Заноза моего сердца

      Изгибы его шеи красивы настолько, что стиснуть пальцами, оставляя на нежной коже синяки, не кажется преступно неправильным. Он выгибается, стонет, крутит головой из стороны в сторону, прикусив губу от лёгкой боли. И от этого напрочь сносит крышу. Прощай, уравновешенная психика, не поминай злым словом адекватность. Улыбается так сладко, что хочется завыть от того, как сильно желание поцеловать контур губ, испробовать на вкус, ощутить, насколько жадными могут быть чужие поцелуи.       Когда на плечо опустилась крепкая ладонь, Костя Никитин подавил в себе крик ужаса. От испуга он вздрогнул и едва не впечатался в экран телефона. Выругавшись, Костя прикинул, сколько лет жизни в тюрьме будет стоить убийство одного человека, и как быстро можно будет откосить от решетки, если выяснится, что было совершенно членовредительство вредной жертвы. Костя, судорожно выключив телефон и перевернув его экраном вниз, положил на стол, на всякий случай закрыв средство связи руками. Он, повернув голову, недовольно насупившись, взглянул на того, кто его побеспокоил. Им оказался друг Гришка Фурсов, который, давя хитрые улыбки, навалился на плечи Кости, поглядывая на него взглядом: "я все о тебе знаю".       - Чо творишь? – голос хитрый, и в зеленых глазах с коричневыми крапинками возле зрачка сияет понимание, а вопрос задан был лишь для проформы. – Ты не пойдешь обедать? Перерыв скоро закончится.       - Нет, - рыкнул Костя, пальцами стискивая сотовый, ловя себя на мысли, что похож на дракона, который охраняет золото, ну, или на крайний случай на Голума, готового глотки рвать за свою прелесть, а точнее душить жалких смертных.       Пожалуй, стоит начать все с самого начала. Нет, не с того начала, как зарождалось человечество, и не с того, как Костя Никитин произнес свое первое слово: «Дай», хотя, стоит отметить, что до девятнадцатилетнего возраста этот полуприказ стал его девизом по жизни. Итак, история Кости, а точнее, его безответной и пока что безызвестной влюбленности началась, когда он поступил на первый курс обычного университета на обычный факультет изобразительного искусства в обычном и непримечательном городишке, в котором Никитин родился и вырос под покровительством чересчур заботливых родителей. Костя, обладающий отнюдь незаурядной внешностью, полностью осознававший свою привлекательность, из-за которой девчонки еще со школы не давали ему спокойно даже в туалет сходить, обратил свое внимание на парня. Да и не простого парня, а на звезду университетскую. По спорту, конечно. По легкой атлетике, разумеется, хрен бы Костя пускал слюни на тупоголового качка. Сначала он обратил внимание на икры того самого спортсмена: поджарые, налитые мышцы, достаточно тонкие у щиколоток и покатые сверху, похожие на аккуратные ножки лани (если у лани может быть стопа сорок четвертого размера). Но не о стопе речь, а о Косте, который едва не подавился, когда понял, что рассматривает мужские икры, не поднимая взгляд выше. А там… Было, на что посмотреть. Выше, в смысле. Красивые четко очерченные бедра, переходящие в упругие ягодицы, прикрытые шортами. После этого Костя не мог здраво мыслить, поскольку дальше взгляд зацепился за изумительный торс с широкими плечами, а руки… Никитин готов был петь оды идеально очерченным дельтам и проглядывающимся витым венам, выступающим под кожей. На лицо Костя обратил внимание в самую последнюю очередь, но и в нем не оказался разочарован. Лицо, словно выточенное из камня. Прекрасное до ослепления. Волосы выгоревшего пшенично-золотистого цвета. Короткие, но недостаточно под ноль, хватает, чтобы понять, что от природы натуральные, не как у самого карамельного шатена Кости, который всеми силами хотел избавиться от своего мышиного с детства цвета волос, выкрашивая посекшиеся пряди. А глаза насыщенно синего цвета, словно линзы надеты, словно сам океан утоп в радужке. Нос прямой с легкой курносостью, и на спинке россыпь едва заметных веснушек. Брови вразлет, а губы привлекательно изгибаются в полуулыбке, тем самым образуя почти незаметные под легкой щетиной ямочки, затерявшиеся на щеках. Высокий, выше Кости, но не так, чтобы сильно, не так, чтобы неудобно было если что дотянуться до губ. Подобные мельчайшие подробности Костя рассмотрел через объектив камеры, сидя на трибунах стадиона. Костю, как человека, имеющего неплохой фотик, да и входящего в профком студентов, попросили пофотографировать местные соревнования среди университетов. И в тот день Костя пропал. Он любовался парнем, который бежал под номером шесть, и не мог не наделать кучу фотографий, мысленно помечая себе в своей черепной коробке, какие именно фотки оставит лично для себя. О влюбленности в тот момент и речи не шло. Подумаешь, залюбовался другим парнем. Подумаешь, залип на чужое тело, представляя, как идеально будет смотреться чуть загоревшая под палящим солнцем прошедшего лета золотистая кожа на белоснежных простынях. Костик, как человек искусства, не мог пройти мимо идеального телосложения, уже чувствуя, как чешутся кончики пальцев от желания нарисовать эскизы, после взять краски и изобразить красавца на мольберте.       Костя ничего не знал об атлете. Совсем ничего. Но это его не волновало от слова «похрен». Ощущая, как внутри лопаются пузырьки от удовольствия фотографирования превосходной по мнению Кости красоты, чувствуя себя на седьмом небе от непонятного счастья, Никитин слегка разочаровался, когда спортсмен пришел к финишу вторым, лишь на секунду придя позже победителя. Многие разочаровались, но все равно кинулись поздравлять звезду университетской команды атлетов, почти одаривая того поцелуями, ведь проиграл он москвичу, а не какому-нибудь заезжему из Мухосранска спортсмену. Костя не подошел к своему наваждению. Просто не смог, потому что его уволокли профкомовские ребята, чтобы что-то там убрать и накрыть столы к прошедшему дню спорта, дабы отметить спартакиаду.       А фотографии, к слову, вышли такими чудесными, что часть из них потом красовались на страничках местной университетской газеты, и даже на стендах легкоатлетического кружка с гордой подписью фотографа внизу. Тогда-то Костя и узнал имя своего наваждения. А когда узнал, то едва ли не согнулся пополам от смеха, не веря, что золотоволосого красавца зовут Тимофей Ерохин.       - Тимоша, Тимка, Тимочка… - ржал, аки подстреленный лось, Костя, складываясь пополам, и ловя на себе офигевшие взгляды проходивших по коридору мимо стендов студентов, которые пучили глаза, наблюдая, как чуть ли не со стеной обнимается какой-то странно ржущий псих.       А Никитин никак не мог успокоиться, смахивая с глаз несуществующие слезы. Имя совершенно не подходящее под внешний вид, как и под фамилию. Если у этого богичного парня будет отчество Аристархович, то Костя решил, что пожмет руки его родителям в качестве уважения троллей восьмидесятого уровня.       На этом бы историю можно было и завершить. У Кости, который сохранил множество фотографий, сделал кучу эскизов и даже нарисовал небольшую картину, уже было все, чтобы забыть о своем сентябрьском однодневном увлечении первого курса. Тем более Никитин, легкий на подъем и такой же легкий на смену развлечений, оказался вовлечен во многие интересности университетской жизни. Помимо учебы, конечно. Он всерьез увлекся фотографией, решительно выпросив у родителей на День Рождения новый фотоаппарат взамен старого, ко всему прочему Костя начал встречаться с неплохой девчонкой, но ради проформы и утоления физических потребностей, а не по любви. Да и вечеринки в общаге радовали своей регулярностью. Тем более Никитина, который продолжал жить под опекающим крылом родителей, которые, к счастью, чуток ослабили контроль над сыном, переключившись на дочь-подростка, наверняка спокойно выдохнув, когда одно из чад поступило в университет, и пусть не на экономиста, как они хотели, зато пристроившимся оказался.       Так бы и закончилась история странного Костиного восхищения парнем. Тот никогда прежде не смотрел на мужской пол с заинтересованностью, и произошедший инцидент на спартакиаде принял за любопытство художника. Объяснить, почему картина с Ерохиным висит в его комнате на самом видном месте Никитин бы при всем желании не смог, спихивая все на свою творческую натуру. Так и было. Было до того момента, пока однажды глава профкома, почти кидаясь в ноги, слезно не начала упрашивать провести фотосессию спортивным кружкам университета.       - Костенька, золотце мое, фотограф ты наш изумительный! – причитала девушка, впившись в рукав куртки отбрыкивающегося Никитина, который чуть не оказался несколько минут назад придушенным собственным шарфом. – Прошу, спасай! Михин, фотограф наш постоянный, ну… Тот, который тебя стал замещать на время твоих зачетов и «творческих погружений», заболел ветрянкой, и заменить его некому!       - Ветрянкой?! В двадцать два?! – вопил Костя, пытаясь не уронить собственный рюкзак и одновременно отцепить от себя загребущие пальчики девушки.       - Племянница Михина заболела в детсаду, а он никогда не болел, и вот, теперь с температурой и зеленый валяется, как кислый огурец! Никитин, прошу, спасай! – девушка состроила глаза, как у кота из Шрека, даже нижней губой задергала, что выглядело бы комично, если бы не хитрый взгляд чертовки. – Нам декан дал задание, ты ж знаешь, что наша Alma mater славится крутыми спортсменами, которые даже в Москве завоевывали медали.       - По шахматам, блять! – снова завопил Костя, закатив глаза.       - И по легкой атлетике! И по прыжкам в длину! И по футболу… Один раз, - перечислила глава профкома, мертвой хваткой продолжая держать Никитина.       - Слухай, - Костя вздохнул, потер свободной рукой переносицу, думая о том, что когда-нибудь у него морщинки от стресса появятся. – У меня скоро зимняя сессия на носу, надо проект рисовать, а еще ты тут со своей фотосессией. Я ж не профессиональный фотограф! А любитель в первом поколении!       - Твои фотки изумительные, Ники, и ты это знаешь, - просияла девушка, зная, на какие точки надавить посильней, чтобы парень согласился. – Подумай, а? А я своего отца попрошу, чтобы тебе какой-нибудь экзамен автоматом поставили.       - С этого и надо было начинать! – возмутился Костя, который один из немногих знал, что родитель девушки был тем самым деканом, хотя та всем говорила, что фамилии у них с Сан Санычем просто одинаковые (ага, и отчество у нее тоже не от него, ну-ну).       - Что да по чем? – хитро прищурилась девушка.       - Матан на четыре, а то подозрительно окажется, что у меня пять будет, - поморщился Костя, который высшую математику, за каким-то чертом преподаваемую на их факультете, он терпеть не мог. – С остальными я и сам справлюсь.       - Считай, уже стоит, - просияла глава профкома, отцепляясь от Кости и всучивая тому расписание уже назначенной фотосессии.       Никитин сник. Он любил фотографировать, ему правда нравилось его новое увлечение, которое появилось в перечне хобби в конце одиннадцатого класса, но проект, который нужно было закончить к окончанию сессии, не забывая также про экзамены и зачеты, действительно давил на мозг. Однако согласиться с условием работы пришлось хотя бы за четверку, ведь Костя знал, что выше тройки не получит, а там прощай стипендия на полгода за трояк. Никитин поймал удачу за хвост, хотя и знал, что из-за фотосессии потом будет с горящей жопой ночами сидеть над учебниками. Фотки нужно было еще качественно обработать и распечатать аккурат под Новый Год. И концепция у каждого ведь новогодняя. Идиотизм высшего разряда. К огромному облегчению Кости из многочисленных сборных команд университета решили провести фотосессию только лучшим, то есть художественным гимнасткам, легкоатлетам, шахматистам и баскетболистам, тем, кто выиграл в этом году соревнования, завоевав медали. Первыми на очереди стояли гимнастки.       Костя весь перематерился, пока устанавливал свет вместе с выделенными помощниками, пока определялся с позами, в которых будут стоять спортсменки, выряженные и накрашенные так, что любая новогодняя елка позавидовала бы традиционным красно-зеленым тонам. Одетые в разноцветные купальники с пришитыми бусинами и паетками, девушки в свете выделенного для фотосессии спортивного зала выглядели как сверкающие гирлянды. Они, как могли, крутили в руках весь имеющийся у них спортинвентарь, строя глазки фотографу, а именно матерящему сквозь зубы Косте, которому не нравилось то одно, то другое. Более того, каждая из гимнасток норовила подойти и взглянуть на фотографии, охая и ахая от возмущения, ведь на некоторых из них, как казалось каждой, она выглядела то толстой, то лицо какое-то не такое, то нога кривой вышла и прочее. Костя провозился с девушками несколько часов, после чего психанул и сказал, что будет работать с тем материалом, который получился, а если кому-то что-то не нравится, то пусть отдельно доплачивают. Гимнастки, вздернув носы, засопев, отфотографировались, после чего гордо вышагивая, покинули импровизированную фотостудию.       С шахматистами оказалось гораздо проще. Щупленькие очкастые парни, одетые, как сантовские эльфы, чахли над своими фигурками, внимательно выполняя все наставления фотографа, так что работа с ними заняла не так много времени, и все уложились в два часа.       У Кости больше не было сил, однако он собрал волю в кулак, порадовавшись, что фотосессия легкоатлетов и баскетболистов была назначена на следующий день. Никитин почти забыл про Ерохина, воспринимая того скорее как вспышку заинтересованности своей легкомысленной натуры. Но когда Костя увидел парня в своей временной фотостудии, он не смог сдержать дурацкой улыбки, которая наползла на лицо. И дело даже не в том, что зеленые и красные цвета удивительно не подходили Ерохину, а в том, что у того на башке красовались оленьи рога, как, собственно, и у остальных представителей его секции, даже у девушек, которые были возмущены еще и тем фактом, что каждому из них выдали дурацкие красные клоунские носы на резинках. Костя скрывал оскал ехидства, как мог, и почти серьезно снял всех девчонок, старательно игнорируя бурчащих недовольством парней, которые расселись на лавках вдоль стен. Оказывается, декан с юморком, с забавным подходом решил сделать фотосессию, даже денег не пожалел на материал. Вон, сколько инвентаря прикупил. Браво!       Но когда очередь дошла до самцов-оленей сборной по легкой атлетике, Косте хватило одного взгляда на Ерохина, чтобы в голосину начать ржать, отвернувшись от охреневших парней, которые и могли, что лупить взглядом на спину фотографа. Плечи Никитина сотрясались от смеха, и он никак не мог успокоиться, не мог попросту даже взглянуть на растерянных парней, а помощники Кости, давя ехидные улыбки, сдерживались из последних сил.       - Ты чего ржешь, конь?! – раздался голос за спиной Кости, и тот, отсмеявшись, повернулся, чтобы ответить, никак не ожидая, что к нему обратился тот самый Ерохин.       А как же, капитан команды, как-никак, но с оленьими рогами и клоунским носом он выглядел до такой степени забавно, непривычно глупо, что даже предупреждающие нотки в приятной хрипотце никак не смогли настроить Костю на серьезный лад.       - Я хоть конь, а не олень, - не сдержался Никитин, и чуть не драпанул из спортзала, поскольку Ерохин наверняка метил Косте сделать такой же красный нос, только не искусственный, да и парочку шишек на лбу вместо рогов тоже можно было.       Костя знал, что побег бы у него точно не удался. Не с его хилым телосложением бороться со звездой университета, однако попробовать можно было. Ерохина удержала его команда от четвертования Костиной задницы. Тимоша и его команда. Никитин чуть снова не заржал, так что пришлось закусить губу до боли, чтобы не завыть от того, насколько сильно хотелось ухахатываться от сложившейся ситуации.       Парней Никитин пофоткал быстро, да и у тех фантазии не было, какие особые позы принять для снимка (Косте и так пришлось их вертеть туда-сюда, старательно не подходя к насупившемуся Ерохину, который разве что не говорил в открытую: «Тронешь – убью!») Но в какой-то момент к Косте подошла одна из девушек-легкоатлеток, отвлекая от работы. Ему пришлось объявить короткий перерыв, чтобы выслушать девушку. Парни улучили момент и разбрелись по залу.       - У меня предложение, - загадочно объявила спортсменка. – Костик, не пофоткаешь ли наших мальчиков без футболок?       - Чего?! – Никитин едва челюсть не уронил, уставившись на девушку, как на инопланетянку, которая объявила, что будет набирать генетический материал для продолжения своего рода. – Это ж фотосессия не для «PlayGirl», а всего лишь для газеты, стендов и плакатов.       - А это для нас, для девочек, - подмигнула девчонка, и ее подруги, стоявшие в стороне и явно понимающие, о чем речь, дружно захихикали. – Ты просто не знаешь, какие у наших мальчиков телеса. Все девчонки университета тащатся по ним. Ну и мы тоже, кстати. Вот, хотели себе на память, - и спортсменка что-то ненавязчиво сунула Косте в карман (что-то хрустящее и насыщенно-бирюзового цвета, а карманные бабосики никогда не будут лишними).       Испытывая чувство вины (враки все это, Костя и сам хотел оценить фигуры парней, с эстетической точки зрения, конечно), фотограф согласился. И когда перерыв закончился, и парни вернулись на свои места, Костя, как настоящий иллюзионист, взмахнув рукой, громко объявил:       - А теперь, мальчики, снимаем одежду!       - Чего?! – раздалось хором, а девушки, пискнув, почти выкатили глаза на лоб, ожидая представление.       - Ну, в смысле, футболки долой, будем оценивать ваши кубики, - Костя, как мог, убрал из голоса нотки восторга, ведь ему, честно признаться, натерпелось оценить пресс Ерохина.       - Зачем? – Тимофей не сдержал хмурого взгляда, который ему очень шел, являя на свет милые морщинки между бровей.       - Поступила заявка от декана, - не моргнув и глазом соврал Костя, почти насвистывая себе под нос, готовый прям сейчас зафоткать все пикантные моменты. – Не обсуждается. Снимайте.       - Впервые о таком слышу, - неуверенно протянул кто-то из парней, взглянув на своего капитана.       - Слышал ты или нет, а надо, Вася, надо, - серьезно объявил Костя.       - Петя, - поправил парень.       - Чо? – Никитин даже отвлекся от фотоаппарата, недоуменно взглянув на собеседника.       - Меня зовут Петя.       - Да хоть Афоня, - махнул рукой Никитин. – Давайте я уже вас щелкну пару раз, и разойдемся.       Парни долго упирались, но и им самим хотелось поскорей закончить с нервотрепкой, так что минут через пятнадцать жарких возмущений, они все-таки поскидывали футболки. Ерохин был последним, кто стянул элемент гардероба, и Костя чуть не присвистнул от восторга, рассматривая шикарные поджарые мышцы Ерохина, обтянутые побледневшей кожей, загар с которой за несколько месяцев почти сошел. Жаль, золотистый смотрелся красиво. Но даже без него полюбоваться было чем: и кубиками проступающего пресса, и горошинами темных сосков, и чертовой золотистой дорожкой, уползающей вниз от пупка под широкой резинки шорт. Короткие золотистые волосики виднелись и на груди, и на руках парня. Никитин залип, едва слыша писк восторга девчонок на заднем плане. Косте пришлось прокашляться и сделать вид, что он заинтересован в настройке объектива камеры, но на самом деле у него во рту неожиданно все пересохло, а в штанах заныло. Неоднозначная реакция на парня, правда? И не то чтобы Костю подобное испугало. На других парней он не среагировал, хотя посмотреть было на что. Ерохин взбудоражил так, что Никитин усомнился в своей нормальности, все время через объектив фотокамеры поглядывая на капитана команды по легкой атлетике. Появилась мысль снова взяться за кисти и краски, чтобы нарисовать каждую запомнившуюся черточку прямых и косых мышц живота, выпирающих тазобедренных косточек и литых грудных. Подобное тело Аполлона требовало усиленной работы.       Костя пофоткал полуголых парней, после чего отпустил их с чувством выполненного долга, поймав на себе взгляд синих глаз. Никитин уставился на Ерохина в ответ, ощущая, как сердце подпрыгнуло куда-то к щитовидке, однако долго друг друга гипнотизировать они не стали, и вскоре спортсмен ушел, качнув в непонятном жесте головой. А Никитин, дождавшись, когда офигевшие от происходящего помощники снова настроят свет, приготовился фотографировать вырядившихся в костюмы Дедов Морозов баскетболистов, не забывших обклеить свой баскетбольный мяч вырезанными из бумаги снежинками.       Так и началось Никитинское увлечение Ерохиным. Его болезнь, его личное наваждение, его непонятное восторженное увлечение. Костя, как в бреду, сдал зачеты и экзамены, получив все-таки заветную четверку автоматом по матану, проект также был сделан и сдан, даже фотографии отредактированы и распечатаны, отданы и одобрены. Но одна фотография… Единственная из многих осталась спрятанной в рабочем столе Никитина. Та фотография, на которой Тимофей Ерохин внимательно смотрел на него своими нереально красивыми глазами цвета глубокой океанской синевы.