Колдун

Внутрь стен слободского дворца небывалому жителю города страшно было бы попасть после наступления темноты: место, вросшее в землю каменными подземельями для пыток, впитало стенами и роскошью кровожадные деяния опричников и самого царя. Коридоры, обитые красными коврами с узкими ставнями в белокаменных стенах, при зажженных свечах сочнели и пугали мертвенно богровым цветом. Страх мерцал в ночной тишине потусторонней силы, обволакивающей башни крепости. Охраняющие крепость когда виднелись их опричные мантии запоминались обрывками темноты или не запоминались вовсе. Крепость мирно хранила свои тайны, о которых знали всего несколько человек, а другим знать и не нужно было. Дворец с лестничными проходами и комнатами, которых немерено было и многие пустовали. Однако это было лишь то, что лежало у всех на виду. В этом славном дворце, ушедшим в подземелье тяжёлым грузом темниц, в крепостных стенах было скрыто более сотни тайников и погребов, многие из которых и не использовались вовсе. Однако же, вернёмся к нашей истории. Праздник окончился, гости толпами покидали трапезную, покуда двор накрывала темень. На ясном сине-голубом небе, весенними днями уже светлым от звёзд виднелись полуночные огни, осветившие дорогу шедшим с пира. Люди кричали и задорно, с пьяной лихвой присвистывали, будя и пугая мирно спящих в домах жителей города. Тем временем двое мужчин в опричных плащах по лестнице спешили к покоям государя. Когда они оказались у дверей, один преградил путь другому и властно предупредил. - Стой, Лукьяныч. Ворочусь скоро. Малюта кивнул и отошёл от государя: он знал, царь доверял ему более всех и радовался его просьбе проводить Иоанна ночью в крепостные стены. Ещё раз оглянувшись, Иоанн бесшумно скользнул в покои, снимая капюшон. В ясно освещённой светлице горели мягкие свечи, в сонном от теплоты воздухе блестели глаза иконописных образов. Взгляд его вдруг прицепился к окну, в котором, казалось, потемнело и исчезло что-то живое. Волнение разбудило в нем дрожь: ладони вспотели, пальцы сами задвигались, губы сжались. Нахмурившись, он дрогнувшей рукой потёр лоб, чувствуя, как колебалась его сила. «Нельзя!» - заговорил он с собой - «назад нельзя.. почудилось!». Мертвые, много мертвых являлись Иоанну во сне, загубленные болью, ненавистью и страхом, но то, он чувствовал сейчас, не был мертвый. Царь дошел о угла опочивальни, где была постель, и остановился рядом. Тут же он присел и наклонился, не без труда вытащив руками предмет из под кровати. После он встал и уже направился к выходу. Да, взял он с собой тот самый ларец, в котором, Иоанн теперь верил, был спрятан чудной силы кинжал. Ещё раз задев окна опустошенным взглядом, он вышел, затворив за собой дубовою дверь. В горнице дожидался Малюта. Не оборачиваясь, царь подал знак, чтобы тот следовал за ним. Через минуту они уже шли мимо спящих домов к окраине города. Путники взяли курс к одной из башен: это была мощная крепость, окнами выходившая на окраину Александровского поля. У дверей по приказу Иоанна Малюта остановился и, приблизившись к одному из охранников, тихо сказал. - Никого не впускать - и когда тот кивнул, добавил - внутри искать каждого, кто проникнет. Двое путников зашли в башню, позади оставив краснодеревный вход. От входа они прошли плохо освещённый узкий коридор, минуя силуэты окаменевших хранителей крепости, пропуская окна, мутнеющие за резными решётками стенных проемов: стекло поголубело от чистоты ночи, стены почернели от сгустившейся темноты башен. Миновав проход, Иоанн остановился и обратился к Малюте. Он ласково посмотрел на него, полускрытыми за капюшоном очами. - Благодарствую, рыжий пёс, проводил меня - он дотянулся до упитанной морды Скуратова и хлопнул по пушистой щеке - я дальше сам. Уходи. Малюта услышал. Он приблизился к руке государя, и, кланяясь, горячо поцеловал ее в благодарность за доверие. - Ну будет - царь усмехнулся, пряча руку в холщи. Малюта встал, ещё раз поклонился и пошёл, растворяя в темноте своё чёрное одеяние. Иоанн остался один. Открестившись от усталости, он твёрдым шагом направился прямо в темную гущу багрового цвета стен, нависшего по коридору и темнеющего вдали. У комнат по часам дежурили слуги: тяжело им было узнать господина в чёрных одеждах, они ведь могли остановить и опросить государя и тогда уж не сносить им головы.. Для всех Иоанн уже провалился в сон, наяву однако он был бодрее всех живых. Царь двигался вперёд, не заметив, как сбоку, казалось, что-то шевельнулось и увязалось за ним, скользя по коридору.. Проходя мимо дубовых ворот, ведущих к смотровой площадке, царь не смог бы увидеть, как кто-то медленно оторвался от застенка, чтобы пролезть вслед. Фигура шагала за ним по полутьме, слышны были только шорохи его плаща: самого скрывали закрытая мантия вместе с густыми прядями. Глаза Фёдора, уже привыкшие к темноте мрачных проходов, моргнули и просветлели, когда вновь увидели царя. В башне он сидел давно: после пира изорванное платье кинул за куст и оттуда же достал припрятанный заранее чёрный плащ. Федор, стиснув зубы от страха и неудовольствия находиться в крепости, затаился там, где было пусто и спокойно: по милости царя ему часто приходилось бывать в крепости до отъезда и даже после, потому многое он знал о происходящем. Он ждал терпеливо, не зная, чего ему ожидать. Терпеть Федор долго не приучен был, однако грела его надежда, если вдруг царь появится - другого шанса увидеться с ним наедине не преставилось бы. Желание его однако было твёрдо, сомнения все время сменялись мыслями о том, как несколько раз, заранее договаривавшись, они с царем уже бывали в тайниках крепостных башен. Изможденный ожиданием, Фёдор чуть не захохотал, увидев, как царь прошёл мимо. Молча он похвалил себя за то, что не зря торчал здесь несколько часов, прячась от часовых и готовясь даже ночевать в крепости.. Однако сердце его трепетало: показаться Иоанну было бы ошибкой - он ведь не мог знать, что у царя было на уме. Федор решил, ему осталось только не спускать глаз с государя, следить за ним аккуратно: каждый шаг мог стоить ему жизни или, того хуже, новой ссылки. Царь долго шёл по коридору прямо, вдруг повернул за угол и мгновенно скрылся в новом пролёте. Федор, сбитый с толку быстротой проделанного трюка, выждав пару секунд, подкрался к краю и выглянул. От царя и след простыл. В коридоре было чисто, однако ловкость глаза позволила Басманову заметить, как ручка одной двери беззвучно зашевелтлась. Послышались шаги. Опричники, вероятно что-то услышав через коридор, направлялись к нему. Страх стукнул в крови у Фёдора: ему скорее бы надо было двинуть с места, однако на мнгновение он не мог пошевелить и пальцем. Мысли его лихорадочно забегали, заскрежетав от волнения, с которым он должен был бороться, чтобы спрятаться. Выглянув из-за поворота, он понял, что спрятаться ему негде. Рискуя тем, что дверь могла быть заперта изнутри, Федор ринулся вперёд и, добежав, дёрнул за ручку. Дверь послушно отворилась. Оказавшись у места, опричники уже и не замечали подвоха: двери плотно закрыты - хоть каждую проверяй. Один из них ушел охранять пост, другой остался стоять на стороже. Фёдор очутился в мелком холодном помещении, чем-то напоминавшим замёрзший погреб, только заставленный кучей веретен. Внутри - кромешная темень: лучик света проникал из оконца в стене и освещал пару икон, стоящих внизу. Комната была мелкая: двоим было бы тяжедо находиться в ней вместе. Злоба вдруг ополоснула вены Басманова и в нем заговорила обида на Иоанна, который казалось просто водил его за нос! Он даже всплеснул руками с досады: царя и в помине здесь не бывало. «Ежели токмо он стал мышью и спрятался в норку»- процедил Федор, негодуя на государя, щуря глаза в лютой темени. Казалось, из комнатки не было иного выхода, кроме как через дверь. Однако Федор с Иоанном играли и не в такие игры. Выход здесь непременно был: он вёл в ещё одно подземелье, потаённое и закрытое от других. Туда поспешил Иоанн и туда же, борясь с отвлекавшими его чувствами, собирался лезть за ним Федор, той ночью готовый раскрыть любую тайну. Осталось бы только найти ту норку, куда могла пролезть мышь размером с царя. Краска вновь прилила к щекам, хотя бы и стены комнаты покрывались инеем от мороза. Он осмотрелся повнимательнее. Взгляд его настиг металический цвет придвинутого к стене сломанного веретена, к которому снизу была приставлена неприметная железяка: она тоже притиснута к стене, но с небольшим отрывом. Тут же присев на корточки, Федор оперся голыми руками на мерзлые камни пола и медленно пополз аккуратно к дощечке, почти не задевая предметы, стоящие рядом. Уже подползая, он увидел то, что ослепило его глаза в лютой темени. Дерево было отстранено и под ним зияла дыра. От нетерпения, Федор вдруг забыл о всякой осторожности: сердце его вот вот разбилось бы от резких ударов, считавших секунды до последней разгадки. Он ухватился за дерево и отодвинул его в сторону. Дощечка присвистнула. Свист ее пролез в угол, шлёпнулся об оконце, он выбежал наружу тайника и влетел в заточенные уши хранителей. И тут же снова послышались шаги. Опричник, подумав, что не зря он стоял на стороже, мерил коридор, ударами кулака открывая все двери, что попадались ему на пути. Кожа у Фёдора чуть не позеленела, волосы встали дыбом и почти побелели от ужаса: нет, ему вовсе не было страшно, то неожиданность застала его врасплох. Его бы передали Лукьянычу и запугали бы до смерти, если нашли бы здесь. Глотая воздух, извившись всем телом, он толкнул себя в дырку, однако смог продвинуться только наполовину. Страх и тут помогал ему: ещё одним махом он пододвинул остальную часть тела, с неописуемой прытью перевернулся на животе и, дотянувшись до деревяшки теперь уже с другой стороны стены, закрыл дырку, громко пришлёпнув ею. Пластинка звякнул и замерла. Секунда другая и опричник уже входил в веретеную кладовую, ища, кто же или что же звенел здесь или там, однако на глаза ему попались лишь веретена, сокрытые толстыми нитями густой паутины. ***** Это была крутая каменная лестница, зелёная от мха и плесени, заканчивающаяся под землёй и освещённая в начале и в конце, однако пугающая своей ветхой затхлостью. Стараясь не шуметь, тяжело вздыхая, Федор потер закружившуюся голову и рассеянно стал поправлять запылившийся плащ, разминая замёрзшие пальцы рук. Когда он выудил дырку между капюшоном и мантией, то брезгливо поморщился. - До чего ж дорого игры в прятки обошлись - раздраженно шептал он, однако что-то вдруг заставило его улыбнуться. Внизу лестницы он заметил, как блестели лучи темного света. Сердце Фёдора сжалось от одной мысли о том, что царь там не один или не захочет видеть его: царь обиды забывал долго. Он сам попробовал себе обьяснить, зачем пришел, однако теперь был не в состоянии отвечать на любые вопросы. Но в злостном неповиновении он вдруг отбросил все ненужное, тянущее его назад, встряхнув головой, поправил не только волосы, но и мысли свои, сбежавшиеся снова: он знал, что хотел сказать царю, другого пути не должно было быть. Скользя по крутым ступеням, накинув мантию, он уже спускался вниз, ни в чем не раскаиваясь и больше не боясь ничего. Своих гулких шагов он и не слыхал. Басманов не замедлил шага и не остановился, пока не очутился у низкой двери в арке, через которую свет бил ярче и ярче.. Оказавшись у дверцы, Федор, на этот раз, не раздумывая, вдруг с силой толкнул ее ногой, зная, что та подчинится и откроется. Глаза его залил яркий свет подземельных факелов, посажанных чуть ли ни в каждом углу комнаты, рвущих темноту лестницы и оберегавших святыню от потусторонних сил. Как зверь, выбравшийся из подземелья, Фёдора пугал и раздражал звенящий свет, он рассеянно закрылся рукавом плаща, жмурясь из-за горящего потока. Когда он отнял рукав, глаза его замерли в полуночном свете: он видел все, как было. Царь стоял перед ним в немом ожидании: все то время он наблюдал за Фёдором. Стоял он против факелов, которых слишком много висело в этой подземельной келье, а из всей утвари у стены ее лежало нечто вроде мешков, покрытых покрывалом и рядом стояло несколько блестевших икон. Казалось будто монархи останавливались тут, спали на этих прикрытых мешках. Забыв даже поклониться, Басманов остановился, полный настороженности и инстинктивного страха перед ледяными глазами Иоанна. Он понял то, чего не хотел бы понимать: приходить сюда было слишком опрометчиво. Иоанн смотрел на него жестокостью, в его темном взгляде слились сухая обида и мрачное негодование, а Фёдора с ног до головы обжигало этой смесью. Он чуть улытнулся, щеки его побледнели, но он отчаянно сделал шаг вперёд. Царь остановил его только своим взглядом. - Как ты нашёл меня? - раздался голос Иоанна, пролетевший над ухом застывшего Фёдора. Федор остановился на месте, широко раскрыв глаза, сжав губы. Ему сложно было поверить в то, что все происходит наяву. С улыбкой в мыслях его завертелось только одно: он был один с царем, в подземелье, господи, как же это здорово! Сделав над собой усилие, он, сверкнув глазами, разжал губы и тихо сказал - Я шёл за тобой - произнёс он и голос его звучал как-то низко и - пролез в дырку и спустился по лестнице. Лицо царя вдруг озарили факелы: Федор увидел, оно было бледным, глаза зажжены, щеки горели, он заразился тайным замыслом и никого не хотел подпускать к себе. - Зачем ты пришёл? - спросил он теперь громче сухим тоном и наглая интонация колебала уверенность Фёдора. С лица Басманова смылась улыбка. Он вздохнул, показавшись обиженным, хотя внутри сильно боялся государя, вдруг с дерзостным притворством ответил. - Хотел увидеться с тобой, батюшка царь - ухмыльнулся Федор, надеясь как можно скорее расшевелить холодное сердце Иоанна. Ничего, казалось, не разобрало бы государя сейчас. - Разве я звал тебя? - Иоанн почти перешел на крик: ослеплённый тем, что его былой любимец стоял, багровея от страха к нему, он вдруг захотел напугать Федора ещё сильнее. И тут Федор, будто отмерзнув от удивления, не обратив внимания на тон господина, широко улыбнулся и всплеснул руками. - Что ты! Как ты мог не звать меня! - глаза его радостно засияли - я же видел, как ты смотрел а меня! Я был тебе нужен - он понизил голос и весело добавил - а дырку а стене открытой, разве не ты оставил? Иоанн холодно поглядел на него безрадостными глазами: Федор был прав, он намеренно оставил лазейку. Однако тон, с которым сейчас разговаривал тот, чьего появления Иоанн на деле ожидал, раздражил неспокойные нервы так горячо и сильно, что царь нахмурил брови от начинавшейся головной боли. - О, ты, Иоанн Василевич, недооценил ты меня - Федор вдруг покраснел, опустил глаза и прибавил тише - ах ты.. ты! После стольких унижений.. Разве не ждал меня? Разве ты хотел чтобы я был поодаль от тебя? Нет! Я знаю! Ты ведь мне как.. Он вдруг снова резко посмотрел на Иоанна и сердце его чуть не остановилось. Взгляд царя был страшен ужасным гневом, он быстро теребил пальцами замок шкатулки, которую держал в руках, скривив губы. От его взгляда Федор будто уменьшился: стыд ударил его дубиной по голове. Он понял, что отвык говорить с государем и дерзить сразу же ему совсем не стоило. С умеренной гордостью Басманнов вкрадчиво посмотрел на царя. Однако тот, не говоря ни слова, молча отвернулся от него: взгляд и мысли царя были сосредоточены на шкатулке больше, чем на чем либо. Федор, прикоснувшись к вороту ослабил веревки на шее, мешавшие ему дышать. Но не веревки мешали его речи: то пока ещё сухие слезы, не напившиеся соли, подступились к его горлу, не давая ему закончить. - Ну что же - наконец вымолвил он, остановив свой синий взгляд на повернутом Иоанне - я хотел поговорить с тобой. А ты? Ты стал бы говорить с верной слугой, которого отверг и отправил, не спросясь, от всего в неволь? Иоанн молчал, не поворачиваясь. Фигура его была неподвижна. Однако с этими словами Фёдора, в нем снова начало просыпаться то, что он давно будил в себе безуспешно. Теперь он чувствовал, как сухо и тихо зашевелилось хорошее чувство. Но Федор, закусив губу, не видел этого: его целиком поглащала вялотекущая злоба. - Эй, государь! - голос Фёдора звучал ещё ниже, его прижала обида и от этого он говорил так громко, что сам себя пугался - Мне не следовало бы так говорить с тобой! Ты можешь бросить меня на съедение моим же псам или ещё чего хуже убить живой смертью! Отправь меня в ссылку! Я сам щедр на такие казнями и этим не безгрешен, но в этом мы с тобой так походим другой на друга - губы его скривились - но ты, будь хоть раз правдив со мной и ответь, если ты хоть раз и правду сказал, что любил меня и как сына - Федор понизил голос и уставился вперёд - или ещё как нибудь любил. Он не мог видеть того, что Иоанн вдруг улыбнулся. Взгляд его по прежнему был строг: его самолюбие так приятно щекотали безутешные молитвы Фёдора, он не хотел отказать себе в этом однако же нередком удовольствии. Улыбнувшись все так же мрачно, он погладил свой ларец, в ожидании, как Федор продолжит говорить. Иоанн думал о человеке, чтобы находился рядом во время совершения ритуала. Не то чтобы это была тяжелая надобность, только внутри что-то подсказывало ему, что в одиночку царю не справиться. Однако он знал, он чувствовал, что кто-то будет ждать его хоть до рассвета в этой крепости: не он искал встречи с Фёдором. Федор всегда приходил к нему сам. Но странные мысли теперь схватили и сжимали его больную голову. Царю было тяжко бороться со смертью и страшно расставаться с жизнью, как не был бы он уверен в том, что чудо произойдёт. И, успокаивая себя, он с нарастающим удовольствием продолжал дергать за верёвочки, расшевелившие обиду Басманова. Однако терпение Фёдора уже почти закончилось. Он вдруг громко топнул ногой по сырому камню и заговорил ещё громче. - Ну что ж! - с улыбкой тряхнул волосами Басманов - не хочешь ты меня слушать, государь любименький! А я ведь я сюда ради того притопал! - Тебе здесь нечего делать, Федя - повторил Иоанн - я пришёл уж никак не ради тебя. Фёдора на миг успокоило то, как назвал его царь. Однако все дальше обжигало его застывшей кровью, он чуть улыбнулся бледным лицом, но продолжал все также резко. - Это я уже понял - горячим взглядом он так смотрел на государя, что готов был прожечь дырку в его спине - простому холопу ты не откроешь свою священную тайну. Ты ведь не грозный царь. Ты - гордый! Иоанн еле удержался от смешка. Пока оба молчали после сказанного, царь украдкой повернул голову, чтобы посмотреть на Фёдора. Решив и дальше подстрекать его к ещё большей обиде, он лишь бесстрастно махнул в его сторону рукой. - А знаешь, я уже позабыл, что значит это твоё упрямство - спокойно произнёс царь - но ты можешь зря не стараться. Не напоминай мне. Последние слова властно прозвучали и заскрипели, как треснувшие ветви в костре. Федор снова прижал губу зубами. Напившись досыта легкомыслием и равнодушием царя, теперь он загорался от одной мысли, что что-то в его упрямстве уже разбудило Иоанна. Сердце его заколотилось с новой силой: он сам не замечая отбивал такт, постукивая каблуком сапога по каменной плитке, покачивая головой, все же сильно закусив губу. Красивая синева матушкиных глаз разожглась и загорелась в его темном взгляде, которым он давно смотрел в одну точку. Но Иоанн, так и не повернувшись, казалось только ждал, когда Федор наиграется и убежит с досадой. Он больше не шевелился и внимал тишине со всей строгостью своей холодной натуры. Утопив терпение, Федор разжал губы, чтобы что то сказать, но остановился. Вдруг все в нем хлынуло потоком и стало превращаться в солёную бурю. Он уже чувствовал, что встало у горло, перерывая его дыхание. Хищный взгляд его вмиг сменился на растерянный, а дрожь, которую он не унимал более, сотрясла все его тело. В душе тайно ликуя от того, что вся его горечь, нахлынувшая так внезапно, наконец дала ему повод, Федор, начав задыхаться от выступающих и уже не гонимых горьких слез, готов был тут же разрыдаться. Он гордо вскинул голову, силясь мягко улыбнулся, будто признавая своё порожение, обежал Иоанна кротким взглядом и, наконец, выговорил: - Так ты сказал... я больше не нужен тебе. Глаза его вдруг перестали видеть: солёный блеск так ясно мерцал в их тонущей синеве, что он пошатнулся от грянувшей слепоты блестевших слез. Фигура его дрожала, кулаки сжались от беспомощности, а не приливавших сил. Он играл свою роль превосходно, однако, сам в ней растворившись, больше не смог противостоять ослепляющему чувству досады. Из всех капель, наполнявших соленой горечью большие светлые глаза Фёдора, последнее сказанное им слово стало последней каплей для Иоанна. Царь вдруг повернулся к нему. Федор, глаза которого уже наполнилось слезами и видели факелы как дребезжащие лучи света, закусил дрожащую губу и стоял, не двигаясь, не издавая ни звука, пока из глаз его с новой силой не заструились изумрудные реки. Железный ключ повернулся у него в груди. Лицо Иоанна просветлело от того, что он с удовольствием принял то приятное чувство, удовлетворяющее его желание, хотя бы он думал, что вечер не даст ему повода для радости. Все решило одно короткое мгновение. Иоанн с молчаливой улыбкой смотрел на Фёдора, уже смело сочувствуя ему и начал тихо приближаться. Шагов было не услышать: сам он будто провалился в полусон. Федор однако слышал все. Он поднял руки к лицу, освобождая его от слез, хотя в дрожавшем теле его все ещё бились невыпущенный рыдания. Иоанн бесшумно приблизился к нему и, прежде дрогнувшими ладонями Федор дотронулся до своих слез, лаского взял его за запястье и, повернув к себе его скрытую плащом темную фигуру, прижал его к себе. Федор лицом, влажным от слез, слабо всхлипывая уткнулся в грудь Иоанна и теперь только тихо-тихо заплакал. Тепло, которое с отчаянными слезами передалось ему полностью, успокоило и сердце государя и его суетливые мысли, он опустил свою руку на вишнёвого цвета курчавые волосы: меж его пальцев покорно заструились пряди чистого войлока, какими не многие красы-девицы могли похвастать. Минуты полной тишины, последовавшие за впитавшими все слезы ласками, для обоих стали желанным облегчением, достигнутым общими усилиями. Басманов, готовый продать душу даже за несколько секунд такого спокойствия, успокоился и совсем замолк, чувствуя руки Иоанна, закрывшие его от внешнего мира. Ладонью скользнув по его груди, он в дурманящей потерянности вздохнул, положа конец ненадолго воцарившейся тишине: со вздохом освободил он и слезы и горькую обиду: все, чему он больше не принадлежал. Федор и сам на минуту очнулся, со сладкой улыбкой приоткрыв туманные глаза: спящие наяву он увидели лишь размытые огни комнаты и снова сомкнулись. Он слабо пошевелил головой, охраняя то хрупкое чувство, за которое оба теперь держались. Иоанн, ненадолго о чем-то задумавшись, гладил его густые пряди, но вдруг перестал и выпустил их из пальцев. Он снял руку с волос и положил ладонь на лоб Фёдору: лицо у Басманова было горячим, оно вообще казалось не могло остыть и никогда не остывало. Склонив голову, Иоанн губами дотронулся до его лба и, взяв лицо Фёдора в свои ладони, поцеловал и его губы. Ладонь Фёдора сжалась, он крепко схватился за рубашку царя и не разжимал руку пока их лица не разомкнулись. Тело его вмиг размягчило, он как лишенный сознания упал в руки Иоанну, подхватившие его целиком. Откинув голову назад он, не открыв глаз, улыбнулся, а потом снова опустил голову теперь на плечо царя и тихим голосом зашептал: - А теперь, государь.. делай со мной, все, что хочешь. Разрешаю.. И от этого руки Иоанна, скользнувшие ему на плечи, сами подтолкнули Фёдора вперёд к иконам и застеленными тканями мешкам, на которые послушно опустилось все его тело.