«Ты больше никогда не будешь одинок, я буду с тобой от заката до рассвета. Малыш, я рядом. Я буду обнимать тебя, когда что-то пойдёт не так. Я буду с тобой от заката до рассвета. Малыш, я рядом.» zayn — dusk till dawn
Чимин резко вздрагивает, так обычно бывает после короткого сна, в котором тебе снится падение с высокого здания или страшное скольжение вниз по горе. Просыпается Пак от настойчивой мелодии телефона Чонгука, который сам не желает отвлекаться от сна и зарывается лицом в одеяло, обнажив одну ногу, прижимаясь ею к телу Чимина. Брюнет вздыхает и протирает глаза кончиками пальцев, тянется к тумбочке и слепнет от резкого и яркого света. Настойчивый звук лишь раздражает сильнее, а незнакомый голос на другом конце даёт понять — обычный розыгрыш. — Чон Чонгук? Здравствуйте, простите за столь поздний звонок, но в реанимационное отделение 2-й больницы попал ваш отец. В его телефоне под контактом «сын» находился ваш номер, вы можете сейчас говорить? Чимин вновь прижимает пальцы к переносице и трёт, пытаясь проснуться и окончательно понять, кто это и что от его Чонгука хотят узнать или спросить. — Это розыгрыш? — хриплым со сна голосом спрашивает Чимин, переворачиваясь на бок и спуская ноги на пол, поднимаясь с постели, чтобы выйти из спальни и не мешать Чонгуку на случай, если это действительно глупый пранк. — Приношу свои извинения, но я звоню по поводу тяжёлого состояния вашего отца. У него случилась алкогольная передозировка, он достаточно долго находился в бессознательном состоянии. Мы провели ряд анализов, его страховка оплачивает это. Документы выдала соседка, живущая в соседнем доме. Вы можете приехать к вашему отцу? — Зачем? — глупо переспрашивает Чимин, беря кружку в руку, чтобы налить воды и отключить звонок, отправившись снова спать. — Повторяюсь — у него крайне тяжёлое состояние. Такие органы как печень и почки перестают работать, сердце тоже… Вы хотели бы попрощаться с ним? Простите, что вам приходится получать такие трагические известия по телефону, вы находитесь не в Пусане на данный момент? — Нет… — Чимин прищуривается, ставя стакан на тумбу и крепче обхватывает телефон, сжимая его в пальцах, — он умирает? — К сожалению. Мы делаем всё возможное для его стабильного состояния, возможно, ваш отец сможет продержаться около двух суток. — Приезжать обязательно? — строго спрашивает Чимин, вспоминая крайне плохую первую и последнюю встречу с этим человеком. С человеком, который позволил себе поднять руку на сына, разбивая его лицо в кровь, разбивая его сердце на острые осколки, которые в буквальном смысле некуда было девать, отчего непроизвольно, не задумываясь, Чонгук выпускал эти осколки, раня Чимина. — Простите?.. Не в моих компетенциях оспаривать ваше решение, но да, ваше присутствие обязательно для подписания необходимых документов, для подготовки к дальнейшим событиям и при зачитывании завещания. — Оно у него есть? — Чимин выдаёт эти слова также грубо, выдавливая из себя и немного жалея, что вообще взял трубку и продолжил этот ужасный разговор. А как отреагирует Чонгук? Что он будет чувствовать? Будет ли винить себя, ведь этот человек умирает? — Да. — Связаться с его женой и старшим сыном не получилось? — В его контактах не было номеров, кроме служб доставки и вашего. Возможно, это новый телефон или новый номер, нам это неизвестно. — Понятно. Я приеду как можно быстрее. — Благодарю за понимание. Вторая больница, отделение реанимации и интенсивной терапии, четвёртый этаж второго корпуса. — Спасибо. До свидания. Брюнет смотрит на потухший экран телефона, снова нажимая на блокировку. Стандартная заставка чёрного цвета, белые цифры, показывающие 2:56 ночи. Разблокировав телефон, Чимин утыкается в рабочий стол и кучу подписанных папок. На фоне его изображение. Он хорошо помнит, когда Чонгук сделал это фото: двадцатый день рождения Чимина, совместное принятие ванны и куча пены, которую они наводили, словно маленькие дети. В последствии — смешное фото с важным, деловым выражением лица, забавная бородка из пены, белые широкие брови и «верхушка мороженого» вместо тёмных волос. Они были такими беззаботными и счастливыми, влюбляясь друг в друга, постепенно узнавая новые качества, черты характера, перенимая привычки. Чимин и не помнит, осталось ли что-то от него самого или он полностью перенял привычки от своего парня. Кладя телефон на тумбу, брюнет глубоко вздыхает и отправляется в спальню. Чонгук спит так сладко, что хочется забыть про всё и лечь к нему в постель. Откинуть одеяло, позволив прохладному ветерку обласкать тело, не завёрнутое в одежду. Пощекотать его ушко носом, поцеловать в шею и крепко обнять за грудь, прижав к себе. Прижать так сильно, чтобы услышать вздох облегчения и душой почувствовать лёгкую улыбку, появившуюся на губах. Если бы Чимина предупредили о смерти его отца и дали время на сборы и возможность приехать, чтобы попрощаться, как бы он себя вёл? Он был тогда ребёнком, подростком с нежной душой, получив огромное ранение в сердце, едва ли справившись с ним в одиночку. Ему было тяжело дышать и спать, тяжело находиться с убитой горем матерью, тяжело сдерживать свои эмоции, оставаясь закрытым и холодным. А что будет чувствовать Чонгук, который прожил годы виня самого себя в состоянии отца, который спился и сломал свою жизнь. Присаживаясь на край постели, Чимин убирает одеяло с плеча и лица Чонгука, наклоняется, приближаясь к его лицу и мягко вжимаясь губами в висок, не отрывая губы, но настойчиво целуя. — Ммхм? — сонно бурчит Чонгук, переворачиваясь и поправляя задравшуюся футболку не открывая глаз. Чимин оставляет ещё один настойчивый поцелуй на щеке Чонгука и всматривается в его лицо. — Чего? — Нужно серьёзно поговорить. — Сейчас же ночь, давай поговорим утром, — Чонгук снова хочет отвернуться, провалиться в свой сладкий сон, пока Чимин наступает на свой страх ногами и настойчиво теребит парня за плечо, заставляя открыть глаза и тяжело вздохнуть. — Хочу, чтобы ты знал — я люблю тебя, — Чимин видит, как Чонгук в непонимании промаргивается и приподнимается, упираясь локтём в постель. — А что случилось-то? — Позвонили из больницы на твой номер, — Чимин следит внимательно за глазами своего парня, — сказали, что у твоего отца передозировка была и, ну… — Ну?.. Что ну? — тихо переспрашивает Чонгук, вскинув брови. — Попросили приехать как можно скорее, чтобы заполнить необходимые документы и подготовиться к церемонии, если ты решишь её устраивать. — О чём ты вообще? — Чонгук вскакивает, садясь на кровати и тянется к лампе на тумбе, включая тусклый свет, чтобы внимательнее всмотреться в лицо своего парня и понять, что он несёт. Может ему это вообще снится? — Он умирает, Гукки. Раскрыв рот, собираясь сказать, Чонгук едва ли не давится воздухом и словами, которые застревают в его горле в невозможности вырваться. Он медленно закрывает рот и видит, как ладонь Чимина ложится ему на шею, крепко сжимая, как сам брюнет тянется к нему, утыкаясь в его лоб своим и вглядываясь в глаза, чтобы распознать хоть какие-то эмоции. Чонгук, находящийся в шоке, лишь медленно моргает и поднимает руку, касаясь тёплой кожи Чимина, вжимаясь в его ладонь своей — дрожащей, холодной. — Он умирает? — Чон переспрашивает вяло и тихо, но желает убедиться в этом. — К сожалению, — Чимин снова всматривается в лицо своего парня, вскидывая брови, — как ты? — Не понимаю. Ничего не понимаю, — Чонгук выбирается из ладоней Чимина, отстраняется от жалящих и горячих прикосновений, старается спрятаться от требовательного, внимательного взгляда, который не делает лучше, который лишь вскрывает его лезвием, насильно обнажая душу с желанием увидеть все эмоции. Что он чувствует прямо сейчас? Боль? Обиду? Облегчение? Удушающую пустоту и желание проснуться, открыть глаза и понять, что это всего лишь сон и всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Он ведь даже не знает, что нужно делать. Он приедет, но как смотреть на умирающего отца, как оказывать помощь тому, кто всю жизнь сторонился его, проклинал и желал смерти, кто стал чужим человеком? Чонгук перебирается на другую сторону кровати и встаёт с постели, направляясь в ванную. Ему нужно умыться прохладной водой и позвонить отцу. Набрать этот ненавистный номер, сказать хоть что-то, что-то спросить. А что дальше? Что делать, когда он туда приедет? Чонгук ничего не знает, не понимает, от этого пугается ещё больше. Чимин молчаливо прижимается плечом к дверному косяку ванной, пока Чонгук умывается, приглаживая влажными руками растрёпанные волосы, всматриваясь в своё отражение. Спать больше не хочется, осознание наваливается на него огромным валуном. Чимин переживал подобное, он наверняка знает, что нужно делать. — Где мой телефон? — достаточно тихо задаёт вопрос, наблюдая за отражением в зеркале. Чимин опускает взгляд и разворачивается, уходя на кухню. Чонгук сгибается над раковиной, чувствуя острую тошноту, утыкается в кафель локтём, прижимая дрожащие пальцы к губам. — Чей номер набрать? — спрашивает Чимин, подходя сзади и кладя ладонь на шею своего парня, разминая пальцами кожу. — Этого алкаша. Нужно позвонить ему. — Думаешь, возьмёт трубку? Он же в реанимации, наверняка без сознания, — Чимин слышит глухой стон от Гука и убирает его телефон в карман, позволяя своему парню быстро переместиться к унитазу и наклониться, срываясь в диком кашле. Тяжело вздыхая, Чимин оставляет Чонгука одного, но только для того, чтобы сходить за полным стаканом воды. Когда он возвращается в ванную, Чонгук уже утирает рот и подбородок краем мокрого полотенца, прижимая его ко лбу. Пак протягивает стакан с водой и присаживается около парня, вглядываясь в его бледное лицо. Он понимает, что ему больно, но Чонгук словно борется с этой болью и упрямо отталкивает её от себя, словно не хочет чувствовать. — Что нужно делать? — голос Чона дрожит от накатывающих эмоций, но сам он выглядит бледным и пустым, пока наблюдает за пальцами Чимина, поглаживающими его колени. — Попытаться немного поспать. Утром возьмём больничный со своих работ, соберём твои необходимые документы и поедем туда, — тихо и спокойно отвечает Чимин, видя, как заторможенно кивает Чонгук. Только вот, лёжа в кровати, каждый думает об одном и сон совсем не идёт. Их не накрывает усталостью, а в крови наоборот бушует адреналин, проявляя желание собраться и поехать хоть сейчас в Пусан. Чонгук поворачивается спиной к Чимину, позволяет укрыть своё плечо одеялом и смотрит в пустоту, погружаясь в свои мысли о том несчастном детстве, которое пинало его, пока он рос. Тычки, подзатыльники, грубые слова, выворачивания рук и удушающая сила. Вонь алкоголя, сигарет, холод октябрьских дней в одной лишь футболке, тяжесть от того, что не можешь завести друзей и иметь хоть какую-то поддержку. Каждый раз, вспоминая это, благодаришь судьбу за то, что нашлась совесть своровать деньги у отца и уехать подальше от него. Каждый раз, вспоминая скитания по улицам и проверку документов, благодаришь судьбу, что встретил замечательных людей, не бросивших в беде. Каждый раз, вспоминая одиночество и знакомство с новым миром, благодаришь судьбу за своего парня, которого послали ему небеса. За его добрый взгляд, безграничную заботу, мягкую улыбку и преданное желание быть рядом всегда. — Ты спишь? — тихо спрашивает Чонгук, на случай, если Чимин действительно уснул. — Нет, — отвечает Чимин, ложась на спину и укрываясь своей частью одеяла. — Ты поможешь мне? Я абсолютно не знаю, что делать, — признаётся Чонгук, уже и не имея возможности сосчитать, сколько раз Чимин помогал ему. Знать бы только, сколько раз он сам был рядом с Чимином, когда его парню нужна была помощь или поддержка. — Помогу, — подтверждает Чимин, продолжая смотреть в потолок. — О чём ты думаешь? — О своём отце, — признаётся Пак, прикрывая глаза и вспоминая его образ. Он должен помолиться за него, должен помнить о нём и его добрых поступках всегда. Сон наступает ближе к рассвету, сваливая с ног и погружая в пучину кошмаров. Заставляя дрожать, то отдаляться друг от друга на постели, то сталкиваться вновь, болезненно близко прижимаясь друг к другу, чувствуя дыхание родного человека рядом, чувствуя его тёплое тело и присутствие. Чонгуку дают несколько дней по случаю заболеваемости близкого родственника, а Чимина вызывают на работу для совещания. Чимин обещает Чонгуку, что там он и попросит дать ему несколько дней для возможности съездить в Пусан. По пути на работу Чимин звонит своей маме и рассказывает всё, что произошло ночью. Джи соболезнует им, обещает лично перезвонить Чонгуку и поговорить с ним, поддержать его, просит их быть сильными и обещает приехать, как только сможет. Только на работе Чимин начинает осознавать, что позвали его сюда не просто для совещания, ведь некоторые взгляды его коллег пропитаны диким отвращением и ядом, сочащимися шепотками и гнилью. Чимин понимает, что это. Ещё до того момента, как зайти в кабинет к начальству, он знает, что ему придётся столкнуться с унижением в очередной раз, поддаться гневу и быть высмеянным, ведь каким-то образом они все узнали о его ориентации. Которая к работе никакого отношения не имеет, но теперь ставит категорически красный крест на всё, что можно. Чимин вежливо стучит в тёмную дверь, чувствуя лёгкое волнение в груди, как только слышит голос начальства, что можно зайти, смело дёргает за ручку и заходит. Мужчина смеряет его таким же презрительным взглядом и подзывает подойти ближе. Чимин получал выговор от классного руководителя и директора в школе, научившись скрываться. Только сейчас он слышит, как дверь за его спиной открывается, запуская нескольких коллег по отделу, плотно закрывающих за собой дверь. — Пишешь на увольнение по собственному, чтобы не было проблем, — первое, что говорит начальник срывающимся от гнева голосом. Чимин не дурак, он прекрасно знает причину, а потому берёт чистый лист в руки и ручку, слыша за своей спиной обсуждения, слыша голоса, оповещающие о «пидорах», «позоре» и «стыде». — Могу идти? — задаёт вопрос Пак, поставив подпись на листке бумаги. Чонгук дома, он ждёт его, чтобы поехать в Пусан. Без него он не сможет уехать, потому что один просто не справится. — Не так быстро, тварь, — проговаривает коллега за спиной. — Съёбываешь из этого района или города, — продолжает в грубой форме говорить уже бывший начальник, — не дай бог я увижу тебя или кто-то из них увидит тебя на улицах, мы тебя, гниду, зароем в асфальт там же. — Я могу написать заявление в полицию, — пожимает плечами Чимин, собираясь дать им отпор. — Да? И кому поверят, сученыш? Нам, законопослушным гражданам, вежливым людям или тебе, грязному отребью? Хочешь, чтобы мы тебя сожрали? Могу сделать так, чтобы тебя больше не брали на работу нигде, вышвырнуть отсюда со скандалом, обвинить педофилом и пидором, кем угодно. Приплести сюда твоего дружка, да? — Заткнись, — не сдерживается Чимин, не собираясь слышать что-то гнусное и плохое про Чонгука. Он может терпеть многое по отношению к себе и не подавать эмоций, но если дело заходит за его парня или речь идёт о нём в таком ключе, терпеть Чимин просто не станет. — Поэтому собираешь вещички со своей шлюшкой и уёбываешь отсюда на все четыре стороны, — договаривает мужчина, склоняя голову к плечу и с превосходством смотря на Пака, — только вот теперь так просто ты не уйдёшь, пидорам нужно показывать их место. Ты знаешь, что будет, если обратишься в полицию. Свободен. Чимин поджимает губы, проглатывая обвинения и все слова, которые только мог сказать. Он выходит из кабинета, хлопая дверью и подходит к своему рабочему месту, начиная собирать личные вещи. Понятно, что так просто они его не отпустят и наверняка изобьют. Что он сможет против пятерых? Конечно, одного или двух в последствии драки сможет уложить, но он же не в какой-то дораме, где сможет повалить их всех сразу, используя приёмы борьбы. Он не сможет сбежать. Если сбежит — трус, последний трус, который подставляет опасности не только себя, но и своего парня. Чонгук и так переживает сейчас не лучшие дни своей жизни и находится на грани опустошения и боли, поэтому говорить ему о чём-то — просто не стоит. Не стоит его лишних нервов, переживаний. Ему нужно сосредоточиться на одном, разобраться с отцом и не думать о чём-то другом. Доставая телефон из кармана, Чимин набирает знакомый номер в контактах, прислоняя телефон к уху и видя, как несколько вышедших коллег из кабинета начальства смотрят на него. — Намджун-хён? Привет, нужна твоя огромная услуга. — Привет, что такое? — У Чонгука умирает отец и ему нужно помочь со всеми делами в Пусане. Я бы не просил, не будь занят сильно, и поехал бы с ним, но… сам понимаешь, это Чонгук, он не справится один после того случая, как мы ездили к его отцу. — Тебе не дают больничный? — уточняет Джун, пока сам он находится в недельном отпуске, — могу, конечно, с ним съездить. Но ты с ним поговорил? Он знает, что ты не поедешь с ним? — Нет. Не хочу расстраивать его ещё больше, — признаётся Чимин, переводя взгляд с одного коллегу на другого. Те смеются открыто и снова обсуждают его, не спуская взгляда. Нужно убираться отсюда как можно скорее, как можно скорее получить свою расплату, чтобы прийти в себя и отправиться в Пусан. Он должен был поддержать своего парня, а не проебаться так сильно. — Но если не предупредишь, то как раз таки и расстроишь. — Хён, я заплачу тебе, если будет нужно. Это важно, прошу тебя. — Ладно, я понял. Сейчас поеду к нему, заберу и отправимся в Пусан. Будь на телефоне, если что, я думаю он в дороге тебе ещё косточки промоет, — усмехается Намджун, а Чимин сдерживается, чтобы не улыбнуться. Было бы не так страшно — с удовольствием позволил бы себе это сделать. — Мне нельзя отвлекаться от работы, я выключу телефон. Прости, что прошу тебя, но выбора нет, пойми. — Да ничего, всё хорошо, я уже собираю вещи, — Джун действительно шуршит и на фоне слышится голос Джина, — ты сам как освободишься, пиши или звони, хорошо? — Да. Спасибо. Чимин выключает звонок и убирает телефон в карман. А что, если эти придурки не рассчитают силу и просто напросто убьют его? Оставят истекать, захлёбываясь кровью, умирать на грязном асфальте. Всё хорошо, пока об этом не знает Чонгук. И не знает его мама. Всё хорошо, пока он не заставляет волноваться и переживать этих людей. Они дороги для Чимина и предательство, это последнее, что он хотел бы им подарить. Волнение и переживание также вписываются сюда. Намджун умный, он наверняка подберёт слова к сердцу Чонгука и поможет ему со всем справиться. Им нужно продать квартиру и переехать — не сложно, если друзья помогут. Ему нужно будет встать на ноги, когда эти пять ублюдков с работы изобьют его. Ему нужно будет встать на ноги и двигаться дальше, ведь такова жизнь — не обойтись без втаптываний в грязь и поражений. Он не достигнет успеха, если не поваляется в грязи и не побудет на самом дне. Только вот дно настигает так неожиданно, так подло, что совсем этого не ожидаешь. И идущим позади него людям хочется крикнуть, чтобы отстали. Хочется позвать на помощь и не позволять и пальцем себя трогать, хочется убежать, позволяя страху преобладать над всеми его чувствами. Чимин не может себе этого позволить, как бы сильно не хотелось. Он заворачивает в угол между зданий, где другим людям не будет виден этот позор. Он слышит шаги своих палачей за спиной и мысленно просит прощения за то, что будет слабым. Пак кладёт коробку с вещами у своих ног и медленно поворачивается. Отключиться бы побыстрее и не терпеть всю ту боль, которую ему предстоит получить. Главное, что Чонгуку ничего не достанется. Эта мысль — единственное, за что цепляется Чимин, едва стоя на дрожащих ногах. — Давай, мразь, начинай, — говорит Чимин дрожащим голосом бывшему коллеге, стоящему ближе всех к нему. Тот и не заставляет себя ждать, едко улыбается и срывается к нему, кидаясь с выброшенным вперёд кулаком. Чимин обещает себе бороться до тех пор, пока сможет стоять на ногах. До тех пор, пока они вместе не свалят его, пиная ногами и причиняя дальнейшие ушибы, заставляя морщиться от боли и закрывать руками голову, чтобы не получить сильных повреждений. От первого крика боли, пронзительного и тяжелого, закладывает собственные уши.***
Чонгук открывает дверь, смотря удивлённым взглядом на Намджуна с небольшой сумкой на пороге. Тот пожимает плечами и Чон хмурится в непонимании. Это непонимание не покидает его до того самого момента, пока он сам сидит на сидении их машины, а за рулём не Чимин, недавно получивший права, а Намджун. Он объясняет ситуацию, просит понять Чимина и объясняет, что такое может случиться и всё это — просто проделки судьбы и законы подлости. Чонгук игнорирует Намджуна до последнего, пока они ближе к вечеру не доезжают до больницы. Увидеться с отцом, прикованным к постели и тяжело дышащим — не самое страшное, что предстоит увидеть Чонгуку. Нет исповеди, нет задумчивых и жалостливых слов, которые пронзят Чонгука и заставят сожалеть о состоянии отца. Он достаточно наказал себя в этом, каждый год копая в своей душе могилу. И ради чего? Он вообще хоть был в этом виноват? Отец выглядит как живой мертвец. С едва прикрытыми глазами, приоткрытым ртом и тяжкими хрипами. Болезненная худоба и бледность охватила его тело. Казалось, он смотрит в саму бездну, в глаза смерти. Он лишь единожды посмотрел на Чонгука, хмыкнув и перевёл взгляд в потолок, продолжая лежать и ждать своей кончины. Понимал ли он, что умирает? Чонгуку выдали бутылку воды и стул, чтобы он мог сидеть около отца, но тут ему было тошно. Нахождение с умирающим человеком — неприятно и страшно, а уж нахождение в одной комнате с умирающим человеком, который является твоим самым близким, родным и единственным кровным человеком, подобно пытке. Чон несколько десятков раз набирает телефон Чимина, слушая автоответчик. Пишет гневные сообщения об эгоизме Чимина, о его нелюбви к нему самому. После пишет извинения и говорит о том, что понимает, почему Чимин поступает так и его рана после смерти собственного отца, наверное, не затянется никогда, пусть и прошло так много лет. Посреди ночи Чонгук слышит хриплый голос отца, убирает свой телефон в карман и поворачивается корпусом к мужчине. — Сын, — тихо говорит он, усмехаясь, — я умираю. — Я знаю, — говорит Чонгук, смотря в его лицо, искажённое болью. — А я не хочу умирать, — говорит он, переводя взгляд, полный боли и страха, смотря на своего сына. Чонгук повзрослел. Такой хороший парень. — Сходи за водой для своего старика. Чонгук кивает и выходит из палаты, закрывая дверь. Он выдыхает, чувствуя, как от слёз всё расплывается перед глазами. Прижимаясь лбом к двери, он жмурится, чувствуя, как сильно ему сейчас не хватает Чимина и его мягкого, заботливого взгляда. Он бы наверняка нашёл нужные слова для него, успокоил бы его, прижал к себе и погладил так, что все проблемы улетучились. Он зачем-то пытался избежать его прикосновений, они казались такими удушающими в прошлую ночь. Только в эту ночь он не может нормально дышать без них. Без аккуратных, коротких пальцев, без нежных поглаживаний по его шее, без поглаживаний в волосах. Брюнет встряхивает головой, понимая, что слова отца расшевелили в нём целую глыбу эмоций, растапливая её. Он хочет всё ему сказать. О том, как было больно, обидно и страшно в детстве. Не хочет винить, но хочет всё высказать. Только вот набравшись смелости, возвращаясь в палату с водой, Чонгук останавливается, видя открытую дверь, стоящего рядом Намджуна с поникшим взглядом. Не дождался долгожданных слов, не смог даже умереть на глазах собственного сына, выпроводив его подальше от него, чтобы испустить последний вздох. Он не хотел умирать. Намджун замечает Чонгука, сочувственно ему кивает и подходит, чтобы обнять. Его объятия крепкие и надёжные, но не такие, как у Чимина. Как же сильно он злится и обижается на Чимина, как же сильно он скучает по своему парню. — Время смерти — 1:33, пройдите для заполнения документов, — говорит доктор Чонгуку. Половина ночи проходит с ручкой в обнимку, пока Чонгук слышит сочувственные слова от докторов и заполняет необходимые бумаги. Ему предлагают красивую церемонию, от которой он отказывается и просит сделать всё как можно быстрее. Они договариваются о кремации и выделении места в поминальной комнате. У Чона также уточняют, сможет ли он дать время для прощания. Коллеги с бывшей работы могли бы прийти. Его первая любовь — мама Чонгука наверняка приедет, чтобы присутствовать при зачитывании завещания. Наверняка ей перепадёт дом и все его имеющееся имущество. Он ведь любил её до смерти, наверняка мечтал о том, чтобы именно она сидела с ним, угасающим и умирающим. Чтобы она держала его за руку, гладила по голове и обещала мирного неба. Так ли это всё происходит? В дом, в который Чонгук с Намджуном попадают ближе к четырём утра, заходить и вовсе не хочется. Чон снова набирает номер Чимина, натыкаясь на автоответчик. Ушёл. Кинул его и заставил проходить через это в одиночку. — Давай поспим хотя бы часа два, — просит Намджун, садясь на край дивана и наблюдая за Чонгуком, который достал все документы из полок, разбирая их, чтобы отвести необходимые в больницу утром. — Не хочу спать, — говорит Чонгук, — будешь кофе? — Он не отвечает на звонки, да? — Намджун понимающе склоняет голову, — вспомни, как он рассказывал о своём отце и как переживал. Он бы не справился с этим, пойми его, пожалуйста. У нас у всех есть слабости, иногда мы не можем противостоять им. — Но я бы был рядом с ним, — грубо отвечает Чонгук, — я бы держал его за руку и обещал, что всё это пройдёт как кошмар и плохой сон. Смерть родного отца не выводит и не пугает меня так сильно, как его поступок, Намджун! — Я понимаю, — говорит парень, подсаживаясь к Чону и обнимая его за плечи, — но пойми и ты его. — Он должен быть тут, рядом со мной! Какой же он эгоист. Чёртов эгоист, думающий лишь о своих чувствах. Трус и слабак, — договаривает Чонгук, вытирая мокрые щёки, — слабак, какой же он слабак. — Может его действительно не смогли отпустить с работы, — вновь вступает на защиту друга Намджун. — Ну пусть тогда на своей работе и живёт. Видеть его не хочу больше, — зло выдавливает из себя Чонгук, поднимаясь и уходя на кухню. Намджун же пересаживается в кресло, пишет Джину о том, что происходило, желает ему выспаться и устанавливает будильник. Он набрасывает капюшон толстовки на голову, прикрывая глаза и засыпая. Чонгук не спит, но старается не шуметь. Он перебирает документы, выбрасывая ненужный хлам, пьёт несколько кружек кофе подряд, лишь бы бодро стоять на ногах. Они всё равно приезжают разбитыми, не говорят лишнего, позволяют забрать тело отца и получить в ответ его прах в поминальной урне, которую они отвозят в специальную комнату. Сидя после всех событий за чашкой риса и другой едой, Чонгук обводит взглядом столовую, в которой находятся и другие люди, пришедшие помянуть его отца. Словно они действительно скорбят и переживают. — В два часа дня зачитают завещание и можем уезжать, — говорит Чонгук тихо Намджуну, который кивает и не отлипает от телефона, переписываясь с Джином. — Джин пишет, что Чимина нет дома. Не находишь это странным? — Нет дома? — переспрашивает Чон, видя кивок от брюнета, — не знаю… А на работе? — Сейчас напишу ему, пусть позвонит или сходит туда. Ты увидишь свою мать сегодня? — Ага. — Волнуешься? — Наверное, — честно признаётся Чонгук. Для него минуты пролетают слишком быстро, пока он переживает все эти события, опираясь на надёжное плечо Намджуна, не бросившего его в такой беде. Встреча с женщиной, на которую он похож, проходит спокойно. Она делает вид, словно они незнакомы, словно не узнаёт его и относится, как к пустому месту. У Чонгука, на удивление, не дрожат колени и не сжимается всё в груди при виде её. Он ничего не чувствует к ней, не пронзает злым или обречённым взглядом. Ему абсолютно не интересно, как она сейчас живёт и как изменилась её жизнь. Также, как и ему самому — не нужно делиться с ней своей жизнью, ведь через двадцать минут он выйдет из этого кабинета и поедет в свой дом, где сможет вздохнуть спокойно. Чонгук пропускает начало письма, где отец представляет сам себя и перечисляет всё то, что у него есть. Женщина зачитывает письмо спокойно, разборчиво выделяя все слова, чтобы не возникло переспрашиваний и лишних вопросов. -… так дом по адресу ***, машину, личные документы и оставшиеся деньги я завещаю своему единственному сыну Чон Чонгуку. — Что? — задаёт громкий вопрос женщина, поддаваясь вперёд и едва ли не вырывая письмо из чужих рук, чтобы убедиться, что это писал её бывший муж, — да не может быть. — Держите себя в руках, — с толикой грубости отвечает женщина, видимо, привыкшая к такому поведению, — продолжу: единственному человеку, которому я, к своему сожалению, испортил жизнь и у которого прошу прощения. При жизни не хватит смелости. Прости. Больше родственников у меня нет». Сэр? Чонгук выдыхает со смешком, откидывает голову на одно мгновение и выпрямляется, поднимаясь со своего места. Он кивает, подписывает необходимые бумаги и не понимает, что ему делать дальше. По всем документам он хозяин дома, в котором жил отец, хозяин его машины. Ему стоит сказать спасибо или… Намджун кладёт ладонь на плечо Чонгука, стоит тому выйти из кабинета. Джун смотрит так пристально, тяжело, что Чону невольно становится страшно. Хочется уйти от прикосновения и спросить, какого чёрта происходит. Два слова, сказанные Намджуном, пробивают огромную дыру в груди Чонгука. Шаг в сторону. Два шага в сторону. Прислониться ладонью к стене, найти точку опоры, пока мир перед глазами шатается в разные стороны, словно он на корабле посреди шторма и его качает. Джун придерживает его, сажает на стул, его мать проходит мимо, отворачиваясь, не желая помочь сыну, внезапно чувствующему опасность и тревогу. — Он жив? — задушенно спрашивает Чонгук, чувствуя огромный ком, подкатывающий к горлу. От ответа Намджуна зависит многое.***
Тэхён тяжело выдыхает и протягивает стаканы с кофе Хосоку, Джину и Юнги. Последний вытирает мокрую щёку и опирается на спинку сидения в зале ожидания больницы. Джин собрал их всех здесь, чтобы не чувствовать боль и растерянность одному. — Кто мог это сделать? — в сотый раз повторяет Хосок, отпивая горячий напиток и морщась. — Тот, кто узнал о его ориентации. Кто угодно, — пожимает плечами Джин, откидывая голову на стенку позади него и прикрывая глаза. — Ты звонил Намджуну? — Да, они сорвались сразу после зачитывания завещания. Не представляю, каково сейчас Чонгуку. Узнать о тяжёлом состоянии отца, похоронить его, узнать о том, что его парень находится в таком тяжелом состоянии, — Джин морщится и тоже отпивает кофе. — Ты его видел? — спрашивает Тэхён, поворачивая голову к Джину, приобнимая одной рукой Юнги, который слишком близко и тяжело воспринял эту новость. — Да. Избивало его явно не двое человек, — Джин никогда не забудет, как увидел Чимина, лежащего в углу меж зданий. Всего в крови, едва дышащего, с огромными гематомами и болью, застывшей на лице. Он поливал его лицо водой и дрожащими пальцами набирал номер скорой помощи, почти молясь, чтобы они быстро приехали и помогли. У него в крови были все руки, пока он пытался умыть лицо Чимина и привести его в чувства. Что было бы, если он не нашёл бы его? Прошёл мимо зданий, просто забил бы на это, не волнуясь и не переживая. Он бы мог умереть, истекая болью и страдая от переломанных конечностей, в одиночестве и страхе. — Суки, — зло шепчет Хосок, качая головой, — не могу спокойно сидеть, пока эти ублюдки где-то ходят. — Давай дождёмся врача, Намджуна с Чонгуком. Те вообще не спали бог знает сколько, — Сокджин качает головой и прижимает пальцы правой руки к глазам, протирая их. Они дожидаются врача ближе к ночи, который снимает форму и вытирает руки стерильным салфетками, покидая палату. Он берёт планшет в руки и проходит в комнату ожидания, замечая уставших парней, едва держащихся, чтобы не уснуть. — Пак Чимин ваш родственник? — обращается к группе людей мужчина средних лет, перелистывая страницу в планшете и беря в ладони ручку. — Наш близкий друг, — подскакивает на ноги Сокджин, за ним следуют остальные. — Состояние стабильное. Он находится под обезболивающими, но имеет огромные гематомы на спине. Глубокий порез на бедре, сломаны два ребра, левая рука, сломано запястье правой руки, нос. Принудительное лечение, пока он побудет в этой палате. Как только очнётся и его состояние станет немного лучше, мы обязательно переведём его в другую палату и разрешим посещение. Сейчас его жизни ничего не угрожает. Вы собираетесь звонить в полицию и заводить уголовное дело? — Нужно узнать, знал ли он тех людей… Может, он был как-то связан с ними. Мы можем дождаться, когда он очнётся и уточнить у него? — Не заставляйте его волноваться и переживать, ему нужен покой, много сна. Очнётся к завтрашнему утру, он сильный парень. Вы будете сами присматривать за ним или наймёте услуги помощника? — Конечно же сами, — вклинивается в разговор Тэхён. — Тогда оставлю вам медсестру для принятия таблеток, смены катетеров и капельниц. Она поможет с перевязками первое время, если проявите желание справляться самостоятельно, также поможет вам. Не волнуйтесь, через несколько месяцев он обязательно поправится и встанет на ноги. Подпишите здесь и оставьте номер, с кем я могу связаться, когда он придёт в себя завтра. — Я напишу номер Чонгука и свой, согласны? — Джин осматривает ребят, которые кивают в согласии. — Чонгук — это.? — Это его брат, — уточняет уклончиво Джин, надеясь, что не понадобится предоставлять какие-либо документы, чтобы действительно подтвердить их родство. — Хорошо. Доброй ночи. Уставший врач покидает их, пока они толпятся около двери, пытаясь услышать хоть что-то. Только едва слышное пиканье аппаратов и ничего больше. — Пойдём по домам, а увидимся завтра. Напишу Намджуну всё о состоянии Чимина, они с Чонгуком должны скоро приехать. Попробую заставить их поспать, а утром приедем сюда, — Джин выбрасывает стакан с кофе в урну и почёсывает щёку. — Думаешь, Гук уснёт? — Хосок снова бросает взгляд на дверь, за которой находится его друг. — Ему придётся. Накачаю снотворным, — твёрдо говорит Джин, — главное, что с ним всё будет хорошо. Самим не стоит волноваться, самое тяжело позади. Сейчас ему стоит оказать лишь поддержку и помощь. И, наверное, придётся собраться деньгами на лекарства и операцию. Страховка покроет, но, думаю, мы ещё потратимся на многое. Нужно помочь Гуку и не оставлять их одних. — Конечно, хён. Обязательно говори, сколько нужно, мы не откажем ни в коем случае. Вас отвезти по домам? — Хосок достаёт ключи от машины из кармана и кивает друзьям. Они тихо и спокойно покидают больницу.***
Чонгук сидит в твёрдом и неудобном кресле, кусая кожу около ногтей на пальцах. Хосок сидит на стуле около стены, посматривая в светлое окно. Совсем скоро в их палату перевезут очнувшегося Чимина и Чонгук, честное слово, готов всю душу оставить прямо здесь, в этом кресле. Он задыхался, пока они ехали с Пусана, его накрывала истерика и быстрый сон временами. В квартире Намджуна помог ему Джин, который долго обнимал его за плечи, давая выплакаться и выпустить всю боль, объясняя, что всё худшее — позади. Что Чимину сейчас нужна лишь помощь и поддержка, а также его забота. Чонгук своего парня в ней просто утопит, он уверен. Он ещё не видел Чимина, но уже кусает губы, сдерживая слёзы, стоит дверям только открыться. Его любимый человек, тот, кто всегда дарил защиту и поддержку, тот, кто окутывал любовью и нежностью, сейчас находится в таком беззащитном состоянии. Чон судорожно вдыхает, растрёпывая свои волосы и прижимает ладонь к губам, боясь пошевелиться, боясь вдохнуть лишний раз, чтобы не сделать больнее колебаниями воздуха. Он ещё никогда не видел Чимина таким и даже представить не мог, что вообще такое может случиться с ними. — Вы Чонгук? — задаёт вопрос женщина в форме, поправляя капельницу, — не бойтесь, подойдите ближе. Больно вы ему не сделаете, если будете аккуратными. — Что нужно делать? — спрашивает Чонгук, не отводя взгляд от замученного, беспокойного лица Чимина. — Быть рядом? — вопросом на вопрос отвечает женщина. — Вот салфетка и вода, чтобы смачивать губы, когда он проснётся. Зовите меня, нажав на эту кнопку, я обязательно подойду к вам. — Спасибо, — говорит Хосок, подходя ближе и качая головой от шока, — ужас. Чонгук склоняет голову и подтаскивает стул ближе к койке. Он садится на самый край стула и опирается локтями в постель, внимательно рассматривая лицо своего парня. Он назвал его трусом и слабаком, не подозревая, что с ним происходило. Лицо Пака опухло. Левый глаз заплыл и был тёмно-фиолетовым, над бровью виднелась зашитая рана. Нос был полностью в пластырях и бинтах. Под губой была такая же зашитая рана. Чонгук аккуратно убирает пальцами край больничной рубашки, замечая плотную повязку на груди и тёмные круглые синяки от каких-то аппаратов. Левая рука в гипсе, запястье правой руки — тоже. Переводя взгляд ниже, Чонгук внимательно смотрит на перебинтованное бедро и тёмные синяки на ногах. Хосок берёт одеяло, укрывая Чимина и кладёт ладони на плечи младшего. Наклоняясь и заботливо целуя его в макушку, Хосок пропускает сквозь пальцы тёмные кучерявые волосы. — Мне пора на работу. Вечером мы к вам обязательно заедем, привезти что-нибудь? — Мне нужна сменная одежда, — шепчет Чонгук, замечая боковым зрением, как кивает Хосок. — Если ещё что-то будет нужно, обязательно звони или пиши, мы все на телефоне. Чонгук не помнит, как ушёл Хосок и сколько прошло времени с тех пор. Он, кажется, крепко засыпает, чувствуя странное спокойствие рядом со своим любимым человеком. А просыпается от тёплой тяжести на плечах и вздрагивает, открывая глаза. Он подскакивает на стуле, глядя на медсестру, которая меняет пакет для капельницы и улыбается ему одними губами. Она укрыла его лёгким пледом и не сказала ничего против. Кажется, Чонгук и вовсе не помнит того момента, как оказался лежащим на узкой койке, стоящей в углу палаты, укрытый пледом. Он не помнит, как приходили его друзья, оставив около кресла несколько сумок с вещами и продуктами. Они заботливо попросили свободную койку, переложили и укрыли его. Чонгук не справился бы без этих дорогих сердцу людей. Утром следующего дня Чон просыпается от вялого стона. Он медленно встаёт, продирая глаза и подходит к Чимину, садясь на стул и склоняясь к его лицу. Тот медленно моргает, фокусирует на нём взгляд и смотрит так тяжело, осознавая всё, что успело произойти. Вспоминая всё. — Не надо, — тихо просит Гук, кончиком пальца утирая горячие слёзы, катящиеся по лицу родного человека, покрытое синяками, — а то я тоже начну плакать. А ты из-за этого будешь волноваться ещё сильнее, а волноваться тебе нельзя. Чимин распахивает губы, покрытые сухой корочкой кожи и выдавливает из груди слабый хрип. Чонгук делает, как и положено, смачивает салфеткой его губы, прикасаясь достаточно аккуратно, чтобы не причинить боль. Чон видит, как Чимин смотрит на него неотрывно, а сам за собой и не замечает, когда вплетает пальцы в грязные волосы Чимина, аккуратно массируя ему голову. — Где болит больше всего? — шёпотом спрашивает Чонгук, не ожидая того, что выбьет своего парня на новые слёзы, которые приходится стирать совсем невесомо и аккуратно, чтобы не повредить нежную кожу, — я хочу забрать всю твою боль. Весь твой страх. Все твои переживания. Ты можешь положиться на меня. Я люблю тебя. Не оставлю одного, обещаю. Всё будет хорошо, верь мне.***
Утро Чимина начинается с болючих уколов и сочувственной улыбки Чонгука. После его ждёт перевязка на бедре с неприятно пахнущей мазью и заигрывания медсестры, которая обещает достать ему вкусный кусочек мяса на обед. Чонгук рядом хихикает и просит достать что-нибудь и ему. — Сегодня снимут бинты и пластыри с твоего крошечного носика, — говорит Чонгук, открывая баночку с йогуртом и беря ложку в руку. — Жду не дождусь, — гнусаво отвечает Чимин, открывая рот не сильно широко, чтобы не потревожить всё ещё заживающую рану под губой. — Сказали, шрамов быть не должно, но горбинка останется, — Чонгук улыбается и набирает новую ложку йогурта, помещая её себе в рот. С удовольствием проглатывает и следующую снова подносит к губам Чимина, продолжая его кормить. — Будешь любить меня с горбинкой? — с вызовом спрашивает Чимин, наклоняя голову к плечу. — Ну, если перестанешь флиртовать с медсестрой, тогда точно получишь мою любовь до гроба, — Чон облизывает свои губы и стирает светлую капельку йогурта с губ Чимина, облизывая палец. — Прошу, научись делать уколы, моя задница больше ничего не чувствует, — Чимин прищуривается и обнимает губами трубочку, попивая воду. — Такой хитрый ты у меня, — смеётся Чонгук, приглаживая волосы парня назад и слыша его сдавленный смех. Спустя два часа он крутит зеркало перед лицом Чимина, который волнительно осматривает своё отражение и морщится. В его глазах проскальзывают сомнения и лёгкий страх снова затопляет, поселяется в душе, но Чонгук уже знает, как ему помочь, как загладить неровности и подарить ему чувство спокойствия. Чимин замирает, когда Гук убирает зеркало подальше к его ногам, как мягко обнимает его за щёки и прижимается вытянутыми губами к кончику носа, как оставляет нежные, невесомые поцелуи, словно желая с поцелуями вытянуть все его синяки, порезы и ушибы, все его сомнения. Брюнет прикрывает глаза, поддаваясь лёгким поцелуям от своего парня, позволяет себе улыбнуться и всё готовится к разговору, о котором страшно думать. Страшно сказать, что нужно переехать, что он оказался трусом, что у него не было выбора. Извиниться за то, что не был рядом в тяжёлый момент, что позволил Чонгуку одному проходить через всё это, без его помощи. На языке тысячи слов «прости» действуют жгутом — вяжут, терпко заставляя поджимать губы. Чонгук не торопит, не заводит разговор, отвлекает от пугающих мыслей. Он разгоняет кошмары, ложится рядом, но почти на самом краю и долго гладит по груди, обёрнутой в тугую повязку, долго шепчет о словах любви и осыпает комплиментами. Чонгук, сам того не осознавая, уже в который раз доказывает Чимину свою внутреннюю силу, доброе и открытое сердце, свою безграничную любовь и привязанность. Кто бы так ещё с ним возился, кому бы ещё он позволял видеть этот ужас, не боясь, что человек сломается и испугается, бросив его справляться со всеми унизительными вещами самому. Гук целует в щёку и удивлённо вскидывает брови, поглаживая большими пальцами пушистые и влажные реснички. — Ну вот, теперь ты постоянно ноешь. Спасибо, что забрал у меня эту возможность, — Чонгук хихикает и снова целует своего парня в щёку, вытирая кожу под его глазами. — Забирай обратно, — шепчет Чимин, открывая глаза, внимательно смотря в доброе лицо своего парня. — Неа, мне нравится это положение. Только, пожалуйста, когда будешь в состоянии заняться сексом, постарайся не плакать, — поддевает Гук, усмехаясь. — Ну ты засранец, — вскидывает брови Чимин, напрочь забывая про зеркало и свой нос с лёгкой горбинкой.***
Чонгук кусает губы, потому что он должен продолжать оставаться сильным, должен в любом случае помогать и быть опорой и крепким плечом, даже если сейчас в руках приходится держать крепкое, но похудевшее тело и слушать такие ужасные стоны, наполненные болью. Тяжёлые всхлипы, мокрое плечо и снова новые стоны боли, пока Чонгук смаргивает пелену слёз и делает ещё один шаг, помогая своему родному делать новые шаги, морщась от ужасающей боли, вновь срываясь на жуткие стоны. — Молодец, — шепчет Чонгук, поглаживая Чимина по спине, крепко прижав к своему телу, — ещё шаг и ляжем в кровать, обещаю. — Ты изверг, — шепчет успокоившийся Чимин в постели, вытирая влажный нос гипсом на руке и прикрывая глаза. Чонгук совсем рядом усмехается и поглаживает его по бедру, на котором практически зажила рана. В конце недели он с удивлением смотрит на то, как Чимин ночью приподнимается с кровати и аккуратно, держась за стеночку, уходит в туалет, а после возвращается и также аккуратно ложится в постель, доставая свой новый телефон. Он что-то быстро печатает на экране, а после убирает его обратно, закрывая глаза. Чонгук посматривает в свой экран, который светится от нового входящего сообщения — «❤». Чонгук засыпает с самой счастливой улыбкой на губах, на какую только способен.***
— … было страшно и очень больно, — договаривает Чимин в один из вечеров, пока Чонгук находится на его коленях и обнимает его за шею, прижимая к своей груди. — … не думал, что ничего не почувствую, когда увижу свою мать. Она так разозлилась, когда читали завещание отца. Всё ещё не могу понять его. Он извинился, но не сделал этого при жизни. Как думаешь — это гордость? — Возможно, — Чимин проводит пальцами правой руки, с которой сняли гипс, по спине Чонгука, наслаждаясь тяжестью его тела, — не хотел терять самообладания и говорить тебе это в лицо. Возможно, он боялся. — Мы продадим нашу квартиру, — говорит Чонгук уверенно, — поживём пока в его доме в Пусане. Посмотрим, как пойдёт дальше. Накопим на новую квартиру и вернёмся. Или продадим дом в Пусане и накопим деньги. — Тебе необязательно увольняться с работы, — протестует Чимин, целуя Гука в горячий лоб, заглядывая в его глаза. — Так я уже, — машет парень свободной ладонью, словно это ничего не значит для него, — отец оставил немного денег. — Будет очень трудно, — проговаривает задумчиво Чимин. — А когда было легко? Трудно — увидеть тебя прикованным к кровати в бинтах и без сознания — это пиздец трудно. Со всем остальным мы справимся, — вновь уверенно говорит Чонгук, приподнимаясь и мягко целуя Чимина в губы. — Братья, значит?.. — слышится голос любимой медсестры со стороны дверей, заставляющих парней оторваться друг от друга, — не переживайте, никому не скажу. Хотели меня обмануть — меня! Поставлю болючий укол обоим!***
— Обязательно звоните нам, — говорит Джин, обнимая самого младшего друга, поглаживая по плечу, — мы приедем, если будет нужна помощь. — Я знаю. Спасибо за всё. Мы обязательно вернёмся, — обещает Чонгук, отпуская Сокджина и пожимая плечами. — Прокатитесь с ветерком! — Кричит Тэхён, когда машина Чонгука срывается с места, а из окна высовывается рука Чимина, что машет им. — Надеюсь, всё будет хорошо, — ворчливо говорит Юнги, смотря в след уезжающей машине. — Успокойся, мы буквально отправили их в медовый месяц, — машет рукой Тэхён, направляясь к машине Хосока. — Тэхён прав. Им это нужно сейчас — быть только наедине друг с другом и заниматься бытовыми вещами. Приходить в норму и жить в мире любви и гармонии. Они справятся, — спокойно говорит Джин, наблюдая, как машина скрывается за поворотом. Они прощались в очередной раз. Но явно не в последний.