The Rod of Asclepius

Май. Йен бросает рюкзак в шкафчик и трет усталые глаза, подготавливая себя к очередной ночной смене в больнице. Прошло несколько недель с тех пор, как его стажировка официально закончилась, и ему предложили ординатуру. Правда восторг от того, что Йен получил ординатуру, да еще и в той же больнице, омрачается тем, что большую часть времени он вынужден пахать на дежурных сменах, которые на хуй никому не сдались. Некоторые первокурсники пришли к компромиссу, поровну поделив между собой дневные и ночные часы работы и меняясь каждые несколько недель, но по большей части разбираться с дерьмовыми сменами приходится Йену. Йен подозревает, что большинство людей ненавидят его, но он не возражает. И особенно не возражает против того, что Микки распределил свое расписание так, чтобы их смены более или менее совпадали, даже если Микки придется не спать всю ночь или выйти на работу перед самым рассветом. Йен благодарил Микки за это, воркуя и называя его милым, но получил нехуевый тычок в руку и узнал, что единственная причина, по которой Микки переносит свои смены, это то, что работая с Йеном, он может получить отсос посреди дня. Йен должен признать, что секс действительно невероятный бонус к совместной работе, но он по-прежнему не может избавиться от чувства, что за этим кроется нечто большее. Йен убирает свою одежду и закрывает шкафчик, стесняясь слишком очевидно напевать и подпрыгивать, когда идет по узкому коридору к посту медсестер. Йен заворачивает за угол и останавливается, обнаруживая, что Микки нигде нет. Он оглядывается назад, на коридор, потом снова на пост — ничего. Он подходит к посту и заглядывает за стойку, но нигде не обнаруживает следов Микки. Ни держащейся на соплях оранжевой кофейной кружки с пятнами и сколами, заполненной сливками и слишком большим количеством кубиков сахара, ни фантиков от конфет в мусорном баке, ни самих конфет, спрятанных в стороне от чужих лап за одним из компьютерных мониторов. — Его сегодня нет, любовничек. Йен резко вскидывает голову при звуке ровного голоса Даны, доносящегося с противоположной стороны стойки, выставленной в форме полумесяца. Йен моргает и откашливается, пытаясь выглядеть непринужденно, — Сары? Дана закатывает глаза и громко вздыхает, — И каким образом Сара превратилась в «его»? Если ты все еще собираешься вешать мне лапшу на уши, то хотя бы научись лучше лгать. Йен вздрагивает. Сара — высокая, светловолосая и чувственная медсестра — была, пожалуй, не лучшим выбором. В свою защиту можно сказать, что Йен отвечал инстинктивно, а Микки был единственным медбратом на этаже. — Не понимаю, о чем ты, — отвечает Йен, пожимая плечами. Дана смотрит на него испепеляющим, осуждающим взглядом: прямое лицо, высоко поднятая бровь и одна рука на бедре. Йен натянуто улыбается, хлопает в ладоши и покачивается на носках. Он ненавидит саму мысль о том, что Дана будет совать нос в отношения, которые он смог построить с Микки, чем бы они, блин, ни были, но ему также интересно знать, как он упустил тот факт, что Микки не работает сегодня. Йен, будучи безнадежно влюбленным, вызубрил расписание Микки сразу же, как оно было вывешено. — Значит, Микки сегодня здесь нет? Дана натянуто улыбается и смеется, скорее всего, над тем, как легко рушится защитная стена Йена, — Нет, сегодня его нет. Он был вчера, но бедный мальчик заболел какой-то ужасной простудой, и я велела ему отсидеться дома сегодня. Йен хмурится, но кивает. Он прекрасно слышит, что Дана говорит о простуде, но Йен не может не задаться вопросом — а что, если все гораздо хуже? Да и если это всего лишь неприятная простуда, Микки же может быть просто одинок и несчастен дома? Йен, очевидно, параноик, но ему не нравится, что Микки не написал ему и не сказал об этом. Бля, Йен настолько зависим, что это становится жалким. — Это очень плохо, — спокойно говорит Йен, надеясь, что он все еще может выйти из разговора с чувством собственного достоинства. — Думаешь, он вернется завтра? Дана качает головой, она больше не смотрит на Йена, а раскладывает папки на столе и освобождает место для работы над подготовленными документами, — Наверное, нет, он был ужасно бледным. То есть это все-таки не простуда? Может быть, грипп? Но это дерьмо способно убить на хуй. Йен суетится, ерзает и напевает, поджимая губы и впиваясь ногтями в ладони. Он немного обеспокоен. Он знает, что Микки не умирает и не страдает от чего-то смертельного, но логика по неведомым причинам не помогает Йену чувствовать себя лучше. Даже если Микки не грозит смерть, сама мысль о том, что он дрожит и страдает в одиночестве в своей квартире, заставляет сердце Йена болеть. — С ним все будет в порядке? — тихо спрашивает Йен, и Дана поднимает глаза, их взгляды встречаются, и она немного смягчается, видя его беспокойство. Она прикрепляет папку к буферу обмена и встает, обходя стойку. Дана кладет руку на плечо Йена и говорит, — Он крепкий, с ним все будет в порядке. Постарайся не волноваться так сильно, — она отходит и идет вниз по коридору, прижимая к груди планшет. Через несколько шагов она останавливается и поворачивается к Йену с озорной ухмылкой, — Знаешь, я уверена, что он не будет возражать, если кто-нибудь зайдет проведать его. Дана подмигивает и продолжает свой путь, оставляя Йена улыбающимся и чувствующим себя немного спокойней.

***

Микки выглядит ужасно, когда открывает свою дверь. У него сальные волосы, половина которых прилипла к голове, а другая торчит во все стороны. Его глаза покраснели и налились кровью, а нос зудит и побаливает, еле удерживая на себе очки в толстой роговой оправе. Микки одет в тонкую белую майку и старые спортивные штаны, настолько тонкие в нескольких местах, что просвечивает кожа, с пушистым одеялом, накинутым на плечи, и гигантскими тапочками на ногах. Йен почти хочет посмеяться над тем, как комично выглядит больной и жалкий Микки, но сдерживается, чувствуя, что подобные шутки не будут хорошо восприняты. Микки мутно смотрит на Йена, держась одной рукой за дверной проем, и говорит, — Съебись. — дверь тут же захлопывается прямо у Йена перед носом. Йен стонет и снова стучит, прислонившись к дверному косяку, — Давай, Микки, я принес тебе суп. — Пиздуй отсюда, Галлагер, — он слышит хриплый голос Микки из-за закрытой двери. — Он с курицей и лапшой. — Всем насрать. — Кто может сказать " нет " куриному супу с лапшой, когда он болен? — спрашивает Йен, улыбаясь двери и ласково-раздраженному поведению Микки. — Я могу разъебать тебя. — А что, если я скажу, что он самолично сваренный? Внутри наступает короткая тишина, прежде чем Йен слышит шарканье ног в гигантских тапочках, приближающихся к двери, — Самолично сваренный кем? — голос Микки звучит отчетливо яснее и ближе — Йен знает, что теперь он у него в руках. — Дебби могла бы сварить его для меня, пока я был на работе. Дверь распахивается, и Микки снова стоит перед ним, выглядя таким же унылым и жалким, как и раньше, но, может быть, немного веселее, когда смотрит на большой пластиковый контейнер, который держит Йен. — Но не специально для меня, верно? — осторожно спрашивает Микки. — Нет, она принимала пожелания на обед, и на этот раз я оказался чуточку инициативней, — это ответ, который устроит Микки, но это ложь. Конечно, Дебби зарабатывает достаточно, чтобы всем хватило на обед, но она не собиралась ничего готовить до того, как Йен начал приставать к ней, строча сообщения всю ночную смену, не прекращая, пока она не согласилась. Микки прикусывает губу, раздумывая над дальнейшими действиями. — Я не знал, что ты носишь очки. Выглядит мило, — говорит Йен, прерывая молчание и получая сердитый взгляд от Микки. — Нихуя я не милый, — ворчит Микки, но все же нерешительно отходит от заблокированного собой дверного проема, наконец позволяя Йену пройти внутрь. Микки выхватывает контейнер из его рук, как только дверь закрывается, и одеяло падает с его плеч на землю. Микки смотрит на смятую груду и стонет. Йен хихикает, поднимая одеяло и перекидывая его обратно через плечо Микки. Йен кладет руки на плечи Микки и мягко подводит его к дивану. — Я и сам могу идти, — вызывающе ворчит Микки, но не делает ни малейшего движения, чтобы сопротивляться. Йен устраивает Микки на диване, накидывая еще одно одеяло со спинки дивана на ноги и тело Микки, — Нормально? Слишком жарко? Недостаточно жарко? Микки откидывается на спинку дивана, все еще прижимая к груди банку с супом и закрывая глаза, — Все супер, Галлагер. Идеальная, блядь, температура. — Ты что-нибудь принимаешь? — спрашивает Йен, снимая пиджак и направляясь на кухню. — Господи Иисусе, я же гребаный медбрат, я знаю, когда принимать лекарства. — И ты принял? — давит Йен, возвращаясь из кухни с ложкой в руке. Микки фыркает и свирепо смотрит на него, — Да, десять минут назад. Йен улыбается, опускаясь на сиденье рядом с Микки. Он осторожно забирает контейнер с супом из рук Микки, легко откидывает крышку и перемешивает содержимое. — Будешь кормить меня с ложечки? — поддразнивает Микки и громко кашляет, хрипло и болезненно. Он хлюпает носом и сглатывает, как только закончил. Он оглядывается на Йена и злобно глядит на него, — Прекрати смотреть на меня этими грустными щенячьими глазами, я не умираю. Йен закатывает глаза и отводит взгляд. Он знает, что Микки не умирает (особенно теперь, когда может видеть его перед собой), но это не помогает. Ему все еще не нравится, как несчастен Микки. Йен хотел бы сделать ситуацию лучше, потому что он хочет сделать все лучше для Микки. Он хочет заставить Микки улыбаться и смеяться и чувствовать себя чертовски потрясающе каждую секунду каждого дня. А этот день, когда Микки болен и несчастен, прямо противоположен тому, как Йен хочет, чтобы он себя чувствовал. Даже если зараза, которую подхватил Микки, излечима или временна, Йен ненавидит ее. — Вот, — Йен протягивает контейнер. Взгляд Микки смягчается, когда он жадно хватает суп, осторожно поднимая горячую ложку и удовлетворенно вздыхая. Йен мягко улыбается этой сцене, чувствуя себя немного лучше от того, что суп, кажется, помогает. Микки снова остро смотрит на Йена, когда замечает, как откровенно тот пялится, и бормочет, — Серьезно, прекращай уже. Йен краснеет от того, что его поймали, и быстро отворачивается. Однако ему довольно трудно не пялиться, как идиот, на Микки, поэтому он вскакивает с дивана и идет к телевизору, где есть несколько стопок с DVD-дисками и видеоиграми. Йен присаживается на корточки, чтобы прочитать названия. — Какой твой фильм-утешение? — спрашивает Йен, случайно оглядываясь на Микки. Он все еще сидит съежившись, ест суп, стекла очков слегка запотели от пара. Он действительно выглядит чертовски мило, особенно в очках. Йен на самом деле начинает задаваться вопросом, не появляется ли у него кинк на Микки в очках — может быть эта штука с сексуальным библиотекарем. Микки фыркает, потом морщится и потирает горло, — Че, блядь, за фильм-утешение? — Как одеяло-утешение, — говорит Йен, пожимая плечами, — Знаешь, фильм, который ты смотришь, когда чувствуешь себя дерьмово, и благодаря ему все становится чуточку лучше. Микки замолкает и долго смотрит на Йена, прежде чем вернуться к своему супу, — Звучит как глупая девчачья штучка. Йен вздыхает и снова поворачивается к DVD-дискам, — Да, потому что желание чувствовать себя лучше — это исключительно для девочек, — бормочет он, перечитывая названия еще раз. Он останавливается на названии одного потертого DVD-кейса и ухмыляется. Он быстро вставляет диск и включает телевизор, снова опускаясь на диван рядом с Микки. — Нашел, — поддразнивает Йен с ухмылкой. Микки громко чавкает, опрокидывая контейнер, чтобы допить последние кусочки супа. Он облизывает губы и вытирает их тыльной стороной ладони классически грубо, но горячо, потому что это Микки. Он бросает контейнер на пол и смотрит на Йена. — Нашел что? — Фильм-утешение. Микки пыхтит и фыркает, натягивая одеяло на плечи еще плотнее, — Я уже сказал тебе, что у меня нет фильма-утешения, так что ты просто нашел какое-то дерьмо. — Может, ты просто еще не знаешь, что он у тебя есть. На экране загорается заголовок первого фильма о Рокки, и Йен украдкой смотрит на реакцию Микки. Он ловит легкую улыбку на его губах, прежде чем Микки замечает это и снова заставляет себя нахмуриться. — Ладно, мне, блядь, нравится этот фильм, но это не значит, что это фильм-утешение, — говорит Микки, когда хриплый кашель заставляет его наклониться вперед и пригнуть голову. Улыбка Йена исчезает, когда он смотрит, как Микки борется с кашлем, и он протягивает руку, чтобы погладить Микки по спине, успокаивая его так же, как это делала Фиона, когда он был маленьким. Черт возьми, он действительно ненавидит видеть Микки таким. Микки не отталкивает руку Йена, когда заканчивает кашлять, а просто сидит, наклонившись вперед, чтобы Йен мог продолжить нежные поглаживания. Йен тянется свободной рукой к пульту и нажимает кнопку воспроизведения, экран становится черным, когда начинается фильм. — Эй, Мик, ложись, — шепчет Йен, мягко дергая Микки за руку, пока тот безо всякого сопротивления не падает на бок, положив голову на колени Йена. Йен снимает с Микки очки и кладет их на боковой столик. Он натягивает одеяло, укрывающее ноги Микки, убеждаясь, что каждый дюйм дрожащего тела Микки в тепле, укутывает его и продолжает поглаживать его спину одной рукой, другой нежно перебирая волосы, — Как ты себя чувствуешь? Микки хмыкает и качает головой. — Как дерьмо. Йен наклоняется и целует плечо Микки, покрытое толстым слоем одеял, кладя на него подбородок, — Мне очень жаль. — Завали, ты ничего не сделал, — его голос сонный, а слова звучат мягко. — Я знаю, — шепчет Йен, убирая с глаз Микки упавшие пряди волос. Он делает паузу, чтобы полюбоваться Микки. Его глаза закрыты, несмотря на рев фильма на заднем плане, а из приоткрытых губ вырывается тихий хрип на вдохе и выдохе. Микки перестал дрожать, счастливо расслабляясь в объятиях Йена и его прикосновениях. Даже когда Микки в отвратительном состоянии, он великолепен, и Йен так отчаянно влюблен в него. Йен сдвигает Микки и приподнимает одеяло достаточно, чтобы запустить под него руку, он начинает разминать спину Микки, растирая пальцами пучки напряженных мышц, пока они не начинают расслабляться. Микки тихо шепчет «продолжай в том же духе», и Йен с радостью соглашается. Он уверен, что с радостью сделает все, что ему скажет Микки. Микки стонет и вздыхает, как только Йен достигает его лопаток (и черт, он звучит сексуально, но Йен напоминает себе, что пришел сюда не за этим). — Ты уверен, что ты врач, а не гребаная массажистка? Иисус. Какого хрена ты раньше так не делал? — Микки стонет, его веки трепещут, и он практически мурлычет, когда Йен прижимает свои руки к его голой коже, разводя пальцы и сводя их вместе. Йен хихикает, — Может теперь я буду так делать. Я, конечно, не массажист, но не нужно быть гением, чтобы понять, что болезнь способствует мышечному напряжению. Хорошо себя чувствуешь? Микки кивает, потираясь носом о джинсы Йена, — Волшебно. Бля. Йен чувствует прилив гордости от осознания, что несмотря на болезнь и недомогание, он все еще может заставить Микки чувствовать себя хорошо. Возможно, это странный повод для гордости, но Йен не загоняется. Он улыбается про себя и продолжает растирать руками спину, шею и плечи Микки, пока идет фильм. Примерно через полчаса с начала фильма Микки засыпает, и Йен прекращает свой небрежный массаж. Лекарство, которое принял Микки, должно быть, вызывает сонливость, потому что он буквально отключается. Фильм яркий и громкий, но Микки, кажется, совершенно плюет на это, вдыхая и выдыхая хриплые вздохи, пуская слюни на джинсы Йена. Он опускает руку на голову Микки, проводит большим пальцем по его щеке и улыбается. Это довольно жутко, но Йен уставился на Микки, совершенно не обращая внимание на то, что происходит в фильме (хотя он смотрел «Рокки» несколько раз, так что догадаться нетрудно), но ему все равно. Ему кажется, что он мог бы просидеть здесь весь день и всю ночь, наблюдая за Микки, за упрямой прядкой волос, падающей ему на глаза, и за тем, как он хлюпает носом, прежде чем повернуть голову и пошевелить рукой. Йену нравится, что он может быть здесь для Микки, держать его в комфорте, тепле и радости. Боже, он сделает что угодно для Микки, сделает для него все. Временами Йен ловит себя на мысли, как сильно он заботится о Микки. Он никогда не считал себя человеком, способным так легко влюбиться, никогда еще в жизни с ним не происходило подобного, и уж точно не так мгновенно и безнадежно, как с Микки. Но возможно, дело в том, что он не сталкивался с таким типом любви, потому что никогда не встречал кого-то, такой любви достойного. Только Микки. Йен задается вопросом, испытывает ли Микки то же самое. Он много думает об этом. Делает ли он Микки таким же сумасшедшим, каким Микки делает его. Это кажется нереальным со всеми рамками и запретами, которые установил Микки в их «отношениях» — все, что выходит за границы дружбы, строго засекречено от чужих глаз и мыслей. Но, с другой стороны, Микки позволяет Йену быть рядом, когда он в таком состоянии. Микки ни от кого не зависит, он этого не хочет и не любит. Йен понимает, потому что он такой же. Он тоже ненавидит знать, что не все дерьмо можно разгрести собственноручно, но он не всемогущий, и это ебаная реальность, с которой ему пришлось смириться за последние несколько лет. Йен понимает, насколько трудно зависеть от кого-то, кроме себя, поэтому, когда Микки просит его об одолжении или позволяет заботиться о себе во время болезни, Йен знает, как много это значит. Это доверие. Неопровержимое и абсолютное доверие. Фиона всегда говорила, что доверие значит больше, чем любовь. Говорила о том, что любовь — это глупая реакция тела, а вот доверие нужно заслужить. Йену нравится, что он с Микки на том уровне, где он заслужил его доверие, хотя он все еще надеется, что, помимо доверия, у Микки есть и эта «глупая реакция тела». Йен смотрит последние десять минут фильма (потому что это, блядь, Рокки, как ты можешь не досмотреть?), а потом начинаются титры. Микки по-прежнему лежит калачиком на коленях у Йена и крепко спит. Йен хватает пульт и выключает телевизор. День уже клонится к вечеру, и Йен начинает ощущать последствия своего короткого сна после ночной смены. Он свободен до конца дня, но его следующая смена рано утром, и он с сожалением осознает, что ему нужно пойти домой и немного отдохнуть. Йен осторожно выбирается из-под Микки, освобождается и встает, прежде чем взять Микки на руки, поднять с дивана и отнести в спальню. Йен идет медленно, стараясь не разбудить спящего Микки. Он тихонько распахивает дверь спальни и шаркает к кровати, осторожно обходя груды мусора и одежду, разбросанную на полу (Микки не очень аккуратный человек). Йен укладывает его на матрас, накрывает пледом и стеганым одеялом, плотно укутывая, как он делал ранее на диване. Йен нежно улыбается Микки, в последний раз проводит рукой по его волосам и целует в висок, прежде чем отойти. — Куда это ты собрался? Йен оборачивается и смотрит на Микки, завернутого в одеяла и устало хмурящегося. — Хотел дать тебе немного поспать, — отвечает Йен, возвращаясь к Микки и садясь на край матраса, — Тебе бы не помешал сон. Микки гудит и кивает, ноздри раздуваются, когда он глубоко выдыхает, — Иди сюда, — он протягивает руку и хватает Йена за запястья, притягивая его к себе и приглашая лечь рядом. Йен тихонько смеется и некоторое время сопротивляется, прежде чем снять джинсы и, следуя за рукой Микки, лечь рядом с ним. Йен кладет руку на плечо Микки, утыкается носом в его шею и улыбается, — Меня только что пригласили на ночевку? — он дразнится, целуя Микки в горячую кожу, — На ночевку без секса? — На хуй тебя, — сонно ворчит Микки, придвигаясь ближе к Йену и снова закрывая глаза, — Это все для того, чтобы ты трахнул меня, когда я проснусь. Йен чувствует, как Микки трясется и дрожит, прижимаясь к нему, и он обхватывает его так крепко, как только возможно, желая отдать ему все свое тепло. — Просто ночевка-утешение, да? — Да, да, всего-то, — говорит Микки и зевает, он снова начинает засыпать, и его разум затуманивается, — А теперь заткнись и усыпи свою хорошенькую рыжую головку. Йен улыбается и почти смеется, но держит это при себе, чтобы не потревожить Микки, когда тот снова засыпает. Йен целомудренно целует шею Микки, прежде чем уткнуться в нее лицом и закрыть глаза.