Пусанские супруги

— И что я ему скажу? Чонгук не выпускал свой телефон из рук, держа набранный номер на быстром наборе. Чимин сидел рядом, с прищуром осматривая старую фотографию, где Чонгук и Чонсок ещё были детьми. У Чонгука уже тогда был грустный взгляд. — Типа, привет? Это Чонгук? Или как? Чимин наклоняет голову к своему плечу, понимая, что в чертах лиц Чонгука и Чонсока есть схожесть. Они похожи верхней частью лица и немного линиями челюстей, но в остальном… — Ты меня слушаешь? — Чонгук смотрит на задумавшегося парня. — М? Да, — Чимин машинально кивает, но сразу же хмурится, — нет, подожди. Ты серьёзно хочешь позвонить ему? — Ну, наверное, — Чонгук смущённо ведёт плечом, коротко вздыхая, — возможно, он тоже искал встречи со мной, но у него не получалось. Мы с ним можем встретиться, если он не уехал из Пусана. Просто поговорить. — Но он для тебя полностью незнакомый человек сейчас, — протестует Чимин, — мало ли, что он может вытворить. — Я уже не такой ребёнок, чтобы он что-то мог мне сделать или сказать, — убеждает Чонгук, но звонить не собирается. Волнуется. Он впивается пальцами в своё колено и коротко вздыхает, всматриваясь в цифры на экране телефона. Чимин рядом вздыхает, откладывает фотографию и хмурится вновь. Чонгук знает, что он думает. Что всё это дичь и полнейшая чушь, и что звонить никому не нужно и встречаться ни с кем тоже не нужно. Но Чонгук ведь просто… хочет пообщаться хоть с одним своим родственником. Хоть с одним. В нормальной обстановке. Чонгук случайно тычет пальцем на звонок, потому что он дёргается от волнения, а после он вздрагивает всем телом. Громкие гудки разносятся по всей спальне. Они ждут. Секунду. Две. — Слушаю, — тяжёлый голос отвечает быстро. Чонгук набирает полную грудь воздуха, чтобы сказать хоть слово, но давится этим воздухом, потому что всё тело перехватывает от лёгкой и тупой боли. — Алло? — снова звучит голос Чонсока. — Привет, — выдаёт Чонгук и сам не понимает, почему звучит с такой боязнью, — это Чонгук. — О. Ого! Привет, Чонгук, — мгновенная реакция и узнавание даёт маленькую надежду на дальнейшее общение, — хочешь поговорить? Увидеться? — Можем увидеться и поговорить, — соглашается сразу Чонгук, поднимая взгляд на Чимина. — То есть ты в Пусане сейчас? Я когда к отцу последний раз приезжал, тебя там не было, он сказал, что ты уехал в Сеул. Это правда? — Да, но случились кое-какие… обстоятельства, поэтому я приехал в его дом. Сможем увидеться сегодня? — Да, конечно, я пришлю тебе адрес сообщением. Это ведь твой номер? — Чонсок шуршит чем-то на фоне. — Мой, — подтверждает Чонгук и нажимает на отбой, отключаясь. Чимин вздыхает и тычется лбом в плечо Чонгука, потираясь и оставляя там крошечный птичий поцелуй. Чимин почти согласен с этой затеей, но у него нет никаких гарантий, что всё пройдёт гладко, спокойно, и без травм для самого Чонгука. Они переваривают эту информацию ещё некоторое время, а после собираются обедать. Ребята валяются на своих матрасах, Юнги зависает на кухне, Намджун курит на крыльце. В доме витает слабый аромат алкоголя и свежей яичницы. Хосок шумно сопит в свою подушку, потому что он не выспался. Чимин накладывает еду по тарелкам, но их не хватает на всех. Поэтому свою порцию он кладёт в тарелку к Чонгуку и есть они будут тоже одной вилкой на двоих. Юнги продолжает стоять у плиты, поджаривая на сухой сковороде хлеб. Тостера у них нет. Сокджин накладывает на кусочек хлеба свою порцию яичницы, находит в холодильнике зелень и посыпает сверху. Намджун приходит на кухню и от него пахнет сигаретами, Чонгук заходит следом. Чимин знает, что после того, как он сходил в туалет, он направился к Намджуну. — Чего так много? — спрашивает Чонгук, забирая вилку. — Нам на двоих, — говорит Чимин, подавая кружку с кофе Сокджину. Чонгук ест быстро и даже не спешит садиться на стул, потому что стоя в него больше влезает. Потом он передаёт вилку Чимину и так они меняются, кушая одним прибором и из одной тарелки. Никто из их друзей не говорит про брезгливость, потому что они к этому привыкли. У Чимина и Чонгука никогда не было чего-то брезгливого в их совместной жизни. Они могли делить одну тарелку, одну зубную щётку на двоих, потому что настолько сильно пропитались совместной жизнью, что считали себя одним организмом. Болячки и те на двоих. — Позвонил я Чонсоку, — говорит всё же Чонгук, когда берёт в руки кружку с кофе и садится на стул, — он назначил встречу в кафе через пару часов, съезжу, увижусь с ним. — Я с тобой поеду, — Чимин несёт тарелку в раковину, чтобы помыть. — Нет, я поеду один, — Чонгук качает головой, потому что он не согласен с Чимином. — В смысле — один? Ты серьёзно? — А ты? Это же просто встреча, мы поговорим и разъедемся по домам, — Чонгук пожимает плечами. — Ну, ладно, — Чимин тоже жмёт плечами, но чувствует неуютный осадок на душе, словно Чонгук его бросает, — но всё-таки… — Чимин, — Чонгук поднимает одну ногу и упирается ступней в свой стул, укладывая на колено подбородок, — всё будет хорошо. Тебе не обязательно ходить со мной, потому что ничего страшного и ужасного не случится. — Давайте не будем начинать семейные разборки прямо с утра, — Джин едва ли не плюётся своим шедевром, пока ест, — серьёзно, не забивайте себе голову. Ты Чонгука не в армию провожаешь, если что, а к родственнику, к брату. — Вот именно потому что он брат, — Чимин очень явно ставит слово в интонацию, — я и не хочу пускать его одного. — Ты мне не доверяешь что ли? — Чонгук всё также упирается подбородком в коленку, а Намджун со своим «блять, надо покурить», встаёт и опирается ладонью на спину Чонгука. — Дело не в доверии, — Чимин чувствует себя под прицелом нескольких глаз. — Ну и всё. В чём проблема то? — Чонгук допивает кофе, — я как туда приеду, напишу тебе, как домой поеду, тоже напишу. — Ладно, — Чимин убирает мокрую тарелку в подставку и видит, каким многозначительным взглядом смотрит на него Юнги. Показывая другу средний палец, Чимин сразу же выходит на крыльцо, садясь между Тэхёном и Намджуном. — Не доверяешь ты ему, — замечает Намджун сразу и достаёт сигарету, протягивая другу. — Доверяю, — возражает Чимин, — не доверяю я этому ублюдку по имени Чонсок. Подожди, дверь закрыта? А то Чонгук услышит и будет мне мозгоёбство до самого вечера. — Ты же сам ему только что мозги ебал, — усмехается Тэхён и тоже оборачивается на дверь. Они шушукаются как подростки, иногда хихикают и смеются, а потом уходят в дом. Чонгук уже собирается на свою встречу — принимает душ, причёсывает волосы, пока Чимин застилает их постель и всё продолжает вздыхать. Он точно против всего этого, но возражать больше ему не нужно, чтобы не испортить настроение Чонгуку, который и так на взводе после звонка. Он ведь волнуется, переживает, а разве Чимин может не переживать, когда видит такое состояние своего парня? Конечно же он будет переживать и думать о том, что зря отпускает парня на встречу одного. Но и возражать сейчас Чимину точно не стоит. Не сейчас. Как только отъедет от дома метров на пять, уже можно будет ругаться на всех подряд и злиться. Чонгук пытается не обращать внимание на волнение Чимина, поэтому когда он сидит в машине, прогревая её, он даже не закрывает дверцу, опуская одну ногу на землю. Чимин стоит рядом, наклонившись, почти полностью залезая на водительское сидение. — Ты глянь, — говорит Юнги со смешком Тэхёну, кивая пальцем на парочку в окне, — он готов залезть к нему в карман, лишь бы один не уезжал. Чимин же чмокает Чонгука в щёку и поправляет его волосы, приводя их в порядок. Они конечно же снова будут растрёпанными, потому что Чонгук перенял от Чимина классную привычку постоянно трогать волосы и зачёсывать их в разные стороны, создавая бардак. — Едь спокойно, — Чимин укладывает ладонь на плечо Чонгука, сидящего в своей чёрной футболке, разминая его, — не торопись и за дорогой следи. — Хорошо, — Чонгук кивает, соглашаясь, потому что если он сейчас начнёт возражать, Чимин обязательно забухтит своим любимым «знаю я, как ты водишь, когда один едешь». — Люблю тебя, — Чимин снова наклоняется, чмокая уже в висок, — напишешь мне хотя бы? — Ну конечно, — Чонгук трётся щекой об руку Чимина, — я тебя тоже люблю. Будешь с ребятами? — Ага, дом в порядок до конца приведём. Езжай, буду ждать тебя здесь. Чонгук кивает и дожидается, пока Чимин отойдёт, потом он захлопывает дверцу и выезжает на дорогу, помахав своему парню ладошкой. Чимин машет в ответ и уходит в дом, когда машина отъезжает достаточно далеко. На самом деле Чонгук волнуется всё время в дороге, всё время, пока паркуется около кафе и занимает столик, заказывая себе кофе. Чонсок должен подойти с минуты на минуту, и Чон чувствует, как начинают потеть ладони. Вытирая их о джинсы на бёдрах, Чонгук всё время бросает взгляд в сторону входа в кафе. Через некоторое время Чонсок и правда приходит. Они узнают друг друга практически сразу — хоть и не виделись с самого детства. Они здороваются рукопожатием и садятся друг напротив друга. Чонгук всё ещё надеется, что его ладонь не была потной, иначе это было бы смущающе. — Ты сильно изменился, — говорит Чонсок и кивает. И если Чонгук выглядит как обычный парень, то Чонсок выглядит… словно старше своего возраста — с россыпью усталости вокруг глаз, морщинками в уголках губ. Его черты лица заострённые, хмурые, хотя в глазах нет никакой злости. Он стал похож на их отца, Чонгук замечает это сразу. — Ты тоже, — говорит Чонгук, пока они пялятся друг на друга некоторое время. Из еды они заказывают только лёгкие салаты, кофе и десерт, и то даже не прикасаются к ним, потому что продолжают рассматривать друг друга. — Ну начну, наверное, я? — спрашивает Чонсок. Чонгук активно кивает, готовясь внимательно слушать. — Детство я помню смутно, детство с нашим отцом, — поправляет себя сразу же Чонсок, — точно помню когда мама забрала меня, мы какое-то время жили одни, потом по стандартному сценарию, понимаешь? Первый мужик, второй. Я, наверное, был немного травмирован после всего этого, поэтому каждого мужика звал папой. Даже забыл о существовании слова «отец», представляешь? Кукушка совсем поехала. С одним у матери закрутился хороший роман, настолько хороший, что они поженились. Он старше её лет на восемь или девять, состоятельный такой, но у него был брак и ребёнок. И с матерью в браке они тоже родили девочку, Менджу, я покажу её фото. — Так у неё ещё был ребёнок? — Чонгук с удивлением рассматривает фотографию пятнадцатилетней девочки в телефоне Чонсока. — Да, — Чонсок кивает и кладёт телефон на столик, посматривая на Чонгука, — этот мужик матери — Сонхва, никогда не разрешал называть его папой, а мне это как-то и неважно стало, знаешь? Вообще было всё равно, кто он такой, и почему он крутится рядом с матерью. Я же учиться начал, девочки там, друзья, уже не до семьи. И прошлое почти не вспоминал, нахер оно мне надо, понимаешь? — Понимаю, — кивает Чонгук. «Не понимаю.» — А несколько лет назад я съездил к нашему отцу. Мимо родного района проезжал, дай, думаю, заеду к нему. Посмотрю, не помер ли он ещё. Он пил очень сильно, даже не узнал меня. Хорошо, что мама от него ушла. Иначе мы бы жили и дальше в этом дерьме. Но с тобой, конечно, получилось не очень правильно. — Да, ты прав, — Чонгук отводит взгляд к тарелке с салатом, а после глубоко вздыхает, — ты вообще детство не помнишь? — Очень смутно, — морщится Чонсок, — помню, как он сильно пил, как бил маму. Тебе тоже доставалось, это помню. И мне тоже. Хуевое у нас было детство. — Не то слово, — усмехается Чонгук, садясь удобнее, — а меня вы там оставили. С ним. — Мама вообще много раз говорила, что не хотела тебя рожать. Она даже призналась, что он её изнасиловал, и поэтому ей настолько был ненавистен ребёнок, что она много раз пыталась сделать аборт. То, что ты выжил, это чудо. Чонсок говорил правду. Ту, о которой Чонгук не знал, но та правда, которая казалась достаточно реальной. Такое вполне могло бы быть. И сейчас его брат сидит прямо перед ним, рассказывая прошлое, такое, каким оно было на самом деле. Не пытаясь что-то приукрасить и смягчить, а объясняя всё так, как было на самом деле. — Вообще я думал, что ты жил с отцом всё это время, я даже думал, что ты мог с ним спиться. Мама никогда не хотела о тебе говорить, всегда отмахивалась, вообще вычеркнула из своей жизни прошлое. Я как бы… ну… тоже не особо хочу налаживать наши с тобой отношения, просто хотелось убедиться, каким ты стал. — Ты думал, что я пошёл по его стопам, — кивнул Чонгук, — я сбежал от него, уехал в Сеул, тогда тяжело было, потому что жильё не найти, работу тоже. Повезло, что хоть вообще поступил и стал учиться. Другое окружение хорошо на меня повлияло. Чонсок понимающе кивает, отпивает от своей кружки кофе и берёт вилку, перебирая ею салат. Он шумно жуёт что-то хрустящее, пока Чонгук вздыхает полной грудью, чувствуя непонятное умиротворение в груди. — Я, знаешь, — начинает Чонсок, продолжая жевать и говорить, — вообще не особо жду продолжения общения с тобой, потому что отец сказал, что ты… ну… пидор? Чонгук отводит взгляд к своему салату и давит в себе не пойми откуда взявшуюся усмешку. Ему становится смешно. — Чимин стал… не просто моим парнем. Это как обрести семью и парня в одном лице. Это на самом деле очень помогло мне и помогает сейчас. Я люблю своего парня. — Понятно, — Чонсок немного поморщился, — ты не подумай, что я гомофоб, просто я не считаю это нормальностью. — Ты гомофоб, Чонсок. Это нормально, — Чонгук пожимает плечами, и сам не верит, что говорит это, — ты не обязан любить гомосексуалов, если тебе этого не хочется. — Просто у меня есть дети, и я должен… — У тебя есть дети? — Чонгук звучит достаточно удивлённо. — Да, — кивает Чонсок и даже улыбается, снова лезет в телефон и показывает фото, — вот, это мальчики близнецы и девочка. Их трое. Сосут мою кровь. Мы в кредитах, пытаемся с женой свою квартиру купить, так ещё и на детей нужно много денег, у меня две работы, у жены две работы. Крутимся как белки в колесе. Чонгук улыбается уголком губ. Не может не улыбаться. Почему-то становится очень весело. — Любишь своих детей? — Ну да, — Чонсок кивает, — а как не любить? Дети же. Чонгук снова кивает, снова улыбается, и тоже берётся за вилку, начиная есть. За окнами постепенно начинает темнеть, а свет в самом помещении кафе становится ярче. — Ты лучше расскажи, ты реально живёшь со своим парнем? — Да, уже довольно давно. Мы вместе через многое прошли, его мама очень тепло приняла меня, она мне стала как родная мама. Джи очень заботливая, понимающая. Мы часто приезжаем к ней в гости. И Чимин достаточно семейный человек, у него хорошие отношения с мамой. Его папа умер от рака, но по их рассказам он тоже был приятным и добрым человеком. — Ого, — Чонсок удивлённо качает головой, — так и почему ты его любишь? Этого Чимина. Что в нём такого? Чонгук не ожидал такого вопроса, поэтому растерялся. Он не ожидал, что вообще может получить ступор на таком простом вопросе, на который, вообще-то, можно очень легко ответить. И всё могло бы быть понятно с самого начала. — Ну, Чимин для меня, это всё. Абсолютно всё. Он мне всех заменил, и такого человека в мире больше нет, я уверен. Он не просто моя любовь, он моя семья. Опора, понимаешь? Дом же строят на фундаменте, вот для меня он как фундамент. Ты меня должен понимать, у тебя же есть жена, которую ты любишь. Чонсок кивает, но без улыбки на губах. То ли ещё чувствует отвращение, то ли не совсем согласен со словами, может даже не совсем понимает это всё. Чонгук его не винит. На самом деле он зря волновался, зря строил какие-то ожидания. В Чонсоке течёт кровь их отца: он заведомо думал о том, что Чонгук в жизни ничего не добился, ничего не смог, что он стал пить и загубил свою жизнь, да и сам он… Чонгук вздыхает. С лёгкой улыбкой, оседающей на губах. У Чонсока своя жизнь: жена, которую он не так-то уж и сильно любит, дети, которые его больше достают, чем доставляют счастье, и две работы, и он устаёт, чертовски сильно устаёт, и детство для него тоже прошло травмирующим. И Чонгук вдруг понимает, насколько его жизнь прекрасна. У него есть Джи — прекрасная женщина с чистой душой, которая ждёт их каждые выходные к себе в гости, и всегда рада, всегда принимает с улыбкой, обнимает и гладит, разговаривает до самой ночи. У него есть друзья, которые могут сорваться и приехать по любому поводу, которые дружные и близкие, и они рядом, как самая настоящая поддержка. У него есть он сам, немного травмированный, но приобретённый счастье. У него есть Чимин. Человек, который каждый раз желает забрать себе все болячки, который смеётся так дико, что постоянно заваливается во все стороны, и Чонгуку приходится либо ловить парня, либо выставлять ладони к острым углам, закрывая их, чтобы он не сильно ударился. У него есть Чимин, человек, который по несколько часов принимает горячую ванну и никогда не скажет о том, что у него что-то болит. Человек, который всегда обнимает, который покупает что-то очень стоящее, например, машину, потому что он доверяет Чонгуку. И те слова, которые Чимин говорил утром… Чонгук был точно уверен, что Чимин ему доверяет. Он доверяет, да. Он просто не доверяет окружающим людям, и точно не хочет, чтобы кто-то причинял боль Чонгуку. Такой вот он, Чимин. Смущающий, говорящий вещи напрямую, спокойный, любимый, родной. Он даже пахнет по-родному. — Так вы планируете жить в доме отца? — спрашивает наконец Чонсок. — Нет, — Чонгук широко улыбается, потому что чувствует себя окрылённым и переполненным любовью, — мы уедем с Чимином. В Америку. — А, ну да, там геев любят, — Чонсок понимающе кивает. Они оплачивают еду, встают, снова протягивают друг другу руки. — Ну, прощай? — Чонсок поднимает плечи и вскидывает брови. — Да, Чонсок, — Чонгук поджимает губы, сдерживая улыбку, — прощай. К машине Чонгук практически бежит, потому что ему хочется как можно скорее доехать до своего дома, чтобы обнять Чимина, прижать к себе, рассмеяться оглушительно громко ему в ухо и получить за это лёгкое наказание — щекотку. Чонгук пишет Чимину, что приедет достаточно скоро, и Чимин почти сразу выходит на улицу. Он уже готов ругаться на Чонгука за быстрое вождение. На лице Чимина видно волнение, а Чонгук, как только подъезжает к дому, сразу же выскакивает из машины. Волосы Чимина приятно блестят от закатного солнца. Небо окрашено в мягкий перламутровый цвет. Чонгук вцепляется в плечи Чимина, и Пак пугается, потому что глаза Чонгука горят невероятно сильно. — Давай уедем! — Чонгук сжимает пальцы на плечах Чимина, видя его непонимание и волнение на лице. — Куда? — спрашивает Чимин, пытаясь понять, что происходит с его парнем. — В Америку! Давай уедем в Америку! Глаза Чонгука всё ещё горят, там восхищение, там огонь и блики, там сила и настойчивость, там любовь. Чонгук улыбается широко, его щёки приятно округляются, и Чимин вдруг заражается этим состояние. Он тоже ласково улыбается и шепчет так тихо, что очень трудно расслышать. — Давай… Они ещё стоят так какое-то время, потому что не могут понять, что с ними происходит. Они ещё не совсем понимают, что сами, своими руками, собираются создать свою счастливую жизнь. Они только дышат одним воздухом на двоих, заражаются огнём уверенности на двоих и общей мечтой. Мечтой, которая мгновенно превращается в цель.

Родители не всегда нуждаются в своих детях, но дети всегда будут нуждаться в родителях.