживает большего, чем тюремный лагерь на ближайшие пятьдесят лет! — Если бы здесь был дедушка… — Ну а его здесь нет! — Дедушка Рим ушёл накануне, чтобы распространить новости и информацию всем ближайшим поверенным Антонио. Всё же, должен же кто-то уведомить участников сопротивления о том, что происходит. — И он вернётся не раньше чем через неделю, так что ты не можешь убедить его остановить меня, и ты также не можешь… — Это всё бессмысленно! — Ловино начал краснеть от ярости, а его голос становился всё громче и громче. — Если же вопреки логике, здравому смыслу и вероятности тебе всё-таки удастся высвободить его из плена американцев, что потом? Что ты сможешь сделать потом? У тебя есть местоположение. И всё! У тебя нет шансов пройти туда, у тебя нет информации о том, как его держат, у тебя даже нет ни малейшего понятия о том, что делать после того, как этот немец будет освобождён! У тебя нет ничего! Это было правдой. Всё, что Ловино сказал, было справедливо. И всё-таки… — Но должно же быть что-то… должен же быть способ… Ловино поднял взгляд к потолку и разочаровано развернулся. — Я не собираюсь больше это слушать. Ты ведёшь себя крайне безрассудно. — Ловино вышел из комнаты и направился в гостиную. Феличиано поспешил за ним. — Но, Ловино, я не знаю, что мне делать, и если Людвиг… — Людвиг. Феличиано чуть не врезался в Ловино, когда тот резко остановился перед ним. Он оборвал себя на полуслове и подавил удивлённый вздох. Покалывающее потрясение прошлось по его телу, не давая сдвинуться. Ловино тоже не шелохнулся, хотя и был в силах говорить, мягко и спокойно. — Антонио. Ты очнулся. Антонио пустым взглядом смотрел на стену. Его глаза были округлены, взгляд — мрачный и потерянный. Он в смятении неуверенно стоял посреди комнаты, теребя здоровой рукой свою истерзанную, раздробленную левую руку, стянутую в бандаже. Стоя он выглядел ещё более худым. Последний раз, когда Ловино удалось заставить его поесть, был три дня назад. Последний раз, когда ему удалось его разговорить — ещё раньше. — Людвиг, — вновь повторил Антонио, не сводя взгляд со стены. Его голос звучал вяло и скрипуче. — Людвиг летает на самолётах. — Да, — медленно ответил Ловино, осторожно делая шаг к нему. — Он друг Феличиано. — Последний с волнением взглянул на брата, на лице которого промелькнула маленькая искра надежды. Он сделал ещё один осторожный шаг в сторону испанца. — Хочешь съесть что-нибудь, Антонио? Или, может, нам лучше выйти на улицу? Ты же… Антонио не замечал его. — Я подарил ему серую. Он склеил её и обвязал бечёвкой. Он повесил её на своём потолке. — Наступила тишина. Антонио наконец перевёл взгляд со стены и безучастно осмотрел комнату. Казалось, он забыл, где находится и почему. Его взгляд наконец остановился на Ловино и даже немного сфокусировался. — Ты кричал. Тот покачал головой. — Нет, это пустяки, Антонио, ничего страшного. — Он сделал ещё шаг вперёд и протянул свою руку ладонью вверх, его взгляд был умоляющим. — Пойдём. Давай выйдем в сад. Слова Антонио заставили Феличиано задуматься. Несколько воспоминаний одновременно пришли в голову. Подслушанный разговор Антонио о своём друге, немецком солдате, чей младший брат был лётчиком на базе неподалёку; Людвиг, упоминавший, что у его брата Гилберта до войны был друг — испанец; Антонио, удивлённый и с облегчением смеющийся, после того как услышал имя немецкого друга Феличиано, который только недавно узнал о Сопротивлении. Подозрение Феличиано начало расти; оно было просто нелепым, но всё же имело смысл, и было его последней надеждой. — Антонио, — Феличиано говорил тихо, спокойно. — Антонио, ты знаешь Людвига? Людвиг Байльшмидт. Немецкий лётчик. Ловино бросил предупреждающий взгляд, но Феличиано его проигнорировал, с колотящимся сердцем ожидая ответа испанца. Тот перевёл взгляд с Ловино на потолок. — У него есть брат. Солдат. — Да, — проговорил Феличиано, затаив дыхание, боясь позволить себе поверить. — Да, Гилберт! — Фели, — предупреждающе сказал Ловино. — Гилберт. — Глаза Антонио закрылись, на его лице смешались боль и тревога. — Мы подрались. Он ушёл. Я говорил ему не вступать в армию… говорил ему правду… но он не послушал… он никогда не слушал… — Антонио, всё хорошо, сейчас это не имеет значения, — Ловино говорил мягко, несмотря на то что прожигал Феличиано свирепым взглядом. Но тот едва ли это заметил. В его груди расцветала надежда. Антонио знал Людвига… Антонио мог помочь ему… если бы он оставался в сознании и спокойствии ещё чуть-чуть, достаточно, чтобы ответить на пару вопросов… — Так ты знаешь! Ты знаешь Людвига! Ты знаешь, что он хороший человек, скажи Ловино, скажи ему… — Феличиано, прекрати! Феличиано должен был спросить, должен был продолжить, другого выхода у него не было… — Его взяли в плен, Антонио, американцы. Есть ли что-то, что ты знаешь, что ты знаешь о… — Он оборвался, когда Ловино с силой сжал его руку, яростно шикнув. — Не смей расстраивать его. НЕ СМЕЙ, Феличиано, НЕ… — Американцы хорошо относятся к своим заключённым, — медленно ответил Антонио. — Американцы хорошие, они не… не пытают… — Он пару раз моргнул, нахмурив брови. Феличиано растерялся, а Ловино усилил хватку на его руке. Дыхание испанца участилось. — Не ломают… не топят… — Вдруг Антонио сотрясла неистовая дрожь, и он прервался, трясущейся здоровой рукой вцепившись в свою раздробленную левую. Он тяжело вздохнул, прежде чем согнуться в сильном приступе кашля. Ловино выругался и подбежал к нему. — Всё хорошо, Антонио, всё… — Не могу дышать… не могу… — Ты можешь, просто выпрямись. Антонио отскочил от Ловино, поднося трясущуюся руку к лицу и выдавливая из себя слова через приступы кашля. — Не могу… не могу… тону… — Ты не тонешь. — Ловино подошёл к Антонио и крепко обхватил его ладонь своими руками. Он мягко отвёл и усадил испанца на диван, садясь рядом с ним, поглаживая его по волосам, говоря спокойно и приглушённо. — Ты в безопасности, ты со мной. Ты можешь дышать, и ты в полном порядке. — Дыхание Антонио начало приходить в норму, но его лицо всё ещё было бледным, а взгляд — хмурым и паникующим. Он глубоко вздохнул и вновь потянулся к своей раненной руке, но Ловино перехватил его кисть. Нет, нет… Феличиано прикрыл рот руками, ужасаясь тому, что натолкнул испанца на воспоминания. Единственную вещь, которую они никогда не должны были делать. — Не ломают… — теперь шептал Антонио. — Не топят… — Его плечи опустились, рука расслабилась в хватке Ловино. Всё его тело, казалось, замедлилось и остановилось. — Нет, Антонио, нет! — голос Ловино был слаб от внезапного страха, но он старался говорить ровно. — Посмотри на меня, Антонио. Ты не там, слышишь меня? Ты здесь, ты дома, сейчас ты в безопасности, ясно? — Антонио начал отворачиваться, и Ловино обхватил его лицо руками, разворачивая обратно к себе; его голос был на грани паники. — Нет, пожалуйста, смотри на меня, не отключайся, не… — Антонио наконец полностью успокоился, и его глаза расфокусировались, взгляд стал стеклянным и невидящим. Ловино подавлял душащие его рыдания; он прижал ладони к лицу Антонио, отчаянно повторяя: — Оставайся со мной, Антонио, пожалуйста, не оставляй меня… — Но глаза Антонио были пустыми, как и выражение лица, а тело — замерзшим. Антонио с ними уже не было. Ловино несколько напряжённых мгновений не сводил взгляд с испанца, и его прерывистое дыхание было единственным звуком в комнате. Феличиано же сам с трудом заставлял себя дышать. Наконец Ловино закрыл глаза, стиснул зубы и сжал свои руки в кулаки. Затем он поднял взгляд на брата, оскалившись; его яркие влажные глаза пылали яростью. Когда он заговорил, это звучало почти как рычание. — И ты на секунду подумал, что я помогу тебе спасти немца. Ужасное тошнотворное чувство вины терзало Феличиано изнутри и медленно расползалось в сознании. Как он мог быть таким эгоистичным? Как он мог зайти так далеко? Как он мог так быстро принудить Антонио снова закрыться в себе, когда тот впервые за несколько недель смог встать с кровати? Феличиано ощущал себя настолько ужасно пристыжённым, что хотелось кричать. Вместо этого он прошептал: — Мне так жаль. Ловино со злостью вытер глаза, переводя взгляд от Феличиано к Антонио. Затем он нежно убрал волосы испанца со лба, обхватил его здоровую кисть своими ладонями и откинулся на диване рядом с ним. — Уходи, Феличиано. . Феличиано сидел возле дуба; такая знакомая местность казалась унылой, трава — слишком яркой и жёсткой, и даже солнце было таким нежеланным. Он нигде не ощущал такого мучительного одиночества, как под этим деревом. И всё же ему больше некуда было пойти. Каждый день приводил его сюда, в его с Людвигом отдельный мир. Каждый день одни и те же мысли, одни страхи, одно невыносимое одиночество. Как мог мир быть таким жестоким, таким несправедливым? Как эта ужасная война могла принести ему с Ловино такое счастье, а потом его же и забрать? Разве так в жизни всё работает? Это не имело никакого смысла, ничего из этого, и ничто больше не было простым, и никогда не сможет стать таким, как когда Людвиг смотрел в его глаза и прижимал его к себе. Когда тот был всем, что он знал, и всё было так легко. Феличиано держал фотографию Людвига перед собой. Он так часто на неё смотрел, что изображение уже до мельчайших деталей отпечаталось в его сознании. Как он сидит на обломках церковной стены, на его шее железный крест, серьёзный взгляд направлен прямо в камеру, его прямые блондинистые волосы слегка развеваются на ветру, и нечто вроде легкого румянца на его красивом лице. Феличиано перевернул фотографию и прочёл небрежно написанные на обороте слова. Auf wiedersehen, sweetheart… Мог ли Феличиано действительно попрощаться? Мог ли он отпустить Людвига, признать, что это слишком тяжело, и жить дальше с воспоминаниями о нескольких прекрасных зимних днях, почти сказочных утрах, ночах со свирепствующей бурей? Всего несколько дней длиной в целую жизнь. Как всего лишь за пару дней мечта могла превратиться в реальность, чтобы тут же разрушиться? Как жизнь могла даровать тебе всё и оставить ни с чем? Феличиано поднял взгляд, скользя им по колышущейся на ветру траве, и на секунду он мог поклясться, что увидел вдали силуэт уходящего Людвига. Нет. Он потряс головой и перевернул фотографию обратно, мягко пробегаясь пальцами по изображению лица Людвига. Феличиано сделает всё, что от него потребуется. И если никто ему не поможет, он справится в одиночку. Он освободит Людвига. Другого выбора у него не было; с того самого момента, когда Людвиг впервые посмотрел на него своими голубыми, как небо, глазами, у Феличиано уже не было другого выбора. Ловино сделал это ради Антонио. И ты на секунду подумал, что я помогу тебе спасти немца. Альфред бы сделал это ради Артура. Если бы это был он, я бы в одиночку взял всю немецкую базу. И Феличиано знал, что Людвиг бы поступил также ради него. Ради тебя я позволил бы ей сгореть… Так что и Феличиано сделает это ради Людвига. И пусть это увенчается успехом или же будет полным провалом, или даже последним, что он сделает за свою жизнь. К этому выводу было легко прийти, и был он такой же, как и месяцы назад, когда Феличиано впервые рассматривал всю опасность любви к нему. Если Людвиг не стоил риска, то ничего не стоило. Когда Феличиано зашёл через входную дверь, в доме было темно, тихо и пусто. Он не проверял спальни — Антонио, скорее всего, спал, а Ловино, вероятно, присматривал за ним. Феличиано ощутил очередной укол вины и задумался, сколько же пройдёт времени перед тем, как брат вновь с ним заговорит. Феличиано не будет его винить, если он никогда этого не сделает. Феличиано прошёл на кухню чтобы поужинать — он надеялся, что Ловино тоже что-нибудь съест вечером. В последнее время тот ел почти так же мало, как и Антонио. Включив свет, Феличиано заметил небольшой стакан с пуншем и лежащий позади него тонкий конверт. Сверху него была записка. Феличиано взял её и изумлённо выдохнул, узнав почерк Антонио. Запиши здесь местоположение заточения Людвига и положи в этот конверт. Данные, которые я уже туда вложил, позаботятся об остальном. Возьми его в Кантина Россо. Спроси турка. Феличиано прочитал написанные слова уже тридцать раз, но до сих пор не мог понять их — не мог поверить. Конечно, он знал, что у Антонио были моменты просветления — небольшие промежутки времени, когда он выходил из своего состояния отрешённости от реальности и говорил связно, понимая, где он находится, и почти что был прежним собой — но всё равно это ввело Феличиано в ступор. Антонио, должно быть, услышал и понял больше, чем тот надеялся. Он достал пару листов из конверта, и его потрясение всё увеличивалось, пока он бегло просматривал написанное. Спросить у немецкого разведчика… обсудить плату… разработать план… Феличиано пытался поверить в это. Антонио на самом деле помогал ему. После всего, что немцы сделали… Кухонная дверь со скрипом отворилась, и он обернулся. — Ты собираешься провернуть это даже без меня, я прав? Взгляд Ловино был холодным, его руки были скрещены на груди. Он смотрел на бумаги в руках у Феличиано, и последний уже был уверен, что тот знал их содержание. Он вдруг задумался, насколько осознанно Антонио это писал, если все те редкие моменты своего возвращения в реальность, ради которых он жил, были посвящены Ловино. — Да, — ответил он. — Да, собираюсь. — Тебя могут убить, Феличиано. Ты можешь умереть из-за этого немца. — Ловино, ты мог умереть, спасая Антонио. Разве тебя это остановило? Они без слов внимательно и напряжённо смотрели друг на друга. Феличиано безмолвно умолял его понять. Он думал, что тот не сможет… однако в то же время было очевидно, что Ловино понимал его лучше, чем кто-либо другой. Наконец последний кивнул и смиренно вздохнул. — Я пойду с тобой, Фели. Но только ради тебя. Не для него. Феличиано ощутил лёгкость в своей груди, и на его лице растянулась широкая улыбка облегчения. Он засмеялся и подскочил к брату, утягивая того в крепкие объятия. — Я люблю тебя, Ловино! Тот неловко похлопал Феличиано по спине. — Да, да, я знаю. — Он позволил ему ещё немного удерживать себя в объятиях, прежде чем отстраниться, однако губы его были изогнуты в крошечной улыбке. — Так. — Ловино опустил взгляд на письмо. — Конверт ты относишь сам, ладно? Я не собираюсь делать больше, чем нужно. — Да, хорошо, я не против! Впервые за несколько месяцев, даже сильнее, чем когда Альфред дал ему местоположение, Феличиано почувствовал себя заполненным светлой, одушевляющей надеждой. Это может сработать. У них может получится. А это значит, что он вновь увидится с Людвигом. Совсем скоро. . Феличиано нервно постукивал пальцами по столу, кусая ногти на другой руке, пока его взгляд скользил по заполненной Кантина Россо. Было даже странно видеть американских военнослужащих вместо немецких, смешивающихся с толпой горожан внутри Кантины и вокруг уличных столиков, за одним из которых и сидел Феличиано. Он продолжал нетерпеливо оглядываться вокруг. Он отдал конверт мужчине за стойкой, попросил турка, и ему сказали подождать. Но он сидел за этим столиком с самого утра, а солнце уже начало заходить. Ситуацию не улучшал и тот факт, что за этим же столом он сидел несколько месяцев назад, когда к нему вдруг подошёл Людвиг и увёл его подальше от экзекуции на площади. Воспоминания о Людвиге окутали его. А мысль о том, что он, возможно, скоро его увидит, вновь обнимет, почувствует его и поцелует, снова утопая в этих голубых глазах — она захватывала его дух, заставляя сердце замирать. Его пульс отбивал в надежде и страхе, в волнующем предвкушении… и сколько же ему придётся ещё ждать? Только он задумался, стоит ли ему вернуться в Кантину и спросить снова, как кто-то выдвинул стул напротив него и сел вместе с ним за стол. Феличиано выдохнул, узнав его. Та же смуглая кожа, те же тёмные волосы на голове и лице, та же маленькая красная феска с чёрной кисточкой… это был тот самый мужчина, который дал ему конверт, когда он был здесь в прошлый раз. Это, должно быть, тот самый турок. Он широко улыбнулся Феличиано, как только сел. — И снова здравствуй, маленький партизан. В этот раз помнишь свой пароль? Глаза Феличиано округлились. — Мне его не давали. А разве должны были? О нет… это правда я, честно, я могу… — Спокойней, дитя, я просто пошутил. Так. — Турок вытащил пару листов бумаги из вскрытого конверта, развернул их и разгладил на столе. — У нас тут с тобой есть кое-какое дело. Очень-очень тсс. — Очень… что? — Совершенно секретное. Тайное. — Ох, пожалуй, да. Я толком не знаю… Турок опустил взгляд на письмо. — Тебе нужен разведчик. Несколько немецких военных, чтобы принять лейтенанта люфтваффе Людвига, ранее нелегально освобождённого из-под американского заключения. Верно? Феличиано вдруг начал несвойственно себе заикаться. Нервозность, скручивающаяся в его животе, начала заполнять его разум и вены. — Да, — прошептал он, удивлённый и в то же время ощутивший облегчение от того, как чётко и связно Антонио удалось объяснить всё в письме. — Да, это именно то, что мне нужно. — И тебе также нужен план по освобождению этого лейтенанта люфтваффе. — Ох. Нужен? Турок выглядел застигнутым врасплох. — Конечно же нужен. Ты что, думал, что можешь прийти прямо к ним и вежливо попросить отпустить его? Черт, дитя, я думал, ты участник Сопротивления. Феличиано почувствовал досаду сквозь своё потрясение. — Меня никогда не допускали к подобным миссиям. Но мой брат Ловино уже проходил через это, он будет со мной, так что сможет позаботиться обо всём… — Он остаётся в машине. — Ох. — Желудок Феличиано ухнул в пятки. — Остаётся? — Конечно. Тебе нужна машина, заведённая и готовая в любой момент рвануть. К тому же, если вы вдвоём пойдёте к американской базе, это будет слишком подозрительно. Феличиано сглотнул; предвкушение внутри него быстро сменилось страхом. Он думал, что хотя бы брат будет рядом с ним… это было тем, о чём он его так умолял. Мысль о том, что Ловино не будет поблизости всё это время, даже не приходила ему в голову. — Так… эм… что я должен буду делать дальше? Турок приподнял бровь. — Возможно, нам следует вначале обсудить плату? Феличиано кивнул. Он не знал, почему Антонио дал ему в качестве оплаты старые золотые монеты вместо бумажных купюр, но торопливо достал горсть из своего кармана и кинул на стол. Турок тут же собрал их, спрятал и быстро огляделся. — Чёрт, дитя, будь поосторожней, ладно? — Извините, — пробормотал Феличиано. Он понимал, что должен быть осмотрительней, но его рассудок помутился от волнения и расшатанных мыслями нервов. Он на самом деле был здесь, обсуждая, как высвободить Людвига с американской базы. Это было безумным, поразительным и самым ужасающим, с чем Феличиано сталкивался. Как от него вообще могли ожидать, что он будет сохранять самообладание или знать, как поступить? Господи, он же совсем скоро увидит Людвига, это на самом деле произойдёт… Турок же с минуту разглядывал монетки под столом, прежде чем удовлетворённо кивнуть. — Верно. Думаю, мне стоит поблагодарить тебя за то, что не вынудил возиться с этими оскорбительными, бесполезными бумажками. А теперь. — Он перевёл на Феличиано тяжёлый, мрачный взгляд. Тот же с трудом мог усидеть на месте. — Считай, ты счастливчик. База, на которой держат этого немца, не особо большая. И он пока что их единственный заключённый, в данный момент ожидающий транспортировки в лагерь для военнопленных. Там в основном военные полицейские, которые, как ты можешь подумать, осложнят задачу. Но у этих американцев есть одна большая слабость. — О, я знаю! Красивые девушки. Турок молча моргнул пару раз. — Что? — Дедушка Рим говорит, что американцы любят красивых девушек, так что это должно быть их слабостью, он говорит, что льстивые ублюдки всё время пытаются приударить за итальянскими девушками и, о нет, вы же не собираетесь одеть меня как девушку, верно? Я просто не думаю, что это в итоге сработает, потому что американец, которого я встречал, как ни странно, вообще не заинтересован в девушках, по правде… — Помолчи, дитя. Нет, я имел в виду выпивку. — Наверняка выпивку с красивыми девушками. — Ну, да, пожалуй. Ты будешь меня слушать? Феличиано воздержался от ответа и лишь кивнул. — Хорошо. Так. По вторникам американцы проводят ночь за выпивкой в соседней деревне. На этой неделе они оставят всего пару военных для охраны. — Почему? — с беспокойством спросил Феличиано. — Потому что я так устрою. — Турок усмехнулся. — Это то, за что ты мне платишь, дитя. Твой… — Он опустил взгляд к письму. — Твой брат, я полагаю… остановится у восточной дороги. — Восточная дорога, — повторил Феличиано. Он уже начал волноваться, что не сможет поспевать за информацией. — Ты подходишь к временному лагерю для военнопленных. На воротах будет всего один человек. И вот, что ты должен будешь ему сказать. Слушаешь? — Да! — пылко ответил Феличиано, затаив дыхание, и сидя уже чуть ли не на самом краю стула. Турок с сомнением посмотрел на него, затем потёр свой лоб и тихо пробормотал себе под нос. Итальянец не расслышал, но турок продолжил уже громче. — Ты скажешь ему, что в городе произошёл инцидент: американцы напились и устроили дебош. Скажешь, что они дерутся, что они вооружены, и местные жители злы, напуганы и не знают, что делать. Последнее, чего хотят американцы — это дипломатический скандал, когда они только закрепились в этой стране. Так что мы скоро увидим, как большинство оставшихся солдат направятся прямо в деревню. Так, у тебя же есть оружие, верно? Кровь застыла в жилах Феличиано, когда всё вдруг стало реальным. Он не мог этого сделать. О Боже, как он вообще может быть способным на это… — Я… Я не…. Я… Но что если они не уйдут? Что если они не поверят мне? — Как они могут тебе не поверить? Ты же сама невинность. И конечно же они тебе поверят, когда то, о чём ты будешь говорить, уже случалось дважды. — Разве? — Во вторник будет дважды. — Турок подмигнул озадаченному Феличиано. — Это то, за что ты мне платишь, помнишь? Теперь, когда большинство американцев покинет базу, чтобы разобраться с беспорядком в городе, на твоём пути останутся ещё один или два. С эффектом неожиданности ты без проблем с ними разберёшься. Феличиано был в ужасе. — Но я не хочу ранить их! Разве нет другого выхода? Турок выглядел одновременно позабавленным и немного недоверчивым. — Игра, которую ты затеял, тебе немного не по зубам, дитя. — Он коротко рассмеялся, доставая небольшой пакетик из своего кармана и передавая его Феличиано под столом. — Подсыплешь это в напиток — бурбон из лавки, если сможешь его раздобыть. Скажешь им, что это подарок от их американских приятелей из деревни. — Турок усмехнулся. — В компенсацию им за всё пропущенное веселье. Феличиано в неуверенности закусил губу, покручивая маленький пакетик с белым порошком в своих пальцах. — А это же не навредит им? — О нет, дитя, это их вырубит и подарит им самый лучший сон в их жизни. — Это лекарство для людей, которые не могут уснуть? Дедушка Рим делал что-то подобное из валерьянки и лаванды, растущих в нашем саду. Турок приглушённо посмеялся, позабавленный. — Чуть сильнее лаванды. Некоторые готовы заплатить неплохие деньги за это. Используй с умом, ладно? Феличиано кивнул и спрятал пакетик в свой карман. — Что… что дальше? — А дальше ты проходишь к камерам, забираешь своего немца и со всех ног бежишь к ожидающей машине. — Турок подкинул Феличиано небольшую связку ключей, которую тот неловко поймал. — Немецкие разведчики будут ожидать в этом месте во вторник, в час ночи. — Он подтолкнул пару листов бумаги по столу в сторону Феличиано, который аккуратно сложил их, прежде чем положить себе в карман рядом с ключами и пакетом с порошком. — Доставишь туда этого немца к указанному времени. И вот что очень важно — не прямо к пункту назначения. Остановитесь на безопасном расстоянии, и оставшиеся несколько миль он должен дойти сам. Феличиано кивнул, пытаясь сосредоточиться и убедить себя, что он сможет это сделать. Но ему не удалось ни то, ни другое. — Я… ох. Но… но... но как… Выражение лица турка чуть смягчилось. — Знаешь, дитя, как только ты окажешься в этой ситуации, ты удивишься, как быстро инстинкты возьмут верх. Не волнуйся сильно. Феличиано уже позабыл всё, что тот говорил, его слова беспорядочно смешались в голове. — Но я не знаю… — Прочитай бумажку, которую я тебе дал. Там всё, что тебе нужно знать. И запомни одну вещь. Феличиано глубоко вздохнул и попытался успокоить свои дрожащие руки. — Какую? — Если бы это того не стоило, ты бы этого не делал. — Турок вновь подмигнул. — А Карьедо бы не написал мне письмо с просьбой о помощи. — Турок отодвинулся на стуле, собираясь вставать, но вдруг остановился и в раздумье обернулся к столу. — Кстати, как там этот испанец? — Ох. — Феличиано задумался, как ответить. Вопрос был довольно сложный. — Ну, в основном он спит. Иногда будто бы в сознании, но просто уставится в стену — дедушка Рим говорит, что он так спит с открытыми глазами. А когда он просыпается, то обычно говорит много бессвязных вещей. Но иногда — очень редко — он по-настоящему приходит в себя. Обычно ненадолго, но Ловино говорит, что ему уже становится лучше. — Феличиано пожал плечами. Он не был уверен, прав ли его брат насчёт этого. — Хмм. — Турок покачал головой. — Исходя из того, что я слышал, этому засранцу ещё очень повезло остаться в живых. Или нет, смотря с какой стороны посмотреть. — Он поймал взгляд Феличиано, пристально уставившись ему в глаза. — Ловино… он твой брат, верно? Это же он его спас? — Да. Турок присвистнул под впечатлением. — Слышал об этом. Он храбрый маленький ублюдок. — Да. — Феличиано улыбнулся. — И теперь он помогает тебе провернуть то же самое. Ради немца. — Да. — Феличиано неловко заёрзал. Турок вновь покачал головой. — Почему? Разве оно того стоит? Феличиано ответил сразу же, не раздумывая. — Потому что я люблю его. Турок выглядел немного изумлённым. — Теперь эта война просто не имеет смысла. Но эй. Золото одинаково ценится, от кого бы ты его не брал. — Турок встал, собираясь уходить. — А вы? — неожиданно для самого себя вдруг спросил Феличиано. — Почему то, что вы делаете, стоит того? Разве только золото в вашем кармане имеет значение? — Он стушевался, когда турок ухмыльнулся ему сверху вниз, приподняв бровь и явно находя этот вопрос смешным. Феличиано отпрянул к спинке стула. — Это единственная вещь, которая вечна, маленький партизан. Совсем скоро и ты это поймешь. Феличиано не поверил ему. Есть вещи, которые дороже золота. Которые более вечны. Вещи, такие как цветы и зимние вечера, как фотографии с небрежно написанным на обороте прощанием. — Любовь вечна. — Милая сентиментальность, дитя. — И в следующую же секунду на его лице будто бы промелькнуло горькое воспоминание; как если бы он знал, что Феличиано имел в виду, как если бы он понял. Но оно прошло прежде, чем тот мог быть уверен, что видел его. — Но это ложь. Как бы то ни было, удачи, маленький итальянец. — Турок смеялся, уходя. — Она тебе понадобится. . Феличиано не мог поверить, как же легко его план работал. После того, как он с неохотой оставил Ловино у машины, которую им подогнал турок, Феличиано, сделав небольшую петлю, дошёл до американской базы. Это была не железная тюрьма, как он предполагал увидеть, а небольшая группа построек, окружённых колючей проволокой и большим количеством деревьев. Каким-то образом замысел турка удался, поэтому там осталась всего пара военных охранников, и, к счастью Феличиано, караульный у ворот сразу же поверил его истории. Его проводили к базе мимо небольших зданий, грузовых автомобилей, деревьев и решётчатой двери, за которой, как он сразу догадался, были тюремные камеры. И теперь он сидел в небольшой комнате напротив начальника базы и оставшегося охранника; его ладони вспотели, сердце колотилось, а голова начала кружиться, пока он боролся с собой, чтобы не потерять самообладание. Всё было как во сне, ничто не казалось реальным, и было трудно поверить, что он и впрямь это делает; что это действительно работает. Начальник отклонился в своём кресле и проницательным взглядом всматривался в него. — Так, можете конкретно описать ситуацию, итальянец? Феличиано приказал себе сохранять спокойствие; всё хорошо, они ничего не подозревают, ни о чём не знают, о Боже, камера с Людвигом же находилась совсем рядом… Он попытался воспроизвести свою заранее заготовленную речь, которую прочитал уже сто раз, чтобы запомнить. — Ну, эм, сэр, просто ваши солдаты у нас в городе выпили слишком много и вели себя очень шумно и неуважительно, и, возможно, приставали к красивым девушками, а сейчас они разошлись, дерутся и ломают вещи, и это уже третий раз за неделю, люди встревожены и обеспокоены, и мы не знаем, что делать или как остановить их, немцы никогда не вели себя так, когда были здесь. Сэр. Командующий разочарованно вздохнул, прежде чем взглянуть на военного охранника. — Я им уже пятьдесят раз говорил, не нарушать здесь порядок. И именно когда мы всё ещё пытаемся заслужить доверие местных жителей. — И почему это всегда происходит, когда у нас нехватка людей, сэр? Когда двое американцев начали говорить между собой, Феличиано пытался подавить свой ужас, остановить дрожь во всём теле. Он никогда не думал, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации. Это было то, что дедушка Рим и Антонио, а иногда и Ловино, делали — но для Феличиано это было слишком. А сейчас он должен был подсунуть им бурбон с подмешанным порошком, но как ему вообще это сделать? Оружие, которое было при американцах, приковывало его взгляд, как магнит. Что если они не примут от него выпивку? Что ему делать тогда? Как он сможет просто уйти, зная, что Людвиг был прямо здесь, так близко, настолько близко, что Феличиано мог его почувствовать… — О! — вдруг вскрикнул он, неожиданно для самого себя. Американцы уставились на него, когда он полез себе в куртку и достал оттуда флягу. Просто сделай это… сделай, и сможешь пройти к Людвигу. — Ваши друзья передали мне это. Конечно же они не примут её… определённо, это слишком очевидно… и почему он только не взял с собой пистолет… — Они передали? Феличиано уловил заинтересованный взгляд американцев на металлическую флягу и немного набрался смелости. — Да, — продолжил он. — Они просили передать её вам в качестве подарка из деревни, в компенсацию за то, что вы не отдыхали с ними. Это какой-то странный американский напиток, бурбон, если не ошибаюсь… Командующий молча уставился на флягу в течение пары напряжённых, невыносимых для Феличиано и его колотящегося сердца секунд. Затем он улыбнулся. — Я ведь говорил тебе, как же давно не пил. ……. Феличиано совсем не верилось, как же легко этот план работал. Он перевёл взгляд со спящего начальника к бессознательному охраннику; на его спине и шее проступал пот, пульс был настолько частым, что он чувствовал головокружение. Он подождал несколько тревожных минут, чтобы убедиться, что те окончательно вырубились; он еле дышал, ожидая, что они проснутся в любую секунду. Когда этого всё-таки не произошло, Феличиано наконец смог убедить себя, что порошок подействовал. Он встал на ноги и затворил дверь настолько быстро, насколько мог. Людвиг был так близко. Феличиано помчался обратно к камерам, при этом оглядываясь по сторонам. Но на базе было пусто — охрана тут же покинула её, чтобы разобраться с беспорядками в деревне. Он распахнул незакрытую входную дверь тюрьмы и тут же остановился. Длинный, узкий и пустынный коридор простирался перед ним; шесть дверей вели в шесть маленьких тюремных камер, по три с каждой стороны. Освещение было тусклым, и основная его часть исходила от лунного света из крохотных окошек, тень от решётки которых падала на серый пол. Феличиано ступил вперёд, будто во сне. Его шаги эхом отдавались от холодного цемента. Он сглотнул тяжёлый ком в горле и попытался вернуть себе голос, но вместо этого смог лишь прошептать: — Людвиг? — Нет ответа. Он попробовал снова, стараясь говорить чуть громче, и его голос немного сломался всего на одном слове. — Людвиг? Вдруг шаги пугающим эхом отдались от каменных стен, и длинная тень упала, пересекая коридор. И вот, стоя за решёткой крайней тюремной камеры, он был здесь. Его униформа оставалась опрятной и не помятой; его лицо застыло в свете луны, пока он изумлённо и неверяще смотрел на Феличиано. Он встряхнул головой, будто бы отказывался в это верить. — Людвиг, — шёпот, медленный и тихий. И внезапно всё показалось застывшим и погружённым в тишину. Луна остановилась в небе; Земля под ними перестала вращаться. Феличиано медленно и тихо вздохнул, когда весь мир остановился, перевернулся и преобразился перед ним. Потому что он был здесь. Людвиг… — Нет. Этого одного, сильного слова отрицания было достаточно, чтобы вернуть Феличиано в реальность. Он побежал. Когда он достиг последней камеры, Людвиг протянул руку через решётку и сжал его кисть. Тот выдохнул, стараясь не забывать дышать, и вцепился в его руку в ответ, пока второй лихорадочно искал у себя ключи. — Людвиг, нам нужно идти, мы… — Нет! НЕТ! Что же ты делаешь? Как… как ты здесь оказался? Луч лунного света блестел на лице Людвига — таком красивом, ошеломлённом и озадаченном; продолжая держать Феличиано за руку, второй он потянулся через решётку, чтобы коснуться его щеки. Тот всхлипнул, чуть не зарыдав от прикосновения, пытаясь подобрать нужный ключ к замочной скважине. Почему пока ни один из них не подходил, почему его руки никак не могли перестать трястись… — Кое-кто сообщил мне информацию, но это не важно. Я… — Очередной ключ не подошёл. Феличиано за малым не закричал от досады. — Тебе нужно уходить отсюда! Сейчас же! Ты хоть знаешь, что они могут сделать с тобой, разве ты не понимаешь… что ты вообще… — Слова Людвига превратились в неразборчивый немецкий. Но пусть он и говорил это всё, побелевший и введённый в замешательство, в неверии качающий головой, он взял у него ключи и почти без проблем вставил один из них в замочную скважину. Феличиано протянул руку через решётку и коснулся его лица, чтобы убедить себя, что тот и вправду был здесь. — Тебя ожидает разведчик. У нас есть машина. Мы можем подвезти тебя туда. Охранники спят, но нужно поспешить… нам нужно… — Ключ подошёл. И начал поворачиваться. — Это так глупо… Mein Gott, Феличиано, это было так глупо… — Дыхание Людвига участилось, стало почти лихорадочным. Так близко, слишком близко. Всё тело Феличиано было стянуто в нетерпении и стремлении. Замок щёлкнул, они оба выдохнули, и Феличиано пришлось быстро оторвать свои руки от Людвига, позволяя двери настежь распахнуться. Но затем руки Людвига резко схватили его и притянули ближе; и Феличиано сам потянулся в ответ, припадая к нему; и губы их встретились в бездыханном, бессловесном и бесстрашном поцелуе. И всё вдруг вновь остановилось. Серая тюремная камера исчезла, превратилась в широкое открытое поле с жёлтой травой, цветами и солнечным светом, с ярким голубым небом и нескончаемым вечером, с одиноким, искривлённым и старым дубом. Они были где-то в другом месте, и были только они во всём этом мире; и было это тем, чего Феличиано так ждал; единственным, что имело значение; причиной, по которой он это сделал, рискуя всем; причиной, по которой он продолжал дышать. Ощущая Людвига как и раньше — его запах был прежним и на вкус он оставался таким же, — сердце Феличиано вновь воспарило, и он наконец почувствовал себя полноценным и завершённым, впервые с той самой давно прошедшей ночи, которой он уснул на кровати из сеновала под стук дождя по крыше. Разбитый на части, Феличиано вновь соединился воедино, и чувствовал, что может умереть счастливым прямо здесь, в руках Людвига. Но поцелуй вышел уж слишком коротким, и когда Людвиг отстранился, его глаза пылали огнём. — Я не знаю, как ты здесь оказался. Но тебе нужно идти. — Тем не менее, он всё ещё держался за Феличиано железной хваткой. Тот твёрдо покачал головой, решительно вцепившись в кисть Людвига своими трясущимися руками. — Я никуда не пойду без тебя. Людвиг в смирении прикрыл глаза. — Тогда идём, сейчас же. — Он отпустил его талию, чтобы взять того за руку. Затем он забрал свой китель с маленького стула и потянул Феличиано из камеры в коридор. Тот следовал за Людвигом, позволяя вести себя к выходу из тюрьмы; их эхом отдающиеся от каменного пола шаги звучали как выстрелы посреди спокойной и тихой ночи. Это всё происходило слишком быстро для Феличиано, чтобы понять, что он ещё чувствовал кроме тяжёлого биения своего сердца и успокаивающего облегчения от ощущения руки Людвига в своей. — А охрана? — коротко спросил Людвиг, бдительно осматривая опустевшую базу. — Всего двое, но сейчас они спят. — Спят… — Он покачал головой. — Неважно. Куда дальше? Феличиано пошёл вперёд, проводя его через здания, грузовые машины и колючую проволоку к главным воротам. — Сюда. Следуй за мной. Ловино уже ждёт… ох, Людвиг! — Феличиано обернулся и восторженно улыбнулся ему; лунный свет освещал их лица этой тёплой, тихой ночью. — Людвиг, ты же наконец встретишься с Ловино! Выражение лица Людвига нечитаемо смягчилось, и он запечатлел жаркий поцелуй на руке Феличиано. Они выбежали через главные ворота к окружённой деревьями узкой тропе и обошли по ней к месту, где Ловино ожидал их на одолженной машине. — Ловино, — запыхавшись воскликнул Феличиано, как только открыл дверь и забрался внутрь; Людвиг устроился рядом с ним, их руки всё ещё были сцеплены вместе. — Это Людвиг. Глаза Ловино яростно блеснули, как только он заметил немца. Он отвернулся лицом к дороге и включил фары. — Ни слова, немец, понял меня? — раздражённо сказал он на английском, давя своей ногой на газ; шины заревели на грязной дороге. — Не говори мне ни единого слова. Оказавшись в безопасности в машине, Феличиано облокотился на Людвига, уставший и изнурённый, с кружащейся головой. Он не мог поверить, что справился, что только что сделал это, и его заполнило радостное, почти истеричное облегчение. Он мог лишь смеяться и плакать, и, задыхаясь, ловить ртом воздух; а Людвиг прижал его ближе, пробежал рукой по его волосам, нежно укачивая и целуя его голову, тихо шепча бессмысленные вещи. Феличиано прижался к его груди. Запах кителя Людвига и ощущение его сильных рук вокруг него быстро успокоили и расслабили переутомлённые нервы и разум итальянца. И казалось, будто они расстались всего на пару дней, потому что всё вновь стало как раньше: эта привычная нега и ощущение, что всё на своих местах, которое Феличиано так хорошо помнил. Наконец, уже способный ясно мыслить и нормально дышать, он провёл ладонями по рукам и груди Людвига, неловко оставляя поцелуй на его плече. — Они не сделали тебе больно? — прошептал он. — Нет, Феличиано. Нет. — Людвиг продолжал мягко перебирать волосы Феличиано. Тот выдохнул с облегчением. — Я так рад. Все говорят, что американцы хорошо относятся к заключённым, но я всё равно беспокоился, ох Людвиг, я так волновался, я так боялся, что ты… — Сейчас всё хорошо. Я в полном порядке, теперь не о чем беспокоиться. Феличиано кивнул и протёр глаза. — Твои разведчики будут ожидать прямо за углом, когда мы остановимся. Иди прямо к ним, и они сопроводят тебя до ближайшей немецкой базы. — Как ты вообще… ох, Феличиано. Тебе не стоило этого делать. Это было слишком опасно, слишком безрассудно. Нет, это того не стоило… Феличиано поднял голову и заглянул прямо в его голубые глаза. Они были затуманены беспокойством. — Да, Людвиг, да — ты того стоишь. А сейчас ты должен вернуться к своему отряду и просто обязан выжить для меня, пожалуйста. И когда всё это закончится, ты должен вернуться ко мне, как ты и обещал. Потому что, если нет, то я сам приду за тобой, понял? Людвиг чуть улыбнулся, его взгляд стал мягче. — Да, Феличиано. Тот закрыл глаза, ощущая, как голос Людвига прогоняет все его страхи и заполняет грудь теплом. — Я просто… я не могу поверить, что вновь с тобой, не могу поверить, что ты… — Я здесь, Феличиано. — Людвиг оставил поцелуй на его макушке. Феличиано улыбнулся, услышав такие знакомые слова, которые тот всегда говорил, когда он в них нуждался. — Я здесь, с тобой. Феличиано прижался к груди Людвига, ощущая, как тот дышит; он слушал непрерывный рёв мотора, уставившись через окно на тёмное небо с рассыпанными на нём звёздами. Ни одной машины не проехало мимо по длинной, узкой дороге, ведущей к северной деревне, и он на мгновение задумался, стоит ли попросить Ловино просто ехать вперёд до самой Швейцарии. Он почти что засмеялся, представив, что тот ответил бы на это. Но в то же время Феличиано напомнил себе позже поблагодарить своего брата за сохранение молчания во время поездки. Это, должно быть, давалось ему с большими усилиями. Феличиано бездумно водил круги на руке Людвига. Он не хотел, чтобы эта поездка кончалась. Мысль о том, что скоро они прибудут к месту назначения, что Людвиг снова покинет его, омрачала этот лёгкий, светлый момент. Конечно же он хотел продлить его, сбежать куда-нибудь, где было бы место для них, но он знал, что сейчас это было невозможно. Война продолжалась, и Феличиано нужно было вернуться домой, а Людвигу — туда, где он был бы в безопасности. Но он также знал, что однажды война закончится, и когда это случится, они будут вместе. — Я слышал, твой самолёт сбили. — Да. — Грета в порядке? — Феличиано почувствовал, как Людвиг напрягся. — Нет. Нет, не в порядке. — Оу. — Феличиано снова поцеловал Людвига в плечо. — Мне жаль, Людвиг. Так теперь у тебя будет новый самолёт? Как ты назовешь его? Людвиг задумчиво промычал, его руки перебирали волосы Феличиано. — Думаю… Белла. Феличиано покачал головой, улыбаясь, переполненный радостью и смехом, и ни капли не раздражением. — Белло, Людвиг. Людвиг тихо посмеялся. — Хорошо. Белло. Феличиано держался рядом с ним настолько близко, насколько только мог; этого было недостаточно, и в то же время было всем, что нужно. Эти минуты были лучшими за последние месяцы. Но путь был слишком коротким, и уж слишком быстро все эти скоротечные, чудесные минуты закончились. Машина остановилась, и Феличиано ощутил, как его дыхание остановилось вместе с ней. Он не без труда заставил себя достать сложенный лист бумаги из своего кармана и передать его Людвигу. — Твои разведчики ожидают через пару миль отсюда, ближе к деревне, рядом с поворотом. Точное местоположение указанно здесь. Людвиг взглянул на лист бумаги и положил его в свой передний карман, затем посмотрел на Феличиано, взгляд его был полон страдания и противоречивых чувств. Он вновь взял его за руку. — Как я вообще могу снова оставить тебя? — Это совсем ненадолго, Людвиг. — Феличиано улыбнулся настолько ярко, насколько только мог. — Но зато потом мы будем вместе целую вечность. — Я не заставлю тебя ждать вечность. Я вернусь за тобой. Феличиано решительно кивнул. — Я знаю. Людвиг провёл ладонями по его щеке, стирая слёзы, прежде чем наклониться и поцеловать его. Слова здесь были не нужны, потому что они уже всё сказали, и какие вообще могли быть слова в такие моменты, как этот? Сейчас здесь были только воспоминания и отчаянная, почти болезненная надежда и вера, что однажды у них будет больше времени на всё. И не важно, сколько придётся ждать: неделю, месяц, год или даже век. Потому что Феличиано мог ждать целую вечность. Разве был у него другой выбор? — Феличиано, ради Бога, давай быстрее, чёрт возьми! — раздражённый голос Ловино прорезался сквозь его затуманенное сознание. Они медленно и неохотно разорвали поцелуй. У них больше не оставалось времени. Людвиг провёл рукой по его щеке, другой с неохотой открыл дверь и в последний раз поцеловал его, прежде чем выйти из машины. Но как только руки Феличиано перестали касаться Людвига, он почувствовал мучительную и невыносимую боль, разрывающую его грудь. Он тут же вылез вслед за Людвигом и встал на ноги на неровной грязной дороге. — Феличиано! — закричал Ловино. — Вернись в машину сейчас же! Феличиано проигнорировал его. Он догнал Людвига, заключая его в свои объятия, запыхавшись смеясь, когда тот обвил его руками в ответ. — Я забыл попрощаться! Ночь была удивительно тихой, безграничное небо над ними было ясным. Шелест деревьев раздавался в тёплом свежем воздухе, небольшая деревенская дорога поворачивалась впереди, и всё вокруг, где не было мягкого лунного света и небольшого свечения, исходящего от фар припаркованной машины, было погружено в темноту. — Чокнутые итальянцы. — Людвиг грустно улыбнулся и поцеловал его в лоб, в щёки и в губы. Но вместе с подавляющей его печалью Феличиано знал, что ещё увидит Людвига, и в его груди была надежда, которая в прошлый раз отсутствовала. Он не был уверен, почему, но чувствовал, что это будет всего лишь недолгая разлука. Людвиг ещё раз нежно поцеловал его в губы, прежде чем наконец отстраниться, с дрожью вздыхая, и улыбнуться с сожалением. — Bello, ciao. И когда Феличиано поднял взгляд на Людвига с очередным прощанием, они вновь были единственными на всём свете, потому что каждый раз, когда он смотрел в эти голубые глаза, они были где-то в другом месте. И теперь всё будет хорошо, ведь разведчики доставят Людвига к ближайшей немецкой базе, а Феличиано вернётся домой и будет ждать, а вскоре всё это закончится и Людвиг вернётся к нему. Но сейчас он должен уйти. Феличиано улыбнулся на прощание и мягко убрал руки с груди Людвига, прежде чем выйти из объятий и отшагнуть назад. — Auf wiedersehen, sweetheart. Выстрел прогремел неожиданно, сотрясая воздух и нарушая спокойную, чистую тишину. Феличиано вздрогнул от оглушительного звука и почти что шокировано вздохнул. Но по какой-то причине он не мог дышать. Он остолбенел, не понимая, почему, и удивляясь, с чего вдруг Людвиг смотрит на его грудь с застывшим на лице ужасом. Феличиано с любопытством последовал за его оледеневшим взглядом. Он пару раз моргнул в неверии и замешательстве. Его рубашка была запятнана кровью.       — Людвиг… — Nein… — прошептал он. Через мгновенье Феличиано почувствовал боль, растущую в своей груди, которая распространялась, как огонь, пока не охватила всё его тело, не позволяя нормально дышать. Ноги подкосились, и он начал оседать вниз. Сильные руки подхватили его, аккуратно опуская на землю; в ушах эхом отдавались стенания Людвига полные боли и страдания. — НЕТ… nein, nein… Феличиано пытался говорить. Пытался спросить, что происходит. Но он не мог этого сделать, как и не мог чувствовать ничего кроме режущей боли, разрывающей его грудную клетку на части; он почти ничего не видел, с трудом слышал и едва ли мог думать… — Феличиано, посмотри на меня, открой глаза… — голос Людвига был полон паники и ужаса. А затем крик Ловино прорезался сквозь его затуманенное сознание: — ФЕЛИ! — Открой глаза, Феличиано, — прокричал Людвиг будто бы приказ. — Оставайся в сознании. Послушай меня! Феличиано заморгал, пытаясь держать глаза открытыми. Он закашлял, но это принесло слишком сильную боль. Он пытался вздохнуть, но его грудь не поднималась. Он старался сфокусироваться на лице Людвига, обрамлённом тёмным ночным небом с мириадами ярких звёзд; старался удержать свой взгляд на испуганных и омрачённых глазах Людвига. Но боль была слишком сильной, и даже отчаянно прикладывая все усилия, Феличиано не был в силах удержать свои потяжелевшие веки. Закрыть глаза было легче. Он чувствовал прерывистое дыхание Людвига у своего лица, чувствовал, как тот положил ладонь ему на щёку. — Нет, NEIN, Феличиано… Gott, bitte… Очередной выстрел. — Да кто, чёрт возьми, стреляет? — вновь закричал Ловино. Людвиг что-то возмущённо прокричал на немецком. Громкие, удивлённые голоса ответили ему. Перед закрытыми глазами Феличиано взрывались яркие огни. — O mio Dio… mio Dio… — Ловино паниковал. Но всё доносилось как будто бы через толщу воды. — Всё будет хорошо… с тобой всё будет хорошо… пожалуйста, Феличиано, ПОЖАЛУЙСТА, открой свои глаза… Феличиано попытался разлепить веки, затем попытался извиниться, что не может. Всё было таким странным. Почему все кричали? Почему вдруг стало так холодно, хотя ночь была тёплой? Почему он больше не чувствовал боли? А потом он уже не мог даже пытаться. Всё начало угасать, и лишь малая часть рассудка оставалась на краю его сознания. Феличиано всегда задавался вопросом, умрёт ли он когда-нибудь за свободную Италию. Вместо этого он умирал за немца. Если бы у него были силы, он бы посмеялся. Вместо этого он чувствовал, как его грудная клетка всё тяжелела, когда боль ослабевала; вспышки перед глазами рассеялись, и лишь в его ушах предобморочно звенело. Но он всё ещё мог чувствовать Людвига. Одна его рука, поддерживающая спину, и вторая — на его лице. Он всё ещё мог ощущать и осязать его; и если бы Феличиано мог прямо сейчас очутиться где угодно, то всё равно бы выбрал быть прямо здесь, в руках Людвига. Он ещё раз попытался ухватиться за него, за его голос, но в итоге оказался беспомощен против поглощающей его тьмы. Одно последнее изображение всплыло в его сознании — Людвиг держит цветок, его голубые глаза искрятся и он улыбается, в то время как яркое, тёплое солнце освещает длинную зелёную траву вокруг него. И прямо перед полным погружением в темноту одна последняя мысль проскользнула в сознании Феличиано. В конечном счёте всё это стоило риска.