По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Иногда Штатам становится страшно. Страшно смотреть на наручные часы или на те, что висят на кухне, противно тикая, отбивая лишние секунды. Отбивая время воспоминаний. Страшно смотреть на уходящее солнце, словно размазанное цветом волчьих ягод; восходящее по утру – пролитое апельсиновым соком по небу. Резко дёргает алые занавески, в комнате вновь темнота, время никуда не уходило. Осталось летать в воздухе мелкой пылью, от которой хочется чихнуть, но он не чихнёт. Страшно сделать вздох, а следом выдох, уловить дрожь в собственных движениях, поэтому задерживается, танцуя с невесомой пылью. Жмурит глаза, выдыхает. Занавески пропускают доказательства нового дня, тусклые, холодные лучи вечно счастливого светила освещают обреченный обман. Всё испорчено, останавливается. Он аккуратнее, чем хотелось бы, берёт фотографию в тусклой рамке, что должна быть самой пыльной, самой грязной и позабытой. Однако самое яркое в глазах цвета небосвода, как то вечно счастливое светило, отдающее холодом. Проводит пальцем по изображению, удивляется чужой малахитовой зелени на чёрно-белом фото, печали в ней; сейчас отдающейся в ушах певучей скрипкой. Нечто, что никогда не пропадет и не исчезнет. Усмехается, усмешка настоящая. Часы, лежащие на кровати, вот-вот дойдут до назначенного времени; страх обретет покой, чтобы появится вновь, захватив минувшее с собой. Страшно заблудиться в былом, в поисках ответов на так и не заданные вопросы, Страшно потеряться в подсчёте пропущенных минут. На очередной пропущенной он прижимает фотографию к груди; соленый дождь барабанит в окно, приглашая в новый день. Солнце спряталось, не в силах обмануть. Ставит её на место; чтобы в очередной раз раствориться во времени, беспечно не обращать внимания на бегущую стрелку – поплатиться ненавистью к ранее незамеченной вечности за это.