«...О, вам нужны чьи-то уши, чтобы слышать, как вы кричите, Все ваши потраченные впустую дни и искривлённые пути вверх… …Они украдут твои мечты. Просто посмейся.» phantoms and friends — old man canyon
Чимин закрыл чемодан, напичканный вещами на несколько дней и поставил его к другому чемодану, стоящему в углу комнаты, около двери. Чонгук сидел на кухне, завтракая и лениво ковыряясь в тарелке с яичницей, которая не лезла ему в глотку. И то ли дело было в плохом сне и крайне раннем подъёме, отчего организм ещё спал и не хотел функционировать, то ли дело было в плохом настроении. С сегодняшнего дня у него и Чимина начинается отпуск в две недели и они решили навестить своих родителей. Предполагалось, что сначала они заедут к отцу Чонгука, а после отправятся к матери Чимина и пробудут там около недели, после вернувшись назад, в свою квартиру. Вещи были тщательно собраны и уложены, Чимин проверил сумки и чемоданы несколько раз. На этот раз отпуск они получили в середине весны, только вот погода не позволяла проводить эти дни в теплоте, ибо каждый день по небу плыли серые тучи, а из курток не хотелось вылезать до середины лета, это уж точно. Чимин отнёс чемоданы в коридор и проверил розетки в доме, закрыв окно в спальне. Он также проверил краны в ванной и пошёл на кухню к Чонгуку. Он понимал, что его парень недоволен тем, что им придётся заехать к отцу, но сам Чимин понимал, что если сейчас Гук не наладит с ним отношения, всё может стать ещё хуже. — Мы приедем посреди ночи к твоей маме, она будет нас ждать или оставит дверь открытой? — задаёт вопрос Чонгук, вымывая тарелку и вытирая руки полотенцем. — Будет ждать, она видела тебя мимолётно и не смогла пообщаться больше часа. А тут неделя с ней, она в предвкушении, — Чимин уже в коридоре, натягивает куртку и влезает в ботинки. Чонгук тоже берёт свою одежду, натягивая на плечи куртку и на ноги обувь, кладя ключи от машины и квартиры в карман, он смотрит на себя в зеркало, после чего берёт чемодан с сумкой и выходит. Он дожидается лифта, пока Чимин закрывает их квартиру и дёргает за ручку несколько раз. Вся дорога до машины проходит в гробовом молчании, ровно как и очень долгая дорога до родного Пусана. Парни разговаривают только в кафе, где останавливаются, иногда на перерывах в дороге, чтобы сходить в туалет. Чимин всю дорогу читает какую-то свою книгу, нацепив очки, а Чонгук следит за дорогой, чтобы доехать аккуратно и максимально быстро. Только в родном районе Чонгука Чимин убирает книгу на заднее сидение машины, снимает очки, пряча их в бардачок и выглядывает с улыбкой в окно. Многоэтажки сменяются серыми домами и они попадают в спальный район. Сам Чонгук задумчиво смотрит на улицу и значительно сбрасывает скорость, оттягивая момент встречи как можно дольше. Лишь бы не так быстро, лишь бы не пришлось проводить с отцом много времени. Чонгук кладёт пальцы одной руки на щеку, касаясь едва заметного шрама, а после убирает руку, вздрагивая, словно ошпаренный кипятком. От Чимина не укрывается это движение и парень молчаливо кладёт ладонь на плечо Чонгука, сжимая и утешающе поглаживая. Когда они подъезжают, Чонгук чувствует себя плохо. Живот скручивает от волнения и тошнота поднимается к горлу. Чимин рядом не помогает, внимательно рассматривая дом и что-то говоря. Чонгук, честно сказать, всё пропускает мимо ушей и даже не вдаётся в подробности темы, о которой говорит Пак. Чонгуку не до этого, ему бы взять в руки то, чем можно обороняться и тогда он зайдёт в дом. Страшно не от отца, который может снова избить или накричать, страшно увидеть то, во что он превратился. Из-за вины Чонгука, из-за вины своей жены и старшего сына. — Пойти с тобой? — Мягко спрашивает Чимин, наклонившись к Гуку. — Нет, — вынимая ключи, Чон кидает их своему парню и выходит из машины, хлопнув дверью. Забор сломан в нескольких местах и Гук проходит через распахнутую дверь почти легко, на деле едва волоча ноги. Газон зарос травой, которая достаёт ему до щиколоток. Дом выглядит серым, блеклым и печальным, отчего хочется выть в подушку и убежать отсюда как можно скорее. Но Чон не может. У него на шее два якоря, от которых нельзя убежать. Первый сидит в машине и тщательно смотрит на спину своего парня, второй же находится в доме. Открывая незапертую дверь, Чонгук шумно вдыхает носом вонь, что поселилась в этом доме. Именно так пахнет его прошлое: грязью, детской обидой, посаженной глубоко в сердце и алкоголем. В коридоре слабо светит лампочка и стоят пустые бутылки. Видно, что полы в этом доме не моются, ведь следы от разных ботинок отпечатаны по коврику и всему полу. — Кто там блять припёрся? Из гостиной вырывается старый, хриплый голос, наполненный злостью и обидой на весь этот мир. «Из-за меня», — повторяет Чонгук в своей голове. «Это всё из-за меня». Шагать по этому дому, значит погрузиться в воспоминания. В те, в которые возвращаться не очень-то и хотелось. Когда тычки от старшего брата были ежедневными «подарками», где мама вовсе не была мамой, а словно чужой женщиной. Растила его на благо народа. Она давала ему только вещи, еду и старенький диван, на котором он мог спать. В этих стенах чего только не происходило. Она трепала его за уши и волосы за плохие оценки, она ставила ему в пример старшего брата, которого снова и снова приглашали на олимпиаду по иностранному языку. Она клялась, что уйдёт, если Гук и дальше продолжит вести себя так расслабленно. Она винила его и своего мужа в том, что именно они стали причиной её сломанной карьеры. Она часто добивалась того, что злой муж был обижен на такие слова и мог накричать на неё. Всё стало хуже, когда он начал пить и еженедельно избивать её, не заботясь о криках, доносившихся из кухни или ванной, где он запирался. В памяти Чонгука ещё остались те крики, но у него не было жалости к той женщине, что даже не пыталась его спасти. Когда она собирала вещи в сумки, Чонгук сидел на кухне и писал в тетради домашнюю работу, тщательно выводя символы. Женщина выглядела злой, а растрёпанные грязные волосы и огромный фиолетовый синяк на скуле её вовсе не красили, наоборот — выставляли её той ещё сукой, обиженной жизнью. — Надо было предохраняться, надо было делать аборт, — всё повторяла она. А после громко хлопнула дверью и после того дня Чонгук ни разу не видел ни её, ни её возможного парня или нового мужа, ни её любимого сына. Когда в тот вечер домой с работы пришёл уставший отец, он лишь спросил, куда эта бешеная женщина ушла. Чонгук пожал плечами и ушёл в комнату брата, осматривая каждый уголок и пустые полки. Он лишь мечтал о том, как перенесёт сюда свои вещи и у него, наконец, появится комната. Личная комната. Чонгук повзрослел слишком рано, слишком рано он познал нелюбовь родителей, слишком рано принял это и жил с этим все те годы, пока не встретил Чимина. Жил с мыслью, что так бывает — ты никому не нужен. Ни своим родителям, ни друзьям, ни соседям, которые из жалости подкармливали его временами или давали переночевать на диване, когда отец снова и снова уходил в запой. Чонгук лишь надеялся, что когда станет совсем взрослым — не допустит такого. Никогда не будет плохо относиться к тому человеку, которого любит. Никогда не будет любить женщину, ведь они могут по-разному вести себя, на собственном примере из семьи Чонгук понял это. В гостиной стоял лёгкий дым от сигарет и стойкий запах алкоголя. Чонгук осмотрел комнату, понимая, что здесь с его ухода не изменилось ровным счётом ничего. Стало грязнее, это место больше не его дом. Да и было ли это вообще когда-то его домом? Тем местом, куда приятно возвращаться? Наверное, нет. — Нихуя себе, — произнёс мужчина, лежащий на полу. Мужчина средних лет лежал на грязном, заляпанном алкоголем и рвотой ковре, куря очередную сигарету и туша её об пол около себя. Около него валялись бутылки с алкоголем — разбитые и целые. Чонгук стоял прямо напротив своего отца и смотрел на него с болью во взгляде. Равнодушие было, да, но больше всего Чонгук чувствовал вину за то, что позволил этому произойти. Позволил его отцу так скатиться на дно, не остановил его, не был хорошим сыном и не подбодрил в нужный момент, когда, возможно, стоило проявить поддержку. — Привет, — глухо отозвался парень, засунув руки в карманы и не переставая смотреть на пьяного отца. — Ты хули тут забыл? — Громко и агрессивно спрашивает мужчина, пытаясь подняться, но у него это плохо получается. Он перекатывается на один бок, чувствуя явное головокружение, а после заваливается обратно, кладя ладонь на живот. Обросший, с грязными волосами и седой щетиной, с множественными морщинами по всему лицу он выглядит, как ночной кошмар и в нём трудно узнать родного отца, но Чонгук видит эти глаза, видит то, как сильно изменился мужчина. Ничего кроме жалости он почувствовать не может, только она сопровождает его, пока он осматривает мужчину. Назад сдавать нельзя, Чимин завалит его вопросами и разговорами, чёртовой моралью, о которой Гук наслышан за все годы отношений с ним. Чимина любили родители. Он был желанным сыном и любимчиком. Он не понимает, какого это, когда на улицу в октябре выставляют в одной только кофте, заставляя прогуляться, когда в школе тычат пальцем и обзывают уродцем только лишь из-за семьи, только из-за родителей. Чимин не знает, как это, засыпать в страхе, ведь в доме полно людей, бухающих и курящих, орущих матом на всё, что могут. Чимин не знает, как это, засыпать в доме сердобольной соседки и чувствовать себя в покое хотя бы на одну ночь. На одну чёртову ночь. И спасением будет то, что отец не придёт за ним, выворачивая руки и не потащит в свой дом.***
Чонгук долго смотрит в спину уходящего парня, а когда тот полностью скрывается из вида, то позволяет себе сесть в машину. Он заводит её, давит на педаль и хмурится, выезжая на дорогу. Домой ехать далеко, да ещё и в пути он попадает под сильный дождь. Приходится съехать на обочину и включить аварийку, чтобы никто не сбил. Чон откидывается на сидение, смотря на то, как стекло дрожит от сильных капель дождя, сотрясающих машину. — Господи, что я наделал? Единственный вопрос, который может задать Чонгук сам себе и не ответить на него. Потому что он и сам не понимает, какого чёрта творит. Он хочет сделать лучше, легче, но делает только больнее и не только себе, но ещё и Чимину, который, честно сказать, вообще этого не заслуживает. Его парню нужно дарить лишь любовь, Чимин привык к любви, а не к такому дерьму, с которым Чонгук жил в сердце все эти годы. Его парню не нужно копаться в нём вместе с ним. Чонгук не достоин Чимина. Такая мысль приходит совсем не неожиданно, а в последствии долгих размышлений. Чонгук позволяет себе выдать смешок, а после чего сотрясается всем телом в приступе смеха, ведь всё оказалось таким простым. Не нужны ему были те отношения, он не должен был тратить время Чимина на себя. Как же сильно на самом деле Чонгук себя ненавидит. Только никому сказать об этом не может, скрывая правду об огромной нелюбви к себе. Никто не знал до этого момента — ни друзья, ни Чимин. Никому и не нужно было знать. Смеясь до слёз в уголках глаз и боли в животе Чонгук со всей силы бьёт по рулю, сдерживая крик. Он открывает дверь, запуская в салон машины холодный воздух и крупные капли дождя, что машинально бьют его по лицу. Так легче спрятать слёзы, так легче спрятать боль и жить в том мире, где ты никому не нужен, не принимать ничью любовь и отвернуться ото всех, быть тем эгоистом и ублюдком, о котором говорили половину жизни. Может они были правы? А Чонгук просто пытается доказать обратное сам себе и другим? Парень стягивает куртку на груди, задыхаясь от слёз и ходя около машины, пока дождь едва ли не насквозь вымачивает его всего в дожде. Нет. Блять, нет. Чимин ведь самое лучшее, что случалось в его жизни. Он не должен оставлять своего парня одного просто так, за него нужно бороться. Нельзя просто взять и похерить то, во что ты вкладывал несколько лет своей жизни. Нельзя отвернуться от того человека, которого ты любишь и который любит тебя. Это эгоизм. Это предательство. Так не поступают с родными людьми. Чонгук залезает обратно в салон машины и достаёт телефон, тыкая по сенсору мокрыми и дрожащими от холода пальцами. — Чимин? Ты где сейчас? Ты… прости меня, ладно? Пожалуйста, прости. Не знаю, что на меня нашло, я поступил крайне ужасно. Пожалуйста, перезвони мне, я наткнулся на автоответчик. Давай поговорим нормально, если ты не злишься на меня, хорошо?.. Мне очень жаль за свои слова, Чимин… Любимый… Перезвони мне, хорошо, родной? Люблю тебя, пока. Чонгук блокирует телефон и бросает его на соседнее сидение, где до этого сидел Чимин. Каждый раз рядом с ним, рядом с его плечом, неизменно поглаживая его бедро или руку, он сидел с оказанием поддержки. Уставший от работы, восторженный поздней поездкой в магазин или катанием по ночному городу, наблюдая за огоньками и включив громко музыку. Каждый раз он был рядом с ним, неизменно улыбаясь, отчего пухлые губы всегда забавно растягивались. Чонгук уже скучает по ним. По самому Чимину. Не только по его губам, но и по глазам, по волосам, его рукам, запаху тела и ощущения того, что ты находишься в целом состоянии. Сейчас с него словно содрали шкуру и одну часть тела нагло оторвали, выбросив. Без Чимина сложно даже дышать. Дождь потихоньку стихает, а Чонгук смотрит на часы — 00:32. Ночь, то время, когда стоит лечь в кровать и от души выспаться. Чонгук не может уснуть на неудобном сидении машины. Он даже начинает замерзать, сильнее кутаясь в куртку. Раздумывает долго, но тянется к телефону снова, разблокировав и посмотрев на процент заряда, брюнет ищет в контактах номер мамы Чимина и прикрывает глаза, понимания, что нужно позвонить ей. Наверняка она сейчас разозлится и скажет, что Чимину такая пара не нужна. — Слушаю. — Здравствуйте, это Чонгук. Я могу приехать к вам через часа два? Мы с Чимином немного разминулись и он должен приехать немного раньше меня. Вообще, он уже должен быть у вас. Простите. — Чимин ещё не приехал, Чонгуки, но ты едь, конечно. Вы поругались? — Да… Думаю… Да, извините, пожалуйста, за это и за поздний звонок. — Ничего страшного, Гук-а, жду вас обоих дома, приезжайте. — Спасибо. Кладя телефон в карман, Чонгук заводит машину и разворачивается, прибавляя газу и включая печку едва ли не на всю. Его руки и так ледяные, даже в жару, а в такую прохладную погоду, когда не спасает даже тёплая куртка, пальцы Чонгука просто дрожат. Он старается крепче держать руль и приезжает за короткое время, спасибо пустым дорогам и редким проезжающим. Перед домом Чонгук тормозит, плавно выкручивая руль и въезжая во двор. Он выключает фары и достаёт ключи, отцепляя себя от ремня безопасности, а после вылезает из машины, хлопнув дверцей. Дверь в дом со стороны двора открывается, являя на пороге Чимина. Уставшего, пьяного и шатающегося в разные стороны. Чонгук кладёт ключи в карман и идёт ближе к своему парню, не зная, что стоит сказать и с чего начать. — У меня… телефон там выключился, — говорит Чимин, держась за стенку, шатаясь и видя перед собой две тени своего парня. — Ничего, — машет рукой Чонгук, делая шаг вперёд и заходя в дом. Он разувается, стягивает куртку, вешая на небольшие крючки, а после мягко обнимает своего парня за плечи и с его разрешения помогает двигаться к комнате. Чимин уже скинул чемодан в угол кровати и достал телефон с сигаретами, швырнув на тумбочку. Чонгук со вздохом помогает своему парню сесть на кровать. Только Чимин сидеть не может, падает на подушки и мгновенно засыпает. Чон качает головой и стягивает со своего парня штаны с худи, укладывая его ноги на кровать и накрывая пледом. — Гук? Чонгук поворачивает голову в сторону двери, когда видит женщину, стоящую со стаканом воды. Она подходит к кровати, ставит стакан воды на тумбочку и с озадаченностью смотрит на встрёпанную макушку своего сына, после переводит взгляд на брюнета и тут же громко охает. — Что с твоим лицом? Вы подрались? — Нет, — сразу же говорит Чонгук и принимает протянутую ладонь женщины, небольшую и крепкую, прям как у Чимина. — Пойдём на кухню. Я рада, что вы приехали, хоть и поссорились. В коридоре, только выйдя из комнаты, женщина поворачивается на пятках и приподнимается на носочки, обнимая Чонгука за шею. Да, нарушает его личное пространство и трогает его плечи, дышит в них, едва ощутимо прижимается своим телом, но так ласково запускает пальцы в волосы, так ласково поглаживает болью отдающую голову, что оторваться сразу от тёплых рук не получается. Ком в горле от таких милых действий от неё, ведь она чувствует в Гуке душевную теплоту и относится к нему, как ко второму сыну. Не сразу, конечно, она стала так относиться. И первые полгода говорила сыну о том, что, может, он попробует поискать себе девушку для продолжения рода. Но когда женщина разговаривала со своим сыном по телефону и слышала его смех, счастливый и радостный, полный любви голос по отношению к Чонгуку, то пересмотрела свои взгляды. Её муж был толерантным и вызывал у неё такие же чувства, а ещё она безумно сильно любит своего сына, чтобы перечить ему и идти против. Чимин как-то упоминал, что у Чонгука натянутые отношения с родителями, с которыми он, в общем и целом, даже не общается. Женщина испытывает по отношению к Чонгуку гордость. Ведь парень не кажется слабым или злым. А ещё чувствует по отношению к нему родительскую жалость и теплоту. Она хочет дать ему ту любовь, которой его обделили, раня мальчишеское сердце. — Садись, малыш, будешь чай? Может, положить тебе покушать? — Джи спрашивает это ласково, ещё раз погладив Чонгука по макушке. — Только чай, — говорит Чон, смущённо натягивая рукава худи на ладони и сидя на мягком сидении. Он уже устал сидеть, в дороге был больше двенадцати часов и ему, если честно, хочется просто лечь в кровать и как следует отоспаться. Возможно, даже лечь к пьяному Чимину, который будет дышать перегаром и тихо похрапывать в его ухо. — Когда кушал в последний раз? — Строго спрашивает брюнетка, снимая резинку со своего запястья и подбирая волосы, спадающие почти до поясницы в высокий пучок, — не ври только. Ты тут, как у себя дома, Гук. Бери, что хочется, даже не думай стесняться. — Извините. — И извиняться тоже не нужно, — мягко заканчивает женщина, подогревая остывшие тушёные овощи, накладывая в тарелки несколько салатов и рис. Она кладёт всё перед Чонгуком, поправляет милые занавески на окошке и идёт за аптечкой, пока Чон с аппетитом уплетает вкусную домашнюю еду. Он чувствует себя не очень комфортно, но благодарно ест, стуча палочками. Джи возвращается с небольшой коробкой и потуже завязывает пояс халата, в который укутана. Наверняка она уже ложилась спать, когда они заявились. Но она также говорила Чимину, что будет их ждать. — Так кто тебя так избил? — Вновь спрашивает она, забирая пустые тарелки и возвращаясь к парню, ставя напротив него стул, садясь и открывая коробку. — Отец, — тихо говорит Гук, тыльной ладонью вытирая губы и опуская взгляд на свои колени. — Мой мальчик, — ласково и тихо говорит Джи, кладя ладонь на руку Гуку, сжимая её на несколько долгих минут. Они сидят в тишине, пока женщина не тянется к аптечке и не достаёт несколько обеззараживающих салфеток, раскрывая их и обрабатывая сначала свои руки, а затем лицо Чонгука, осторожно водя по коже вокруг ран. — Чимин сильно напился, — замечает Чонгук, когда его лицо оказывается слишком близко к лицу женщины, пока та удерживает его цепкими пальцами за подбородок и осторожно осматривает лицо. — Сам будет виноват в каком состоянии проснётся утром, — просто говорит она, откладывая использованные салфетки в сторону. Она достаёт небольшую бутылочку с раствором и несколько стерильных салфеток, промачивая их, а после снова наклоняется к парню, беря его за подбородок и прижимая салфетку к ране на брови. Тот от неожиданности дёргается и ойкает, мгновенно смущаясь своей реакции. Джи ласково улыбается и прижимает салфетку аккуратнее, чтобы не причинять лишней боли. — Почему он это сделал с тобой? — Джи убирает использованные салфетки и достаёт мазь, выдавливая на новую салфетку и аккуратно растирая рану. — Потому что я самое большое разочарование в его жизни? — Чонгук отвечает вопросом на вопрос и знает, что, возможно, он звучит немного жалостливо. — А твоя мама? — У меня её нет. Она ушла, забрав брата, когда я был маленьким. — Ты не пробовал её найти? — Вновь задаёт вопрос Джи, откладывая грязные салфетки в сторону и складывая всё обратно в коробку. — Она постоянно винила меня в её ошибках, постоянно била и никогда не считала меня своим сыном. Нет. Не знаю даже, где она и с кем. — Ты кого-нибудь из них любишь? — Джи касается локтём стола, наклоняя голову к плечу и видя, как глаза Чонгука немного расширяются от шока, а сам он теряется и вновь опускает низко голову, чтобы спрятать набежавшие слёзы от женщины, которая пристальным взглядом смотрит на него. — Нет, — Чонгук незаметно шмыгает носом и вновь поднимает голову, смотря на Джи. — Если бы Чимин сказал, что не любит меня, думаю, это ранило бы меня до слёз, — женщина поджимает губы и прищуривается, — эти люди совершили ошибку, когда не стали любить такого замечательного мальчика, как ты. Тебе нужна любовь, малыш, всем людям она нужна. Джи тянется ладонью к лицу Гука, кладя пальцы на его здоровую щёку, не опухшую от удара. Она мягко заглядывает в его глаза, видя там слёзы, после чего утешающе улыбается. Ей больно на душе от его слёз, которые он упорно сдерживает. Сдерживает всю боль, не давая ей вырваться из его груди. — Я не могу заменить тебе маму, но я хочу постараться, — ласково продолжает женщина, собирая первую слезинку, скатившуюся с дрожащих ресниц, — ты этого заслуживаешь — любви. Чимин любит тебя своей любовью за что-то. Может, за все те качества, которые в тебе есть, за все те твои слова и действия, которые ты ему даришь. А я люблю тебя за то, как ты относишься к моему сыну и какой ты человек. Большего я от тебя не требую, малыш, большего и не нужно. Она протягивает ладонь чуть дальше и тянет его к себе, позволяя прижаться к своей шее лицом и задрожать плечами. Поглаживая парня по спине, Джи сама собирает свои слёзы, ведь не планировала плакать, но сейчас она понимает, как для Гука это важно. Принятие его, их отношений однополой пары, от которой по сути отвернутся практически везде. Родители же те люди, чьё мнение бесспорно важно. Конечно, они могут быть против и всячески могут давить, ставить запреты, прекращать связь и осуждать. Но после смерти своего мужа Джи решила, что счастье сына должно быть на первом месте. Её сын стал хорошим человеком, он им и был. С самого детства совершал добрые поступки, продолжает делать и сейчас. И если он хоть немного помог Чонгуку, то для Джи это уже награда. Она давит лёгкую улыбку и сама шумно всхлипывает от нахлынувших чувств. — Ну, всё-всё, посмотри на меня, сынок, давай, — Джи положила ладонь на щёку парня, заглядывая в красное от слёз лицо, — всё хорошо? — Я не заслуживаю такого, — признаётся Чонгук, едва заметно пожимая плечами. — Что за ерунду ты говоришь? — Джи закатывает глаза и кладёт обе ладони на щёки Чонгука, — это самые бестолковые слова, которые я от тебя слышала. — Но я же… Почему вы так добры ко мне? — А почему не должна? Ты что, ругаешься со стариками? Или прогуливаешь учёбу? Не подрабатываешь? Почему мой сын считает абсолютно нормальным купить тебе машину, ибо сам он за руль не садится? М? Ты — это ты, такой, какой есть. Не обязательно быть человеком высокого социального статуса или иметь девушку, чтобы быть хорошим. — Но мы поругались с Чимином, — Чонгук отодвигается и снова смотрит на женщину с лёгким непониманием. — Знаешь, в своё время я… потеряла папу Чимина. И когда он болел, то даже никому не сказал об этом. Он лечился, проходил обследования и пропадал, а я верила, что он мне изменяет с кем-нибудь помоложе и получше. Самое печальное, что я не успела извиниться перед ним. Думаю, Чимин тоже хотел бы что-то сказать папе. — Да, он говорил, что хотел сказать, как сильно его любит, — Чонгук чувствует себя так, словно выдаёт самую опасную тайну, запрятанную где-то глубоко в душе. — Мы ругались с моим мужем. У нас были и нешуточные стычки, но он всегда смотрел на меня так, словно никого вокруг не было. Он признавал свои ошибки, выслушивал претензии и любил ещё сильнее. Разве важны ссоры теперь? Когда я даже поговорить с ним не могу, — Джи берёт ладони Чонгука, сжимая в своих маленьких ручках, — покажи мне хоть одну пару, которая никогда не ругалась. Чонгук давит улыбку и позволяет себе громко усмехнуться, его глаза начинают гореть от эмоций и лёгкой радости после разговора с этой умной женщиной. Она не забирает его боль, просто даёт ему принять её, принять самого себя и помощь от других. Она даёт возможность положиться на неё и после этого разговора Чонгук чувствует себя гораздо лучше. — Так что не переживай, не волнуйся ни о чём. Поговорите завтра обо всём, — женщина улыбается и поднимается, бросая взгляд на часы, — почти четыре утра уже. Иди спать. Может, тебе постелить на диване в гостиной? — Нет, спасибо, я пойду к Чимину, — Гук поднимается со своего места, потирая бёдра, — спасибо вам. — Всё хорошо, Гук-а, рада была с тобой поговорить, — Джи выключает свет и они расходятся по комнатам. Чонгук слышит, как немного поскрипывает лестница под ногами женщины и как она хлопает дверью в своей комнате. Брюнет стягивает худи через голову, бросая на пол около кровати и садится на её край, убирая волосы Чимина с лица, который спокойно спит на животе, уложив голову на подушку и щекой проваливаясь в неё. Чон ласково поглаживает тёмные волосы, а после его взгляд опускается чуть ниже, на шею, на которой он видит тёмное пятно от засоса. Засоса, не синяка, Гук прекрасно знает, как они выглядят. Улыбка с его лица медленно сползает, а пальцы перестают гладить волосы. На шее его парня засос и он был безбожно пьян. Чонгук слабо усмехается, понимания, что, возможно, и сам причастен к этой ошибке. Ложась на другую часть постели, Гук отворачивается от Чимина, лёжа к нему спиной, обнимая подушку, он тихо всхлипывает в неё, утопая в боли и ужасе, в абсолютном шоке от всего происходящего. И не было так больно от слов о временном расставании, от гадостей отца, от его сильных ударов и своего разбитого лица. Больно от предательства, от того, что в душу наплевал именно тот человек, которого ты любишь до своей смерти. А смерть наступает едва ли не сейчас, в тяжёлом дыхании, в несдержанных слезах, впитывающихся в светлую ткань наволочки, в бурю, что разрастается в груди. Больно от того, что рано или поздно их любовь сошла на нет, на ноль, на самое дно. После измены не прощают. После измены собирают вещи и уходят, не прощаясь, а Чонгук давит в себе эту боль, сжимая ткань подушки в пальцах, зарываясь пальцами себе в волосы и потягивая у корней, чтобы хоть как-то облегчить боль. Сон приходит после. После высушенных и стянутых от слёз щёк, после наступившего рассвета и пения птиц под окном, сидящих на дереве. После дикой усталости, что наваливается на всё тело и заставляет отрубиться. Чимин просыпается первым. Он жадно пьёт стакан воды, оставленный на тумбе и берёт телефон, пытаясь рассмотреть своё помятое лицо в экране. На шее светит яркий засос, а на кровати лежит Чонгук. Чонгук? Чимин поворачивается к своему парню, который даже ничем не накрыт и лежит, сжавшись и поджав ноги, обнимая подушку. Лицо выглядит ужасно, опухшее и разбитое, и Чимин понимает, почему его веки и нос так сильно опухли, ведь его парень не дурак и никогда им не был. Его мальчик ранимый и доверчивый, а Чимин поступил как последний мудак, больше не заслуживающий доверия. Поднимаясь с постели, Чимин делает несколько шагов и тяжело выдыхает, ведь его голова нещадно болит. Обходя кровать, Пак садится на ковёр рядом с лежащим Гуком и утыкается взглядом в его лицо. Тянет к нему разбитые ладони, поглаживая плечо и набрасывая на его тело часть покрывала, под которым спал сам. Чонгук просыпается от этого, моргает медленно и фокусирует взгляд на своём парне, сидящем у постели. — Надеюсь, твоя голова сильно болит, — ядовито вырывается из Чонгука, а он даже не смеет и удержать в себе эти обидные слова. — Да, я этого заслуживаю, — признаётся Чимин, не сводя глаз с Гука, — ты приехал… — А ты с кем-то спал, — Чонгук поворачивается, ложась на спину и глядя в потолок, — приятного мало, знаешь? — Знаю, родной, твой голос дрожит и от этого у меня на сердце всё дрожит. Но я ни с кем не спал. — У тебя засос на шее. — Позволишь мне всё объяснить? Рассказать, как было? Пожалуйста? — Чимин всё также смотрит на Чонгука, который едва заметно пожимает плечами и кусает свои разбитые губы, морщась от боли, — я пошёл не на остановку, а в бар. Хотел заглушить боль алкоголем и сигаретами. Ко мне подсела девушка и я несколько раз сказал ей, что не нуждаюсь в общении. — Настолько не нуждаешься, что дал оставить на себе засос? — Чонгук переводит взгляд с потолка на Чимина, выглядя скептически настроенным. — Я пошёл в туалет, но не знал, что она пойдёт следом. Она сама приставала ко мне, сама лезла целоваться, но я оттолкнул её. Она даже стянула джинсы передо мной, но всё, что я сделал, это застегнул ремень и вышел оттуда. Забрал вещи и пошёл на остановку. — Ты с ней не спал? Или просто не помнишь? — Чонгук, я гей, который любит тебя много лет подряд. Мне никто другой не нужен. Никогда не был нужен. И я жалею, что напился так сильно и заставил тебя волноваться. — Ты мне врёшь? — Дрожащими губами спрашивает Чонгук, — потому что если да, то… это подло, Чимин, это предательство, а предательство от тебя для меня равносильно смерти, понимаешь? — Если бы я хотел тебе соврать, то не стал бы рассказывать всё подчистую. Я не такое говно, как ты думаешь, я бы не стал от тебя скрывать измену. У меня даже на парней других член не встаёт, а ты мне тут что-то про девушку говоришь, — Чимин тяжело вздыхает и кладёт голову на мягкую поверхность кровати. — Я всё ещё обижен на тебя, — едва заметно улыбаясь, выдаёт Чонгук, — но я верю тебе. Если бы ты сделал что-то с ней или позволил сделать с собой, то винил бы себя очень сильно и чувствовал паршиво. Ты никогда мне до этого не врал, — Чон зарывается пальцами в волосы Чимина, поглаживая его по голове. — Ты вправе обижаться на меня столько, сколько твоей душе захочется, любимый. Но я намерен понести наказание и загладить свою вину. — И я буду, — подтверждает Чонгук, смотря в лицо Чимина, который плотно закрыл глаза и не двигался, позволяя руке Чона орудовать в его волосах, — ты чего? — Прости меня за это, — Чимин кусает губы и держит глаза закрытыми, позволяя паре слезинок скатиться по переносице и виску, — никогда ещё не чувствовал себя так сильно мразью, прости. — Ты можешь перестать плакать? Ты впервые за все эти годы делаешь это при мне! — Чонгук теряется, подскакивая на кровати и пытаясь поднять парня, чтобы заглянуть ему в глаза, потому что сейчас он находится в ужасном состоянии. — Прости меня, правда, я не соврал, но мне всё равно так паршиво оттого, как я поступил с тобой, — Чимин едва заканчивает говорить ровно, ведь его голос скачет, а сам он морщится и хочет спрятать лицо в ладонях, постараться успокоиться. — Не знал, что ты такой нытик, — Чонгук улыбается, наклоняясь и целуя своего парня в ушко, — поздравляю, мы открыли новое достижение в отношениях, увидев слёзы друг друга. — Ну, ты-то ревёшь постоянно, — усмехается Чимин, разлепляя влажные ресницы. — Что-о-о-о? Клевета! Наглая ложь! Да чтобы я- — Хей, не кричи, голова ещё болит… — Ложись тогда ко мне, я хочу спать, а спать без твоих объятий не получается, — Чонгук всё ещё улыбается, на удивление чувствуя себя значительно лучше, пока Чимин укладывается головой на его грудь, — ты мой наркотик, Пак Чимин. — Звучит сопливо, но мне нравится, — замечает Чимин, слегка улыбаясь и обнимая своего парня за талию, позволяя тому укрыть их пледом. — Ты тоже сопливый, — замечает через несколько минут Чонгук, но Чимин уже крепко спит, обнимая его за талию, — если ты мне соврал, я не просто умру, я тебя тоже убью, — многообещающе заканчивает Чонгук, прикрывая глаза. Он не чувствует больше обиды и боли, потому что он верит своему парню. Доверяет ему всем сердцем, любит его и знает, что Чимин никогда не поставит под сомнение их отношения. Любовь иногда бывает злой сукой и сложной вещью, но они оба будут стараться сохранить её. Разве когда-то было иначе?