Колдун

В разгар охоты где-то в третем часу по полудню к Иоанну подскочил веселившийся Вяземский, которому поиграв была вся эта затея с охотой и, ещё даже не остановившись, сказал ему. - Батюшка государь! - румяные щёки князя ещё пуще раскраснелись от сладкой улыбки. Он даже забыл картавить. - Чтоб век из таких дней был создан! - Да, хорош сегодня день - с улыбкой отвечал царь - как там гости наши? Не утомились? - Утомились? Да эти ляхи просто неутомимые! - громко отвечал Афанасий, которому велено было следить за тем, чтобы гости не унывали. Вяземский оглянулся и, поняв, что царя с ним отделяло от остальных добрая часть поля, снова заговорил. - А что не видно Годунова? Царь тут же нахмурился и грозно взглянул на собеседника. Тот, быстро сообразил, что опять не подумал, нервно сглотнул, не шевеля глазами. - Дело сложное, не лезь - отрезал Иоанн, отвернувшись. Он подозвал к себе одного из сокольничих и бросил Афанасиею через плечо. - Теперь не мешай, Афоня. Дай наиграться.. *** Через несколько часов после того, как царь вернулся с охоты, пир уже начинался. Людей, в потёмках собиравшихся со всей слободе на царскую площадь, было много: трапезная едва вместила бы весь этот люд знатных и незнатных, потому слугам приказали ставить столы вплотную. Праздновали и не только приезд послов, с которыми царь во время пира хотел дообсудить начатое: наступило и Вербное Воскресенье. Весенний праздник тоже явился поводом для званого пира и в этом году царь мог позволить себе разгуляться. Под опустившейся темнотой на праздник, ярко одетые, шли Годунов и Вяземский. Афанасий был другом Борису, хотя осторожность обоих мешала им порой ещё больше сблизиться. Теперь князю хотелось узнать, почему Борис пропустил охоту. Но Борис то скупо отшучивался, то сам спрашивал о чем-то Афанасия, но одно можно было сказать наверняка: настроение у обоих было превосходное. По пути им встретился и Малюта Скуратов. Вяземский с Борисом тут же бросились вслух вспоминать самых неугодных из неугоднейших бояр, которым стоило насолить в последующем году. - Тссс, Афонька - сказал Годунов, слегка кивнув на Малюту - говори чётче и яснее - вдруг кого упустишь - Гришка не расслышит! Вяземский рассмеялся и закричал: - Главное убрать Бориса Го... Но Борис уже с хохотом закрывал ему рот. Малюта закатил глаза. Борис и Афанасий переглянулись и оба снова засмеялись. - Тебе, Гришка, палец в рот совать не стоит.. - Борис ласково заглянул в лицо хмуроватого Малюты. - А то без головы останешься - подмигнул Борису Вяземский. И они с весёлой болтовнёй продолжили свой путь к трапезной. Алексей Басманов тем временем заглядывал в царскую спальню: Иоанн распорядился его позвать перед ужином. Царь был уже одет, на нем хорошо сидел пошитый золотом войлочный кафтан. Он причесывался и не мигая смотрелся в зеркало зоркими чёрными глазками. Алексей низко поклонился. - Чем обязан государю - спросил он, пытаясь заглянуть в лицо Иоанну. Ему казалось, Иоанн из зеркала смотрел на него ласково. - Сядешь со мной, Алёшка, будешь переводить язык татей - царь вдруг повернулся и подался вперёд близко-близко к Алексею так, что волосы их соприкасались - эти переводчики меня вконец уморили своим выговором.. Алексей, ещё с детства учивший литовский, с улыбкой кивнул, ещё раз поклонившись: он был тронут милостью царя. Иоанн оперся на посох и протянул руку Басманову. - Ну а теперь, пора - заставляем ждать гостей.. Приготовления давно были окончены, слуги, тоже в парадных платьях стояли у каждого стола: все ожидало гостей. Как следовало, сначала в трапезную вошёл царь с приближенными: Алексей шёл после, за ним Малюта, Вяземский, Годунов, царевич, старший сын Иоанна и ещё пара верных советников. Шествие замыкал Василий Грязной. Дальше вошли послы, все как один, в синих одеждах: они важно кивали, когда проходили мимо царя и садились напротив. Один даже решил важно кивать всем опричникам. Когда он наконец сел, краснеющий Вяземский еле удерживал себя от смеха. Дальше слуги пустили земских бояр и потомственную знать: те раскланялись и сели - на пиру все партии были чётко расписаны и сесть на ща своё место считалось прямым оскорблением хозяина праздника. После знати вошли и остальные: опричники и простой люд, которых велено было притащить на слободскую пирушку. Людей вдруг стало так много - как будто пол царства собралось в трапезной. Литовцы занервничали и возмущённо озирались по сторонам, притесненные количеством народа. Но все сидели тихо и дожидались пока царь объявит начало праздника. Иоанн встал и коротко поклонился залу. - Да начнётся, гости, наше с вами пиршество! - звучно объявил он пришедшим. - Слава батюшке царю - послышалось отовсюду. Комната загрохотала от громких возгласов и с этим грохотом двери распахнулись и слуги подвое начали вносить подносы. Откуда то заиграла обычная для пира музыка: самих музыкантов нельзя было увидеть в тени пришедших, но приятные звуки знакомых инструментов достигали каждого. Комната наполнялась звучащей речью: опричники и земские заговорили с соседями, было слышно, как многие из них громко хохотали. Пока наливали вино литовцам и ставили перел ними первые блюда, за которыми последовали после и второе и третье, царь обернулся к Борису, который обыкновенно сидел рядом и мрачно поглядел на него. Борис, который в тот момент, казалось, что-то или кого-то высматривал, тут же приготовился внимательно слушать Иоанна: - Ну что - тихо спросил Иоанн и голос его звучал низко и хрипло- ничего не выведал? Борис от волнения улыбнулся, но продолжал серьезно, ответив в полголоса, чтоб не дай бог Вяземский что-то расслышал: тот однако был занят разговором с Малютой. - Есть у меня пара подозрений, государь.. - И что же? - Иоанн чуть повысил голос. Борис все это время, глазами искавший Фёдора Басманова, вдруг наконец нашёл его среди опричников: он сидел далеко от их стола, вёл оживленный разговор с соседом. Одет он почему-то был по-простому: чёрный опричный плащ с откинутым капюшоном, никаких цепочек поверх. Удовлетворенный, он улыбнулся сам себе и повернулся к царю. - Я проверю и скажу, надо ли опасаться, государь - мягко сказал Борис, заметив, что Иоанн коротко кивнул - пока буть покоен. - Добро - сказал царь и взял со стола кубок с только что налитым вином. Вяземский отвернулся от Скуратого и, вдруг увидев, что Борис отстранился от царя, возмущённо поджал губы, поняв, что пропустил что то важное. - Вечно ты, Богиска что-то всем нам готовишь - хмыкнул князь. Борис с безразличием пожал плечами. - Потерпи, Афонька - криво улыбнулся он - весело станет.. Гости раздухарились и говорили, и смеялись уже в полный голос. В трапезной стало душно и весело от смеха: музыка зазвучала ещё громче, никто ещё не танцевал, но казалось что стены и окна задрожали от разных звуков. Слуги выходили и тут же входили с подносами и кувшинами, которые ставили на уже заполненные столы. Федору Басманову пришлось сесть далеко от царского стола: так он не смог бы привлечь к себе много внимания. Многие и тут узнавали его: он опасался, что кто-то нарочно будет спрашивать, почему он не за царским столом сидит. Один из многих, он пришёл в чёрном опричном плаще, не надев даже пояса. Однако раз взглянув на Федора, можно было узнать, чем тот вечер отличил его: губы чуть краснее, белые щёки налились алыми пятнами, мягкие чёрные волосы волнами легли ему на плечи, в ушах звенели серьги, а глаза были полны серебристого мерцания. Весело забалтывая соседа, он дрожал всем телом от напряжения, мысли улетали далеко от праздника, он почти терял голову от возбуждающей радости. Федор мельком глядел на царский стол, изучая, прежде всех, Годунова. Он чувствовал Борис не снимал его цепи. Пока мирно Иоанн говорил с послами, царевич пил и закусывал, остальные за столом тоже были заняты едой, Борис решался: все было готово. В углу трапезной стоял его слуга, маленькими глазками следивший за каждым движением господина. Именно этому человеку Борис собирался передать кинжал, чтобы тот незаметно подкрался к Басманову и, неважно какой ценой, поменял его клинок на святую реликвию. Ему осталось только собираться с духом. Взглянув ещё раз на Басманова, затем на царя, он наконец решился сделать роковой шаг, но тут.. Борис вдруг не нашёл своего слугу. Угол был пустой. Он растерянно оглянулся по сторонам: будто сквозь землю провалился. Уже холодея от волнения, Борис и тут сумел взять себя в руки. Слуга мог на минуту выйти из трапезной - но мало ли что ещё могло случиться. Годунов решил тут же отпроситься у царя и выйти за ним, чтобы найти его. Он повернулся к Иоанну. И вдруг он попался. Годунов открыт рот, чтобы что-то сказать, но голос его перестал звучать: рот не мог изречь и звука. В горле что-то опустилось, потянулось вниз: Борису показалось он вот вот захлебнётся. Глаза вдруг полезли из орбит, щеки вспыхнули. Не понимая, что происходи, Годунов дрожащими руками схватился за горло. Сам Иоанн вдруг заметил, что с Борисом творится что-то неладное. Другие и Вяземский тоже внимательно посмотрели на Годунова. Иоанн младший мрачно улыбнулся - Уж не просыпал ты, батько, чего в медовуху-то.. говорил - ещё промахнещься! - Молчи - тихо сказал Иоанн, и, обратился к Борису - Борис, болен ты? Но тот не смог бы ему сказать. В глазах у Годунова него темнело, он еле дышал от жуткой боли, сковавшей ему и горло и виски и всю голову. Взгляд его вдруг сам нашёл Басманова. Борис в ужасе распахнул глаза перед Фёдором, который тоже в это мгновение изучал его взглядом. Лицо Басманова вдруг все начало расплываться в улыбке. Сложно было описать, каким дьявольским пламенем обжигали его глаза, скалящиеся зубы, красное лицо Годунова. Они оба смотрели в глаза друг другу с испепеляющей ненавистью. Борис изнемогал от боли: Федор от удовольствия наблюдать за ним. Не в силах вытерпеть больше, Борис встал, низко поклонился царю и, еле дыша, пошел к двери трапезной. Казалось, никто в зале кроме царских людей не заметил его ухода. Когда двери за ним закрылись, за столом молча переглянулись. Литовцы настороженно глазели то на царя, то на его приближенных. Царь повернулся к Вяземскому. - Как думаешь, Афонька, послать кого нибудь Борису? Чего это он - задумчиво говорил Иоанн. - Обычный коклюш, госудагь, не умгет - важно отвечал Афанасий, который однако с беспокойством проглядывал на дверь, из которой вышел Борис. А вдалеке от них, тем временем, сидел тот, на кого никто бы и не подумал сейчас обратить внимание. В глубине зала светилось дерзким взглядом лицо, потемневшее от мрачного ликования. С дерзкой улыбкой, будто ничего и не было, разбавляя медовуху вином, Федор, не слыша пьяного бреда сидящего рядом товарища, молча поздравлял себя с победой: сработал его заговоренный амулет. Да: это он заговорил его перед встречей с Борисом, но сработало бы проклятое ожерелье, только если б Борис задумал что-нибудь против Басманова. Он пил за выполнение одной из своих целей: наконец понять, враг ли ему Годунов.. В этим всех колдовских приворотах Федор толком ничего не смыслил: однако он хорошо знал, как заговорить предметы. Этой науке учила его ещё азиатка-кормилица, с молоком которой ему, поговаривали вокруг, передалась часть какой то неведомой силы.. С удовольствием мести к нему вдруг пришло глухое чувство засохшей дружбы. «Эх ты, Бориска - каков подлец!» - в глубине души ропща и на себя тоже, помянул Федор бывшего друга. Задорно махнув головой, чтобы отогнать ненужные мысли и чтобы любимые волосы полетели за плечи, он почувствовал, что и пылкость и жестокость его погасли вмиг: в синих глазах разливался яркий свет окрылявшего его успеха. Вся фигура опричника засияла, когда теперь он с удовольствием допивал до дна уже не первый кубок: только теперь он чувствовал, как к нему прилило неподдельная легкость: трудная месть была уже позади. «Однако же, это только прелюдия» - напомнил себе Федор, резко обернувшись и с силой толкнув в бок уже задремавшего от хмеля соседа. Тем временем в трапезную как будто грянула грозная буря раздолья. Смех опричников с грохотом обрушивался на стены: они уже не сдерживали сатанинский разгул гостей. Бояре, осмелевшие, некоторые уже и с посиневшими носами, перекрикивали опричников, весёлая музыка играла громче и тяжелее стала ее вихриватая мелодия. Скоро дело дошло бы до драки, если бы каждого не сдерживало присутствие царя. Отвлекаясь от литовцев, царь, уже только краем уха слушая, что переводил ему Басманов, с живым интересом наблюдал за происходящем: ему нравилась напыщенная жестокость опричников: они в тот час уже готовы были с цепи сорваться и вмиг начать резать друг другу глотки. Однако мысли царя занимало и другое. Ему уже давно захотелось видеть, как люди танцуют русские пляски. *** Борис, вытолкнувший себя из трапезной, пройдя чуть чуть дальше по коридору, вдруг затрясся в судорогах как безумный, уже не в силах двинуться с места. Дикая боль глушила его изнутри, он закланялся, как сумасшедший, пока, хрипя, не упал на колени и начал долбить кулаками по полу. Глаза его незаметно покрывались густой пеленой: они медленно полезли на лоб, а на покрасневшем от боли лице выступили алые капли крови. Это было жуткое зрелище жуткого испытания. Послышались шаги. По коридору кто-то быстро приближался к нему. Борис, уже почти ничего не различая вокруг, почувствовал, что кто то подошёл к нему и остановился. Человек, подошедший к нему, вдруг присел и положил руку Борису на затылок, будто хотел его погладить. Вдруг резко незнакомец зацепился пальцами за цепочку на шее у Бориса и с треском порвал ее, звеня стальными кулонами. Борис зарычал и зашёлся кашлем, бессильно повалившись на пол, тяжело дыша, но уже чувствуя невероятное облегчение, которое вряд ли доведётся ему ещё раз испытать. -Ну что же вы так.. аккуратнее с подарками.. Голос слышался уже над ухом Бориса. В полуобмороке, он едва различил звуки - они казались ему потусторонними шорохами. Однако голос, казалось, он где-то не раз слышал.. Ему почудилось, будто человек начал трогать его кафтан, проверяя кариманв одежды. Незнакомец вдруг снова как-будто что-то оторвал от него, от одежды Бориса. Он заговорил с ним снова. - Эту вещицу я заберу. О ней тебе следовало бы лучше позаботиться. После его слов воцарилась тишина. Казалось, человек исчез или совсем тихо стоял рядом. Все ещё изнемогая от слабости и боли, Борис в последний раз приоткрыл глаза: он увидел, что лежал совсем один и только слуги, приставленные к дверям трапезной удивлённо глядели, шепча друг другу, что с минуту на минуту прибудет лекарь. Сделав над собой отчаянное усилие, Борис ухватился за правый карман кафтана и тут же сердце его загрохотало. Там больше не лежал кинжал. Уже ничего не чувствуя от горя и боли, Годунов закрыл темнеющие глаза и провалился в чёрную бездну отчаяния.