Колдун

Далеко от Рязани, на берегу широкого озера, со всех сторон огороженные густыми хвойными лесами стояли два больших терема и церковь. Ни частокола, ни другого сильного ограждения не было: ничего кроме леса не о защищало жилище от внезапного вторжение незваных гостей. Но была тому причина: долгое время в этих теремах жили Басмановы. Стены были нужны им не больше плетёнок на ставнях, они не спешили отступать перед внезапностью и даже в мирное время готовились к битве. Тёплая густая ночь укрыла мглою луга и лес. Лишь в нескольких приоткрытых оконцах терема, что был поменьше, блестели светлые лучины. Свет попадал на подворье, освещая красные брёвна деревянного сооружения, оставляя во тьме уснувшие травы. В тени мрачно освещённой комнаты, где стоял массивный ясеневый стол не без труда различалась силуэты двух мужчин. Один из них, как читатель наверняка уже догадался, был Федор Басманов. Замеревши в полусне, белое лицо Фёдора было повернуто к окну, куда неподвижно смотрели его широко раскрытые глаза. Длинные кудрявые локоны в темноте отливали багровым цветом. Растрепавшиеся, они как уголь ссыпались ему на плечи и исчезли на чёрных одеждах. От выпитого, черты прекрасного юношеского лица его помутились, кожа стала белее, а щеки налились болезненно красным румянцем, до верхов наполнившим розовой пеной полупустые глаза. Он казался спокойным, но вид его был потерянный: глаза выражали печаль и усталость. Ещё два вечера назад Федя веселился как заведённый, приказав даже заколоть недавно пойманного тетерева, которого слуги хотели схоронить до праздника. Но праздники у Фёдора растянулись на весь прошедший месяц, когда познав боль отчуждения, он, сосланный в неволю, решил не отказывать себе в удовольствиях, бросая вызов несправедливо осудившему его государю. Мол «Ты думаешь, мне без тебя не весело будет? Ах ты старый пень, батюшка! Ещё поглядим, кому тут невесело!». И Федор дал себе твёрдое слово каждый день веселиться, как на свадьбе: с дочерями холопьев плясать, пить с сыновьями, да ещё и на охоту ездить - пущай что раны не зажили! Так было весело ему, пока не истощились запасы его одичалой радости. Да и с тех пор как он последний раз видел царя, не бывало у него большого веселья: только воспоминания о слободской жизни вблизи Иоанна не давали ему тосковать. Но тут и они потускнели. Не осталось и следа былой отрады. По вечерам теперь он пил много вина, пил много больше с каждой ночью, потому и голова его забилась хмелящим безрассудством и угнетающей горечью. Федор сник, потому как понял, что положение его было тяжелее, чем он смог бы дольше вынести. Он знал, что срок заточения его зависит лишь от милости царя и начал терять надежду на спасение. Рядом с ним в потёмках сидел местный лекарь, присланный залатать его плечевое ранение, напомнившее о себе, когда Федор два дня тому назад покатился с лестницы. Лекарь был молодым человеком, лет 25-ти с открытым, добрым лицом и умными глазами. Мягкие русые волосы, короткая бородка и тонкий войлочный ус, поблёскивавший рыжиной делали его ещё притягательнее. Он бережно натирал плечо несчастного какой то целебной мазью и дурманящий запах его лекарства обволакивал комнату легкой дымкой. С ее целебным запахом Басманову, казалось, на время пришло спокойствие. Вдруг руку его пронзила жгучая боль. То было от неосторожного прикосновения целителя. Вся фигура опричника вмиг оживилась, ноги дернулись и колени с силой ударились о стол. - Будь ты проклят! - завопил Федор и, одернув руку, с криком опрокинул кувшин с вином. Кувшин был разбит в дребезги: глиняные куски, пропитанные кровавого цвета алым хмелем полетели во все стороны, задевая обоих мужчин. Лекарь отшатнулся. Напуганный, он вовремя успел закрыться от осколков, спрятав руки под широкими рукавами кафтана. Федор хотел было отругать сплоховавшего, но будучи сильно пьян и не в силах внятно объяснить, в чем тот проявился, отделался только свирепым взглядом. Когда Басманов отвернулся и лекарь поднял глаза на господина, он отметил, что внезапно вспыхнувшая злоба вызвала в нем перемены. Взбодрившись, тот уже был не так угрюм, а взгляд как будто зашевелился. Басманов спрятал кровоточащее плечо. На здоровую руку он уронил захмелевшую голову и тяжело вздохнул. Волосы его рассыпались, покрыв мертвенно белые щеки чёрным шелком. Молодой лекарь не мог не восхититься его внешности: по-девичьи красивый лицом, глубокая печаль сделала его только прекраснее. У Фёдора глаза были с зеленоватым оттенком, коричневые, медового цвета хлопковые волосы и белая кожа. На вид ему можно было дать не больше девятнадцати. Он был высок, статен и когда весел, лицо его ярко выражало ту безграничную беспечность, которую он унаследовал от матери. Внешне они с покойной матушкой были похожи: сын так же красив, как и она. Почти все время беззаботный и радостный, теперь тоска его губила радостные нотки, придававшие его внешности особое очарование. - Иди - проговорил он, внезапно переменившись к своему слуге - оставь меня, Андрюшка, оставь.. - и Федор закрыл темнеющие от усталости глаза. Но Андрей не хотел уходить. - Вижу, ты совсем не весел, боярин. - мягко заговорил он - расскажи мне, в чем твоё несчастье? Басманов вдруг резко очнулся. Он поднял голову, глаза его сверкнули сталью, он, казалось, был уязвлён. - Невесел? - воскликнул, посмотрев в глаза оторопевшему Андреею - невесел?! - голос его почти сорвался на крик - да я несчастен! Боже, пощади меня.. как я несчастен! Возбужденно вскинув руки, Федор в отчаянии прижал ладони к лицу. Он хотел тут же разрыдаться, но вино осушило слёзы и он не смог выдавить ни капли. Недовольный и, казалось, обиженный он убрал руки от горящих щек и, сдвинув брови, уставился в темноту. Печаль Федора немного угасла, стоило ему пожалеть себя. Когда дерзкая ярость обуяла его душу, он сделался таким, к какому люди привыкли: непокорным в своей возбуждённости. - Меня заточили - Федор смотрел зло и хмуро, на лице сверкнула кривая улыбка - убрали.. Дурачьё.. мои братья кровные - шипел он - они же сейчас только и думают как бы царь обо мне не вспомнил! Ну погодите, лютые... Язвительная интонация, с коей он упомянул Малюту и Вяземского все чаще проскакивала в его пылкой речи. Лекарю показалось, что Федор почти протрезвел. Взгляд его был твёрд и неуклонен, голос громкий. Басманов сверкнул глазами, шлепнул ладонью по столу и бодро смахнув с лица волосы, коими годился и ещё дерзче посмотрел на Андрея. Глаза его искрились змеиными огоньками, а влажные губы застыли в довольной улыбке. Улыбка его была столько обворожительна, сколько Андрею казалось, что он видит перед собой рассерженную девицу. - Позволь мне развлечь тебя, батюшка.. - Батюшка? - вспылил Басманов - да что же это я, состарился тут по твоему? Он обиженно поджал губы, притворяясь ущемлённым. Как дитё малое. Федор был резок на всяких «батюшек», так никто не смел его называть. Он вспомнил, как Иоанн любил называть его по всякому, и каждое новое придуманное им ласковое имечко, льстящее благоразумию, привязывали их все крепче друг к другу. Воспоминая откликнулись глухо и болезненно в его охладевшем сердце и он попытался прогнать их. Но вспомнил больше. Андрей решился заговорить с ним. - Я ведь... колдую, господин - как будто в полу шутку сказал он. Нетрезвый ум Фёдора принял это с лёгкостью. Он вдохнул пряного запаха, черты лица его посветлели. Он захохотал. Широкая лукавая улыбка, крепко сжатые ресницы, румянец на щеках - все дышало опасностью, а голос его звонко разливался. Но улыбался он от души. - Ой не смеши меня, дурак! - на распев заливался хохочущий опричник - ты, ты знаешь? Я Малюту так напугал, он меня небось тоже за колдуна держит! - И не посмею. - отозвался Андрей. Федор вдруг замолчал, но продолжал как то по-особенному улыбаться. Он пристальнее взглянул на Андрея. Лекарь взял чашку, взял полупустую бутыль стоявшую здесь же и вылил несколько капель вина. - Скажи мне, боярин - сказал он, лукаво подмигнув немного сбитому Басманову - во что мне превратить вино? Удивление Фёдора сошло на нет и он безучастно пожал плечами. - В кровь преврати - сказал он. Андрей кивнул. Рукавом своего кафтана он накрыл чарку с каплями вина. Проведя рукой над ней, целитель закрыл глаза и что то прошептал. Потом он протянул чашу господина . - Пробуй, господин. Вино твоё стало кровью. Уже взяв чарку, Федор удивился: только что пустая, она была до верху полна багровой жидкости. Что-то предвкушая, он поднёс к губам околдованную чащу. Губы его почувствовали железный вкус крови. Он не стал пить. Поставив чашу на стол, Федор взглянул на колдуна. Повеселевшие глаза его теперь были окутаны дымкой раздумий, он изучал чистое лицо ночного гостя. Но ничего не менялось: по-прежнему спокойный Андрюша смотрел в глаза молодому опричнику. - Добро тебе, колдун.. - немного прищурившими сказал Басманов. - у колдовства твоего нет цены. Вдруг разум Федора помутился. Перед глазами все поплыло, впереди он увидел белые пробивавшиеся лучи какой-то неведомой ему стихии. Колдовская кровь пролилась на стол, смешалась с вином и обогрела его ладони. Басманов испуганное отшатнулся. Пол ушёл из под ног, стены и потолок почернели. Исчез и Андрюша. Ему казалось, он падает в бездну нагрянувшего ведения. С трудом открывая глаза, он обрывками видел то, как ещё в начале битвы монгольская стрела проткнула насквозь его плечо, как поражённый болью он упал с коня и пролежал на поле до глубокой ночи. Он был теперь в Слободе. Он и отец, молившие государя не отпускать его надолго из Слободы и Иоанн, молча удаляющийся из переговорной. Далее видел он, как его выводят и бросают перед теремом государя. Долго он простоял, более недопущений к владыке, пытаясь увидеть в окне лицо Иоанна, но тот не появился. Федор седлал коня и душась слезами уехал восвояси. Уже не понимая, стоит он или лежит, судорожно ища из воцарившегося безумия выход, Федор таращил глаза на пролетавшие мимо картины: их было много, размытые и нерадостные, они показывали мучительные сцены его прежней жизни. Ошеломленный Федор открыл рот, чтобы прокричать, но тело его не слушалось. Вдруг, как по щелчку, стеклянная тьма грохнулась и разбилась в дребезги. Воцарилась тишина. Федор сидел за столом, уронив на руки голову. Вокруг все было как прежде, казалось, он глубоко уснул. Тело его тряслось, глаза судорожно смотрели на мерцавший в окне огонёк свечи. Дрожа от слабости и страха, Басманов сделал усилие и немного приподнялся. Внезапно вспыхнувшее видение усыпило его. Он пробыл в дремоте несколько часов. Картины, явившиеся ему во сне, после пробуждения он уже не мог вспомнить, но какое-то жалкое чувство, вызывавшее у него отвращение, засело в нем как нечистая сила. Андрей внимательно смотрел на подавленного Фёдора. Ему ведомо было все и даже то, что воспоминаний о колдовском ведении у него не осталось. Колдовской обряд был завершён. Лекарь нарочно колдовал над вином. Теперь он увидел все своими глазами: как Фёдора высылали из Слободы, как царь приказал ему не возвращаться. Да, то был настоящий колдун. От кого и как он передал этот дар, а также зачем ему были нужны воспоминания господина, читатель узнает позже, а пока лекарь должен был разрешить тяжёлую задачу: ввести ли Фёдора в заблуждение или рассказать ему, что вино было околдовано, дабы пробудить его душевные горячи. Однако колдовство сработало: Андрей запомнил увиденное, покуда Федор уже совсем забывал о произошедшем. Не до конца очнувшийся Басманов хотел было заговорить с ним, но так ничего и не вспомнили, а рот не слушался его. Лекарь сидел молча. Когда Фёдору показалось, его состояние улучшилось и, почувствовав возвращение дара речи, он медленно, осторожно заговорил. - С мной.. что было.. - Было было - говорил Андрей и голос его отдавался странным эхом в ушах Федора. - на дворе, господин, темень лютая, я помогу тебе подняться и пройдём в опочивальню.. Решение было принято. Андрей не открыл Фёдору своих тайных замыслов. Басманов отстранился от него. - Нет.. постой.. постой - говорил он тихо, скрипя зубами. Все ещё обессиленный, он безмолвно смотрел перед собой затуманенным взглядом. Вдруг Федор почувствовал, что слабость покидала его. Он обрадовался, твёрдо поверив в то, что лишь уснул без памяти. Но чувства в внутри него как будто испарились, его бросало то в жар то в холод, но в нем пробудилось какое то странное спокойствие. Призвав на помощь свою беспечность, которую какое то время назад легко к нему вернулась, испугавшись какого то нового припадка, Федор остепенился и судорожно провёл рукой по шелковым прядям своих смоляных волос. Ум его заработал с новой силой, он будил в себе уснувшее веселье. Ему нужно было поскорее зажечь в себе огонь. - Скажи мне, Андрюша - заговорил он как будто сам с собой- нравятся тебе мои волосы, а? Ну разве они не чудо? Андрей, подобного ожидавший от Басманова, спокойно ответил. - Я волос краше не видывал, боярин. - А ведь мне некому их показать боле - Басманов соскалил зубы в волчей улыбке, однако взгляд его сделался ещё беспомощней. - знаешь, как царь на них смотрел? Андрей был удивлён. Любое упоминание царя Басмановым толкало его на странные мысли. - Представляю, Федор Алексеевич.. - проговорил он. Он жаждал узнать, к чему приведут Басманова его бушующий энтузиазм. А Федор, прикусив губу, продолжил. - Ими все любовались. И девки и мужики. А где все они сейчас - он махнул рукой - там они, а я здесь. Федя горько ухмыльнулся и все ещё улыбаясь, отчаянно взглянул на собеседника. В глазах его отразилось глубокое смятение. - И на что они мне сейчас, а? Бог видит - голос его прерывался - бог видит, я ими налюбовался! Не могу на них смотреть боле, тошнит от их! Андрей раскрыл глаза от удивления. Ему странно вдруг стало смотреть на Фёдора. Весь дрожа, Басманов попытался встать. Пошатнувшись от переполнивших его чувств, он с трудом поднялся на ноги и, опершись руками о стол, поднял свои потемневшие от боли глаза. Он больше не улыбался. Напротив, вид его способен был внушить ужас: губы дрожали, глаза налились кровью, чёрные локоны бросали изрезанные широкие тени на его белое, казалось, измученное лицо. - Давай. - выговорил он наконец. Андрей очнулся от его взгляда. - Что, батюшка.. - Давай мне ножницы, дурак - прошипел Федор, глядя на руки Андрею. Не надо было повторять дважды. Андрей покорно вложил ножницы, которыми резал ткани для перевязки, в руки Фёдора, жажда увидеть, что последует дальше. Улыбка зашевелила его губы, однако он, дразня щекочущий азарт, с трудом упрятал ее с лица. Федор, все тверже ступая, подошёл к огню и поднёс к нему ножницы. Из мягкой стали, они нагрелись так быстро, что скоро их было уже тяжело держать голами руками. Однако Басманов, от злости и горячи почти потерявший чувствительность к телесной боли, не вытащил их очнувшегося пламени. Изящное золото обмягчело, напившись жарящей лавой и почти бы потекло, если бы он от нетерпения не решил избавить их от этой участи. Но Фёдору некогда было думать о золоте. Все было готово для совершения. Андрей уже несколько минут не спускал глаз с Басманова. Федор встал против огня. С пепельными волосами, в чёрных одеждах он сам теперь стал колдуном, пытающимся прочесть свою судьбу или быть может хотевшим вершить судьбы других. В руке он крепко держал раскалённые ножницы. Оживлённость не покидала его белого лица, руки, зарумянившиеся от огненной стали покраснели так, что казалось из них вот вот потекут капли крови. Рот его скривился, он поднял ножницы и, уняв дрожь болевших ладоней, крепко обхватил пальцами железные кольца. Федор яростно стиснул зубы и поднёс горящий прибор к своей голове. Как только он резким движением обжег ножницами чёрный локон, лицо его на миг застыло от боли. Металл обжег кожу, быстро срезав крепкие волосы. Но боль раздразнила его азарт, от неё он почувствовал себя решительнее. Золотые капли, рвясь о волосы оставались на спешно срезаемых локонах. Его мрачное лицо просияло. - Вот так.. хорошо! - приговаривал он. Огонь осушил подступавшие слезы и лицо его горело пламенем. Андрей, все это время наблюдавший за серьёзной сценой, вдруг не смог более удержаться и улыбнулся. Его вдруг осенило: Басманова сложно было заставить отнестись к чему то серьезно. И действительно: мутимый злостью и терзаемый душевной болью, Федор страдал несколько ночей напролёт. Но стоило ему хотя бы немного повеселить себя, так бешеная радость поливалась в его тонущую душу. Скорбь сменилась на злобу, отчаяние на жёсткость, а печаль породила сумасшедшую радость, похожую на ту, что испытывают люди после удачного мщения. Его оскаленные зубы сверкнули дерзко и безжалостно в свете догорающих огней. Федор наобум срезал свои локоны ниже ушей, злостно бормоча под нос что то вроде «Смотрите! Какая перемена во мне будет!» Андрей захотел было дать себе волю и засмеяться: вид Фёдора явил собой обиженного ребёнка, который смог себя чем то отвлечь. Однако веселье их не могло продолжаться. В тяжёлую дубовую дверь вдруг постучали и железнве петли тихо заскрипели. Двое злочинцев остановились как вкопанные, уставившись вперёд. В комнату, в сопровождении домашнего холопа вошёл Алексей Басманов.