Фривольные игры дракона

      И хотя Тунъань расположился на севере страны, но нынешнее лето тут было на удивление дождливым.       Лу Цан неподвижно сидел за письменным столом во флигеле, где приютился кабинет, и глядел, как капли дождя одна за другой слетали с карниза. Настроение его было крайне подавленным. Он уже пробыл в Тунъане более двух месяцев, хотя даже и не предполагал, что задержится здесь так надолго, поэтому не взял с собой достаточную сумму в путешествие. И намедни он отправил письмо своим побратимам в Ханчжоу с просьбой прислать денег. А тем временем, пока не приехал кто-нибудь из братьев, Лу Цан решил, что хорошо бы соблюдать экономию. Потому-то, не желая тратиться на дорогие комнаты, он переселился с постоялого двора в дом неподалёку от моста Юэлун.       Но как же непросто было тут жить! Ужасные воспоминания преследовали юношу повсюду, куда ни глянь. Про спальню и говорить не стоит, с ней дело понятное. Но почему даже при прогулке по галерее, окружённой цветниками, деревьями и пышной зеленью глициний, даже в столовой его преследовали постыдные образы, полные никчёмного распутства?       И во всём Лу Цан обвинял Цзина, блудливого червя, повсеместно жаждущего плотских наслаждений, где ему только вздумается.       Вот хоть даже прошлый раз, когда они вместе ели:       «Этот похотливый ублюдок посреди трапезы вдруг дико распалился и набросился, взяв прямо на столе», — от нахлынувших воспоминаний лицо предводителя разбойников стало багряно-красным.       Остались лишь одни-единственные незапятнанные непотребствами покои в доме — кабинет. И Лу Цан горько смеялся про себя, думая о том, что даже пришлось обустроить себе здесь постель на полу. Хотя в спальне была кровать, но в ней его мучила бессонница. И на кухне юноша сам не готовил, несмотря на скудность средств, а ел в харчевнях. Все эти мысли лишь отяготили его и без того мрачное настроение.       — До чего уныло…       По-видимому, небеса услышали жалобный крик души Лу Цана, и тут же в тишине маленького внутреннего дворика послышалось: «тук-тук». Кто-то стучал в ворота(1).       Лу Цан встал в замешательстве: «Цзин никогда не стучится, когда приходит… Кто бы это мог быть?»       Юноша по галерее подошёл к воротам и с осторожностью их отворил. При виде стоявшего снаружи человека угрюмое лицо разбойника вмиг просияло счастливой улыбкой.       — Третий брат!       Лу Цан бросился к гостю и крепко обнял. Взволнованный встречей с одним из его горных товарищей, он даже не заметил, что тот окутан в промокший плащ из соломы(2). И когда разбойник выпустил своего побратима из крепких объятий, то оказалось, что и его собственная одежда намокла. Впрочем, Лу Цан не придал этому значения, а по-хозяйски принялся ухаживать за уставшим после долгой дороги товарищем, помогая тому ввести лошадь во двор.       — Братец, а почему ты сам приехал? Нужно было отправить ко мне сяо Сана.       Сяо Сан был личным помощником Лу Цана. Но самолюбивый предводитель горных бандитов, боясь, что тот узнает о его постыдных отношениях с Цзином, не взял слугу с собой в Тунъань.       Приехавший из гор Луцан, был третьим по старшинству в разбойничьем стане — Цао Синь. Хотя на самом деле он на три года взрослее почтенного брата Лу Цана. Он был парнем чрезвычайно прямодушным, справедливым и не лишённым чувства долга. Лу Цан ладил с ним лучше всего, чем со всеми остальными побратимами.       Видя, как Лу Цан глубоко потрясён встречей именно с ним, Цао Синь, искренне улыбнувшись, пояснил:       — Старший брат, ты не возвращался в твердыню последние несколько месяцев, мы за тебя очень переживали. Поэтому второй брат велел мне наведаться к тебе в столицу, узнать, что да как, и помочь, чем смогу.       Привязав лошадь, они направились в кабинет, где гость скинул дождевик и, усевшись поудобнее, вдруг захихикал:       — Хе-хе… На самом деле, я здесь ещё и потому, что давно наслышан о величии столицы и захотел приехать, чтобы повеселиться. Хе-хе-хе, — снова глупо засмеялся Цао Синь.       Но вдруг заметил, что Лу Цан хмурится, и от изначальной радости при встрече на его лице не осталось ни следа. Испугавшись, что старший брат недоволен, что гость засиделся, он тут же перестал улыбаться и промолвил:       — Старший брат, мне неудобно оставаться…       — Нет-нет, ну о чём ты говоришь! — спохватился Лу Цан, торопливо улыбнулся и продолжил уже тише. — Я просто тоскую по дому, поэтому немного загрустил. Только и всего, — говоря это, Лу Цан слегка опустил голову, тоскуя по славным денькам в горах Луцан, а затем волей-неволей вспомнил несчастный опыт в столице и огорчился.       Видя, с какой печалью и искренностью Лу Цан говорит, у Цао Синя отлегло от сердца. Первоначально он думал, что старший брат вовсю куролесит в столице и совсем не скучает по дому. Но теперь понял, что он тут исключительно по делу и действительно хочет вернуться в родные места.       — Братец, ты ведь, наверное, голоден? — вставая, поинтересовался Лу Цан, чувствуя, что обстановка вокруг немного напряжённая.       — О, не стоит хлопотать, я взял с собой в дорогу провизию.       Цао Синь вслед за Лу Цаном поспешно вскочил, более всего не желая доставлять лишние хлопоты почтенному старшему брату.       — Да как я могу позволить тебе грызть всухомятку те харчи? Немедля отправляемся в самый лучший столичный трактир, взбодримся чаркой-другой вина, я угощаю!       И только сказав это, Лу Цан осознал, что он провёл в столице более двух месяцев и даже как следует не прогулялся и не полюбовался здешними красотами. Поэтому решил, что это для него отличная возможность, чтобы повеселиться, развеять тоску и забыться от удушающей обиды. Лу Цан аж задрожал от радости и нетерпения.       Как только Цао Синь услышал предложение Лу Цана, он тут же радостно усмехнулся. А затем начал застенчиво жеманиться, что выглядело довольно чудаковато, и было ему, человеку простому и грубому, совсем не к лицу.       Заметив странное поведение Цао Синя, Лу Цан спросил:       — В чём дело, братец? Ты хочешь пойти куда-нибудь ещё?       — Хе-хе, — нервно посмеялся Цао Синь, а затем промолвил. — Я давно наслышан о невероятных красавицах-гетерах(3) из столичного дома Тунхуа(4). И раз уж я в столице… Хе-хе… Мне бы хотелось познакомиться с ними поближе.       Узнав, что на самом деле третий брат приехал в столицу ради того, чтобы водиться с певичками, Лу Цан нахмурил брови. Его побратимы из стана питали слабость к хорошеньким женщинам. И наперебой с утра до вечера поджидали у подножья горы, чтобы поймать писаную красавицу — атаманшу для старшего брата, который, как им казалось, совсем был равнодушен к женской красоте. В итоге… Там-там(5)! Сами же отдали Лу Цана в лапы могучего духа поветрия(6)!       По правде говоря, Лу Цан не то чтобы не симпатизировал хорошеньким девушкам, просто его запросы были чуть завышены.Но, понимая, что для третьего брата это редкая возможность, и он проделал нелёгкий путь, чтобы приехать в столицу, Лу Цану было действительно трудно отказать тому в прихоти. Поэтому ничего не оставалось, как согласиться. Он вздохнул и сказал:       — Тогда решено, поступим по-твоему. Пойдём на подворье Тунхуа. Сначала подкрепимся там в винной лавке, а затем посетим их дом для удовольствий.       — Вот так здорово! Старший брат самый лучший! — как ребёнок завизжал на радостях Цао Синь и что есть мочи сжал Лу Цана в медвежьих объятиях.       Лу Цан беспомощно улыбнулся. На самом деле он чувствовал себя немного разбитым. Однажды, после очередной затяжной близости, Цзин заставил юношу согласиться на так называемое уложение из трёх разделов(7) и установить некоторые правила, в одном из которых говорилось, что Лу Цану запрещено забавляться с женщинами.       «Твою мать! Мерзкий вепрь! Да кто он такой, чтобы мне указывать?! — Мысленно вопил Лу Цан, его мятежный дух взыграл, а вместе и с ним интерес к этому маленькому приключению. — Стоит рискнуть и испытать свою удачу! Неужели мне настолько не везёт, что я встречусь с вездесущим призраком этого мерзавца, даже если захочу хоть краешком глаза взглянуть на певичек. НЕ ВЕРЮ!!!»       Крайне раздражённый, Лу Цан решил бросить вызов и оспорить авторитет Цзина, который до сих пор не поддавался разрушению. Не теряя времени, он вместе с братцем Цао направился на подворье Тунхуа.       Во всей Поднебесной нет ни единого человека, который бы не слышал о казённом увеселительном заведении Тунхуа, частыми гостями которого были аристократы, высокопоставленные сановники и богачи. Подворье включало в себя винную лавку, где подавали отменное вино и изумительные яства, театр, который сочетал в себе не просто драматическое искусство, но и акробатические, танцевальные и музыкальные сцены, цирк с жонглёрами и шутами, публичный дом, баню и другие подобные развлечения. Кроме того, там была сцена, где устраивали вечера поэзии, а на спортивной арене проводили состязания в боевых искусствах.       Разумеется, самой большой славой пользовались гетеры публичного дома Тунхуа, владеющие в совершенстве искусством ублажать гостей. По слухам, прелестниц было не меньше трёх тысяч. Самые утончённые и желанные Божественные цветочные феи, коих двенадцать, и чей лик затмевал красотой луну. Также поговаривали, что не только они несказанно прекрасны, а и остальные девицы-гетеры из царства веселья поражают своей красотой и достойны внимания.       После хорошего обеда в винной лавке с братцем Цао Лу Цан уже отдалённо догадывался, чего ожидать, но, увидев высившийся перед ним публичный дом Тунхуа, он встал как вкопанный, ослеплённый роскошным убранством и блеском, достойным императорского дворца.       «И это непотребный дом?! Больше походит на дворец вана! Похоже, молва о том, что закулисный владелец подворья Тунхуа могущественный человек, имеющий власть над всей империей — сам Тунсинь-ван, может быть не просто ветром из пустой пещеры(8)», — заключил Лу Цан.       Едва друзья-разбойники вошли в дом, как хозяйка заведения, увидев на пороге юношей в дорогих одеждах, поспешно выбежала им навстречу с приветствиями.       — Уважаемые гости, какой цветочный павильон вы бы хотели посетить? — спросила она с подобострастной улыбкой.       Какое-то время назад, когда они трапезничали, Цао Синь сказал Лу Цану, что привёз с собой не менее десяти тысяч лянов денежного серебра(9). Первоначально побратимы Лу Цана думали, что их старшему брату срочно нужны деньги для чего-то важного. Всем им было невдомёк, что это всего-навсего для ежедневных расходов.       При немалых деньгах Лу Цан невольно стал дерзок и смел.       — Есть кто-нибудь свободный из Божественных цветочных фей?       — Гость, одна Божественная цветочная фея обойдётся вам в сто лянов серебром за один большой час, — недоверчиво предупредила содержательница дома.       Лу Цан наспех подсчитал в уме: «Значит, нам нужны две певички на ночь, с которыми мы в общей сложности проведём часов десять(10). Сюда довольно сложно попасть, так что вполне разумно и не жалко потратить две тысячи на двоих, чтобы повеселиться».       — Выберите нам двух Божественных цветочных фей, чтобы мы как следует повеселились сегодня вечером!       Лу Цан тут же отсчитал нужную сумму и протянул хозяйке, сразу же представ перед ней в образе невероятно щедрого посетителя. Её глаза сверкнули, и лицо мигом преобразилось.       — Ах! — вскрикнула она, увидев деньги и вся просияв от радости. А затем завопила во всё горло к помощницам. — Сяо Лань(11)! Сяо Цзюй(12)! Живо проведите двух почтенных господ(13) в павильон Божественных цветочных фей!       Поняв, что они оба стали центром внимания среди гостей и все бросали на них завистливые взгляды, Лу Цан впервые за последние два месяца почувствовал, что печаль от череды его невезений и несчастий как рукой сняло.       Сияя от радости, он следовал за девушками по крытой галерее, где расположился невероятной красоты внутренний двор, такой, что аж дух захватывало. Цао Синь шёл позади Лу Цана и был так взволнован происходящим, что едва мог говорить.       — С-с-старший… Старший брат, виданое ли дело тратить столько? Такие большие деньги… Тебе правда не жалко?..       Слушая, как он жалобно кряхтит ему в спину, Лу Цан уже был раздражён до такой степени, что не мог больше этого выносить. Он обернулся и ответил:       — Успокойся! Не такие уж и большие деньги. Как только я вернусь в Ханчжоу, хе-хе, мы добудем столько же за раз.       Его глаза сияли золотым блеском, как будто уже какой-нибудь богатый цзяннаньский купец плачет и хнычет в агонии под его бравой удалью.       Цао Синь, одурев от услышанного, перевёл дыхание и чуть погодя сказал:       — С-старший брат… Я так долго тебя не видел и мне кажется, ты стал более… Ну, как-то ты выглядишь иначе, чем раньше, очаровательнее.       Услышав последнее, Лу Цан тотчас злобно зыркнул на Цао Синя.Тот страшно испугался, боясь сказать ещё хоть слово, его смелости хватило лишь на то, чтобы, склонив голову, молча следовать позади Лу Цана.        Эти слова разодрали сердце Лу Цану, его изнутри захлестнула волна гнева, хотя он не подал виду.       «Очаровательный? Очаровательный?! Я? Лидер героев вне закона? — Получив такой внезапный «комплимент» от побратима, он действительно почувствовал себя словно готовым расплакаться. — Ведь очаровательными называют женщин, а не мужчин! Проклятье! Во всём виновата та мерзкая скотина! Почему после всех тех гадостей, что он со мной сотворил, меня ещё и назвали «очаровательным»?!»       Задетый за живое, Лу Цан мысленно ругался на Цао Синя, пока они следовали за двумя цветочками-прислужницами, которые привели их к павильону, убранством больше походившим на дворец небожителей. И те, отворяя дверь, в унисон сказали:       — Дорогие почтенные гости, пожалуйста, входите. Далее о вас позаботятся наши старшие сестрицы, прислужницы Божественных цветочных фей.       После почтительных земных поклонов цветочки-прислужницы развернулись и ушли.       Едва Лу Цан и Цао Синь переступили порог зала, как с поклоном навстречу им вышли две изящные красавицы-служанки, нарядно одетые, с дорогими украшениями, ярко накрашенные и напудренные.       — Божественные цветочные феи Юэ Вэй и Юй Жун(14) с почтением ожидают встречи с дорогими гостями. Пожалуйста, следуйте за нами, — и, махнув тоненькими ручками, они указали направление.       По-видимому, кто-то уже успел известить их о посетителях.       Побратимы тут же оба торопливо поправили одежды, прихорашиваясь, стараясь изо всех сил выглядеть утончёнными и культурными, следовали за двумя захватывающими дух красавицами в главный зал.       «Ого! Прислужницы восхитительны! Даже трудно представить, какими красавицами будут Феи!» — мысленно восхитились разбойники.       Распалившись увиденным и исполненные ожиданием, Лу Цан и Цао Синь сели за столом в главном зале, украшенном, как императорский дворец в представлении простолюдинов, повернули головы к лестнице и ожидали прибытия Божественных цветочных фей.       Вскоре служанки вынесли на красном лаковом подносе ароматный чай. Гости отхлебнули лишь несколько глотков, как уже услышали звук шагов по лестнице.       Дивное, едва уловимое благоухание окутало сидевших. По ступеням лёгкими лотосовыми шажками(15) спускались две небесные прелестницы. Мелодичный звон подвесок сопровождал их каждое движение, шёлковые платья с узорами и расшитые пояса красиво развевались. Наблюдателям казалось, будто яшмовые(16) девы явились из заоблачных чертогов, они аж открыли рот от восторга и на мгновение забыли, как дышать.       Гетеры поочерёдно грациозно отвесили поклон гостям.       — Сестрица Юэ Вэй.       — Сестрица Юй Жун.       — Сердечно рады приветствовать почтенных господ, — прелестницы разом нежно защебетали, словно золотистые иволги, вмиг зачаровав гостей сладостным голосом.       — Быстрее! Быстрее идите сюда! — вне себя от радости проверещал Цао Синь. Он совсем забылся, и, больше не придавая значения церемониям, стал держаться запросто и глупо ухмылялся. — Сестрицы-певички, ну же, садитесь рядом. Присаживайтесь… Я Цао Синь, а это мой старший брат Лу Цан.       — Братец!.. — упрекнул его Лу Цан, строго нахмурив брови: «Вот же блудодей! Увидел баб и ошалел, точно обезьяна хвостатая в горячке!»       Лу Цан вежливо протянул руку к девушке в пурпурных(17) одеяниях со словами:       — Юэ Вэй, садись рядом со мной.       Божественная цветочная фея Юэ Вэй соответствовала своему имени. Белоснежное лицо округлостью напоминало серебряное блюдо, ясные миндалевидные очи подёрнуты влагой и томно блестят. Нежная свежая кожа, будто изваянная из нефрита(18). И сама девушка — стройная и чинная — одетая в пурпурное платье, она походила на благоуханный цветок розы в лунной дымке. Красавица, само очарованье, олицетворение идеала Лу Цана.       Юэ Вэй мягко улыбнулась Лу Цану и застенчиво подошла, чтобы сесть рядом с ним.       — Юй Жун… — только начал Цао Синь, как Юй Жун уже сидела под боком, прислонившись к крепкой руке.       — Хм, почтенные господа, вы выглядите незнакомо. Раньше к нам не захаживали? — спросила Юй Жун, которая оказалась на язык бойкой, по сравнению с кроткой Юэ Вэй.       Цао Синь очарованный её нежным трепетным щебетанием, был так взволнован, что ответил дрожащим голосом:       — Мы со старшим братом родом из Ханчжоу. А сам я впервые в столице.       — Ой-ой, ну право слово! — Юй Жун придвинулась ближе к Цао Синю, бросила на Лу Цана кокетливый взгляд. — Очевидно же, что Вы старше, так почему называете его «старший брат»?       — Ну, потому что… Потому что старший брат — это старший брат, — Цао Синь не мог придумать ответ в такой короткий срок, поэтому ему оставалось только глупо улыбаться.       Лу Цан снова нахмурился. Ему всегда нравились тихие, нежные девушки. Девушек чересчур деятельных и неутомимых, как Юй Жун, он недолюбливал. Боясь, что если что-то пойдёт не так, то глупый братец Цао Синь может попасться на её удочку и выболтать всю подноготную, Лу Цан притянул к себе сладко улыбающеюся Юэ Вэй и перевёл разговор на другую тему:       — Юэ Вэй, Юй Жун, девочки, что мы всё о нас да о нас. Расскажите-ка лучше о себе. Например, сколько вам лет?       Юэ Вэй покраснела, затем положила голову на плечо Лу Цана и ответила:       — Мне в этом году исполнилось восемнадцать, а старшей сестрице Юй Жун девятнадцать лет.       Лу Цан почувствовал, как тёплое нефритовое тело надушенное ароматами прильнуло к нему. Его носа коснулся мягкий запах гетеры-прелестницы, и разбойник чуть было не заплакал:       «За последние месяцы мой опыт в постели был худшим из худших. Надеюсь, сегодня мне удастся смыть с себя бесчестие».       Лу Цан неуверенно протянул руку к вздымающейся груди Юэ Вэй. Та слегка вздрогнула под его рукой, и её щёки порозовели, как цветок персика.Но она тут же послушно уступила, позволив ему сделать, как он хотел.       Юй Жун, увидевшая это, начала восклицать:       — Ай-яй! Почтенный господин Лу! Вы выглядите воспитанным молодым человеком, способным личным примером увлекать других. Как же Вы могли позволить себе такие вольности?       — Ха-ха! — посмеялся Цао Синь, а затем ответил за Лу Цана. — Два месяца назад старший брат уехал в столицу по делам. И, вероятно, за всё это время у него не было возможности побыть с женщиной. Ведь так? — закончив, он посмотрел на Лу Цана вопросительным взглядом, ожидая утвердительного ответа.       — Да… так и есть. Я не был с женщиной уже какое-то время.       «Твою мать! Дурак бестолковый, говорит без разбору всё, что только на ум взбредёт. Истинный мастак брать чайник, который не кипит(19)! — выругался про себя Лу Цан. — К моему несчастью, последние два месяца я, не по собственному желанию, был с мужчиной!»       Он почувствовал в сердце ноющую боль, его нутро кричало. Рука, которая давила на полную грудь Юэ Вэй, подрагивала, то постепенно разжимая, то снова её стискивая.       — Тогда сестрица Юэ Вэй должна постараться и хорошенько ублажить молодого господина, утолив его страсть, — проговорила с кокетливой улыбкой Юй Жун, и, вставая, многозначительно подмигнула взглядом «на сей раз придётся» Юэ Вэй. — И коль почтенным господам выдался редкий случай нас посетить, то не стоит временить, а лучше в сладостных весенних утехах провести сегодняшний вечер.       Как только Цао Синь услышал, что всю ночь сможет наслаждаться игрою тучки и дождя(20) с красавицей из своих снов, улыбка вмиг зацветала на его лице, а весеннее желание овладело им до самых глубин.       Лу Цан также рвался с нетерпением познать радости любви. Он сгрёб Юэ Вэй в объятия и вскочил вместе с ней на ноги, и с улыбкой ответил Юй Жун:       — Сестрица, спасибо за участие.       И только Лу Цан собирался спросить Юэ Вэй, какие у них покои, дверь распахнулась громким «Бам!», прервав разговор.       Содержательница дома стояла в дверях в полной растерянности, словно не знала, что делать. Задыхаясь от волнения, она воскликнула:       — Юэ Вэй, Юй Жун, быстрее идите и скажите остальным своим сёстрам, чтобы спускались вниз поприветствовать особого гостя.       Девицы несколько остолбенели в смущении, а затем заторопились к выходу, но Лу Цан мигом схватил их обеих за руки и притянул к себе. Затем посмотрел на хозяйку и гневно спросил:       — Как это понимать? Мы уже выкупили двух девушек на сегодня. Что ещё за «поприветствовать особого гостя»?       — Ох, дорогие посетители, мне очень жаль. Но сегодня Божественные цветочные феи не смогут вас обслужить. Приходите в любой другой день, и мы предоставим наши услуги бесплатно.       Содержательница дома виновато улыбнулась Лу Цану и Цао Синю.       Лу Цан нахмурил чёрные как смоль брови и кипя от злости закричал:       — На кой ляд мне ваши бесплатные услуги! Какая может быть причина, чтобы вот так запросто выдворить гостей?! За кого вы нас принимаете?!       Он протянул руку к длинному мечу, привязанному к его поясу, всецело демонстрируя намерение применить силу, если услышит хоть слово несогласия.       Хозяйка заведения нахмурилась и помахала девицам-служанкам, стоящим позади неё, чтобы те похлопотали наверху, а сама она начала объяснятся с Лу Цаном.       — Гость, Вы, наверное, нездешний? Подворье Тунхуа финансируется правительством, и когда приходят гости из княжеского дворца, все остальные должны уйти. Это старое правило.       — Что ещё за старое правило?! Я, Лу Цан, хочу увидеть, какой такой великий вельможа посмел уводить женщин у меня из-под носа!       За последнее время в душе Лу Цана накопилась немалая обида, и от происходящего здесь он пришёл в ярость. Надменный юноша никак не хотел оказаться ещё и припёртым к стенке при посещении непотребного дома и потерять лицо перед побратимом.Такого унижения он не мог вытерпеть!       Он достал меч и с силой ударил им по столу. Весь его вид так и кричал: «Я так просто не уйду! Посмотрим, сможете ли вы с этим что-нибудь сделать!»       Тем временем девицы-служанки уже оповестили всех Божественных цветочных фей с верхних этажей.Гости из их покоев были также изгнаны и беспомощно последовали на выход. Всех мимо проходящих содержательница дома провожала извинениями. И ни один из гостей не выразил недовольства.       Лу Цан счёл это странным: «Неужели эти люди такие трусливые или же они просто привыкли к подобной ситуации?»       Хозяйка, видя, что Лу Цан намерен остаться, начала всем своим видом выказывать неприязнь. Она махнула рукой охранникам позади неё, чтобы те выгнали Лу Цана. Но два или три охранника никак не могли бы победить Лу Цана. Они были легко повержены.       Лу Цан с непоколебимым видом сидел на краю стола, скрестив ноги и горделиво задрав голову. От устремлённых на него взглядов Божественных цветочных фей, в глубине сердца клокотало давно утерянное чувство героизма. Он схватил Юэ Вэй, сильным рывком потянул её и усадил себе на колени. Его охватило самодовольство.       — Гость, лучше Вам не злить благородного господина. Прошу Вас, уходите побыстрее. Не накликайте на себя и на нас беду, — видя, что Лу Цан обладает высоким мастерством боя, содержательнице ничего иного не оставалось, как жалобно просить.       Лу Цан покачал головой.       — Хех, какая чушь! Он что, силач косая сажень в плечах?       — Гость… — хозяйка хотела умолять дальше, но голос сзади её оборвал.       — Матушка Лю(21), девушки готовы? — спросил мужчина средних лет в роскошной ярко-красной парчовой накидке, за которым следовал отряд сопровождающих, все одеты на один покрой.       Его взгляд скользнул по залу, и он увидел, как Лу Цан и Цао Синь высокомерно сидят в зале. Он слегка нахмурился и сказал содержательнице дома:       — Почему они ещё здесь?       — Ах, дорогой братец У, эти гости ведут себя нагло и не хотят уходить, — пожаловалась хозяйка.       Мужчина, которого матушка Лю назвала дорогой братец У, нахмурился и, махнув рукой, приказал парням позади него:       — Выгоните их отсюда!       Лу Цан не намеревался с этим соглашаться. Он достал меч из ножен и кинулся в бой. Когда их мечи скрестились, стало ясно, что соперники стоят друг друга по мастерству.       Как только они закружились в бою, кто-то громко скомандовал со стороны двери:       — Прекратите!       Стройный мужчина в дорогих белых одеждах с прекрасным чистым лицом вошёл в главный зал. Его сопровождала целая свита чинных молодых людей. Следом за ним вбежал тот, кто ранее требовал прекратить бой. Он был одет так, словно главенствовал над толпой сопровождающих.       Командир У и его отряд поспешно убрали оружие и отступили в сторону.       — Приветствуем, ваше превосходительство(22) Цзин! —хором воскликнули все присутствующие, преклонив колени.       Лу Цан, услышав последнее слово, вздрогнул от испуга и торопливо посмотрел на вошедшего мужчину.       О БОЖЕ!       В тот миг, когда его взгляд встретился с парой знакомых красивых глаз, в голове Лу Цана внезапно загудело, словно сошла лавина. Меч выпал из его руки с оглушительным лязганьем.       Перед ним стоял молодой человек окружённый аурой благородства, корень всех несчастий последних двух месяцев — Цзин!       Тот тоже узнал Лу Цана. Хитрая улыбка мелькнула в уголках его губ.       — Братец Цан, ты ли это?       Лу Цан почувствовал, как ледяная дрожь прошла сквозь его тело, он не мог вымолвить ни слова.       Цао Синь, тут же подбежав к нему, спросил:       — Старший брат, вы знакомы?       — А… Ну… Можно и так сказать.       Увидев, что Цзин направляется к нему, Лу Цан невольно попятился назад, но упёрся в лаковую скамейку позади него. Цзин небрежно толкнул его, и разбойник тотчас рухнул на скамью.       — Ах, гость, так его превосходительство Цзин и вы друзья? Ай-яй, почему же сразу не сказали?.. — льстиво и с подчёркнутой услужливостью заговорила матушка Лю, применив всё своё мастерство отточенное годами, не забывая при этом мило улыбаться. — На самом деле мне сразу показалось, что Вы особенный, поэтому я и велела Юэ Вэй, нашей лучшей девушке, прислуживать Вам.       Лу Цан не знал, смеяться или плакать над разительной переменой в её поведении, но под пронзительно-холодным взглядом Цзина любые слова застревали в глотке.       Недалёкий Цао Синь, завидев незнакомого ему друга старшего брата, не мог оставить это без внимания. И он, нисколько не стесняясь, влез в разговор:       — Старший брат, когда ты успел подружиться с таким замечательным человеком? Быстрее познакомь нас!       Лу Цан мысленно обругал его на чём свет стоит и, запинаясь, ответил:       — Ну… Это человек, с которым я повстречался в столице… — сказал он и осёкся, вспомнив, что вообще не знает фамилию Цзина, и бросил на него просящий взгляд, словно умоляя помочь.       — Моя скромная фамилия Юань, — поведал Цзин с ослепительной улыбкой.       — Молодой господин Юань, очень рад с вами познакомиться! — обнимая ладонью кулак(23), вежливо поприветствовал его Цао Синь.       Цзин кивнул в ответ. Затем повернулся к содержательнице дома и спросил:       — Что здесь произошло? Почему мой братец ввязался в драку с командиром У и телохранителями?       Матушка Лю со страху покрылась испариной, она никак не могла позволить себе обидеть одного из друзей Цзина.       — Ох, это недоразумение, всего лишь недоразумение. Ваше превосходительство Цзин, мы готовились к вашему приходу и, как обычно, попросили всех посторонних покинуть заведение. А почтенный гость отказывался уходить, поэтому между ним и командиром У вспыхнула потасовка. Я на самом деле не знала, что он друг его превосходительства.       — Хм… Так ты, братец Цан, пришёл позабавиться с гетерами? — не зло и с улыбкой спросил Цзин.       Для Лу Цана его улыбающееся лицо было страшнее лезвия в горле.       — Эм-м… Я… — Лу Цан не знал, как ответить, и мучительно искал нужные слова.       — Старший брат, тут вроде прохладно, почему ты потеешь? — Цао Синь задал очередной неосторожный вопрос.       У Лу Цана уже не осталось сил, чтобы мысленно его поругать.       Предводитель разбойников не раз страдал от ужасных наказаний Цзина. Он, кто ничего на свете не боялся, впервые почувствовал страх, когда Цзин силой заставил его сыграть на флейте(24).       Цзин засмеялся, услышав слова Цао Синя, затем повернул голову к свите позади и сказал:       — Молодой господин Лу мой друг. Вы можете быть свободны и подождать снаружи.       Увидев, что командир У и охранники ушли, Цзин обратился к хозяйке дома:       — Оставьте всех двенадцать Божественных цветочных фей, пусть сегодня нам прислуживают. А сами можете идти отдыхать.       Матушка Лю ушла, а двенадцать Божественных цветочных фей запорхали вокруг, выстроившись в ряд. Затем, отвесив земной поклон, грациозно склоняясь, будто ветки под тяжестью цветов, хором поприветствовали:       — Ваше превосходительство Цзин, тысячи благословений!       — Подойди! — приказал Цзин, поманив к себе рукой Юэ Вэй.       Как только она приблизилась, он тут же её притянул к себе и, непринуждённо приобняв, сказал:       — Юэ Вэй, кажется, ты стала ещё очаровательнее.       — Ваше превосходительство Цзин, вы преувеличиваете, — от смущения прелестница-гетера залилась краской, как осенняя заводь лунным светом, и, довольная, покрепче прильнула к его плечу.       Затем Цзин сделал вид, что как бы невзначай потянул Лу Цана, чтобы тот сел на скамью рядом с ним, и сказал остальным Божественным цветочным феям:       — Садитесь, красавицы! — А после наобум указал на двух девушек и приказал им, —Вы двое, угождайте другу молодого господина Лу.       Вплотную окружённый двумя чаровницами и убаюканный их нежными речами, Цао Синь растаял до самых косточек. Он даже не заметил, что Лу Цан, схваченный в плен цепкой лапой Цзина, изменился в лице.       Глядя на то, что Юэ Вэй сияет и улыбается, как весенний ветерок в объятьях Цзина, Лу Цана охватило неведомое ему чувство.       «Как я и думал, Цзин не обделён вниманием женщин. Тогда почему он приходит ко мне и достаёт своими приставаниями?»       Лу Цан погрузился в рой тяжких мыслей, жужжащих у него в голове, когда внезапно почувствовал, как чья-то рука подняла подол его халата и ухватилась за бедро.       Он гневно зыркнул на Цзина, но тот сидел с равнодушным видом, приобняв Юэ Вэй, с которой они непринуждённо беседовали и смеялись. Никому не были видны шалости, которые он вытворял правой рукой под столом.       Эта проворная рука живо устремилась к поясу, затем быстро соскользнула вниз к чувствительной области Лу Цана. Юноша мгновенно покраснел, поспешно пытаясь схватить нескромно движущуюся ладонь.       Но Цзин не хотел потакать его сопротивлению. Обернувшись с выражением уравновешенного спокойствия, он приветливо и невозмутимо спросил:       — Братец Цан, у тебя сегодня до того хорошее настроение, что ты решил развлечься среди цветов под ивами(25)?       Лу Цан был сосредоточен на том, чтобы удерживать непристойную, но несравненно сильную руку Цзина. От внезапно заданного вопроса, он замешкал с ответом, и Цао Синь ответил за него:       — Я сегодня приехал навестить старшего брата в столице и попросил его сводить меня к девочкам на подворье Тунхуа, чтобы повеселиться.       Услышав это, Лу Цан запаниковал: «Я не могу позволить, чтобы он сорвал злость на Цао Сине, иначе это ляжет на меня тяжким грехом».       — Да нет, это всё была моя идея. Третий братец здесь ни при чём, — поторопился опровергнуть Лу Цан.       Он бросил взволнованный взгляд на Цзина, и тут же встретился с его глазами, которые пристально смотрели на него. Его сердце замерло. Глаза Цзина были озёрами спокойствия, в них совершенно невозможно распознать бушующие эмоции. То самое выражение, которого Лу Цан боялся больше всего.       — О, так у вас с братцем Цао настолько близкие отношения, что вы вместе вкушаете усладу женских утех. Умеете же брать от жизни всё, —произнёс Цзин ровным голосом.       Лу Цан ощутил, как волосы на спине встали дыбом.       Цао Синь, всё ещё не видя очевидного, как обычно поспешил вставить слово:       — Да-да, мы со старшим братом всегда были очень близки. Даже будучи в стане… Кхе-кхе, в Ханчжоу, всегда только вместе ходили к певичкам.       Лу Цан в очередной раз мысленно выругался: «Твою мать, братец, да что ж ты такой недалёкий!»       Разбойник ничего не мог сделать, лишь молча наблюдал, как лицо Цзина потемнело, словно грозовые тучи.       Внезапно Цзин вытащил руку, которая вовсю резвилась между бёдер Лу Цана, и вскочил с места.       — Пора бы развеяться и стряхнуть с себя весеннюю истому. Юй Жун, Ю Лань(26), а так же ты, и ты, — император наобум выбрал четырёх Божественных цветочных фей. — Девочки, хорошенько позаботьтесь сегодня о молодом господине Цао.       Лу Цан совершенно ясно усмотрел, как Цзин бросил на Юй Жун красноречивый взгляд, когда говорил, а Юй Жун с улыбкой кивнула в ответ. Он сразу понял, что Цзин собирается сделать Цао Синю какую-то мерзость. Но только Лу Цан открыл рот, чтобы возразить, этот болван Цао Синь, довольный как дитя, получив вкусный подарок, уже рассыпался речами.       — А… Эм-м… Я ещё никогда не был окружён вниманием стольких красавиц. Молодой господин Юань, Вы очень щедры.       По выражению лица Цзина было видно, что он уже теряет терпение, но всё-таки через силу ответил:       — Иначе и быть не может, ты же друг моего друга. Юй Жун, не томи молодого господина Цао, поскорее уединитесь с ним в ваших роскошных покоях, что на заднем дворе.       — Да, — Юй Жун почтительно поклонилась, затем подошла к Цао Синю с нежной и милой улыбкой. — Почтенный господин Цао, его превосходительство Цзин так щедр, вы же не собираетесь ему отказывать? Пойдёмте скорее, помилуемся вдоволь. Незачем нам задерживаться, мешать его превосходительству Цзину проводить в усладах время с почтенным господином Лу.       — Что?!       Лицо Лу Цана тотчас залилось краской. Он было пытался встать, но Цзин тут же сильной рукой прижал его назад.       — Ой, прошу меня извинить, оговорилась. Я имела в виду, пусть его превосходительство Цзин и почтенный господин Лу проведут в усладах время с моими сестрицами, — Юй Жун поспешно исправилась, хотя она мысленно удивилась такой бурной реакции Лу Цана.       Цао Синя наконец увели. В главном зале остались только Цзин, Лу Цан и остальные Божественные цветочные феи, ярко разодетые в шелка и парчу, точь-в-точь как яшмовые девы(27) самой богини Сиванму(28), живущей у Нефритового пруда(29).       Лу Цан, не в силах выдержать гнетущую атмосферу, после долгого ожидания и, видя, что Цзин не собирался ничего говорить, осторожно и неуверенно встал.       — Я… Я, пожалуй, пойду.       — Сядь! — угрожающе рявкнул Цзин, толкая его обратно на скамью.       После Цзин обратился к одной из гетер.       —Цуй Цзюань(30), подготовь для меня покои Хуаюэ(31), я сегодня буду отдыхать там. И возьми с собой несколько сестриц, пусть тебе помогут.       Цзин указал пальцем на трёх-четырёх девушек, и проследил взглядом, как они покорно поднимаются по лестнице. Затем внезапно быстрым движением подхватил Лу Цана, который оцепенело сидел без кровинки в лице, на руки.       — Что ты делаешь?! Нет! Пусти! — завопил Лу Цан.       Его ноги были крепко сжаты, ему только и оставалось, что бить кулаками по спине Цзина.       — Никогда и подумать не могла, что у его превосходительства Цзина есть и такие особые предпочтения, — Юэ Вэй прикрыла рот рукой и выдавила из себя смешок, острым любопытным взглядом уставившись на Лу Цана.       Будучи униженным до такой степени Цзином перед понравившеюся ему девушкой, Лу Цан был в ярости и смущении одновременно. В то мгновение его взгляд упална кинжалза поясом Цзина. В голове помутилось и стало легко и пусто. Он выбросил руку и схватил рукоять оружия.       — Ваше превосходительство Цзин, берегитесь! — воскликнула Юэ Вэй.       Услышав её крик, Цзин тут же попытался схватить Лу Цана за руку. Но атака Лу Цана была молниеносной. Хотя Цзину удалось избежать серьезного ранения, лезвие всё же порезало его по руке, и белое одеяние тотчас окрасилось в алый.       — Не подходи!       Лу Цан отскочил назад. Пока он наблюдал, как молчаливо приближается разгневанный Цзин, страх, которого в нём раньше не было, внезапно вспыхнул. В мгновение ока он перевернул кинжал и приставил к своей шее.       — Не подходи! А не то вспорю себе горло! — предупредил Лу Цан полным отчаяния голосом.       Две пары глаз схлестнулись взглядами точно в петушином бою. Лу Цан стал отступать к двери, а затем повернулся и мигом вскочил на крышу.       — Посмотрим, как далеко ты убежишь.       Цзин зажал ладонью кровоточащую рану на левой руке, схватил длинный меч со стола и в ярости вылетел за дверь догонять Лу Цана.       Голова разбойника была свободна от тяжёлых мыслей. Он знал лишь одно: лететь и прыгать, используя всю свою жизненную энергию ци, которую только мог в себе найти. Его уши отчётливо слышали звук плещущегося на ветру подола халата Цзина, у него не было другого выбора, кроме как спасаться бегством.       Способности Лу Цана уступали мастерству Цзина. Уже через два ли Цзин его догнал и набросился как зверь на добычу. Всего несколько коротких и точных движений потребовалось ему, чтобы выбить кинжал из рук Лу Цана, после чего он повалил его ниц и полностью обездвижил.       — С самого моего рождения ни один человек не смел причинить мне боль! Ты поистине дерзкая и буйная псина! — со зловеще сверкавшими глазами прорычал Цзин, и, скрежета зубами от гнева, сжимал запястья Лу Цана точно в тиски.       — Убей меня! Убей! Только не мучай больше!.. — кричал разбойник, не в силах вынести обиду и поношение.       Цзин не намеревался исполнить его просьбу.       — Размечтался. Хочешь отделаться обычной смертью после того, как осмелился меня ранить? Умереть — дело нехитрое.       Чувствуя, как Цзин начинает разрывать одежду на его теле, Лу Цан разразился руганью:       — Нет! Стой! Обезьяний выродок! Ничтожество! Отвали! Сдохни! Сдохни, обезьянье ты отродье, мать твою!       Он израсходовал почти все ругательства, которые знал, но не смог остановить безумие Цзина. Совсем скоро разбойник обессилел и распластался в грязи на сырой земле. И всё, что он мог видеть перед собой, лёжа под Цзином, — только звёзды и яркую луну.       Пока Лу Цан выкрикивал проклятия, Цзин сжал его запястья смертельной хваткой и, в совершенно не подготовленного и ничем не смазанного Лу Цана, силой стал понемногу вставлять свой причиндал, стремясь полностью окунуться в срамное отверстие.       От невыносимой боли почти все души Лу Цана(32) рассеялись в поднебесье. Вначале он еще мог бранно поносить своего насильника, пусть и с дрожью. Но с каждым новым толчком Цзина силы оставляли его, и вот уже слова перестали звучать, он только хрипел и едва слышно стонал, а пот ручьём лился с его лба.       Цзин, поглощённый яростью, даже не смотрел на искажённое болью лицо Лу Цана. Он продолжал грубо проталкиваться в тугой зад, предвкушая кульминацию, которая стала ещё более желанной из-за неистового возбуждения от кипящих эмоций.       Кожа в заду Лу Цана лопнула, и кровь стекала по ягодицам на землю. Но Цзин всё ещё не хотел его отпускать. Снова и снова он въезжал в него и стремился глубже засадить, чтобы проникнуть в самую глубокую часть тела Лу Цана, которую он даже раньше не касался.       Во время ужасного соития Лу Цан неоднократно терял сознание от сильной боли, а затем пробуждался от ещё более сильной. Когда Цзин наконец испытал наслаждение и ручьём пролился в теле Лу Цана, тот уже был совершенно без чувств.       — Теперь посмотрим, посмеешь ли ты в следующий раз водиться с женщинами за моей спиной, — Цзин бросил свои жестокие слова, яростным рывком выходя из Лу Цана.       Ярко-алая кровь, разбавленная семенем, брызнула из разверстого зада. Цзин снял верхний халат, подхватил на руки пластом лежащего на земле перепачканного грязью и жидкостями Лу Цана, обмотал его и понёс словно невесту.       Наблюдая за возвращением Цзина с Лу Цаном на руках, который был бледнее трупа, небольшая стая Божественных цветочных фей, проявляя такт, одна за другой отводили взгляд.       — Следуйте за мной в покои Хуаюэ, — прошипел Цзин с кровожадным лицом.       Девицы-гетеры никогда раньше не видели у него такой ярости, и испуганные, с тихой покорностью последовали за императором позади.       Покои Хуаюэ самые лучшие и роскошные в увеселительном доме Тунхуа, доступ к ним имели лишь Цзин и его младший брат Тунсинь-ван. Пышно убранная комната поражала великолепием, она была увешена шелками, шитыми жемчугом занавесками и обставлена украшенной тончайшей резьбой мебелью из тысячелетнего ароматного райского дерева(33). С входом Цзина и восьми красавиц-гетер в ней стало тесно.       — Встаньте в стороне, будете подсоблять, — Цзин указал на ковёр у кровати.       Девочки, увидев его жестокое выражение лица, все робко опустились на колени на ковёр рядом с кроватью. Но Цзина нисколечко не волновали их испуганные лица. Он только побеспокоился о том, чтобы скинуть Лу Цана с рук, бросив его в центр большого ложа.       Халат, покрывающий Лу Цана, соскользнул, обнажив царапины, следы укусов, жестоких поцелуев и синяки на груди и ниже пупка. Несмотря на то, что между ними висел полог из светло-голубого газа, даже закалённые в любовных сражениях девушки, увидев усыпанное кровоподтёками тело, все как одна безмолвно ахнули и затаили дыхание.       — Дай мне свой поясок.       Цзин протянул руку к гетере в розовом платье. Девушка поспешно сняла ремень и передала ему. Цзин ловко связал мёртвым узлом руки Лу Цана за спиной.       Лу Цан наконец медленно открыл глаза. Его затуманенный взгляд коснулся тьмы-тьмущей девушек, стоящих на коленях у кровати. Хотя он уже подозревал, что Цзин способен совершить любое чудовищное злодеяние, но представшая перед ним картинка, заставила вздрогнуть от испуга.       — Ты… Ты собираешься… Перед ними?.. — из последних сил, тяжело хрипя, выговорил Лу Цан. Его волосы, давно растрёпанные, напоминали чёрный водопад, растекающийся по лиловым расшитым атласным простыням, что придавало бледному лицу томный и эротичный вид.       — Именно. Хочу показать им, какая ты жалкая дрянь, бесстыжий потаскун. А заодно отбить у тебя охоту к певичкам на всю оставшуюся жизнь, — Цзин холодно улыбнулся. — И да, ещё сейчас позову твоего братца, чтобы он увидел, как ты весело проводишь время в моей постели.       — Ты… Только посмей, и… Я точно… Тут же откушу себе язык…       Дрожащий голос Лу Цана, слёзы, которые неудержимо наливались в его глазах — всё свидетельствовало о намерении выполнить клятву, если Цзин действительно осуществит угрозу.       Цзин скривил губы в ухмылке: он ещё не наигрался игрушкой, да и не планировал заканчивать сейчас же. Он лишь немного напугал разбойника и не собирался позволить Цао Синю даже хоть краешком глаза увидеть происходящее с Лу Цаном, ставшим для него личной наилучшей игрушкой, к которой никто другой не смеет прикоснуться.       Цзин как можно шире раздвинул ноги Лу Цана, и его обмякшую свисающую плоть озарил мерцающий свет серебряной лампы.       Девушки на коленях были до того напуганы, что старались лишний раз не дышать. Они раньше никогда не видели настолько ужасного Цзина. Несколько слишком робких уже так нервничали, что даже не поднимали головы.       Цзин схватил бездушный член Лу Цана и резко сжал. Лу Цан мгновенно вскрикнул. Он чувствовал только острые ногти(34), глубоко врезавшиеся в самую мягкую часть его тела. И хотя его рассудок мутился от боли, но он отчётливо услышал, как Цзин, невозмутимым и полным благородства голосом, отчеканил:       — Ты принадлежишь мне!       У самой кровати расположилась Цуй Цзюань, которая с почтением в обеих руках держала украшенную золотом шкатулку. Цзин достал оттуда продолговатый стержень толщиной приблизительно в два фэня(35) и воткнул его в отверстие пениса разбойника. Лу Цан мгновенно завыл неистовым воплем, от которого у присутствующих закладывало уши.Но жестокосердый Цзин продолжал проталкивать стержень в узкий канал до самого конца. Лу Цан с натугой хрипел и из последних сил пытался бороться, но измученное болью тело еле-еле корчилось на кровати.       — Неторопливо упивайся наслаждением. Я сполна позволю тебе познать, что бывает, если меня разозлить.       Воткнув на всю длину стержень в член, Цзин бесцеремонно ворвался в растерзанный зад Лу Цана.       Задний вход уже ранее был затаскан до такой степени, что онемел, но мучительная боль в члене сводила его с ума. Лу Цан дико дрожал от каждого яростного толчка Цзина, и пот пропитывал атласные простыни под его телом. Вдобавок к этой пытке он сгорал от стыда, оттого, что за ним наблюдали со стороны. Ещё никогда в своей жизни Лу Цан не жаждал так смерти, как сейчас.       Гетеры, многое повидавшие и утомлённые опытом, были до смерти напуганы происходящим. Они дрожали от страха, не осмеливаясь поднять голову, чтобы взглянуть на лицо Лу Цана, которое было так искаженно болью, что он казался страшнее демона.       Следующие два больших часа были адом, который Лу Цан не сможет стереть с памяти до конца своей жизни. Цзин использовал почти все снасти для утех, которые только имелись в публичном доме Тунхуа, мучая разбойника снова и снова. На протяжении всего процесса он терял сознание бесчисленное количество раз. Кровать обагрилась его кровью и телесными жидкостями, как и всё его тело.       Но рано или поздно даже самая тёмная ночь проходит.       Когда Лу Цан постепенно очнулся на огромной кровати, Божественные цветочные феи уже ушли. Цзин сидел рядом на кровати, пристально глядя на него. Лу Цан не могпошевелиться ни на волос; он мог лишь немного двигать мышцами на лице.       До ушей донеслись безжалостные слова Цзина, которые грозили разрушить его будущее:       — Я хочу тебя. Останешься со мной в столице, пока не прискучишь. В противном случае, я сровняю с землёй твои обожаемые горы, не оставив после себя ни единой травинки!       От беспомощности слеза скатилась по щеке Лу Цана. Его будущее, несомненно, обречено быть разрушенным руками этого человека.

Перевод: WriterBabe Редактор и оформитель перевода: Тай-Мыр http://helendoll.blogspot.com

____________________________________________________ 1. — См. примеч. 4 и 17 к гл. II. 2. — Соломенный дождевик — традиционный плащ, который изготавливали из рисовой соломы или пальмовой коры. 3. — Гетера — к периоду Тан (618 — 907) уже сложился институт гетер; для IX в., по-видимому, можно говорить о зарождении института частных гетер, в современном понимании — публичных домов. Как правило, гетеры были образованными женщинами, хорошими певицами и танцовщицами, играли на музыкальных инструментах, иные обладали и поэтическим даром. В качестве красивых и приятных собеседниц их нередко приглашали на пиры, составить компанию в загородной прогулке и т. п. 4. — Название подворья переводится как «долина цветов». 5. — Там-там — ударный музыкальный инструмент, представляющий собой выпуклый диск значительных размеров, изготовленный из металлического сплава (близкого бронзе). Там-там является одним из видов гонгов. Обладает мрачным, грозным, зловещим тембром. Удар там-тама знаменует собой смерть, катастрофу, присутствие волшебных сил, проклятие, предзнаменование и другие «из ряда вон выходящие события». 6. — Дух поветрия — человек, приносящий несчастье. 7. — Уложение из трёх разделов — исторический термин для обозначения любых правил или обязательств, которых может быть и не три вовсе. Изначально это простейший свод законов основателя династии Хань Гао-цзу во II в. до н. э., рассчитанный на то, чтобы его знало всё население. 8. — Ветер из пустой пещеры — образно: беспочвенные слухи, некая выдумка. 9. — Лян денежного серебра — тут имеются в виду бумажные деньги, расчётные ассигнации, которые уже в VII–IX вв. выдавались в Китае частными лавочками и назывались «летающие деньги» по причине их лёгкости по отношению к стандартным металлическим монетам или слиткам. Ведь торговцам было сложно перевозить сотни килограммов денег по всей стране. Сам по себе лян — старая денежная единица, монетка чистого серебра весом в 37 грамм. Получается, что Лу Цану привезли чуть ли не четыре центнера серебра. А цена одной гетеры почти 40 килограмм. А так вообще бумажные деньги появились в Китае, да и впервые во всём мире, в 812 году (IX век). Спустя три века в Поднебесной уже существовала привычная нам система бумажных банкнот, выпускавшихся государством и гарантированных драгоценными металлами и товарами. В Европе банкноты появились значительно позднее, чем в Китае. Произошло это в XVII веке в Швеции. Ничего так разница . 10. — Тут имеется в виду «больших часов», то есть по-нашему получается двадцать часов. (См. примеч. 27 к гл. I). 11. — Имя переводится как «бутон орхидеи». 12. — Имя переводится как «бутон хризантемы». 13. — Почтенные господа — она приняла их за влиятельных особ или отпрысков благородных семей, или просто хотела польстить, когда увидела у них такие большие деньги, поэтому применила к ним данное обращение. Хотя, в зависимости от ситуации и к кому именно обращаются, набор слов, то бишь смысл, данного обращения может меняться. 14. — Имена девушек переводятся как «лунная роза» и «нефритовый лотос». 15. — Лотосовые шажки — имеются в виду маленькие ножки китаянки. В Китае примерно с X–XI вв. и вплоть до начала XX в. было широко распространено бинтование женских ног. Начиная с четырёх-пяти лет, девочкам ежедневно стягивали бинтом стопу, поджимая под неё четыре меньших пальца; в результате примерно через год стопа переставала расти, деформировалась и приобретала форму вытянутого треугольника. Маленькие ножки, обутые в крохотные туфельки, были одним из критериев женской красоты. 16. — Яшма — камень, ценимый китайцами за красоту, прочность, нежность на ощупь и ряд других свойств. Отсюда и прилагательное «яшмовый» стало эпитетом всего красивого, нежного, изысканного, благородного. 17. — Пурпурный (фиолетовый) цвет — благородный цвет, присвоенный высочайшим особам. Данный цвет мог участвовать в названиях чего-то редкого, дорогого или самого высокого по статусу. Фиолетовый краситель был очень редким и дорогим, поэтому неудивительно, что этот цвет ассоциируется с императором. Например, «Пурпурный запретный город», резиденция императоров в Пекине. 18. — «Золото имеет цену, нефрит — бесценен» — старая китайская поговорка. Эпитет «нефритовый» используется для описания чего-то прелестного, безупречного, лучшего. В Китае нефрит имеет всенародное высокое значение и является достоянием нации испокон веков. Нефрит был прекрасным символом величия, символом власти и богатства человека, его высокого статуса в обществе. Даже в наше время личная нефритовая печать, в глазах китайца, скажет за её обладателя более чем достаточно. 19. — Брать чайник, который не кипит — образно: задевать за живое, затронуть запретную тему. По притче о владельце чайной, который отвадил неплатившего посетителя, заваривая ему чай холодной водой. 20. — Игра тучки и дождя — образно: любовная игра. С древних времён облака и дождь были у китайцев символом любовного свидания. Это связано с легендой о чуском правителе Хуай-ване (III в. до н. э.). Однажды он увидел сон, в котором встретился на любовном свидании с феей, которая предложила ему разделить с ней ложе. Уходя, она сказала: «Утром я бываю тучкой, а вечером — иду дождём». После чего она тучкой и дождём прилетала на любострастные свидания к князю. Этой феей была богиня облаков и дождя в горах Ушань. Считается, что поскольку фея умерла вскоре после выхода замуж, то её сексуальная жажда не была удовлетворена. 21. — Имя переводится как «ива». Неспроста у всех обитательниц публичного дома цветочные имена. Цветочек или ива — иносказательное: женщины лёгкого поведения, девицы-гетеры весёлых домов. Улицы, где располагаются такие дома, называли «цветочными» или «ивовыми аллеями». Бордели на воде именовались «цветочными лодками», а их обитательницы — «водяными лилиями». 22. — Ввиду некой специфики толкования смысла слов, Лу Цан даже не предполагает, что они имеют в виду именно это значение. Хотя здесь используется то же обращение, которым Лу Цана и Цао Синя называли ранее. (См. примеч. 12 к гл. IV). 23. — Обнимая ладонью кулак — особый вид приветствия, который появился в Китае ещё до н. э. и заключается в следующем: Правая рука сжата в кулак. Ладонь левой руки раскрыта, четыре пальца выпрямлены, а большой палец согнут. Центр левой ладони и костяшки правого кулака находятся в лёгком соединении. Обе руки при этом слегка согнуты и создают округлую форму. Смысл: Раскрытая левая ладонь выражает нравственность. Согнутый большой палец символизирует скромность и смирение. Правая рука, сжатая в кулак, означает боевое содружество. А округлые руки указывают, что весь мир — одна семья. И так как обычно правой рукой люди держат оружие, она считается атакующей, то когда её накрывают левой рукой — это является проявлением добрых намерений, символ мира и спокойствия. В настоящее время данное приветствие используется китайцами не так часто, в основном в боевых искусствах, или во время больших праздников. 24. — Игра на флейте — метафора орального сношения. 25. — Среди цветов под ивами — то есть в публичном доме. 26. — Имя девушки переводится как «чарующая орхидея». 27. — Яшмовые девы — феи-прислужницы богини Сиванму. 28. — Сиванму (Царица-Мать Западного Рая) — китайская богиня-красавица, особо почитаемый даосами персонаж древнейшей китайской мифологии. Возглавляет всех фей и небожительниц. По преданию, она обитала в западных горах Куньлунь, где росли чудесные персики бессмертия. В эротологических трактатах выступает как хранительница тайн искусства «внутренних покоев», впервые открывшая их людям (ханьскому императору У-ди). 29. — Нефритовый пруд — место обитания богини Сиванму, на берегу стоял её дворец. 30. — Имя девушки переводится как «изумрудная азалия». Знак «цуй», переведённый здесь как «изумрудный», является также обозначением зимородка, что создаёт дополнительную эротическую аллюзию: цветок — аллегория красотки, а «зимородок» — наименование одной из эротических поз. 31. — Название покоев переводится как «цветы и луна». Что в свою очередь образно: красивые пейзажи, чудесное время. 32. — Все души Лу Цана… — здесь говорится о душах хунь и по: «Души хунь улетели в Поднебесье, души по рассеялись по девяти небесам». Согласно традиционным верованиям, человек имел три души хунь и семь душ по, каждая из которых определяла духовные и физиологические функции организма человека. Души могли «улетать в поднебесье» и «рассеиваться» от страха, неожиданности и т. д. При смерти они исчезали, однако не сразу, но иногда возвращались из потустороннего мира, если человеку не пришёл срок полной смерти. 33. — Райское дерево — уд, считается одним из самых дорогих деревьев в мире. Насыщенный, сладковатый, древесно-бальзамический аромат уда обладает расслабляющими свойствами, помогает устранить депрессию и стресс, а также является мощным афродизиаком. В древности удовое дерево использовали в медицине, и в религиозных обрядах, и как благовоние, изготавливали из него дорогостоящую мебель и украшения. 34. — Ногти — в древнем и традиционном Китае своеобразный фетиш богатых. Длинные ногти считались признаком мудрости. Чем длиннее ногти у встречного тебе — тем мудрее он являлся. Члены высшего сословия с помощью отращенных ногтей вели беседы с богами, что являлось, по мнению большинства, невозможным для обычных жителей. В том случае, если не получалось отрастить длинные натуральные ногти, то использовались специальные нарастители: на пальцы надевали золотые или серебряные наконечники. Те же, кому не посчастливилось появиться на свет богатыми и известными, наслаждались короткими, обычными и не накрашенными ногтями. Однако не просто стремление быть мудрым провоцировало вельмож на отращивание ногтей. Было распространено мнение, что в зависимости от длины ногтей и их состояния у владыки державы, императора, зависит, как успешно проводит жизнь китайский народ. Император заботился о своих подданных, так что и ногти его были очень длинными, и сам уход за ними был поднесён до уровня ритуала. В процессе обряда обязательно подключались красивые песнопения на духовную тематику и танцы, что, по сказаниям мудрейших, давало возможность императору набираться положительной энергией ци и чувствовать гармонию вселенной. Маникюр выполнялся только нефритовыми или бамбуковыми палочками. Краску для ногтей готовили из сока различных ароматных плодоносящих деревьев, яичного белка, воска, желатина. Предпочтительным был золотой или серебряный цвета, а позже в моду вошли также чёрные и красные ногти. Наносить на ногти императора такой замечательный лак было разрешено лишь тем невольницам, кто добивался расположения своего государя. Девушка, знающая секреты и тонкости маникюра, была весьма влиятельной персоной, и генералы не считали зазорным ей поклониться. Ещё бы! У неё был прямой доступ к рукам, в которых покоилась империя! 35. — Фэнь — мера длины, равная 0,32 см.