Damned ones

в этих краях не цветёт миндаль, но все же пахнет синильной кислотой. по земле рассыпан тальк, в небе полумесяц висит литой. смогом густым занавешен горизонт, ядовитый иней расползается по коже. в памяти встает очертаниями Понт, ныне похожий на прокрустово ложе. когда-то было, конечно, иначе - сейчас даже заплатить Харону нечем, ни монеты, полученной со сдачи, ни обола, выпуск которых не вечен. как не вечна красота, коей награждена царица, как не вечно ничто, что имело неосторожность родиться. я вот имела. любимая дочь, прекрасный экземпляр. мне пророчили светлое будущее, полчище детей. меня растерли благодатью и обмакнули в нектар, но от взгляда моего всё живое делалось мертвей. то были дни хорошего сна и хорошей охоты. я, Гелия на закате чмокнув, шла срывать цветы, оставляя на земле чернильные пустоты, из найденных костей складывая кресты в память о мертвеющем времени. дни шли, и я для отца становилась бременем, что необходимо сбросить если не в Тартар, то хотя бы в объятия Аида. дни шли, и мне, как героине трагедий Еврипида, стало невыносимо ждать, когда же мойры возьмутся за меня. наконец, вороного оседлав коня, я помчалась дальше, чем видит глаз, и дальше, чем проникает свет, распространяя повсеместно стихийный сглаз, оставляя за собой кровавый след, туда, где горизонт режет небо острием, туда, где небесный свод теряется в тенях. там дожидались меня старец и воронье, успев сплести венок из нарциссов и ячменя. сам Он навстречу мне не вышел - лишь тайком наблюдал издалека. смотрел, как босиком по терновнику иду, как замерзает подо мной река. как страсть моя, оглушающа и велика, накрывает его владения, утопающие в пустоте. как я, поднявшись по ступеням из человеческих костей, сажусь на трон, из лилейника свитый. позже он пришёл ко мне в окружении свиты, то есть перевозчика и пса. молчал, а после начал петь, и голос его был гнусав. и весь он - с изломом в абрисе, с крючковатым носом - был настолько отвратительно красив, что через кожу мою прорастало просо. он пел о дальнем, чужеродном, о небесах, с которых его спустили, о том, каково быть сыном, проклятым собственным родом, о том, что давно не видел цветущих лилий. Он пел о ярости, гневе к собственному царству, о том, что устал быть стражем ночных кошмаров. он пел, задыхаясь от злорадства, что отдал бы Тартар первому встречному задаром. он пел, ругая в строках своих богов и женщин, причитая о низких нравах и высокой морали. он пел. с каждым словом боли в нем становилось меньше, зато прибавлялось стали. хрупок он был, мой будущий муж. изломанный во тьме, но свету чужд. носящий кольчугу, но обернутый в туман. кипящий от ярости и изнывающий от ран. я полюбила его, конечно, разве я могла не полюбить? я ткала ему гобелены, обрезала золотую нить. собирала гранаты и оставляла гнить, покуда наружу не тёк кислый сок. я кормила его смертью из своих ладоней, и кормила впрок, но вскоре боги взвыли без меня, и пришлось вернуться. я съежилась под взглядом недовольного солнца, а он и вовсе почти ослеп. проводил меня долгим взглядом и вернулся в склеп. позже, проникая в мое тело на жертвенном алтаре, он впивался зубами в кожу, царапал, клеймил, зверел, он ломал мои ребра и выворачивал хребет, покуда из позвоночника не вылезала кобра, ненасытнейшая из прет. - госпожа, госпожа, госпожа наступил час серпа, косы, ножа, расплескай себя по смерти, ворожа, растворись во мне, во мне, во мне. ты проснешься, и город твой будет весь в огне, и багровое болото проглотит с головой, и фиолетовая чернота окажется внутри, и тот, кто пахнет флюоритовой рудой, осушит твои вены на раз два три а затем наполнит их блаженством и ртутью. среди обломков костей и кораблей, среди огрызков парусов и скальпа ты встретишься с собственной сутью в свете огней рампы. поклонись ей, но взгляда не своди. расскажи ей монолог, хоть какой-то злосчастный стих. обведи себя вокруг пальца, по контуру мягко обойди, рассмотри свои трещины в отражении воды, послушай, как тихо стало в твоей груди, слушай - и серебряную нить пряди, и руки ею оплетай, становясь единым нервом, проводником сновидений, электричества и тайн. наслаждайся и умирай, покуда далеко Бельтайн, и костры не горят на опушке леса. живи и пой, становясь хаоса волной, королева неживых, восставших принцесса.