В дни мира сыновья хоронят отцов, в дни войны — отцы хоронят своих сыновей.
Афина всегда была самой мудрой и рассудительной из всех Богов, благодетельствующих Греции. Являлась любимицей своего всемогущего отца, Верховного Громовержца Зевса. Покровительствовала знаниям, искусствам и ремёслам. Помогала талантливым военным генералам и их солдатам выстраивать сложные стратегические тактики. В честь неё была даже названа столица Древней Греции, отчего значимость Богини только росла и возвышалась над остальными Олимпийцами. И Зевс, изо дня в день, из года в год, из столетия в столетие, гордился ею всё больше: Плоть его плоти, кровь его крови была достойнейший из его творений. Но больше всего дева-воительница славилась своими спокойствием, умом, сообразительностью и хладнокровием, даже несмотря на то, что была, практически, самой младшей среди своих более древних родственников. И сейчас этот образ всегда сдержанной и рассудительной женщины, которая может снести все насмешки не верящих в её исключительную силу и одарённость старших родственников, которая способна противостоять всем злокозненным и каверзным путам, в которые её витиеватыми хитросплетениями заводят три древние сестрицы, что плетут полотна целой, бессмысленно-короткой или же, наоборот, бессовестно-длинной, жизни не только простых людей, но и Богов, и которая с самого дня своего рождения была всегда и везде, без каких-либо исключений, идеальна, — сейчас это величественный образ размывался чернильно-бархатной вязью тонких витиеватых букв, которые были небрежно выведены на новом, несомненно жутко-дорогом, пергаменте. Всего несколько сухих строк. А в невозмутимой душе, казалось бы, бесчувственной женщины они пробудили ярость. Она была зла. До безобразия, до ужаса зла. Её гнев на содержание письма был настолько силен, что вся магическая мощь, которой она обладала, буквально сочилась из неё, радужными волнами образовывая настоящий вихрь в комнате. За окнами её святилища, её дворца, где только что светило погожее солнце и по небу плыли безмятежные кучевые облака, сейчас разразилась настоящая буря, сопровождаемая нешуточным торнадо и настоящим дождем из молний. Тёмный мраморный пол в её опочивальне задрожал в бешенной пляске — в комнате не осталось ни единой целой вещи. С улицы стали слышались крики ужаса испуганных стихией людей. Вот почему Богам всегда нужно держать свой гнев да и вообще любые свои чувства в твёрдых натянутых вожжах. Но даже в несдержанной злости Богиня была чересчур восхитительна. По обычаю всегда карие глаза её в эту минуту полыхали ярким пламенем, переливаясь всеми оттенками багряно-солнечного янтаря. Длинные каштановые волосы бурным водопадом вились вокруг лица хозяйки, словно маленькие, но далеко не безобидные змейки, шипя и скаля маленькие клычки, выражая общее настроение своей госпожи. И в руках её то и дело поблёскивали яркие искорки-огоньки, готовые вот-вот вырваться из под пущенного на самотёк контроля и обратится в самый настоящий неконтролируемый пожар. Опасное бедствие. И она действительно позволила бы ему случиться, если бы в эту минуту её не прервали: — Что, во имя Зевса, ты здесь устроила?! Ледяной тон, с которым к ней обращалась пришедшая, заставил невольно поёжится. Гера, а это была именно она, умеет навести страху одним лишь своим строгим взглядом. — Я спрашиваю, что случилось? — выждав больше минуты, когда же устроившая такой немыслимый переполох девчонка начнёт говорить, и всё же не дождавшись оправданий, яростно переспросила верховная Богиня. Афина, сильнее зажмурив глаза до ярких разноцветных кругов, которые медленно расплывались по гладкой тьме, вдохнула и выдохнула пару-тройку раз, приводя себя в чувства. — Ничего особенного, — плавно оборачиваясь к гостье, достаточно высокомерно ответила её оппонентка. — Это была просто небольшая встряска. — Всему городу? — язвительно переспросила у неё светловолосая. — Забавно, ты буквально устроила град из молний, призвала бурю и потопила морские суда... и искренне считаешь это небольшой встряской? — Ошеломительно, не правда ли? Не стоило папочке и дядюшкам учить меня столь грязным приёмам, — всё ещё ерепенясь, оборвала на полуслове говорившую Афина, шныряя туда-сюда по комнате, как заведённая. — Сотни людей погибло! — прикрикнула на неё, в конце концов, Гера, отчаянно пытаясь воззвать к сбежавшей в неизвестном направлении совести. — Как ты собираешься это исправлять? Да и ещё и у отца под носом. — Он ничего не видел? — робко полюбопытствовала кареглазая, кажется, наконец, приходя в себя. Медленно остановилась от своих бесплодных и бесчисленных хождений по комнате, забралась цепкими ладонями в волосы и с силой оттянула их, массируя голову. На место злобной фурии возвращалась дотошная и правильная блюстительница правил. Ох, папочка её по головке не погладит, если узнает, что произошло. Если?.. Хм... хорошее слово. — Тебе повезло, он сейчас покинул пределы Греции, — спокойно отрапортовала её мачеха, складывая руки под грудью. — Его не будет до завтрашнего утра. — Хорошо, — тупо кивая головой на каждое произнесённое богиней слово, подытожила девушка. — Я сейчас же всё исправлю. — Стоп-стоп-стоп! — едва ли не за шкирку поймав девчонку, повременила с её побегом мачеха. — Сначала ты объяснишь мне, что вообще послужило толчком для такого вот поворота событий, — и кивнула головой за спину каштановолосой, где уже во всю возились слуги, прибирая, чиня и восстанавливая всё то, что так неосторожно изничтожила их госпожа. — Ничего особенного, — нервно закусывая губу, прописклявила Паллада в ответ. — Оу, правда что ли? — И выразительно приподняла бровь. Афина тяжело вздохнула, таким образом пытаясь намекнуть, что сейчас абсолютно нет времени, чтобы обсуждать причины её такого непредусмотрительного поведения. Но Геру было не пронять, и если она хотела быстро и качественно вернуть всё на свои места, да ещё и так, чтобы об этом не узнал отец... Пришлось передать голубоглазой полученное ею недавно письмо. Женщина посмотрела на содержимое пергамента, быстро пробежала по нему глазами, а потом перевела недоумённый взгляд на свою оппонентку. — Откуда это у тебя? — Слуги твоего драгоценного сыночка доставили в целости и сохранности и передали прямо в руки, — напряжённо фыркнула богиня. — Как будто бы было мало того, что Гермес уже итак раструбил всем налево и направо эту замечательную новость. — И поэтому ты устроила настоящий хаос? — поворачиваясь к падчерице спиной, и всё же прикрывая от любопытных глаз лукавую улыбку, полюбопытствовала Гера. О, помилуй их всех Зевс... Её сын такой идиот. — А, по-твоему, этого мало!? — в явном недовольстве от того, что ей не проявляют должного сочувствия, звонко спросила Афина. — Он без каких-либо зазрений совести разрушил две мои помолвки! Позорно прикрываясь братской любовью, которой, однако, никогда ко мне не пылал! Благодаря ему я уже могу считаться старой девой! А теперь этот чванливый сумасброд смеет присылать мне приглашение на свою свадьбу! И только подумать с кем?! С моим главным врагом! — Да, — теперь уже перейдя на сторону несчастной девочки, согласилась верховная богиня. Мальчик, вероятно, перестарался со всем этим цирком. — Но ведь ты сама желала избежать брака с Гефестом и Аполлоном, — заметила она, искренне стараясь сдержаться и не наговорить лишнего. Дети должны сами разобраться в своих отношениях. Нечего им мешать. — Да какая разница! – не прекращала возмущаться воительница. — Мы говорим о том, что после всех злокозней, которые он устроил мне за моей спиной, сейчас он прислал мне открытку, в которой торжественно объявляет о своей помолвке и просит свою "любимую" сестрицу поддержать его в этот прекрасный светлый час! Интересно, сколько он сидел и придумывал это уничижительное послание? Ох, ей бы только до него добраться. Она с радостью утопит его смазливое личико в каком-нибудь дерьме. — Так значит, на торжестве тебя не будет? – задала, плавно вытекающий из всего этого представления вопрос, Гера, очевидно, не единственная ждавшая на него ответ. Афина так и не заметила как на балконе, в самом тёмном углу, пристроилась маленькая змейка, внимательно слушавшая их разговор. И, вероятно, следившая за богиней с самого начала спектакля. Она уже говорила, что её сын идиот? — О чём ты? Разумеется, я прибуду на праздник, — видимо, уже вовсю выстраивая в своей чересчур умной голове многоходовую безумную игру, обязательно с чьим-нибудь летальным исходом (мы все уже знаем кто это будет), сладко протянула каштановолосая. На лице верховной богини отразилась нешуточная тревога. — Я даже лично помогу нашей невесте навести «красоту» на её прелестном личике... или, может быть, как думаешь, она позволит мне поколдовать над её великолепными волосами? — Это явно был риторический вопрос. — А вот гостям церемонии будет от меня отдельный подарок. Интересно, что будет лучше: маринованные поганки в рыбьем жиру или сгнившие оливы, запечённые под тухлым мясом, в качестве главного блюда? — Афина, ты мудра не по годам — будь выше этого. И, пожалуйста, не делай необдуманных поступков, — попыталась пойти на мировую Гера. Ага, нашла дураков. Не с этой семейкой, дамочка. — Ох, как раз об этом можешь не переживать, — искренне веселясь, воскликнула девушка. — Я хорошенько всё обдумаю прежде, чем явиться на это пошлое непотребное фиглярство!***
— Нет, даже не проси! — едва заметив очертания знакомой мужской фигуры, облачённой в кроваво-красный шёлковый хитон, подпоясанный золотым ремнём, на котором висел довольно увесистый меч, воскликнул Аид — повелитель царства Мёртвых. С приходом незнакомца он зашуршал удерживаемыми им пергаментами быстрее, пытаясь всех несчастных жертв неожиданной злости Афины занести в свой список. Чтобы потом не было никаких недомолвок. — Но ты ещё даже не знаешь, зачем я здесь, — вполне себе спокойно заметил его оппонент, выходя ближе на свет. Свет сотен факелов, стоящих и висящих по большому периметру залы, где происходило распределение душ на вечный покой или вечные муки, заиграл своими яркими бликами на бледном лице и посеребрённых волосах. — Как идут дела в загробном мире? — начал издалека заходить он, стараясь расположить старичка к себе. Если он хочет исправить печальное положение своей ненаглядной, следует действовать осторожно. — Ну, как тебе сказать... Скучновато, мрачновато, в час пик горы трупов, как всегда, — иронично продекламировал Бог Смерти, и тут же, впрочем, весьма радостно добавил: — Хотя сегодня, не без помощи твоей благоверной, их стало в разы больше... и на том спасибо. — Да, как раз об этом... Ты же понимаешь, что все эти люди погибли по чистой случайности — они не должны быть в твоём царстве так рано. — Надеялся разжалобить старого друга. И дядю по совместительству. — Тебе стоило об этом думать до того, как ты сподвиг Афину на всё это, — язвительно заметил его собеседник. Подошёл к очередному человечишке, спросил его имя, занёс в список и пошёл дальше. — В этом нет моей вины, — запротестовал блондин, хотя голос его и звучал жутко неуверенно. Естественно, он был виновен. Ещё как: — Ты пригласил девушку, в которую влюблён с самого детства, и которая, очевидно, также к тебе, почему-то?, не равнодушна, на свою свадьбу... свадьбу с той, кого она больше всех ненавидит, — озвучил общие мысли с Герой, хозяин подземного мира. — Ты идиот. Собеседник тяжело вздохнул. Да уж, на этот раз он не просто "перегнул палку". Скорее раздробил её в щепки. — А как ещё мне заставить её обратить на меня внимание? — Прозвучало весьма отчаянно. Но он и находится в отчаянии. — Ты же не серьёзно, Арес? — с неприкрытым скепсисом оглядев своего племянника, полюбопытствовал повелитель Мёртвых. Сегодня просто день каких-то открытий. — Я испробовал уже всё, что только можно: и заигрывал с ней, и на свидания приглашал, и намекал, что у меня есть к ней чувства, и даже в войнушку с ней поиграл, принимая очередное поражение, как должное, только бы она хоть немного со мной пообщалась... А она как будто и не видит. Было как-то до смешного странно видеть опасного неуравновешенного Бога Войны таким растерянным. Где тот бойкий, непокорный, неугомонный, жаждущий крови и сражений мужчина, в силах которого поставить на колени весь мир? Из-за собственного эгоизма и лицемерия он всегда был для собственной семьи, для собственного отца, чудовищем, что не знало покоя. Арес не был примером гордости для Зевса. Громовержец откровенно недолюбливал его. И боялся. А сейчас мальчишка стоял перед ним, понуро опустив голову, и что-то бездумно шептал себе под нос. Хотите сказать, вот во что превратила его любовь? Несчастный сумасшедший. — Любовь всех нас делает сумасшедшими, — монотонно ответил ему племянник. Вероятно, он начал рассуждать обо всём об этом вслух. И не удивительно — им всем тут недалеко до маразма осталось. — Только в твоём случае ещё и контузило на всю голову, — не без скорби подытожил Аид. Кронос их всех задери... Да это самая натуральная клиника. Кто там говорил, что божества не посещают психушки? — А что насчёт откровенного признания? Скажи ей правду, — стараясь не смущать друга долгим молчанием, продолжил делать свой обязательный обход хозяин царства Мёртвых, попеременно что-то чиркая в пергаменте. — Она мне не поверит. — И тяжёлый выдох. Снова. И почему в этом детском саду воспитатель он? У них же есть папаша, вот пусть и разбирается. — Аид! Аид, я знаю, что ты дома, нам нужно поговорить! — А вот и твоя дражайшая вторая половинка. Очевидно, пришла умолять меня вернуть всех обратно. Он еле сдержался от грузного вздоха. У него уже есть один переводитель абсолютно не лишнего в его владениях воздуха. — Можешь даже не стараться, племяшка, мой ответ: нет! — крикнул он, пока ещё девушка не появилась в поле зрения. — Но ты ещё даже не знаешь, зачем я здесь! — врываясь, как к себе домой, в мрачные апартаменты, заявила каштановолосая. Тут же взглядом найдя нарушителя своего спокойствия. — И ты здесь, маленький, злобный таракан? Но Бог Войны, как будто и не слышал столь прескверного обращения в свою сторону. Только продемонстрировал лукаво-надменную усмешку и весь подобрался. — Здравствуй, любимая сестрица. — Последнее он явно не хотел добавлять. — Вот решил навестить нашего дорогого дядюшку после устроенной тобой заварушки. Ты как всегда просто великолепна... постаралась на славу. Скотина, вроде и похвалил, а вроде, и в душу плюнул. Причём таким смычным жирным харчком. Спокойствие. Главное спокойствие. — Не тебе меня судить, больной кровожадный психопат, — язвительно бросила ему шпильку на глазах свирепеющая богиня. — Или быть может, ты ждал, что после того, как я получу твою издёвку, я тут же прибегу к тебе, чтобы поздравить и устроить пижамную вечеринку? Ну, очевидно, был бы не против. — Никаких издёвок, дорогая, ты ведь тоже моя семья, и я был просто обязан выслать тебе приглашение. А уж соглашаться или нет — это твоя прерогатива, — с лёгкой улыбкой заявил Арес. А Паллада едва не скрежетала зубами. — Что ж, можешь не беспокоиться, любимый брат, я прибуду на празднество, даже приволочу с собой пару даров. Это намёк на то, что она хочет спустить на них минотавра? — Но сейчас, у меня нет времени на пустые разговоры с тобой, поэтому уж прости... Дядя! И удалилась вслед за повелителем Мёртвых. — Я же уже сказал: нет! — строго гаркнул Аид, лихорадочно-быстро занося имена жертв в список. Он не позволит этим раздолбаям помыкать собой. По крайней мере, он на это надеется. — Ну, пожалуйста! — обгоняя его и загораживая ему дальнейшую дорогу, взмолилась Афина. — Я тебя прошу, верни всех этих людей обратно — они не заслужили такой участи. — Стать случайной жертвой денно и нощно почитаемой ими Богини? Да, не заслужили, но такова жизнь — мы живём не в радужном мире и уж точно не в сказке, так что смирись, отпусти и забудь, — внимательно гладя на собеседницу, пытался вдолбить в её светлую головку прописные истины мужчина. И это она-то самая мудрая из всего сонма Богов? Умная — да, но явно не мудрая. — Пожалуйста. — Тихим-тихим надломленным голосом. Да ещё и глаза чуть ли не на мокром месте. Даже сердце ёкнуло. Грязный, грязный приём. Ведь знает же, куда нужно давить... Чертовка! — Брось, Аид, воскреси ты уже этих бедолаг, не хватало ещё, чтобы она тут сопли развозила, — буркнул хозяин чудовищных кровопролитий, а сам также не находил себе места. Он всегда ненавидел её слёзы. Хотя очень часто и был их главной причиной. Аид против воли тяжело выдохнул. Ни минуты покоя с этими чёртовыми детьми. — Забирай своих людишек, — гаркнул он и, прежде чем успеет передумать, разорвал свои списки, чтобы потом маленькие кусочки пергамента сжечь в ярком огне, игриво заплясавшим в его руках. — Но взамен ты должна мне одну услугу. — Всё, что угодно! — не раздумывая согласилась Афина, наблюдая, как с одним-единственным незначительным щелчком дядюшкиных пальцев ни в чём неповинные души покидают царство Мёртвых, чтобы наверху вернуться к жизни. — Мне нужно заключить пару сделок с царицей Хельхейма, — произнёс Бог Смерти, внимательно поглядывая на племянников. — И насколько я помню, у неё довольно крепкие дружеские отношения с Тором... который уже не первое тысячелетие ухлёстывает за тобой... Ха-ха, у Ареса даже глаза на лоб полезли. Вот это будет зрелище! Не хрен было испытывать его терпение. Лучше бы сказали "спасибо" за то, что в подобной ситуации он, в отличие от их папочки, пошёл с ними на мировую. — Хочешь, чтобы я соблазнила Тора, чтобы потом он надоумил Хель согласится на все твои предложения? — скептически оглядывая дядюшку, полюбопытствовала дева-воительница. Сложила руки под грудью, слегка приосанилась — искреннее недовольство сквозило в каждом её взмахе ресниц, не то, что в голосе. — Пф, — показательно фыркнул Аид, мимолётно подмечая, как у Бога Войны потемнел взгляд: чернота зрачков заполонила собой всю серебристую радужку глаз. — Никакой продажи собственного тела, — категорично заявил он. Арес ведь после такого его четвертует. Или утопит в водах Стикс. — Всё, что от тебя требуется: немножко пофлиртовать со своим старым другом, как ты обычно это делаешь на празднествах в честь встречи нового столетия. Паллада замялась. Конечно, она с Тором в достаточно хороших отношениях, но ехать к нему в гости, чтобы уговорить его замолвить словечко перед знакомой в пользу её дядюшки, было как-то не в честь для мудрой богини. Впрочем, когда её взгляд случайно метнулся к старшему единокровному брату, злость на которого из-за чёртовой уничижительной открытки до сих пор не утихла, глаза её загорелись неподдельным озорством. — Когда выдвигаемся? Что ж, если Арес устроит очередную до тошноты кровопролитную войну против скандинавов, мы все знаем, кого именно нам нужно винить.***
— Что ты делаешь, Афина? — совсем тихо прошептал знакомый баритон у неё прямо над ухом, прежде чем девушка поняла, что к ней неслышно подобрались сзади. — Изучаешь звёзды? От тёплого дыхания рядом с шеей по коже расползлись колючие табуны мурашек. Проскочили, словно тройка жеребцов Аполлона, запряжённых в Золотую колесницу, вот-вот готовых опрометью помчаться от самой Земли и до синего Небосвода, чтобы принести за собой ярко-пылающее Светило, которое окрасит Царство Урана тёплыми тонами и согреет всех: и людей, и богов, — своим теплом. Рядом с ним Афине никогда не удавалось унять люто беснующуюся дрожь. За это она ненавидела себя сильнее всего. — Арес, — устало констатировала, окончательно понимая, что и здесь её сладкое уединение было прервано. В последнее время ей всё никак не удавалось остаться одной: То дядюшка таскает её за собой в целях сугубо личной помощи: договора проверить перед подписью, выискать ошибки и помарки в пергаментах, договориться быстро и дёшево о всякой мелочи так, чтобы обе стороны были довольны, — в общем, кратко говоря, она его личный ассистент-юрист. И, спрашивается, почему он не обратился за этим к Темис, Дике и Эвномии[1]? Они-то явно разбираются в этом лучше, чем она. Но оставив её вопрос с сухим ответом: "Как можно доверять чужакам?", — он только удалился на следующую встречу. Подумаешь, какой важный предприниматель. То она целые дни проводила подле громовержца Тора, который явно был рад компании старой знакомой, за сердцем которой охотится уже очень, очень, оче-ень давно. Ей было в самом деле приятно, однако, и до ужаса стыдно — внушать несчастному ложную надежду не хотелось. То Хель вдохновенно рассказывала и показывала ей свои владения. На самом деле, оказалось, что царица Хельхейма довольно милая женщина, чуть старше, самой Паллады. То, вот как сейчас, за ней по пятам, словно хвостик или приставленный охранять (интересно от кого?) стражник, ходил Арес. Милостивый Зевс, папочка, ну и зачем только?! Бог Войны всё время был мрачнее тучи и то и дело корчил странные рожи. Бесит. Но Паллада решила не вдаваться в подробности. Было достаточно одного его удушающего присутствия здесь. Прямо рядом с собой. И чего это он к ним с дядюшкой затесался? Дома проблем что ли мало? У него же скоро свадьба! Вот бы и сидел подле своей ненаглядной невестушки и сторожил её неземную красоту от зорких взглядов многотысячных почитателей — того и гляди уведут. Будет потом горевать, несчастный! Стоило бы посмеяться... Но в животе, совсем наоборот, только неприятно что-то кольнуло, а потом вдобавок ещё и потянуло, будто весь её ужин сейчас же выйдет наружу. Жаль лишь, что не на свадебное платье Афродиты, будь она не ладна! — Решил присоединиться ко мне? — когда оппонент встал к ней лицом к лицу, спросила совсем ненавязчиво. Так, чтобы не подумал, что она предлагает. Пусть лучше идёт выбирать наряд для скорого пышного торжества. — Ну, раз ты предлагаешь. — И растянул губы в довольной улыбке. Подождите... Она предлагала?! — Я не предлагала! — Эмоциональнее, чем нужно было. Вот идиотка! — Ты можешь идти, я не задерживаю. Хорошо. Хорошо. Это было уже спокойнее. Взгляд стоящего напротив мужчины потемнел, хотя казалось, что в темноте ранней ночи этого нельзя было заметить. Что ж, она всегда видела больше других. На свою же бедовую голову. — А что, если я не хочу уходить? — спросил тихо. Видимо, пытался таким образом показать, что разговор их, в назидание каждому второму, менее спокойному, должен быть как можно меньше наполнен взрывами и огнём. И правильно было бы это всё, конечно, да Паллада, в свою очередь, уже закипала от злости. На себя, на него, на прошлое. — Я не в силах тебе препятствовать. — Равнодушно пожала плечами. Хочешь — уходи. Хочешь — оставайся. Только меня не затягивай в свои бредовые игры. — Думаю, тогда лучше уйти мне. Вот и правильно. Так и надо: Кинуть надменный взгляд, презрительно хмыкнуть, круто развернуться и уйти настолько же легко, как если бы она шагала по невесомым, перистым облакам. Так же, как сделал однажды он. — Нет! — Поймал за руку, дёрнул на себя, выровнял перед собой по стойке "смирно", как какого-то нашкодившего солдата-мальчишку, и не позволил сдвинуться с места. Ого, да кое-кто здесь злится?! Просто чертовски разгневан. — Нет? — Достаточно насмешливо. И попыталась тут же вырваться из стальной хватки. Его касания причиняют ей боль. Физическую, моральную, душевную. Всё разом. И обжигают не хуже ядовитых цветков борщевика[2]. — Отпусти, нас могут не так понять. Мало ли, ещё донесут об этом твоей невесте. Да, у неё тоже скопилось достаточно яда, который просто необходимо было куда-нибудь выплеснуть. Вот бы ОН им ещё и захлебнулся. — Ты правда повелась на этот маленький розыгрыш? — Уже без прежнего запала веселья. — Думаешь, хоть что-то в ней способно заинтересовать меня? — Ну, все находят в ней что-то особенное, такие, как ты, не исключение. Можно она плюнет ему в лицо? — Не думаю, что тебе вообще принципиально, кто будет согревать тебе постель очередной ночью. А вот это было лишнее. Низко. Грязно. И по самому больному. — Прекрати так делать! — В конце концов не выдержал мужчина. — Делать как? — Уже не так слащаво, как прежде. — Обходиться с тобой также по-свински, как поступаешь со мной ты?! Арес на секунду прикрыл глаза, чтобы дать себе время успокоиться. Смотреть на неё и оставаться постоянно невозмутимым и хладнокровным просто непосильная задача даже для него. Особенно для него. — Да, я скотина, да, я урод, да, я сначала делаю, а потом думаю о последствиях, в отличие от тебя, о Светлейшая Царица Знаний, — выплюнул так, будто весь день пытался сорвать её имя с языка. — Но ты-то не такая. Ты ведь другая, так почему же ты продолжаешь меня мучить? Держит её за плечи, чтобы не сбежала. Несильно сдавливает, принуждая к спокойствию и внимательному прослушиванию. И смотрит прямо в глаза. Его серебристые против её янтарных. Так гипнотически. Так завораживающе. — А может, всё дело в том, что ты просто меня не знаешь? Глупое оправдание, на самом-то деле. И в подтверждение этого от блондина слышится смешок. Весёлый. Ухмыляющийся. Но едва-едва, совсем чуть-чуть, надломленный. Где-то в глубине чёрной, похороненной под горстками пепла и чужих тел, души он боится поверить, что это действительно так. — Я знаю тебя лучше, чем ты сама, — выдаёт внезапно. Не даёт себе времени на раскачку и промедления. Один раз уже допустил такую ошибку. Лучше действовать как на войне: Или бросился в самую гущу кровавого сражения и победил, или выжидал подходящего момента и проиграл. — Знаю наизусть, чем ты занимаешься каждый день; знаю, что заставляет тебя смеяться или хмуриться; знаю твои жесты, твою мимику, даже эта складочка между бровями, когда ты не хочешь кого-либо слушать, но понимаешь, что это нужно. Знаю, с какими мыслями ты засыпаешь ночами и с какими просыпаешься утром; знаю, что ты в последнее время плохо спишь, потому что ненавидишь быть в чужих местах, и ждёшь очередного неожиданного нападения; знаю, что только дома ты чувствуешь себя в безопасности; знаю, что тебе не нравится быть самой умной, самой мудрой, но из-за отца, который не хочет слушать твоих жалоб, ты остаёшься в Греции, рядом с ним, а не уезжаешь куда-нибудь подальше от всего этого дерьма... — он тяжело вздохнул, когда в лёгких закончился воздух. Говорить всё это было гораздо сложнее, чем ему представлялось. Но это нужно. Нужно им обоим. Нужно для них. — Я знаю, что ты ненавидишь меня с того самого момента, когда я просто струсил и ушёл, побоявшись того, что может с нами случиться, если мы действительно продолжим это. Я тоже ненавижу себя за это. И жалею. Жалею, что оставил тебя одну. Жалею, что не могу вернуться во времени и заставить себя тогда не уходить. Жалею, потому что только с тобой я узнал, какого это не быть для всех монстром, от которого постоянно ждут подвоха или нападения, но которого любят только за одно его существование... На глаза богини набежали слёзы. Арес ненавидел себя за то, что заставляет её снова страдать, но дал себе твёрдое слово, что это последний раз, когда он себе такое позволяет. С этого момента хватит. Они оба достаточно настрадались. — Только потеряв тебя, я понял... понял, что ты была той самой целью всей моей жизни, к которой я пробиваюсь уже тысячи лет через войны, кровь, пот и слёзы. Всё, что я когда-либо искал... это ты... Афина, ты единственное, что имеет значение. Кажется, по его щеке тоже неожиданно скатилась одинокая мокрая капля. Тц, вот тебе и бесчувственный алчный Бог Войны. — Умоляю, дай мне только один шанс всё исправить. И тягостное молчание в ответ, прерываемое лишь еле сдерживаемыми всхлипами. Она будет полной дурой, если согласится... — Хорошо. — Выдавила из себя едва слышно. Но этот договор они подписали большим, чем собственной кровью.***
— Мойры, — кивком головы приветствует старых прях Громовержец Зевс, проходя внутрь устрашающе-тёмного их странного жилища. Скорее это даже похоже на пещеру: необтёсанные каменные стены, пол, усеянный земельными комками и каменной крошкой, и промозглый холод, гуляющий по всему пустому пространству, даже несмотря на то, что в центре полыхает большой костёр. Сёстры как можно больше абстрагировались от внешнего мира, чтобы никто не мешал им плести свои нити. Не контактируют ни с богами, ни с людьми. Теперь слышен только их роковой шёпот, предрекающий неизбежное, когда Клото щемяще-нежно, почти любовно, начинает прясть, дарует очередную жизнь, тончайшими золотыми нитями новое бесценное полотно из пряжи, завещанной ей самой матерью богов Реей; когда Лахесис, беззаботно и смешливо, как будто бы играючи, переплетает непрочный шёлк, соединяет чужие жизни между собой так крепко, что разорвать их уже не получится; отказаться от этого дара или же проклятия нельзя; когда Атропос своими чернильно-ядовитыми ножницами хладнокровно и легко расстригает труды сестёр пополам — обрывает чужие судьбы. — Здравствуй, брат, — совсем тихо шепнула самая старая пряха, Атропа, не глядючи разрезая очередную тоненькую нитку, которая тут же потеряла свой волшебный свет. — Зачем же ты пришёл к нам? Хочешь узнать о грядущем? Не спрашивала, утверждала — Мойры знали, зачем Громовержец посетил их скромную обитель. — Мне предвиделось будущее, — не стал юлить Верховный Бог, подходя ближе к огню — единственному источнику света в этой неприметной лачуге. — И я надеялся, что вы поможете мне его расшифровать. Подобно сёстрам, он не просил помощи, но ставил их перед фактом. Зевс не покинет хитрых чертовок, пока не докопается до истины. Но Мойры молчали; невозмутимо продолжали заниматься своими обычными делами и молчали. С минуту рассматривая их в гнетущей тишине, прерываемой лишь скрипом старого веретена, за которым работала самая молодая сестрица — Клото, Громовержец понял, что ни одна из них не собирается начинать этот, вероятно, сложный и изнурительный разговор. Что ж, тогда он сам начнёт: — В своём сне я видел мальчика, точнее юношу, который был до боли похож на двух моих детей... ну, знаете, белые волосы, серые глаза, горячий нрав и чересчур пытливый, горящий интересом взгляд, — медленно, с расстановкой описал мальчишку из видений мужчина, прекрасно зная, что Мойры доходчиво поняли, о ком он им говорил. — Этот мальчик сидел на моём троне, — добавил он, а голос его до зубного скрежета похолодел. Где-то на улице раздались глухие удары раскатного грома и ярко блеснула ослепительная молния. Но такими жалкими фокусами старух не проймёшь. — Ты видел своего внука, который пока ещё не родился, — подытожила из его рассказа Клото, смотря на брата своими угольно-чёрными глазами. Она видела какая смута зарождается в душе Громовержца. — Он займёт моё место? — сурово спросил Зевс, даже несмотря на то, что уже знал ответ. Подумать только, отпрыск люто ненавидимого им сына сменит его на посту Верховного Правителя. С самого рождения Ареса Зевс боялся, что именно он захочет однажды свергнуть его, чтобы самому, для потехи собственных неуёмной гордыни и непомерно огромного эго, воцариться Господином Греции. Но оказалось, что причиной падения будет его внук. Сын аморального урода и любимой дочери, которая уже потеряла право так называться, ведь сделала выбор в пользу той самой чёрной гангрены, что своими эгоизмом, беспощадностью и кровожадностью отравляла жизнь не только людей, но и Олимпийцев. — Ты не отдашь его просто так... — со сладким озорством протянула Лахесис. Её забавляло распутье, на котором внезапно очутился Громовержец. — Ведь ты готовишь его в наследство одному из своих любимых сыновей. — Слова были сопровождены грустным вздохом. — Как жаль, что Арес не входит в их число, вместе с Афиной, они привели бы Грецию к ещё большему процветанию, чем даже есть сейчас. — Я не позволю безумному выродку и его отродью посягнуть на мой трон! — Прозвучало даже опаснее, чем переливчатый шум громыхающих молний за пределами пока ещё безопасной лачуги. — Мальчик не будет спрашивать, — уже с большей серьёзностью сказала средняя сестра. — Как и его Великий прадед, он явится в этот мир в созвездии Скорпиона, — объясняла теперь Клото, останавливая веретено и ненадолго откладывая пряжу. Внимательно посмотрела на младшего брата. — Сила отца и мудрость матери сделают его непосильным для тебя соперником, но и наследство Кроноса сыграет свою шутку: союз твоих детей, двух воинственных, страждущих, неукротимых душ, предвещал появление на свет того, кто станет сильнее, злее, опаснее, чем когда-то был наш Отец или даже сам Хаос. Мальчик будет тем, под чьей властью склонится на колени всё живое и мёртвое, что есть в этом мире. Тем, кто станет началом конца. Тем, кто будет самой Пустотой. — И Вы позволите этому появится на свет?! — Сказал, как выплюнул. Если ещё несколькими месяцами ранее он ощущал к ребёнку, которого его дочь уже носила под сердцем, ещё хоть какое-то тепло (он ведь его кровь и плоть, как никак), а после вчерашнего вещего сна ощутил лёгкую неприязнь, то сейчас он его ненавидел. Такому монстру нельзя дать родиться. — Ты прекрасно знаешь, что Мы подчиняемся воле Вселенной, брат, — нарушила наконец затяжное молчание Атропос. Как самая старшая, самая мудрая, она видела в этом ребёнке не монстра, которым её сёстры запугали Олимпийца, а мощь и великую силу, которая принесёт в их раздробленный мир новое начало. В конце концов, какая разница сколько жизней это унесёт? За смертью всегда идёт рождение. — Вселенная связала судьбы твоих дочери и сына ещё до момента их рождения. И позаботилась о появлении на свет твоего внука, который исполнит ЕЁ волю. Всё это — предназначение. — Прекратите кормить меня этой дрянью! — несмотря на тихий и проникновенный шёпот Мойры, громогласно проревел Верховный Бог. Он был зол. Ужасающе зол. Так, что даже небо вторило его злости и неистовствовало пуще прежнего. — Никто не смеет угрожать Мне и Моей Власти! И если этот ребёнок — уготованная миру чокнутой Вселенной Тьма... Я лично разберусь с этим выродком!***
— Сейчас же уходи из дворца! — нетерпеливо прикрикнул Арес, посильнее встряхивая за плечи, почти как тряпичную куклу, свою супругу. Афина была бледнее, чем утренний туман на самой заре возносимого в золотой упряжи Солнца, и, как бы сильно она не хотела, не могла ни на шаг сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, тело онемело, а уши то и дело разрывались под натиском животных криков солдат и слуг, которые сейчас сражались за своих хозяев. Она не понаслышке знает, что такое настоящая война. Чего уж там, она является одним из прекраснейших полководцев своего времени. Но сейчас она не могла связать в одно осмысленное предложение ни единого слова — настолько ей было страшно. Ни за воинов, что насмерть бились против полчища врагов, которых без какого-либо предупреждения о войне на них наслал Отец. Ни за слуг, что умирали, попавшись в ловушки, сети, или просто встретившись на пути у тиранов. Ни за мужа, который всячески пытался обезопасить её, уже облачённый в родные к телу золотые латы, искусно изготовленные Гефестом, готовый наконец сорваться в самую гущу сражения. Даже за себя она не боялась. Но страх за маленького человечка, что беспокойно барахтал ножками и ручками, по большей части вызывая неприятные спазмы, у неё в животе, — этот страх был паническим. Почти что животным. — Арес. — Так жалобно и горько, что мужское сердце буквально раздавили невидимые тиски. — Умоляю, Афина, беги отсюда... спасай себя и его. — Он перевёл тёплый взгляд на уже довольно округлый живот своей любимой и осторожно, как будто на прощание, нежно приложил к нему ладонь. Ребёнок тут же почувствовал прикосновение родного человека и дал знать об этом, толкнув маленькой пяточкой в его широкую ладонь. "Всё в порядке, папа, я не боюсь". — Никтимена! — позвал он. И из дальнего угла большой спальни слетела большая белая сова. Приземлившись рядом с хозяевами, она тут же превратилась в миниатюрную девушку. Никтимена попала во служение Афины уже очень давно: та её спасла от верной смерти, взяла под своё крыло и со временем научила обращаться в птицу. Эта девчонка одна из самых верных прислужниц Паллады. — Приведи стражу и вместе с ними уводи госпожу из замка, — дал распоряжение Бог Войны, всё ещё судорожно сжимая ладони супруги. — Да, Господин. — И тут же исчезла в поисках охранников. — Ты должна сбежать как можно дальше от Греции, — продолжил Арес, понимая, что у них осталось не больше минуты. — Спрячься где-нибудь в глуши, не смей ни с кем связываться — всё это может быть один сплошной заговор, нам нельзя никому верить. — Пошли со мной, — еле сдерживая слёзы, промямлила девушка. — Тебе не нужно участвовать в этой бойне. Сама не верила в то, что говорила. Он ведь полководец — он не может бросить своих людей один на один с этой чудовищной ратью и сбежать, как последний трус. — Я найду вас чуть позже... "Когда заставлю отца захлебнуться собственной кровью", — не хотел добавлять он. — Ты погибнешь, — обречённо проскулила в ответ каштановолосая. Послышался самоуверенный смешок, и на губах мужчины расплылась нахальная улыбка. — Не говори глупостей. Я буду в порядке. Он снимает с шеи длинную серебряную цепь, на которой поблёскивает красивый медальон с изображением маленькой совушки, и надевает на шею любимой. На самом деле, ещё в далёком детстве, это она подарила ему этот медальон. — Наша вечность ещё не закончена, — клятвенно заверяет он и, не оборачиваясь, уходит в самый эпицентр бойни.***
— Выпустите меня сейчас же! — Аид не находил себе места. Шнырял по каменистому полу туда-сюда, нервозно взмахивал руками и громко требовал, чтобы его немедленно отпустили из под стражи. Что за чертовщина творится?! — Ваш брат приказал нам охранять Вас здесь, Вы не можете выйти из под нашего надзора, пока его Царственность не прибудет сюда сам, — чётко по слогам отрапортовал стражник. У Бога Смерти чесались руки, чтобы самолично продырявить его пустую башку тем золотым копьём, которое он любовно держал в руках — дар своим воинам от младшего братца. Но сейчас он был бессилен. Сидел в одиночестве в сырой темнице, закованный в древние цепи, с помощью которых однажды он сам и его братья обезоружили когда-то Кроноса и свергли его. Теперь он был похож на простого человека: слабый до безобразия. — Что же такого я сделал, что мой дорогой брат решил вдруг заковать меня в кандалы? — едва не брызжа слюной, выплюнул правитель царства Мёртвых. Но слуги молчали. Это заставляло Бога злится ещё больше. — Отвечай, когда с тобой говорит твой Бог! — Не стоит даже стараться, младший братец, — насмешливо фыркнул откуда-то из темноты знакомый звонкий голос. — Они подчиняются только Зевсу. — Лахесис? — Удивление Аида было практически безгранично. Из-за чего даже злость на время отступила. — Что Вы здесь делаете? Вместе со средней сестрой послышались смешки уже и от остальной троицы. — Как и ты, сидим в темнице, чтобы не смочь помешать нашему Верховному Царю творить историю, — пояснила его собеседница. — Историю? Ему это всё, ох, как не нравится. — Историю... — с тяжёлым вздохом согласилась Атропос. — ... которую пишут победители, — безэмоционально подытожила она, вероятно, услышав шёпот ветра, который донёс ей плохие известия. Предназначение не сбылось. Вселенная будет разгневана. И ближе к себе поднесла три шёлковые перламутровые нитки, крепко сжимая в собственной ладони. Зевс дал ей их, чтобы завершить начатое им кровавое безумство. — Это же... — угадать энергию обоих любимых племянников и их ещё не рождённого первенца, с которым ему клятвенно пообещали давать нянчится: он уже даже составил список развлекательных программ по мрачным подземельям своего Царства, — было проще простого. Но... для чего оно всё это? Ответ ему стал очевиден, когда старшая Мойра вытащила из глубокого кармана своей чёрной мантии старые ножницы. — НЕ смей! — прокричал Аид, но помешать свершиться кощунству не дали всё та же Лахесис и Клото. — Нет... — только и вымолвил всегда холодный, эгоцентричный мужчина. Единственные люди, к которым он по-настоящему был привязан... Теперь их... Ох... Он до боли сжал челюсти, силясь справиться с внезапной, накатившей на него не хуже, чем посланные Посейдоном хитрые воды Атлантического океана, одним мигом захлестнувшие Атлантиду, волной боли, заморозившей старое сердце, и гнилой жаркой злостью на весь этот проклятый несправедливый мир. Его брат — чудовище, убившее своих же детей ради восхваления собственного непомерно раздутого эго. Так нельзя. Каким бы Верховным Божеством он ни был. Каким бы царём не являлся для всех них. И он обязательно заплатит за свой проступок. Собственной головой.***
— НЕТ!!! — разорвал удушающую тишину громкий пронзительный крик. Зевс, окончательно очистив меч от крови своего главного врага, посмотрел перед собой, заставая довольно жалкую картину: Его дочь, едва сдерживая рвущие глотку рыдания, зажав рот левой рукой, а правой —прикрывая живот, сотрясалась видимой крупной дрожью. На мраморном полу, в нескольких метрах от неё, захлёбываясь собственной кровью лежал её единокровный брат. Супруг. Любимый человек. — Зачем? Почему? — только и выдавила из себя она, становясь перед почти-трупом на колени. Мальчишка из последних сил за что-то её чихвостил и приказывал убираться подальше отсюда. Неужели ещё не понял? Для всего этого слишком поздно. — Я защищаю то, что дорого мне, — только и ответил Громовержец. — Вы пошли против меня, а значит, пошли против всех ваших близких. Вы были угрозой. — Мы ничего не сделали... — Тебе так только кажется, — подойдя ближе к Палладе, которая уложив его голову себе на колени, судорожно стирала пот и кровь с лица своего всё-никак-не-собирающегося-подыхать-ублюдка. — Я не могу оставить тебя в живых. Арес ещё сильнее забился, как в предсмертном припадке, шипя, хрипя, сопя, в конце концов, пока ещё не онемевшей рукой нащупывая меч, и собираясь встать для ещё одного поединка. Афина не позволила. Они проиграли. Пора это принять. Зевс только незадачливо хмыкнул на неразумные действия своего отпрыска, он ведь явно продырявил ему лёгкое, а для верности прошёлся острым длинным клинком ещё и рядом с сердцем, даже доспехи не защитили — он специально заставил Гефеста сковать настолько могучий меч. Боги, конечно, не умирают так же скоро, как и люди, но и жить с такими ранами больше пяти минут не могут. Каштановолосая только удивлённо на него посмотрела, взглядом говоря: "Неужели ты поднимешь руку на беременную женщину? На свою любимую дочь? А как же твой внук?" — Этот ребёнок опасен, — объяснил на её молчаливый и осуждающий взгляд отец. — Ему не место в этом мире. Опустила глаза в пол, видимо, смекая наконец, что именно произошло. А шкатулка Пандоры, оказывается, так легко открывалась. — Хорошо, — поднимая янтарные глаза, полные слёз, которые ручьём стекали по её бледным щекам, на своего родителя, на своего убийцу, прошелестела она одними губами. — Но дай нам минуту... попрощаться. Громовержец долго не думал. Он не добрый старичок, но и не кровожадный ублюдок, чтобы поступать так жестоко. Отошёл от несчастных на несколько шагов, про себя считая секунды. Ровно минута — не больше. Но уже через половину добросердечно дарованного им времени понял, что это была только уловка. Его дочь — даже на смертном одре оставалась умнейшей богиней всей Греции. Ей и половины этой жалкой минуты с лихвой хватило для того, чтобы произнести недлинное простое заклинание. Поздно понял Царь Богов, чего возжелала сотворить Афина: Перерождения. Прокляла она свою и Ареса души на вечное скитание по Земле в поисках друг друга. Гибким умом своим догадалась, что предназначение столкнёт их вновь. Не успел остановить её Зевс. Но успел обречь на смерть каждую из тысяч будущих их жизней, начиная безумную кровавую игру именно с сегодняшнего их последнего вздоха. С этой самой секунды и началось их наказание.Началась горькая их вечность...