The Little Folk

      Покусывать кончик пера — не самая лучшая привычка, приобретенная Хезер в школе: девушка просто не могла с собой ничего поделать, даже если ей не хотелось портить внешний вид новенького перышка, купленного за баснословные четыре сикля. Казалось, что она смотрит на доску, думает над формулой на ней, а потом происходит настоящее волшебство, еще более необъяснимое, чем превращение учебника в филина. Не помогло даже жутко горькое зелье, которым мама мазала кончики специально. Вот и сейчас Уолкер не могла понять как окончательно превратила перо в что-то «непростительное» для девушки — такие привычки, по мнению Синтии, были «простительными» только мальчишкам. Хезер могла бы поспорить с этим, но не видела смысла: мнение Блишвик все равно от этого не изменится, так зачем напрягаться?       В последнее время она пользовалась новинкой из магазина Писсарро, эта лавка была всего в нескольких домах от «Трех Метел». Сын хозяина, Писсарро-младший, шесть лет назад окончил Шармбатон во Франции и привез из-за реки Ла Манш технологию создания самопишущих перьев. И, как обычно случается со всеми хорошими и удобными вещами, поработав немного и адаптировав их создание так, чтобы это не почитали плагиатом, сделал свои собственные «Три Пи» — Прытко Пишущие Перья. Именно такими пользовалась Хезер, получившая целый набор для письма из рук сына лавочник, который необоснованно надеялся на то, что дочь хозяйки аптеки обратит на него свое внимание. Правда Уолкер хоть и не могла отказаться от подарков, все еще не спешила давать бедолаге положительный ответ. Парень был неплохой, с деловой хваткой, отличный торговец и, несомненно, он сможет достойно вести дела отца и обеспечить как своих маленьких сестер, собрав приданое каждой, так и содержать свою собственную семью. Но именно это не нравилось Мэйди и Хезер. Ведь когда в человеке больше всего привлекает прилагающиеся к нему деньги и имущество — разве это похоже на любовь? Конечно, это обещает некоторую стабильность, но они обе верили, что настоящее чувство бывает лишь раз, и не стоит отказываться от счастья в угоду денег. Писсарро-младшему было не важно, что за женщина рядом с ними, если она способна шить, следить за домом и детьми, готовить. Хорошо, если симпатичная и послушная. Мэйди не хотела такой судьбы для дочери.       Однако шустрый малый не отчаивался и искал себе невесту не только в доме Уолкеров. Хотя и не оставлял надежд, раза два-три в месяц посылая короткие письма с совой, иногда прикладывая к ним подарки: пергамент, чернила, краски, перья, сургуч. Акварель, которую он подарил ей на день рождения, Хезер до сих пор не исписала, честно, даже не трогала ту громадную деревянную коробку, похожую на чемодан, но в палитру постоянно добавлялись новые искусно сделанные кюветы. И, совсем недавно, с месяц назад, он прислал ей набор пигментов, из которых она сама могла сделать себе краску. Это было занимательным подарком. Хезер оставила его на выходные и время, когда ей будет нечем заняться, больше заинтересованная самопишущими перьями. Потому что стоило только представить, какой головокружительный успех ждал ее домашние работы, сразу слетело все нежелание возиться с чем-либо таким сложным, как магические перья.       У всех зачарованных вещиц были свои недостатки, которые часто могли перебить и закладываемые положительные моменты — они зависели не столько от волшебства, сколько от владельца и того, как их настроят на работу. В руки попадал абсолютно чистый предмет — даже волшебные палочки работали по похожему принципу — и только со временем, «привыкая» друг к другу, могло получиться что-то действительно поразительное. Поэтому Хезер предупредили, что какие-то перья сами дописывали недостающее, а какие-то наоборот, записывали только сказанное вслух. И все зависело от желанного результата, который планировал на выходе получить хозяин пера. Около недели Уолкер пришлось провозиться только с одним из подарочный перышек — аккуратное, сказочно-сиреневое, в чем-то даже таинственное. Сидеть с ним вечерами и старательно выводить буквы, переписывая из учебника целые абзацы текста, зачитанные до этого вслух — та еще была морока. Она учила это перо с нуля. Но результат определенно оказался выше всех похвал.       Надиктовывать эссе или описания растений Хезер просто обожала. Ей нравилось негромко бормотать что-то, когда за ней слово в слово шло перо. И теперь у девушки созрел новый проект — ей хотелось, чтобы оно писало сразу из головы, но пока что волшебница только подбиралась к этому вопросу, оставляя его на далекое будущее. Примерно там же лежала мечта с четвертого курса об анимагии, новом бальном платье (и чтобы обязательно с бантами и оборками), походной палатке с самым красивым наполнением внутри, а еще значке гильдии Гербологов. Но больше всего Хезер мечтала о том, чтобы мама разрешила ей использовать их семейный символ — перевернутый полумесяц со сломанной стрелой*. Когда ей исполниться шестнадцать, то она сможет носить медальон с ним. Красивый, пусть и не самый изящный, кулон на небольшом замочке. И, пожалуй, он был единственным украшением кроме кольца на левой руке, которое носила миссис Уолкер после того, как ее муж уехал.       В отличие от дочери, которая с позволения матери положила все подарочные украшения от отца им обеим в собственный ларец. Даже сейчас, на уроке трансфигурации, она не могла отказать себе в серьгах-пчелках и таком же кулоне, а еще паре тонких браслетов на правой руке. Все-таки память о дорогом человеке.       — И на этом наше занятие заканчивается, сдавайте работы! — немного охрипший под вечер голос профессора Дамблдора звучал устало; впрочем, сам преподаватель выглядел так же: он сидел на стуле, смотря не на студентов, а куда-то в окно, явно мечтая о скором отдыхе или хотя бы горячем чае с лимоном.       И Хезер прекрасно его понимала: сама бы не отказалась от дымящей кружки с чем-то вкусным. И как же ей хотелось поскорее попасть домой! Ведь там мама, собаки и родная кухня, на которой можно раздобыть что-то получше обычного меню Хогвартса. Она так соскучилась по семье и устала от замка, что просто изнывала на последнем занятии, стараясь занять себя чем угодно, но не уроком. А еще все время занятий ее напрягал Том Реддл, который хоть и вел себя, как ни в чем небывало, все равно наводил на нее панику от нервного ожидания.       Гомон поднявшийся от свободных студентов шестого курса давил на уши, отчего хотелось прошептать заклятье тишины. И как только учителя удерживают себя от этого? Хезер часто рассуждала, а каким бы профессором была сама? Ей казалось, что даже лишняя минута рядом с потоком шумящих младших сделает из нее отбивную к обеду. И эта же малышня съест ее без соли прямо в большом зале, вместо осторчествешей белой фасоли.       Ждать пока все выберутся из кабинета, подталкивая для скорости неторопливых локтями, пришлось недолго. Она подошла к столу и ждала, пока профессор обратит на нее свое внимание. Ждать, видимо, она могла долго. Дамблдор в последнее время был крайне задумчив и хмур.       — Кхм, — тихо кашлянув в кулак, привлекая внимание, Хезер выжидающе смотрела за преподавательский стол.       Пожалуй, из всех профессоров в Хогвартсе как человек ей больше всех нравился профессор Дамблдор. Пусть у него уже была полностью белая голова и аккуратная серебряная борода, в глазах у него не утихал какой-то совсем не старческий огонек. В Эдинбурге, в детстве, Уолкер видела электрическую лампочку и то, как сильно и ярко она светит, привлекая внимание. И больше всего эти голубые ясные глаза напоминали увиденный когда-то свет.       — Извините, профессор Дамблдор, — Хезер прикусила щеку изнутри и переступила с ноги на ногу.       — О, мисс Уолкер, простите, я задумался, — улыбка тронула уголки его глаз, собирая паутинку морщин, — я могу вам чем-то помочь?       — Профессор Дамблдор, ну понимаете…       Хазер положила на стол преподавателя эссе. Дамблдор внимательно посмотрел на лист, а потом на Хезер, не понимая, чего от него ждет студентка. В одно спокойное движение девушка перевернула пергамент. Голубые глаза преподавателя пробежались по неровным строчкам.       — Вы задавали нам эссе, и я его написала. Но во время урока зелий был новый рецепт, а я надеялась, что мы будем работать с прошлой темой. Но мне потребовалась бумага, а черновики уже забрал ассистент профессора Слагхорна. И вот. Я решила эту проблему так, как смогла, профессор.       — Мисс Уолкер, я понимаю, что ваше решение проблемы крайне оригинальное, — хмыкнул преподаватель, беря в руки пергамент и теперь уже внимательнее рассматривая обе стороны: и с неровными числами, и с аккуратными буквами, — но это не отменяет того, что вам придется написать два дополнительных эссе вместо этого, не сданного в срок.       Он заговорщески подмигнул Хезер, пряча протягивая пергамент обратно. Уголки губ волшебницы дрогнули. Конечно, было неплохо то, что баллы с нее и факультета не сняли, но все же еще два эссе… Неслышное цоканье девушки вызвали отчего-то очередную веселую улыбку на лице преподавателя. Профессор, при всем своем обаянии и доброте, был строг к студентам. И никогда не считал лишними дополнительные часы, проведенные в библиотеке.       — Но вы можете написать их по любой теме, к тому же если вы хотите взять личный проект, то я буду не против вас курировать.       — Простите, профессор, но я уже занимаюсь с профессором Бири и не думаю, что у меня будет достаточно свободного времени на трансфигурацию, — ее отказ профессор принял и не выглядел расстроенным, только постучал пальцами по столу пару раз, размышляя над чем-то.       — И все-таки подумайте. Если бы вы приложили достаточно усилий и не писали рецепты зелий на обратной стороне пергамента, то, думаю, могли бы достичь определенных успехов.       — Хах, я вас услышала, — против воли Уолкер рассмеялась: как декан Гриффиндора — он замечательный. Именно такой, какой нужно для этой своры неудержимых искателей приключений на одно место. — Больше никаких рецептов зелий в эссе, обещаю. Так к какому числу принести другие работы?       — Думаю, что через неделю, седьмого или восьмого декабря будет в самый раз.       — Спасибо, профессор.       — Хороших вам выходных, мисс Уолкер.       — И вам тоже, профессор.       Хезер прикрывая за собой дверь, неслышно выдохнула. И все-таки хорошо, что удалось отделаться только дополнительными работами, а не потерей баллов или плохой оценкой. Пусть ей придется потратить больше своего времени, но все же сейчас приходилось особенно стараться: в Хогвартсе действовало одно негласное правило среди преподавателей — если ученик не успевал по каким-то предметам и его средняя оценка выходила за рамки положительной, то он лишался многих привилегий. А комфорт Хезер любила, пусть и такой ценой. Немного потерпеть ради сносной жизни в школе — это она может.       И сейчас волшебница раздумывала, стоит ли идти в большой зал или остаться без ужина? Уолкер надеялась, что сегодня расщедрятся и подадут пастуший пирог или «жабу в норе». Очень уж хотелось чего-то такого: мяса с приправами и вкусным соусом, а не постного супа, который был за обедом. Это что, шутка — кормить студентов так плохо?       Когда-нибудь она поднимет голодный бунт и он будет полностью оправдан. Потому что в последнее время стали подавать слишком много тех продуктов, которые Уолкер не просто не ела, а открыто кривилась при их виде. За столом Хаффлпаффа над ней посмеивались, а мальчишки забирали себе ее порции. Слова Синтии о том, как важны любые продукты в сложное для страны время, и то, что нужно быть благодарными за такое меню и какой-никакой выбор, подлежали жесткой цензуре еще на подлете к ушам. Может именно из-за привередливости Хезер она так и не могла вырасти больше пяти футов? Хотя по словам мамы все в семье были невысокими, и девушка смирилась.       В голове уже крутился план, как она будет лежать дома около печки и тискаться с собаками, тыкать их жирного, чуть облезлого кота, чтобы тот недовольно мявкал время от времени и размахивал хвостом. А еще страшно, просто до зуда на кончиках пальцев, хотелось выкурить хотя бы одну сигарету.       Напевая что-то под нос, Хезер вышла в коридор, ведущий к лестницам. Посмотрев на то и дело шевелящиеся, выполненные из мрамора перила и ступени, девушка подсчитывала, как лучше пройти вниз, чтобы успеть к почти полному столу, пока там не расхватали все самое съедобное. А она уже по опыту знала, что медлить за общим столом нельзя — нужно стремительно и четко анализировать ситуацию, чтобы не уйти голодным.       С протяжным неживым стоном и скрипом лестница двинулась и Хезер уже почти была у цели, но дорогу ей перегородила Друэлла Розье.       Пятикурсница с выложенным льдинками вежливом интересом на лице смотрела на Уолкер. И тем это было удивительнее, ведь у нее была такая теплая внешность — черная, сливающаяся со зрачком радужка и перья каштановых непослушных прядей на голове. Даже собранные в скромную, но элегантную прическу, они выбивались и своевольно топорщились и переливались. Больше всего она сейчас напоминала Хезер золотистую сипуху, которая приготовилась атаковать несчастную добычу.       Минута молчания между девушками сопровождалась шумом от окружающей их толпы.       — Привет, — первой заговорила Розье, склонив голову набок, отчего ее плечо пощекотала выскочившая прядка. — Хезер, верно?       — Э-эм, да, верно, — немного растерявшись и не совсем понимая, что именно от нее потребовалось Друэлле, Уолкер все еще думала об ужине и потому хотела поскорее избавиться от компании девушки с зеленым галстуком: в последнее время у нее аллергия на этот цвет. — Тебе что-то нужно?       — Да, — резко и четко прозвучавшее «да», заставило Хезер на мгновение удивиться. — Мне понравились ингредиенты. Я хочу еще. Вот деньги, записка лежит внутри. Зайду завтра в час.       Тяжелый мешочек на тонкой вытянутой руке появился прямо перед носом у хаффлпаффки. Если бы Синтия услышала, как разговаривает Розье, то и не подумала упрекать Хезер в немногословии. Обескураженная, она взяла мешочек обеими руками, пытаясь на вес определить, сколько же там монет? Потому что он был весьма тяжелым.       — Хорошо, я думаю, что…       Договорить ей было не суждено. Собеседница резко развернувшись — только подол юбки и мантии лизнул колени Уолкер — зашагала прочь.       — …соберу к обеду.       Спина Друэлы, одна из сотен подобных, затерялась в общем стремительном потоке.       — Чудесно.       На ужине подавали печеный картофель с тимьяном и маслом. А еще немного свежего мягкого сыра и ароматные зеленые яблоки. Тыквенный сок Хезер щедро присыпала солью сверху под нытье Диггори, который терпеть его не мог и всегда отдавал свой бокал Саймону, который, казалось, пил любые жидкости галлонами. Питерсон вообще почти всегда что-то пил. Хезер все еще не понимала, как он не ходит с кружкой по замку, хотя и совершались попытки таскать с собой флягу, но на второй день алюминиевую утварь отобрал завхоз, Прингл. И их загонщик отбывал очередное наказание в зале наград, до блеска начищая кубки. Однако никто бы не мог сказать, что это было незаслуженно — во фляге плескалось односолодовое виски и весьма неплохое. Саймон, не будь дураком, сообразил с Гейбом на пару наложить на флягу чары расширения пространства. И за обедом вся их команда, кроме вертящей носом Синтии, прикладывалась к горлышку. Хезер, как девушке, отлили часть в ополовиненный бокал с тыквенным соком.       Вообще Саймон был достойным сапогом-парой для заводилы Диггори. Иногда они брали в свою команду Джереми, однокурсника Питерсона. Вообще, в прошлом году, эта парочка пятикурсников знатно конфликтовала с другими факультетами. Никто не мог ожидать от тихого и скромного Глостера, что тот окажется не промах по части пересчета зубов. Может он и был немного туговат на голову и наивен, но если нужно было вступиться за друга — тут равных ему не было. Без разницы дикий Лестрейндж перед ним или тролль. И как же это злило Блишвик!       Вообще, многих часто удивляло то, что на Хаффлпаффе дружат большими компаниями, состоящими из более маленьких, не находя неудобств, как это, например, было с командой по Квиддичу. Они очень хорошо ладили между собой, могли вместе сидеть где-то в гостинной или за столом в большом зале, еще лучше они играли на поле. Но вне этих мест их компания разделялась на составные сегменты, которые, как в калейдоскопе, меняясь, вставали в другие положенные им места. У них вообще был дружный факультет, душевный и в чем-то необходимый людям. Обидели одного — они обидят в ответ все вместе.       Именно такими непримиримыми мстителями являлись Саймон и Джереми. Почему-то подначки остальных факультетов задевали их гораздо сильнее личных оскорблений. Пару раз Уолкер даже пришлось лечить их, на скорую руку перенимая заклинание эпискеи у Гейба. А хруст, с которым нос Джереми встал на место, до сих пор доводил ее до гусиной кожи. Как сейчас перед глазами картина: двое побитых, злющая Синтия, потерявшая себя в запале злости, довольный Диггори, будто самолично давший по лицу паре самоуверенных слизеринцев, латающий осоловевших парней. И неожиданно такой же битый Тофт, вступившийся за своих, но охвативший уже от какого-то другого «защитника».       Шуму было много. Хезер пришлось даже разводить для беспокойной Блишвик успокоительное. Но зато на факультете появилась новая история, которая будет передаваться детям, как нечто веселое и не такое уж страшное. Пусть это и было совсем не так.       «Факультет грязнокровок»       Конечно, на Хаффлпафф поступали многие маглорожденные — пожалуй, даже больше, чем на Гриффиндор. Может поэтому сейчас именно у них так мало студентов? Те из них, кто возвращался из магловских поселений, рассказывали про войну. И то, как это было. Кто-то потерял семью, кто-то дом, кто-то смысл жить. И в Хогвартсе их тоже ожидала опасность — позорное клеймо: Грязная кровь. С каждым днем, все больше слышалось тихих шепотков из темных углов замка. А в прошлом году начали попадать в больничное крыло маглорожденные, которые уезжали домой по семейным обстоятельствам и не возвращались. А потом была убита Миртл. Маглорожденная. Хезер до сих пор помнит ее мертвое лицо и холодное тело. И открытые глаза. В каждой черте лица — застывший ужас и, что особенно волновало Хезер, злость. Как будто она на кого-то кричала и тут же умерла.       В ушах навечно застыл визг Оливии Хорнби. Она же сама спокойно смотрела, словно изучала.       И не могла шевельнуться в тот момент. Потому что она могла попытаться спасти девочку, если бы смело бросилась вперед. Если бы сказала всего лишь один ступефай. Но Хезер не сделала ничего. У нее даже не хватило духу, чтобы рассказать что-то учителям. Она просто жила с этой тайной, делая вид, что все в порядке. Ведь преступника поймали и без ее слов — Рубеус Хагрид, однокурсник Миртл. Директор Диппет лично сломал его волшебную палочку. Но ходили слухи, что за своего студента заступился профессор Дамблдор и парень почему-то остался в Хогвартсе, чтобы помогать лесничему.       И Уолкер была бесконечно рада тому, что родилась, как она надеялась, чистокровной волшебницей. Даже если полукровкой — это все равно лучше, чем иметь мишень на спине.       Заветный бархатный мешочек, перетянутый вощеной нитью, источал что-то недоброе. Хезер подозрительно смотрела на лежащий перед ней объект. В голове бурлили воспоминания о том, как Друэлла появилась в Аптеке вместе с Реддлом и это только добавляло подозрительности. Уолкер все еще искренне возмущалась, как можно себя так вести? Даже если ты Розье, нет, тем более, если ты Розье! Она же знатная дама, чистейшая из чистых, благороднейшая из благородных, невеста сиятельного Сигнуса Блэка. Однако почему она ведет себя так, словно Хезер грязнокровка поганая? Подай, собери, принеси… Когда с Уолкер начинали так пренебрежительно обращаться, она непроизвольно нервничала и злилась. Все-таки и у нее есть гордость. Ух! Эту бы выскочку на квиддичное поле и на метлу! Вот бы Хезер повеселилась!       Но с другой стороны, Том ведь не может быть причиной этого? Конечно, Хезер просто любит себе много придумать, не может же ее одногодка подослать к ней саму Друэллу Розье? Мало того, что девушка должна была взбрыкнуть, так еще и жених ее, семикурсник, был не робкого десятка. И Блэку будет точно все равно, кто перед ним — гениальный староста или простой сопливый первогодка. Свое получит в любом случае. В Хогвартсе был прав тот, кто умел отстаивать свои интересы и желания. И никак иначе. А уж какими методами — волновало мало.       Волевым решением взяв мешочек и развязав крепкий узел, Хезер высыпала на стол кучу золотых монет, вслед за которыми плавно спикировал сложенный в несколько раз пергамент. Педантично начав пересчитывать монеты, Хезер с возрастающим удивлением насчитала ровно пятьдесят галеонов. И недоуменно развернула записку. Это что же такое могла нажелать Розье, что нужно было заплатить пятьдесят галеонов?       — Вода из реки Лета, лунная роса, бадьяновая вытяжка, сок мурлокомля, слизь флоббер-червя, клыки чизпруфла, Мерлин, — пробормотала под нос Хезер, — аконит, рог единорога… Сколько? — Уолкер несколько раз моргнула, пристальнее вглядываясь в резкие, вытянутые буквы. — Двадцать хребтов? Она там что, собралась залить вместо воды в черное озеро Виггенвельд*? Где я столько рыбы-льва возьму до обеда? Чудесно!       — Хезер, — недовольный голосок Блишвик остудил нервы, — ты чего опять бухтишь?       — Да просто Розье… — начала было она, но осеклась.       Несколько секунд молчания стали роковыми.       — А что не так с Сомнусом? — и тут в ее глазах появился огонек озарения. — Ты все еще переживаешь? Ой, брось это, этот сын вампирши все равно настоит на своем. Подумаешь, дуэль, пф! Как-будто это что-то изменит и Тофт откажется. Тоже мне, ухажер.       — Ты просто популярна, — с удовольствием перехватив перевод темы, Хезер спросила: — А если они друг другу немного украсят лица — кому от этого хуже? Так что тебе не стоит переживать.       —Да не переживаю я. С чего ты взяла?       Поведя плечом, Синтия перебросила косу.       — Ты переживаешь.       — Мерлин, да! — не выдержав, буквально взорвалась эмоциями Блишвик, пряча горящее лицо в ладонях. — Мне так неловко, Хезер! Они оба себе что-то вообразили, но я то тут при чем? Зачем им вообще нужно было устраивать эту дурацкую дуэль? А еще Том…       — А что с ним не так? — стараясь не выдать своей заинтересованности и волнения, Хезер начала распускать волосы, чтобы чем-то занять руки.       —Я иду с ним в понедельник на ночное дежурство, представляешь? Помнишь, я на зельях говорила?       — А-а, это.       —Ну, а что еще? — немного нервно, но довольно улыбнувшись, Синтия взяла в руки вторую косу Хезер помогая подруге разобраться со сложным плетением. — Кстати, я все хотела попросить… Заплетешь меня? И можно я возьму твои зелья для ресниц и лица?       — Можем тебе и ногти накрасить, а еще у меня была прибережна новая рубашка, она правда будет не такой шикарной, как твоя, но зато там кружевная кокетка.       — О! О-о-о, Хезер, ты моя самая лучшая в мире подруга!       — Будет тебе, — подавая подруге гребень, чтобы она начала ее расчесывать, Хезер смотрела на их общее с Синтией отражение и улыбалась, — ты и без всего этого очень красивая.       — Ой, неправда, — Блишвик смущенно рассмеялась, она была рада комплименту. — К тому же зачем мне красота, если я все равно не смогу выбирать? Но было бы просто замечательно, если бы…       Что «если бы» — она так и не договорила. Хезер обратила внимание на опустившиеся уголки губ, погрустневшее лицо соседки и не могла ничего сказать. Потому что в отличие от Синтии у нее выбор был, и очень странно со стороны Уолкер звучала бы фраза «не грусти». Синтия положила расческу и села на свою кровать, не говоря и слова.       — Давай мы тебе сделаем на ночь маску на волосы, — задумчиво произнесла Уолкер. — И, наверное, стоит ресницы тоже на ночь покрыть.       — Ох, Хезер, — глаза Синтиии наполнились теплом и их цвет напомнил о молодых ветвях пихты, росшей в Запретном лесу.       Хезер встала из-за стола и села рядом с Блишвик, прижавшись к ней боком и положив голову на плечо. Синтия же в порыве нежности, приобняла подругу, а другой рукой сжала кончики пальцев.       — Я обязательно позову тебя на нашу с Томом свадьбу, — вдруг шутя сказала Блишвик. — Она кстати будет осенью.       — Вау, — на лице Хезер не дрогнул ни единый мускул, — а дочку назовешь в мою честь?       — Только если в честь твоей мамы! — смех покрыл розовыми лепестками щеки девушки, — Мэйди Реддл. Звучит, а?       Они обе не сдержавшись прыснули.       — Ты волшебная, Хез. Я так рада, что мы стали подругами. И будем ими всегда-всегда.       — Твоя личная фрейлина-волшебница навеки вечные.       — Самая лучшая фрейлина-волшебница.       Они помолчали.       — Знаешь, Синтия, — наслаждаясь человеческим теплом, Хезер почти набралась смелости, чтобы рассказать подруге о произошедшем вчера вечером в теплицах. О том, что ее волновало и от чего она гнала мысли так далеко, как могла. О Реддле, синяках на щеках, которые пришлось сводить зельем. О сигаретах и ловушке, в которую угодила.       — Что такое?       Но малодушие и страх того, что в ней разочаруются, сжал горло и наполнил его липкими густыми чернилами.       — Я тоже очень рада, что ты моя подруга.