***
Они садятся в автобус, даже не обменявшись ни словом — то ли потому, что это было привычным комфортом с первых дней, когда они больше всего беспокоились о том, чтобы добраться до конца месяца, то ли потому, что ни у кого из них не было сил сделать что-то еще, Уоррен не уверен, — но он не сомневается в этом и проводит всю поездку, сидя, прижав ногу к ноге Нейтана, и его глаза прикованы к какой-то случайной точке где-то в салоне автобуса, его мысли хаотичны и постоянны, но не настолько связны, чтобы зацикливаться на них. Нейтан, вероятно, потерянный в своей черепной деятельности, ни разу не вмешивается в мысли Уоррена и не пытается переместить свою ногу в более «гетеро» положение. Когда они добираются туда, Уоррен сразу же направляется к пляжу, но рука, схватившая его за воротник куртки, останавливает его крепким хваткой, и сдавленное «ух» издается с его стороны. — Сюда, — это все, что предлагает Нейтан, когда Уоррен бросает на него свирепый взгляд, рука призрачно скользит по его шее. Горло шумно прочищается, как будто это исправит ощущения, которое Нейтан произвел на него. Уоррен ворчит себе под нос, разворачивается на своих кроссовках и следует за сгорбленной спиной Нейтана по тротуару, но Нейтан игнорирует это, шагая через дорогу, как будто он хозяин этого места. Уоррен легко догоняет его несколькими длинными и быстрыми шагами, и они молча идут к тому месту назначения, которое имел в виду Нейтан, когда решил, что Уоррену нужно покинуть свою комнату. Он знает, где сейчас находится, еще до того, как оторвал взгляд от ботинок, узел тревоги оживает, застревает у основания горла и заставляет его сделать глубокий прерывистый вдох. Краем глаза Уоррен видит, как Нейтан резко поворачивает голову в его сторону, и на его прищуренном лице написано замешательство. Уоррен качает головой, поднимая руку, чтобы отогнать Нейтана и показать, что он в порядке, но Нейтан решает принять этот жест за что-то другое. Уоррен спотыкается и останавливается, когда Нейтан сворачивает со своей стороны тротуара и поворачивается ровно настолько, чтобы его плечо врезалось в Уоррена, почти так же, как Уоррен видел, как Хейден делал это с другими, когда играл в футбол. Только с гораздо меньшей силой, так что это не сбивает Уоррена с ног, а просто останавливает его на полпути. Уоррен хмыкает, протягивая руку, чтобы схватить Прескотта за плечо. — Что это было? — обвиняет Уоррен, и в то же время Нейтан говорит: — Что случилось? — Что? Ничего. Я не… — Уоррен замолкает, наконец бросив взгляд на дорожку, ведущую к смотровой площадке. Тот самый «Оверлук», где он бывал всего несколько раз. Нейтан проследил за его взглядом, еще больше наморщив лоб, когда снова посмотрел на Уоррена. — Ты не хочешь быть здесь. — Это не вопрос, а утверждение. Нейтан не спрашивает. Он все знает. Уоррен поспешно качает головой, издавая неубедительный слишком высокий смешок. У него хватает порядочности поморщиться от этого фарса, прежде чем он вытирает рот тыльной стороной ладони и тихо говорит. — Я в порядке. Глаза Нейтана сужаются, и его плечо все глубже вдавливается в грудину Уоррена. — Не изображай из себя жополиза. Что ты мне не договариваешь? [1] — Жополиз бы сказал, вот что он делает, — сначала бормочет Уоррен, а потом закатывает глаза, когда Нейтан настойчиво толкает его в плечо. — Ладно, ладно. Это был торнадо. Я был здесь в самом конце, когда Рейчел отослала меня обратно. Я действительно не ожидал, что вернусь сюда так скоро. Я не часто хожу этим путем. — Никогда. Он никогда не ходил этим путем. Помимо некоторого первобытного страха, которое это место внушило ему еще до того, как Рейчел в последний раз сунула в его руку это дерьмо, у него просто никогда не было причин идти туда. Ни разу с тех пор, как ему пришлось проверить — надвигается ли буря, и он бродил рядом с Нейтаном по парку, когда Хлоя и Макс побежали на вершину холма на их поиски. Первая не знала о том, что там должно было произойти, а вторая не была затронута видением, которое, как знает Уоррен, когда-то у нее было. Кроме этого, Уоррен никогда не утруждал себя возвращением. Не то чтобы в Аркадии Беи не было великолепных видов на океан. Это был чёртов залив, а не жерло вулкана. — Наверное, я просто не был готов к этому, когда ты вытащил меня из моей комнаты. Через мгновение, Нейтан, явно сбитый с толку тем, что Уоррен признается ему, начинает изучать его достаточно пристально, что Уоррену приходится опустить голову, чтобы скрыть, как его лицо начинает искажаться, — эмоциональные маски никогда не были той областью, в которой он когда-либо был даже отдаленно силен. Он не гордится своей реакцией на то, что не могло произойти на самом деле, но больше всего на свете он просто не хочет, чтобы Нейтан имел дело с последствиями, за которые он не несет ответственности. Ну… не больше, чем он уже есть. Эмоциональное смятение не было любимым ни для одного из них, и, зная, что это не продлится долго, Уоррен не хотел, чтобы этот момент стал одним из исключений. Чужая рука накрывает его руку, ту, что он положил на плечо Нейтана, и Уоррен снова поднимает голову и видит, что Нейтан смотрит на него так, словно кричит: «Ты просто огромный гребаный идиот, и мне даже не нужно больше говорить тебе об этом, потому что ты это знаешь.» Уоррен поджимает губы в ответ, даже не осознавая, что делает. — Я в порядке, ладно? Это всего лишь глупая гора земли, которая пересекает море у его основания и является тем местом, где шторм коснулся залива в некоторых других нитях реальности. Если не считать какого-то уродливого оползня, в нем нет ничего большого, плохого или страшного, — выпаливает он, и рука сжимается. — Нахуй это место, — заявляет Нейтан и идет в противоположном направлении, даже не пытаясь обойти Уоррена. Уоррен, спотыкаясь, отступает на несколько шагов, затем упирается пятками в землю и стоит на месте. Нейтан полностью останавливается, глядя на Уоррена краем глаза со смесью раздражения и вопроса. Его голова слегка откидывается назад, создавая впечатление, что Нейтан каким-то образом смотрит сверху вниз на Уоррена, несмотря на то, что их рост относительно равен, и Уоррен поднимает брови и подражает ему. Он знает, что даже близко не подходит к тому, чтобы сделать это так, как это удается Нейтану, но это заставляет Нейтана сердито посмотреть на Уоррена из-за отсутствия устрашения, поэтому Уоррен считает это победой. — Ты хотел быть здесь, мы остаемся, — настаивает Уоррен, вытягивая руку, как будто подталкивая Нейтана в направлении, откуда он пытался уйти. — Я могу быть большим мальчиком и не мочиться в штаны из-за кошмара, который на самом деле не причинил мне боли. Нейтан откашливается, и на его губах появляется короткая улыбка. — Рейчел с удовольствием заставила бы кого-нибудь обмочить штаны. — Только не меня! — Вызывающе заявляет Уоррен, затем хватает Нейтана за руку свободной рукой и тянет, слегка удивленный тем, что Нейтан не оказывает никакого сопротивления и позволяет Уоррену вести его в верх к началу пути. Он тащится вперед, даже когда Уоррен опускает руку, и засовывает ее и другую в карманы куртки и, наклонив голову, наблюдает за Уорреном с несколько отчужденным видом. Он ничего не говорит, и Уоррену действительно не хочется заполнять тишину сразу, поэтому он дает ей хороший момент пожить, прежде чем беспокоить. — И вообще, зачем мы здесь? — Спрашивает Уоррен после долгой, удивительно трудной минуты, наполненной только звуками их ботинок, хрустящих по сухим листьям. У него почти инстинктивно возникло желание нарушить молчание раньше — хотя он не может быть уверен, было ли это нежелание молчать для его собственной выгоды или из-за Нейтана. — Ты не споткнулся, — говорит Нейтан вместо ответа на вопрос Уоррена. Уоррен хмуро смотрит на него, застигнутый врасплох странной переменой в его поведении. — Что? — спрашивает он, когда в голову сразу же не приходит причина заявления Нейтана. — Ты всегда там спотыкаешься, — продолжает Нейтан, вытягивая руку, чтобы показать назад. Когда Уоррен смотрит, он замечает странный корень дерева, торчащий из слоя мусора, и недоверчиво качает головой, когда Нейтан продолжает: — На этот раз подобное не случилось. — Ладно, во-первых? Мы были здесь, может быть, дважды вместе, откуда ты знаешь, сколько раз я обо что-то спотыкался? Не отвечай на этот вопрос. — Уоррен вытягивает палец, как будто хочет перебить Нейтана, хотя Нейтан и не подал виду, что собирается отвечать. — А во-вторых, — продолжает он, поднимая второй палец навстречу первому, — я теперь обо все спотыкаюсь. В этом корне нет ничего особенного. Просто сегодня выдался хороший денек. Я уверен, что нападу на него во время очередного неудачного визита. Нейтан фыркает, всего один раз. — Для такой умного, как ты, ты чертовски много накручиваешь на себя. Уоррен вздыхает. Они уже приближаются к концу пути, так что ему нечего терять, потакая обвинениям Нейтана. — С чего ты решил? — Ты больше не спотыкаешься. Да, ты спотыкался, как чертов жеребенок, выброшенный из утробы с тех пор, как мы приехали сюда под дождь, но сегодня ты даже ни во что не врезался. Иисус бы обделался из-за этого чуда, которое мы наблюдаем сегодня. Уоррен морщится от сравнения Нейтана, и мысленный образ, ярко вспыхивает на переднем плане его сознания (спасибо, продвинутой биологии), и делает пометку, что, возможно, попытается проникнуть в телефон Нейтана и просмотреть его лучшие ссылки. Возможно там будет поп-культура. Или видео с кошками, стреляющими лазерами из своих глаз. Подождите минуту. Дождь? — После дождя? — Спрашивает Уоррен, выражение его лица снова превращается в хмурое, и он поворачивается к Нейтану. Догадывался ли Нейтан об этом сроке, или он действительно уделял Уоррену так много внимания — достаточно, чтобы точно определить, когда именно у него внезапно возникли проблемы с балансом? Нейтан только пожимает плечами, сгорбившись до ушей, снова сворачиваясь калачиком, и это говорит Уоррену, что именно то Прескотт и делал. И, вероятно, до сих пор это делает. — Хах, — беспечно говорит Уоррен, пытаясь развеять неловкость, прежде чем она проявится. — Значит, это было… наверное, Рейчел и ее время испортились. — Что начинало объяснять гораздо больше, чем ожидал Уоррен, — не то чтобы он мог предвидеть все это, не говоря уже о том, что Рейчел бросила ему в лицо в первую очередь. Нейтана спасло от ответа (если он вообще потрудится ответить — Нейтан играл по своим социальным правилам, и Уоррен знал, что теперь не будет исключением) то, что они оба достигли вершины смотровой площадки. Она выглядит точно такой же, как и всегда, и когда дождь превращал землю в коричневую кашицу, и когда разрушение никогда не касалось ее, прямо как сейчас. Уоррен подошел к табличке, чтобы прислониться к ней, засунул руки глубоко в карманы и тяжело вздохнул. Он сразу же чувствует, что его задница немеет от холода даже в джинсах, но он никуда не отходит. Вместо этого он садится еще дальше и наблюдает, как Нейтан начинает шагать по окружности небольшой площадки, прежде чем она разветвляется на тропинку к маяку. Он все еще горбится, словно ожидая небесного удара от Бога. Ветер налетает на них один раз, резко надувая куртку Нейтана на его теле и яростно взъерошивая волосы Уоррена там, где это едва заставляет волосы Нейтана сдвинуться на дюйм. Несмотря на то, насколько взъерошенными они выглядели, зачесанные назад со лба, они были потрясающе неподвижны. Сколько лака он вложил в эту штуку? — Итак, — начинает Уоррен, как только Нейтан прекратил кружить, — почему мы здесь? Вместо ответа Нейтан опускает голову и снова продолжает свой медленный обход, и Уоррен решает закрыть глаза и оставить Нейтана в покое, издав лишь смутный звук раздражения. Он отвечал, когда ему хотелось, а Уоррен никуда не собирался уходить, даже если бы не хотел. Итак, он сидит теперь здесь и попытаться не допустить, чтобы что-то в его голове, оставшееся с той ночи и следующего утра, когда он проснулся, смогло испугать его. Воздух вьется в волосах Уоррена, убирая их со лба холодным успокаивающим движением, резко контрастирующим с тем взрывом, который был только что. В ответ он плотнее закутывается в куртку, чувствуя странную смесь комфорта и страха от того места, где он сидел и ждал. Нейтан привел его сюда по какой-то причине, но он знает, что это было не из-за того, что случилось с Рейчел — он почти уверен, что до сих пор не раскрыл эту конкретную деталь Нейтану, когда объяснял свое путешествие в первый раз, — или в два последующих раза, когда Прескотт спрашивал еще раз, — но он знает, независимо от того, сделал он это или нет, Нейтан не привел бы его сюда, если бы это знал. Не тогда, когда был шанс, что Уоррен будет здесь плохо. Нейтан понимал кошмары, которые могли быть связаны с вещами и местами — и он знал, что лучше не усугублять страхи намеренно. Если бы он знал, то не привел бы сюда Уоррена. Именно здесь Уоррен встретил свой конец, свой последний конец, конец, который не только укрепил окончание его временных петель, но и позволил ему принять то, что они с ним сделали. Именно здесь Уоррен покончил со всем этим — так почему же его присутствие здесь было не просто пугающим? Почему ему казалось, что он почти должен быть здесь, чувствовал себя почти так же, как в тот момент, когда он столкнулся лицом к лицу с тем, что навсегда изменило его будущее? Почему ему казалось, что он… принадлежит этому месту? — Здесь холодно, как в ведьминых сиськах*, — наконец говорит Нейтан, отрывая Уоррена от мыслей и привлекая его внимание. Он занят шарканьем ботинком по земле, остановившись от своего блуждания по особенно голому участку земли, с опущенной головой, как будто что-то ищет. Уоррену не хочется спрашивать, что именно он искал — он знает, что рано или поздно все равно узнает, хочет он того или нет. — Хочешь взять мою куртку? — вместо этого спрашивает он, и Нейтан поднимает глаза, чтобы посмотреть на Уоррена не поднимая головы, из-за чего голубизна его глаз едва видна из-под светлых ресниц. Этот жест делает что-то странное с внешностью Нейтана, когда ветер изо всех сил пытается вырвать его волосы из блестящей тюрьмы и не может сделать больше, чем заставить их слегка колыхаться, как будто они принадлежат фильму, где главный герой не может ничего сделать, кроме как выглядеть безупречно в любое время. Это делает Нейтана почти шаловливым и озорным. Уоррен знал, что Нейтан своего рода был таким, но все же отличался от этого образа в том смысле, для которого Уоррен, казалось, не находил слов. Прескотт делает странные вещи с желудком Уоррена и еще более странные вещи с его головой. Но образ рассеивается, как только Нейтан открывает рот. — Эта шутка? — Он фыркает. — Я скорее замерзну до смерти, чем буду выглядеть ходячим определением отчаявшегося гика. Уоррен закатывает глаза, решительно понимая, что потеря ментальной согласованности его разума была результатом усталости после пережитой ночи. — На днях ты надел одну из моих футболок, чувак. Помнишь, когда ты жаловалась, что Хейден пролил на тебя пиво? Это была занудная футболка, которую ты надел, прямо с моего занудного тела. Это заставляет Нейтана полностью поднять голову, чтобы он смог бросить на Уоррена прищуренный взгляд, полного замешательства. — А что такого занудного в мяукающей коробке? — Кот Шредингера? — пытается Уоррен, и почти сразу лицо Нейтана меняется от недоумения к пониманию. Он резко пинает землю ногой, которую только что в нее воткнул, выплевывая тихое «блять» себе под нос. Уоррен лучезарно улыбается ему, когда тот снова опускает голову. — Это расплата за то, что ты отстал от хитовых мемов. Но теперь ты просвещен, — радостно говорит он Нейтану, и Нейтан резко качает головой. — То, что ты сотворил с собой, уже не исправить. А это значит, что ты можешь взять мою куртку. Нейтан снова поднимает голову и хмурится. — Нет. У тебя нет кофты под ней. В любом случае, я уже ношу куртку, твоя мне не нужна. — На мне толстовка, чувак. Благодаря твоим стараниям. У тебя только рубашка, — говорит Уоррен, останавливаясь на долю секунды, чтобы взмахнуть рукой в сторону Нейтана. Нейтан в ответ хмурит брови и осматривает себя, словно не помнит во что он делся, пока Уоррен не указал ему на это. — Также благодаря твоим навыкам одевания, которые явно предвзяты и требуют серьезной работы. К тому же моя тяжелее. Ты носишь эту куртку с самого начала учебы. С августа! Нейтан не отвечает. Он также не поднимает глаз на Уоррена, а просто продолжает ковырять носком ботинка землю, как будто никакого разговора и не было. Уоррен пыхтит и ерзает на табличке, слегка морщась, когда касается холодной части, которую его задница еще не успела согреть. — Мы поменяемся куртками, — говорит Уоррен, но Нейтан по-прежнему не поднимает глаз. Уоррен знает, что это сигнал, чтобы от него отстали, но Уоррен не собирается сдаваться так легко. Он и раньше видел Нейтана с посиневшим лицом — и это был не очень приятное воспоминание. — Нейтан, — снова начинает Уоррен, уже вытаскивая руки из рукавов куртки и стряхивая их, — Да ладно тебе. Просто возьми ее, прежде чем я натравлю своего внутреннего Хейдена и заставлю тебя сделать это. При этих словах Нейтан наконец резко вскидывает голову, но вместо раздраженного всплеска гнева, который Уоррен ожидал увидеть во взгляде Нейтана, в уголках его глаз появляются морщинки, явно отличающиеся от тех, что появляются от его обычного прищуренного взгляда. На мгновение Уоррен замолкает, застигнутый врасплох неожиданной переменой в выражении лица. Как будто Нейтан бросал ему вызов сделать именно это. Нет, конечно. Он сам напрашивается на это; Уоррен уже видел этот вызов в его глазах. Он хотел, чтобы Уоррен подбежал к нему и посмотрел, что из этого выйдет. Этим взглядом он провоцировал Уоррена. Этого не случится. Уоррен сглатывает во внезапно пересохшем горле, выдергивая себя из объятий куртки и изо всех сил стараясь не реагировать, когда холодный воздух фактически бьёт его по торсу через защиту, которую теоретически предлагала ему толстовка. — Я пошутил, — говорит он, когда Нейтан не делает ни малейшего движения за курткой, которую он протягивает на вытянутой руке. — Я не собираюсь с тобой спорить, Нейтан. Ты надерешь мне задницу и отправишь в полет со скалы. Нейтан поднимает глаза к небу и его губы скривились, являя влажную мечту эмо. Он как будто молил Рейчел явить молнию и ударить его там, где он стоял. Уоррен должен признать, что это было бы довольно круто, если бы это действительно произошло. Ужасно неприятно и почти определенно невозможно, поскольку он был уверен, что Рейчел не имела никакого контроля над погодными условиями (снег и буря так сильно разозлили ее, Уоррен это живо помнит, так что, нет — она совершенно не контролировала), но все также чертовски круто. Уоррен потерялся в мысленном образе Рейчел, швыряющую полную бурю на задницу Нейтана, поэтому он не сразу понимает, что Нейтан смягчился, пока он не выдергивает куртку из рук задумчивого Уоррена и не швырят свою в лицо Уоррена. Грэхем шипит, вытягивая руки вперед, чтобы схватить предмет одежды, как будто она на самом деле нападает на него (и при этом побеждает), и затем обводит Нейтана мрачным взглядом, в котором нет милосердия, прежде чем разворачивает куртку и засовывает в нее руки. Куртка пахнет Нейтаном — да она сошла прямо с его тела — и вещами, которые Уоррен теперь подсознательно ассоциировал с ним (дорогой одеколон, тот гель для душа с этикеткой, которую Уоррен не мог полностью прочитать и все время забывал перевести, химический проявитель, несвежая трава и лёгкий призрак хлорированной воды от слишком многих вечеринок, проведенных в бассейне школы), и Уоррен находит, что яркость этого запаха расслабляет его. Хотя в этом не было ничего нового — черт, его кровать имела тенденцию пахнуть больше Нейтаном, чем Уорреном в последнее время, в особенности из-за того, сколько времени Нейтан проводил в ней, бездельничая, чем Уоррен сам, — но прямо в этот момент, в этом месте, где он фактически не хотел находиться, это был ключевой фактор того, как расслабляются мышцы его плеч, когда ткань ложится на них, и не было смысла отрицать этот факт. — Лучше? — Спрашивает Уоррен, застегивая куртку до горла и наблюдая, как Нейтан трясет слегка длинноватые рукава, которые теперь украшали его руки. Нейтан разминает шею, затем пристально смотрит на Уоррена и поднимает бровь. Он не потрудился застегнуть молнию на куртке, и его черная рубашка выглядела слишком хорошо на фоне темно-синей подкладки куртки. Один из его рукавов свисает вниз, и Прескотт показывает Уоррену средний палец. — Так я и думал, — торжествующе говорит Уоррен. — И, послушай, ты совсем не похож на ботаника. Ну… не совсем. Больше похоже на подражателя… — Закончишь это предложение, и тебя придется искать в глубине океане, что даже Титаник зарыдает от ревности после того, как я оторву твою задницу и отправлю ее в гребаный закат, — предупреждает Нейтан. Уоррен издает вздох шока, а затем начинает смеяться над этой идеей. Через секунду Нейтан следует за ними, запрокинув голову и согнув колени, и его голос звонко звенит в холоде вокруг них, не тронутый ни одним из порывов воздуха, которые атаковали их только что. От этого у Уоррена кружится голова, даже когда смех затихает и Нейтан снова начинает расхаживать взад-вперед, теперь уже подбирая камни, палки и разные мелкие предметы, чтобы швырнуть их за край смотровой площадки, иногда подбираясь слишком близко к Уоррену для своего удобства. Он игнорирует это так долго, как только может, но Нейтан слишком долго смотрит на что-то в своей руке, чтобы Уоррен, наконец, задался вопросом, чего Нейтан пытается достичь, почти сбросив его с насеста. — Что ты делаешь? — Спрашивает Уоррен, наблюдая за тем, как его пальцы почти свободно держат предмет. Нейтан поворачивает голову ровно настолько, чтобы перехватить взгляд Уоррена, и колеблется, а затем, к его удивлению, опускает руку и без единого слова засовывает ее вместе с предметом в карман куртки. — Ничего, — это его очень полезное объяснение, когда он пожимает плечами один раз и направляется к Уоррену. Его голова склонена набок. — Как ты думаешь, Рейчел знает, что мы здесь? — спрашивает он, и Уоррен хмурится от неожиданного выбора темы. Если не считать того, что Уоррен до усрачки всего этого боится, Рейчел ни разу не была поднята Нейтаном с того самого раннего утра, и он был поражен внезапным решением изменить это прямо сейчас. — Чувак, Рейчел все видит, — говорит ему Уоррен, как только у него появляется секунда, чтобы привести себя в порядок. — Она даже видела нас вместе в душе. Нейтан бросает на Уоррена взгляд, который кричит о витиеватости и легкой тревоге. В нем была такая напряженность, что это было почти комично. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Мы никогда не принимали душ вместе. — На самом деле мы не принимали душ, когда однажды прятались от охранников. Помнишь, после того, как мы вломились в школу? Нейтан моргает, растерянность все еще ясно читается на его лице, а затем, медленно, меняется на понимание и более чем на небольшое облегчение. — О, да, — говорит он со спокойствием, в которое Уоррен не верил. — Я и забыл, что мы это сделали. — Она поймала этот момент и сохранила. Серьезно, она все видит. — Уоррен хмурится. — Честно говоря, это немного пугает. Нейтан фыркает, шаркает ботинком по грязи, как будто тянет время, а потом снова лезет в карман куртки и вытаскивает что-то, на этот раз держа так, чтобы Уоррен мог ясно видеть, что это было. В его ладони лежит большой кусок чего-то похожего на гипсовую маску, по форме напоминающий большой нос или птичий клюв и окрашенный в красный и золотой цвета, как часть чего-то, что кто-то наденет на бал-маскарад. Или на сцене в опере, или в спектакле. Что-то похожее на тот головной убор, который Уоррен видел на полу в комнате Рейчел. — Это… принадлежало Рейчел? — Заикается Уоррен. Рейчел была здесь? Но ее предмет был цел — не сломан. Хотела ли она, чтобы он выглядел именно так, и сделала его таким — или он был сломан после ее смерти? — Нет, — тихо отвечает Нейтан, и в его голосе слышится явный намек на вину. — Это мое. — Ты уже был здесь, — тихо говорит Уоррен, и осознание встает на место. Он моргает, не сразу понимая потенциальные причины, из-за которой Нейтан сделал это. Затем он смягчается. — Почему? — Не знаю, — неохотно отвечает Нейтан, не сводя глаз с кусочка маски, который держит в руке. — Наверное, я думал, что здесь есть что-то еще. Или что мне нужно быть здесь. Идиотское дерьмо, которое я выдумал в своей голове, может быть! Я ни хрена не знаю, — повторяет он разочарованно и снова засовывает кусок в карман. — Ну и черт с ним. Я больше не хочу быть здесь, это чертовски глупо. Уоррен, сбитый с толку внезапной переменой Нейтана, не сразу слезает с таблички, когда Нейтан поворачивается и начинает стремительно удаляться. Как только он это делает, Уоррену приходится бежать трусцой, чтобы догнать Прескотта, который не смотрит на него, пока они оба идут по дорожке к автобусной остановке. В последний момент, когда Уоррен уже готов был броситься через дорогу, чтобы догнать Нейтана и сделать все возможное, чтобы его не сбила машина, Нейтан резко сворачивает и направляется к пляжу. Уоррен почти слышит, как скрипят его ботинки, когда он останавливается, чтобы сделать тот же поворот, и снова ускоряет свои шаги, чтобы догнать Нейтана, который идет намного быстрее, чем кто-то его размера должен был делать. Уоррен ловит его в трех футах от берега, и он определенно не задыхается, когда делает это, черт возьми. Нейтан бежит по песку так, словно был рожден для того, чтобы ходить по нему, его ботинки едва погружаются в песок, когда он идет — в отличие от Уоррена, который уже чувствовал песок в своих носках. Непоколебимой походкой он ведет Уоррена к самой береговой линии — достаточно близко, чтобы одна хорошая волна могла добраться до них и замочить их ботинки до носков. Уоррен действительно не хочет возвращаться в свою спальню каким-либо образом мокрым, но он не делает ни малейшего движения, чтобы оставить Нейтана. Нейтан смотрит на горизонт прищуренными глазами и сморщенным лицом, его мысли так четко выражены на лице, что Уоррен не может его отвлечь. Уоррен ждет. Он стоит там рядом с Нейтаном, достаточно близко, чтобы почти коснуться его, но не настолько близко, чтобы он мог его чем-то побеспокоить, и он ждет, наблюдая за тем же горизонтом без какой-либо благоговения, которую Уоррен знает, Нейтан чувствует. — Расскажи мне еще раз, — наконец произносит Нейтан, и Уоррен почти не слышит его серьезного шепота из-за ветра на берегу. Уоррену не нужно спрашивать, что он имеет в виду. Это был не первый раз, когда он спрашивал — не совсем. Он снова спросил Уоррена, как только они устроились поудобнее в комнате Уоррена этим утром, а потом еще раз, но с каждой попыткой объяснять получалось все хуже и хуже. Уоррен пытался рассказать Нейтану о том, что с ним случилось, когда тот снова спрашивал об этой истории, но каждый раз, когда он пытался рассказать то же самое, детали становились все более расплывчатыми и искаженными в его памяти. Он начал задавать вопросы, даже если давал на них ответы, чтобы продолжить свой рассказ, и по выражению лица Нейтана, когда тому пришлось поправить Уоррена, стало ясно, что Уоррен не просто искажает смысл. Его память как будто стиралась самостоятельно — как будто она удаляла что-то, чего никогда не должно было случиться. — Ты не должен быть здесь, — сказала ему Рейчел. Уоррен не собирался посещать это место, не хотел испытывать то, во что его втянули. Возможно, время исправлялось само собой. Стирались знания о том, что он сделал неправильно для того, кто не хотел видеть промахи. Может быть, как человек, Уоррен просто не был готов иметь дело с тем, что он не мог контролировать. — Я… я не могу, — еле слышно признается Уоррен, чувствуя себя так, словно только что потерпел неудачу в чем-то очень важном и подвел слишком многих людей. Нейтан поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и Уоррен встречает его взгляд с выражением, которое, как он знает, отражает его чувства, потому что лицо Нейтана безмолвно смягчается, делая его бесконечно моложе. — Это как будто… исчезает. Это не имеет смысла. Я не должен был забывать так быстро, верно? Это случилось только вчера вечером. — Дерьмово, что время заставляет тебя забывать вещи, — говорит Нейтан с видом беспечности, а затем фыркает. — Или ты собираешься сказать что-то раздражающее вроде — «время не реально». Уоррен качает головой. — Время — это социальный продукт, да, но это не значит, что оно нереально. Я понимаю, что все мы переживаем это линейно, потому что это то, чему нас учат в обществе, в котором мы живем, но трудно понять идею других конструкций, когда нет никакого рассуждения за вещами, которые линейное понимание уже дает нам. Может быть, время — это бассейн, может быть, все это происходит одновременно! Но как мы можем думать об этом подобным образом? Вы не можете мысленно принять концепцию без структуры, которую человеческий мозг может понять, и, поскольку мы должны иметь основание логики, прежде чем любая идея действительно может быть… — Уоррен резко замолкает, когда щелчок пальца бьет по его голове, как будто отгоняют муху, и он вздрагивает от боли. — Что? — с досадой спрашивает он, прижимая ладонь к тому месту, которое Нейтан ударил. — Ты перестал говорить по-человечески. Решил, что тебе понадобится хорошая встряска, чтобы снова начать работать. Уоррен прищуривается. — Я не долбаный Xbox, Нейтан. Чёрт побери. Губы Нейтана кривятся в ответ на заявление Уоррена, показывая намек на его слишком белые клыки, и Уоррен сразу же понимает, что происходит. — Хорошо, — язвительно замечает тот, отворачивая голову. — Я бы вдул тебе, чтобы снова заставить работать. — О боже, — стонет Уоррен, делая преувеличенное выражение отвращения. — Неужели? Xbox даже не используют кассеты! — Что это с Нейтаном и его шутками, которые даже не имеют смысла? — И я знаю, что ты это знаешь. Я уже видел, как ты в него играешь. Нейтан пародирует Уоррена обеими руками и ртом, используя детское преувеличение, чтобы сделать действие еще более незрелым. А потом он усмехается и закатывает глаза, как будто все это не стоило его времени. — Не можешь принять дурацкую шутку, Грэхем? Господи. — Это была дерьмовая шутка. Дерьмовая шутка или нет, но Нейтан воспринимает заявление как вызов и проводит всю поездку на автобусе обратно в Блэквелл, громко пытаясь придумать лучшие шутки о минете, к абсолютному огорчению Уоррена.***
Как только они возвращаются в общежитие, Уоррен решает, что ему нужно принять душ, и оставляет Нейтана в своей комнате, прежде чем сделать это. Каким-то чудом он находит Нейтана, листающего огромную книгу Стивена Кинга, когда возвращается, и все, казалось бы, было нетронуто. Однако, как только Уоррен возвращается в комнату, Нейтан кладет закладку, откладывает книгу в сторону и встает, чтобы начать рыться по комнате. Уоррен позволяет ему, даже не потрудившись сказать, чтобы он ничего не брал, потому что он знает, что это только подстегнет Нейтана сделать именно это. — Это какая-то крутая задротская хрень? — Уоррен бросает взгляд на Нейтана и видит, что тот внимательно изучает панель его Мастера Подземелий, который Прескотт, должно быть, раскопал из кучи плановых заметок, которые Уоррен в какой-то момент переместился в угол своей комнаты. Он выглядит раздираемым между недоумением, отвращением и насмешкой, остановившимся на какой-то странной промежуточной точке, с которой только Нейтан Прескотт мог справиться с какой-то реальной ясностью. Панель неуклюже шлепается, когда Нейтан поднимает ее повыше, щурясь на фреску с драконами в центре, как будто он никогда в жизни не видел этого существа. — Нет ни одного дюйма этой штуки, который не вызывал бы у меня инстинктивного желания набить тебе морду за то, что ты ботаник. Уоррен закатывает глаза, понимая, что это является ярким примером лжи, и подходит, чтобы исправить беспорядок, который Нейтан устроил, вытащив панель, которая была на самом дне кучи. — Это панель Мастер Подземелий, Нейтан, — говорит он ему, присаживаясь на корточки, чтобы подобрать бумаги, и изображает голос раздраженной старшей сестры, как из какого-то фильма ромкома, чтобы сделать идеальный тон. Это звучит так, будто он задает вопрос. — Считай, что это шпаргалка. Нейтан переводит взгляд с панели, которую он разложил на кровати, чтобы рассмотреть полностью, на Уоррена. Его выражение лица легко переключается с «что за хуйня» на «какого хуя». — Ты хочешь сказать, что тупоголовые умники не помнят, как выглядит дракон? — Нет. — вздыхает Уоррен, изображая пальцем движение в воздухе, когда подходит к кровати и садится. — Попробуй перевернуть его, придурок. Нейтан делает это, а затем замолкает, берет доску обеими руками и начинает читать заметки и правила, которые, как знал Уоррен, были наклеены на заднюю сторону панели. Уоррен наблюдает за ним с такой нежностью, что у него нет точного словарного запаса, чтобы объяснить все свои чувства, но где-то в глубине души он знает, что не осмелится променять это ни на что другое. И внезапно, без каких-либо разумных причин, кроме как резкого желания почувствовать себя абсолютным мазохистом, Уоррен мимолетно задается вопросом, какой именно была бы его жизнь прямо сейчас, если бы Уоррену никогда не пришло в голову прийти к Нейтану, чтобы помочь ему в захвате Джефферсона. И потом, если единственная причина, по которой он вообще заботился о Нейтане, была из-за чего-то, что он сам никогда не создавал. И это заставило его задуматься — а было ли все это, чем бы оно ни было, на самом деле? Рейчел послала Уоррена за Нейтаном, и хотя она так и не объяснила, насколько сильно приложила руку к непосредственному действию этого конкретного случая, должно было быть что-то, что подтолкнуло его к Нейтану. Какая-то связь, которая не может быть перезаписана и которая должна была произойти. Так ведь? Конечно, на самом деле Уоррен пошел к Нейтану только для того, чтобы добраться до Джефферсона, но он должен был думать об этом варианте в первую очередь. И это могло означать, что между ними существовала некая духовная связь, которая никогда не исчезала, верно? Так ведь? Нет, думает Уоррен. Нет, потому что Уоррен прошел все петли до последней, в конце концов не позволив Нейтану погибнуть. Рейчел, скорее всего, не имела никакого отношения к возможному контакту Уоррена с Нейтаном — это были лишь действия Уоррена. И он не уверен, что чувствует по этому поводу. Между нами не было никакой потусторонней связи, твердо сказал себе Уоррен. По крайней мере, он почти уверен, что это не так. Это была всего лишь безумная нелогичная прихоть, которую его мозг вызвал в качестве объяснения. В противном случае, разве Нейтан не имел бы лучшего предчувствия о том, когда Уоррена могли действительно накачать наркотиками, вместо того, чтобы постоянно пялиться на него, как кошка, готовая надрать кому-нибудь задницу? Однако… Он знал, что Уоррен был в некотором роде расстроен из-за своего… кошмара. Он сам сказал, что Уоррен перестал дышать. И у Уоррена нет причин думать, что Нейтан лгал об этом. Скорее всего, он пребывал в каком-то напряжении, пока находился во владениях Рейчел — она сама говорила, что живые не принадлежат к мертвым, а она была очень даже мертва. Значит, Уоррен не дышит? Очень правдоподобно. А таком случае напрашивается вопрос — как именно Нейтан понял, что Уоррен не дышит? Он лежал на диване, Уоррен — на полу. Единственным контактом между ними, насколько Уоррен знал перед тем, как заснуть, была рука, которая свисала с края дивана. Он никак не мог почувствовать, что Уоррен перестал дышать только от этого крошечного контакта. Так как же он мог знать об этом до того, как недостаток кислорода разбудил Уоррена самостоятельно? Вопрос щелкает в голове Уоррена, как потерянный кусочек головоломки, наконец найденный, и он поворачивается к Нейтану с прищуренным взглядом полного замешательства. Нейтан резко оборачивается, сначала напряженно, но через секунду выражение его лица сменяется замешательством там, где раньше была только агрессия. — Откуда ты знал, что я не дышал? — выпаливает Уоррен прежде, чем тот успевает выразить свое замешательство. Нейтан колеблется, моргая, как будто это поможет ему связать точки во внезапном разговоре. — Что? — наконец говорит он. — Ты лежала на диване. Надо мной. Как ты мог определить, когда я перестал дышать? — Что это за идиотский вопрос? — Всего лишь вопрос, ты не мог разобраться с этим дерьмом, если не восприимчив к волнению в Силе,[2] — бормочет Уоррен, но не утруждает себя каким-либо защитной реакцией. Несмотря на эту меру, Нейтан выглядит гораздо более взволнованным, чем ожидал Уоррен, и он сразу же понимает, что спровоцировал что-то еще, задав этот вопрос. Дерьмо. — Нейтан? — Пытается Уоррен, хмуро глядя на него с того места, где он сидел на кровати. Выражение лица Нейтана затуманивается, и он отводит взгляд от Уоррена. — Я пытался выкинуть это из своей чёртовой головы, ясно? — шипит он, оборона звучит в его словах на пять делений выше, чем нужно, чтобы Уоррен сразу не подумал, что кто-то ткнул в неизвестное больное место. — Я не подонок! — Ого. Эй, я и не говорил, что ты тако… — Заткнись, ты же сам так думал. Уоррен поднимает одну руку вверх, как будто это может помочь подтвердить его заявление, когда он заявляет: — Я действительно так не считаю. После того дерьма, что произошло, я бы, наверное, тоже наблюдал за тобой всю ночь, если бы поменялись ролями. Нейтан смотрит на него так, словно может зажечь Уоррена одним своим взглядом. — Как я могу поверить этому? Я даже не мог поверить, что ты спишь и не умираешь! — Нейтан, подожди. — Я больше ничему не могу доверять! — Сплюнул Нейтан, вскидывая руки в воздух. — Со всем этим безумным, сверхъестественным дерьмом, которое происходит, я не могу сказать, что произойдет дальше! Мы думали, что все кончено, но нет! У нас есть еще одна тупая чертова штука, которая дергает нас, как дерьмовый наркодилер под прикрытием! Как только я думаю, что у нас все в порядке, нам охуенно-классно, все снова идёт по пизде! Голос Нейтана, высокий и пронизанный стрессом и гневом, эхом разносится по маленькой комнате Уоррена. Его руки сжаты в кулаки по бокам, костяшки так побелели, что Уоррен знает, что кожа на ладонях покраснеет, когда он снова их расслабит, и они слегка дрожат не только от ярости, которую он чувствует. Они дрожат, как в первый раз, когда Уоррен решил, что ему нужна помощь Нейтана — и это больше, чем просто то, что большинство предположило бы, что он чувствует. Именно страх делает его таким. Именно гнев, тревога и страх питают его прямо сейчас — страх за то, что произошло, и за то, что, как он думает, может произойти снова. — Все будет хорошо, — говорит Уоррен, но в его голосе нет ни малейшего намека на уверенность, которую обычно можно услышать в подобной ситуации. — Это разумно — не доверять никому, особенно когда вокруг столько людей, жаждущих трахнуть тебя только из-за того, кто ты есть. — Уоррен медленно качает головой, желая, чтобы скрежет его зубов стал тише, пока он говорит, — Ты ничему не доверяешь? Даже если говорить о статистике, этот город — самое подходящее место для такого образа мыслей. В жизни нет ничего заслуживающего доверия. Не доверять никому. Нейтан медленно открывает глаза, и когда он это делает, он выглядит как тот человек, которым он иногда становился, когда не был достаточно быстр, чтобы поднять себе кокон, который он хотел, чтобы все видели. Он похож на Нейтана, которого держали под землей, на Нейтана, которым он, вероятно, был в те годы, когда Уоррена никогда не существовало, до того, как жизнь открыла свою пасть и сжевала его, отбросив назад, чтобы жить с тем, что с ним случилось. Он выглядит так, как будто Уоррен не видел Нейтана достаточно раз, чтобы пересчитать все его качества на пальцах одной руки, Нейтан, который был выпущен только случайно, потому что нигде не было безопасно, и единственный способ сделать это — никогда не терять бдительность. Он по-прежнему был Нейтаном Уоррена, но, как и сейчас, он был Нейтаном Уоррена без зажатой маски, без вихря эмоций и натиска язвительных колкостей. Он по-прежнему был Нейтаном Уоррена, но только теперь невероятно открытый внутренне, где ничто внешнее не коснулось его, не изменило и не превратило в того, кем он был, когда все смотрели на него. — Может, я чертовски об этом пожалею, но я тебе доверяю, — вот что он говорит Уоррену тихо, открыто, и на мгновение Уоррену кажется, что его ударили прямо в грудь от того, что он внезапно перестал дышать. И тогда, как будто кто-то протянул руку и подсказал ему строчку кода, который никто никогда не должен иметь силы создать, он чувствует побуждение настолько сильное, что полностью теряет себя в этом чувстве. Порыв тянет его, захватывает, полностью одолевает в момент чистой слабости, и его пальцы отчаянно вцепляются и ненадолго путаются в идеально уложенных волосах Нейтана и тянут его вниз, туда, где на кровати сидел Уоррен. Их губы больше сжимаются, чем касаются, но почему-то они не стучат зубами друг о друга — хотя это может быть потому, что руки Нейтана внезапно сжимают плечи Уоррена, как будто они планируют раздавить его сухожилия в пыль, что, в свою очередь, дает ему форму контроля над инициацией Уоррена. У Уоррена не хватает желания, чтобы удивляться этой мысли, так что в конце концов это не имеет значения. Отчаяние длится пол-удара сердца, если не меньше, но Уоррену кажется, что оно длится целую вечность, прежде чем упасть до такой легкости, которую, по мнению Уоррена, даже Нейтан не ожидал от себя. Никакого отказа — никакого толчка, несмотря на то, что Нейтан все еще держит плечи Уоррена, как тиски, никаких звуков возмущения или попыток вырваться, как любой другой акт призрачной близости, обычно получаемый от Нейтана. Никаких отказов вроде того, что Уоррен, даже если он никогда в этом не признается, не ожидал в первый раз (третий — это было по меньшей мере третий раз, но кто считал?). Он представлял себе, как целоваться с Нейтаном, когда это не было пьяной тактикой отвлечения внимания. Нет, это было лучше, чем Уоррен ожидал от такого человека, как Нейтан, лучше, чем он мог себе представить. Не то чтобы он действительно мечтал о поцелуе с Нейтаном. Действительно. Он — нет. (По крайней мере, он этого не помнил.) А это? Это было намного лиг больше, чем он хотел от действия, и лучше, чем он думал на что Нейтан способен, поскольку руки Нейтана расслабляются ровно настолько, чтобы скользнуть вверх и вернуть лицо Уоррена на место, когда он пытается отодвинуться — он смутно понимает, что снова был виноват в том, что недооценил Нейтана. Но затем зубы Нейтана царапают нижнюю губу Уоррена, и у него есть только мгновение, чтобы подумать, что, возможно, предыдущий «поцелуй» не слишком отличался от истинной природы Нейтана, прежде чем он полностью потеряется в белом шуме, к которому приводит его ум. Он почти уверен, что поцелуй длится не больше нескольких минут и даже отдаленно не представляя как правильно целоваться, но все тело Уоррена вибрирует от возбуждения, нервов и вещей, которые он не хочет называть, когда Нейтан наконец решает, что пришло время дать им дышать, и его сердце стучит в груди так отчетливо, что он наконец понимает, что означали другие разы, когда подобное происходило с ним. Когда Нейтан отстраняется, это не более чем два дюйма — слишком близко, чтобы Уоррен мог видеть что-либо, кроме кожи носа Нейтана, когда он открывает глаза, и более чем достаточно близко, чтобы Уоррен мог чувствовать прерывистое дыхание Нейтана, призрачное на его губах. Затем, словно кто-то испугал его, Нейтан отскакивает, и глаза Уоррена в тревоге распахиваются. Взгляд Нейтана лихорадочно метался, переключая фокус на каждом из глаз Уоррена, как будто он не мог решить, куда смотреть, тыльная сторона одной из сжатых в кулак рук прижата ко рту с совершенно белыми костяшками пальцев. Другая рука крепко держала Уоррена за плечо, но на некотором расстоянии, хотя его локоть все еще прижимался к телу Уоррена. Как будто он не мог уйти достаточно далеко от него, но также боялся, что он убежит, если Нейтан отпустит его. Его грудь слабо вздымалась из-под черной рубашки, и Уоррен едва слышал, как он втягивает и выталкивает воздух из легких. Уоррен сидел, как вкопанный, на постели, так крепко вцепившись руками в простыни, что в глубине души у него зазвенела тревога, как бы не порвать ткань между пальцами. Его голова гудела от выброшенного адреналином статического электричества, не похожего ни на что другое, что он когда-либо испытывал раньше, а грудь горела чем-то неистовым от потребности в кислороде, который Уоррен, казалось, не мог позволить себе вдохнуть. Как будто он боялся, что стоит ему только пошевелиться, хотя бы глотнуть воздуха, и все, что только что произошло, развалится на куски. Время тянется между ними: сначала мгновение, которое кажется десятилетием, затем минута, которая кажется не более чем полутора ударами сердца, а затем, в то же самое время, Нейтан громко сглатывает, и Уоррен задыхается в столь необходимом дыхании, и все это закручивается спиралью. Позже Уоррен не вспомнит, как именно точка А стала точкой Б, но сейчас все, о чем он может думать, — это рука, сжимающая его волосы в тисках на грани боли, и нежелание останавливать это, когда это только усиливает то, как Нейтан целует его — своего рода контроль, который он знает, что никогда не сможет повторить, независимо от того, сколько опыта он получит в этой области. Это все еще не грубо — все еще не чувствует ушибов или давления или любого из тех прилагательных, которые, как он всегда думал, будут просто для Нейтана по самой его природе. Это похоже на постижение реальности, на ясность, которая скрывается за полосой неверия, к которому все стремится прямо сейчас. Когда Нейтан снова отстраняется, Уоррен почти наклоняется за ним — так бы и было, если бы его не удерживала на месте эта самая хватка. Они снова смотрят друг на друга. Нейтан не отпускает его волос, но Уоррен не может заставить Прескотта перестать их сжимать. Он даже не может заставить себя хотеть этого, потому что это чувство наполняет его в данный момент почти так же сильно, как и контакт, и он понимает, особенно в то время, когда почти все, казалось, не могло быть реальностью, в которой мог бы жить сам Уоррен, и потому он нуждался в этом. Ему нужен контакт, почти боль и ясность, которую она ему дает. Ему нужно все это — все. Весь Нейтан и все то, что он сейчас ему дает. То, что он давал ему; то, что Нейтан никогда не перестанет давать, — и Уоррен знал это. Уоррен нуждался в этом, и он не собирался останавливать ни одну часть этого. И, судя по тому, как Нейтан дает ему секунду, чтобы оклематься, прежде чем толкнуть снова — как раз достаточно, чтобы прочистить контакт, которого он, как Уоррен знает, смущается и изо всех сил старается к нему наклониться, даже если не совсем осознавал, что он делает. Смех вырывается из горла Уоррена, по сути, поражая их обоих настолько, что Уоррен подпрыгивает от этого звука, а Нейтан вздрагивает, и на его лице появляется выражение, которое можно было бы истолковать как боль, если бы оно длилось дольше секунды. Уоррен судорожно сглатывает. — Не ожидал такого поворота сюжета, — прохрипел он. Нейтан не отвечает, но Уоррен слишком занят, внезапно осознав, что Нейтан держит руку на его бедре, чтобы заметить что-либо, что могло бы произойти на лице парня. Он очень старается не думать об этом. Не сейчас. Он еще не готов ни к чему подобному. Он даже не уверен, что был готов к этому. Хотя, нет — он знал, что не готов к этому. Нейтан, судя по его расширенным зрачкам и бурлящему напряжению взгляда, не был похож ни на того, ни на другого. Он выглядел так, словно пытался разобраться в поцелуях в одиночку, и в своих чувствах по отношению к ним. Уоррен не мог бы сказать, был ли он больше напуган тем, что только что произошло, или он был в шоке от произошедшего. Он просто надеется, что Нейтан чувствует то же самое, или какую-то смесь того и другого, но сейчас в мозгу Нейтана определенно происходило что-то, о чем Уоррен не был посвящен. Однако он не сделал ни малейшего движения, чтобы убежать от Уоррена, так что, что бы там ни происходило, этого было недостаточно, чтобы заставить его сбежать с места преступления. Уоррен считает это победой, независимо от того, может ли все это оказаться провалом, и проглатывает внезапную потребность притянуть Нейтана к себе, прежде чем он будет готов к этому. Через мгновение, когда он не моргает, хватка Нейтана усиливается, а затем расслабляется, и его рука скользит по изгибу плеча Уоррена, вниз по руке в такт глубокому вздоху Прескотту, когда его глаза, наконец, закрываются. Его рука опускается на матрас, но не на руку Уоррена, а достаточно близко, чтобы их мизинцы соприкоснулись на втором суставе, и Уоррен чувствует, как его кожа горит сильнее, чем обычно. Уоррен не знает, хороший это знак или плохой, но по тому, как Нейтан начал медленно опускаться сначала на его шею, а потом еще ниже, он понял, что ситуация прояснилась и что он не собирался снова пытаться поцеловать Уоррена. Уоррен непроизвольно громко вздыхает, и глаза Нейтана медленно открываются снова, чтобы дать взгляд с того места, где он был наполовину опущен прямо на Уоррене. Когда он ничего не говорит, Уоррен издает смешок. — Что, — Уоррен спрашивает и его голос прерывается из-за вызывающей ухмылки, — мои безумные навыки поцелуя лишили тебя дара речи? И тут же лицо Нейтана вытягивается. — Иисус ебанный Христос, Грэхем. — Вот это уже лучше, — поет Уоррен со своего места на кровати, а затем тяжело хрюкает, когда в него бросают панель «Драконы и подземелье». И все же это не мешает ему откашливаться от радости. Поцелуи вообще не поднимаются в последующие часы, когда они ничего не делают, кроме просмотра фильмов, спорят о D&D элементах, в которых Уоррен знает, что Нейтан не смыслит, но все равно требует внести свой вклад, и швыряют попкорн друг в друга, пока комната Уоррена не засыпана крошечными минами, просто умоляющими быть воткнутыми в его ковер — но они далеко не забыто для них обоих, когда событие переосмысливает себя в форме внезапного вторжения, подстегнутого осторожными поцелуями, которые превращаются в затяжные прикосновения, тянущиеся молчания и быстрые отступления, как будто ни один из них никогда не делал этого раньше и не был уверен, как справиться с этим, кроме как физического способа. (Технически, Уоррен почти уверен, что ни один из них и не был — Уоррен никогда не целовался ни с кем раньше, не говоря уже о парне, а Нейтан, основываясь только на своих гомофобных тенденциях, вероятно, не был ни с кем, кроме девушки. Так что, на самом деле, это была новая территория для них обоих.) Это была новая область, которую они открывали и никак не овладевали, и ни один из них в конечном итоге не взял на себя инициативу в этом действии больше, чем другой. Это честная игра в «отдай и возьми», пусть и немного шатко обоснованная, но в ней никогда не проявляются слова, которые могли бы иметь какое-либо отношение к предмету. Это место, в котором они оба не готовы копаться — пока, точно не сейчас, когда оно так недавно родилось в них и может так легко отпасть снова — так что ни один из них не пытается. Он придет, когда они будут готовы, Уоррен знает. Будь то на следующий день, или на следующей неделе, или в любое другое время, он знает, что это придет, когда нужно. Когда они будут готовы. Ему не стыдно признаться, что он просит Нейтана провести ночь тем бессловесным способом, к которому они привыкли, с жестами, предназначенными для продления пребывания другого в виде предлагаемых фильмов и видеоигр (за исключением того, что они развалились в постели Уоррена с тех пор, как вернулись, так что это было больше из-за того, что он не занял место, которое Нейтан освободил, когда он ушел в душ чистить зубы на ночь), и ему не стыдно признаться в этом, зная, что Нейтан снова будет убегать от сна этой ночью, он ложится так поздно, как только может, и берет чуть больше, чем отдает. Пока ночь неуклонно переходит в утро. Нейтан не останавливает его, даже не предлагает язвительного, кислого комментария, когда Уоррен ловит его взгляд и выбирает момент, чтобы действовать прямо сейчас. Он ничего не делает, но принимает все это с нерешительностью, все еще такой неожиданной для него, и, когда солнечный свет следующего дня начинает просачиваться сквозь школьные жалюзи, закрывающие его окно, и усталость начинает склеивать веки Уоррена, наклоняется и бормочет что-то на ухо Уоррену, что он не совсем улавливает, прежде чем упасть, но звучит подозрительно как фраза благодарности, которую он, должно быть, галлюцинировал в своем утомленном состоянии ума.