Apfelwein

Фауст Дитя мое! Маргарита Не разберу, Чем друг твой мне не по нутру. И. В. Гёте, "Фауст"

Если смотреть из окна прямо, то, конечно же, ничего не увидишь. Кучерявая крона липы скрывает и небо, и солнце, и только и видно в полуденный час, как редкие, слабые лучи прорезаются сквозь густую листву. Но если сесть на подоконник, поджать под себя ноги, аккуратно облокотиться о косяк и взглянуть налево, то сразу видно, и как блестит водная рябь, точно рыбья чешуя, и как синеют на другом берегу холмы, и как горит золотом крест часовни на острове. А если открыть окно нараспашку, крепко ухватиться за раму и осторожно-осторожно податься вперед… - Хвиин, Господи! Ты что удумала?! Девушка вся встрепенулась, рискуя упасть вниз, но вовремя вцепилась в подоконник, подтянула себя на руках, спрыгнула на пол и медово улыбнулась вошедшей в комнату сестре. Та была одета в непривычно сдержанный и парадный для столь раннего часа наряд: закрытое платье цвета «жжёная умбра» с высоким воротником, кружевным жабо и даже небольшим турнюром; в мочках ушей и на запястье – превосходный гранатовый гарнитур; на гладко зачесанных волосах – шуте с низкой тульей. - Дышу утренним воздухом, сестрица. - Меня с тобой скоро удар хватит! И… почему ты еще не одета?! - А что, разве нам нужно куда-то сегодня поутру? – Хвиин недоуменно хлопнула ресницами. – И зачем ты так вырядилась? - Хвиин, завтрак у госпожи Чхве! Давай я помогу тебе одеться, а то ты опять прокопаешься битый час… Хеджин решительно направилась к комоду из дубового массива, со скрипом выдвигая ящики и роясь в поисках белья. - О-о-о-ой, боже, только не она… - недовольно протянула девушка, стягивая неглиже с хрупкого тела. - Ну-ну, чем тебе не угодила почтенная дама? – картинно изумилась Хеджин, помогая девушке облачиться в тонкую нательную сорочку. - Почтенная дама, почтенная дама… – тонкие пальцы быстро-быстро подтягивали чулок и цепляли его к поясу. – Эта почтенная дама всякий раз норовит осматривать меня и даже щупать, будто я лошадь на скачках, а потом ворчать и заводить свою старую песнь о том, какая же я худая… - Дорогуша, будь снисходительна, ей уже пятьдесят… Подними руки! - Да будь ей хоть сто, это так гадко… «Ми-и-илочка моя, тебе уже почти двадцать… – проскрипела Хвиин, расправляя складки на сатиновом подъюбнике. – О-о-ой, что же ты такая худая-то, а, милочка? О-о-ой, бедняжечка моя, трудно тебе будет вынашивать сыновей, ох, ну и узкая у тебя кость, милочка, тебе бы хоть немного жиру накопить, и вообще тебе уже замужем давно пора быть, вот я в твои годы уже тройню родила»… - Ну перестань, она пожилая дама, и, к тому же, с благими намереньями. - Да к чему мне такие благие намерения, коли после каждого нашего к ней визита весь город с неделю болтает о моих тощих конечностях и узких костях?! – с обидой в голосе Хвиин одним движением туго затянула шнуровку на левом ботинке, завязав сверху замысловатый бантик, и перешла на правый. - Ты преувеличиваешь, дорогая. И к тому же… Недолго тебе еще в девушках ходить. – с улыбкой добавила Хеджин, расправляя шнуровку на шитом золотой нитью корсете. Хвиин довольно улыбнулась. - А я говорила, говорила госпоже Чхве, говорила тебе, всем говорила, что не пойду замуж, пока сама этого не захочу! И как видишь, неплохо справляюсь со своими обещаниями! – выражение лица ее стало донельзя мечтательным и самодовольным. - Ты умница… - Хеджин потянула за завязки. – Вдохни поглубже! Хорошо… хорошо что ты выходишь за человека, которого ты любишь и который любит тебя. - Ну, я же у тебя послушная девочка! – Хвиин развернулась к сестре, забирая шнуровку в свои руки и крепко-накрепко завязывая сзади. - Еще чего! Неси платье, послушная! - А я вот рада, – все так же беспечно продолжала Хвиин, подходя к платяному шкафу и раскрывая дверцы, – что у тебя есть Чихо, а Чихо есть у тебя. Хеджин, сидевшая на пуфе у туалетного столика, едва заметно улыбнулась, как будто самой себе, и перевела взгляд куда-то вниз, на рисунок паркета. - А всё-таки, почему вы не поженитесь? - Зачем мне это?.. Возьми лучше кремовое, салатовое не бери – замерзнешь. - Да ну, не так уж и холодно… - Хвиин, не май-месяц! Уже сентябрь на носу! - Поняла, поняла… Но когда мы будем в Италии, буду носить, что захочу. - В Италии – носи всё, что захочешь, а здесь, будь добра, одевайся по погоде. Облачившись в зарытое платье кремового цвета с узкими рукавами, но широкими и пышными оборками на плечах, девушка внимательно разглядывала свое отражение в высоком зеркале. - Италия, Италия… - пропела она, крутясь из стороны в сторону, и засмеялась. – Ах, эта Италия! Эти горы, долины и виноградники! Эти итальянские стр-р-расти, эти пылкие итальянцы и гордые итальянки! Эти сладкоголосые гондольеры, хранители чьей-то сердечной тайны, и их песни, полные любовной истомы! Эти загадочные итальянские графы, в черных одеждах и таинственным взглядом, все сплошь обольстители бедных дев, масоны да чернокнижники!… Хвиин залилась звонким смехом и закружилась по комнате. Наблюдая за сестрой, Хеджин не смогла сдержать улыбки. - Ну хватит, иди сюда! – пожурила она ее, вставая с пуфа. – Начитаешься романов и говоришь всякие глупости! - И вовсе я не читаю романов! – отозвалась девушка, все же послушно подходя и садясь перед зеркалом. – Зачем мне чужие страсти, такие фальшивые и наигранные, когда в жизни всё гораздо лучше? - Действительно, то ли дело Жюль Верн! – усмехнулась Хеджин, проводя гребнем по густым, тяжелым волосам сестры. – Шило на мыло, ничего не скажешь, а всё одно – сказочки! - Какие же это сказочки? – Хвиин деловито пудрила нос и лоб. – Ветер, пар, электричество – это вполне себе естественные силы и явления, которые только и ждут какого-нибудь умельца, который с их помощью совершит что-то невероятное. А вот, скажем, заламывание рук, истерики и обмороки – это, само собой, сказочки, потому что ты сам прекрасно знаешь, что в жизни не так. «О, Элоиза моя, я люблю тебя больше Бога, мне жизни нет без твоего светлого образа и твоей кружевной подвязки, о, проникнись же сочувствием к моему скорбному существу, не то я незамедлительно глотну мышьяка»! «О, Альфред! Во всём мире я возлюбила лишь тебя, горю страстью лишь к тебе одному, при одной мысли о тебе у меня начинается горячка!» На этом месте автор смахивает слёзы умиления, откладывает перо и предоставляет сию трогательную сцену фантазии читателя!.. - Ну-ну, дорогуша, посмотрю я на тебя, когда ты опять с Сокджином миловаться начнешь! Щеки девушки вспыхнули румянцем, и она принялась спешно выдвигать один за другим ящички небольшой кипарисовой шкатулки, ища серьги. - А что, как ты думаешь, сестрица… взяли бы Сокджина в итальянскую оперу? Ах, если бы он поехал с нами, если бы кто-нибудь его услышал, они бы с ума сошли! Лучшие теноры Италии тотчас стали бы безработными, а самый именитый primo uomo моментально отрекся бы от своего титула, запил и провёл бы остаток жизни, размышляя о своём ничтожестве и преклоняясь перед гением нашего Сокджина! - Какая же ты влюбленная дурочка… Держи спину прямо! – Хеджин убирала волосы сестры в пышный шиньон. - А все-таки, почему он не может поехать с нами? - Ты сама знаешь, что он не может себе этого позволить… - Но у нас же много денег! – Хвиин развернулась к сестре, недоуменно смотря на нее снизу вверх. – Что стоит нам оплатить эту поездку за него? - Дурочка, – женщина ласково дотронулась до щеки сестры. – Он же не может просто так оставить свою семью. - Знаю, знаю… – вздохнула Хвиин, поворачиваясь назад к зеркалу. – Но всё же это так обидно и несправедливо… А вот если бы его взяли в итальянскую оперу, ни он, ни его семья ни с чём бы не нуждались и жили бы без бед! - Когда вы поженитесь, часть твоих средств будет принадлежать ему, и всё так и будет. Хеджин улыбнулась, погладила девушку по голове и подняла глаза на своё отражение. Из зеркала на неё внимательно смотрела молодая красивая женщина: фигуристая, черноглазая, с длинной шеей, чувствительной линией губ и резким, напряженным изгибом тёмных бровей. Рядом с ней, на пуфе – хорошенькая девушка в светлом платье, тонкая, большеглазая, с детским рисунком рта и какой-то юной свежестью, наивностью в лице. – Сокджин хороший человек… Ответственный, заботливый. Настоящий человек чести. Хорошо, что среди всех молодых людей твоё сердце выбрало именно его... Он не даст свою семью в обиду и сможет тебя защитить, когда ты выйдешь из этого дома. Тогда я буду спокойна. - Зачем меня защищать, я и сама за себя прекрасно постою, мне уже девятнадцать! Хеджин, я не малое дитя! - В этом мире много плохих людей, Хвиин. – сестра закрепила в волосах девушки шелковую розу. – Много злых, жестоких, алчных, эгоистичных, да и просто глупых и слепых. А еще в этом мире много плохих мужчин. Они пьют, проигрываются в карты, галдят о войнах и политике. Они покупают нас как товар, хвалятся, пользуются нами, а потом вышвыривают, когда мы надоедаем. И для многих из них ты – всего лишь красивая игрушка. Хорошенькая, несмышлёная, молчаливая игрушка… - Любезные дамы, вы долго еще?! – из-за двери раздался нетерпеливый стук и недовольный голос Чихо. - Уже идем, идём! – крикнула Хвиин и повернулась к женщине. - Я не тепличная роза, Хеджин. – произнесла она, заботливо касаясь руки сестры и доверительно смотря ей прямо в глаза. – Не нужно обо мне волноваться. - Я люблю тебя, дурочка. – Хеджин мягко усмехнулась. – Как прикажешь не волноваться о тебе? Темные глаза её лучились заботой и лаской. - Дорогие дамы, я не хочу вновь слушать тираду госпожи Чхве о нравах и опозданиях! Поберегите ваши умы и уши! - Мы идём, идём! – Хвиин схватила кружевной зонтик и направилась к двери. - Хвиин, перчатки! - Ах, точно! Хеджин закатила глаза, наблюдая за сестрой, которая впопыхах вернулась, чтобы схватить лайковые перчатки с трюмо. Женщина в последний раз внимательно взглянула на своё отражение в зеркале, коснулась крупного рубина в мочке уха и вышла прочь, плотно заперев дверь. *** - Сокджин! Хвиин кинулась к жениху, обвивая его шею руками и утыкаясь носом в тёплую грудь. Горячие ладони мужчины легли на тонкую талию, притягивая ближе. - Я скучала по тебе… - Мы же только позавчера виделись! – рассмеялся Сокджин, осторожно гладя худенькую спину. - Глупый мальчишка, ты даже не представляешь, как мне без тебя тоскливо! – крепче обнимая жениха, девушка искоса взглянула в сторону и с удовлетворением отметила, как исказились в осуждении лица стоящих неподалеку дам. - Любишь ты людей смущать… – прошептал он, наклонившись к самому её уху. - А мне какое дело, хотят – пусть смущаются и возмущаются сколько угодно! А ты – просто стесняешься. - Я? – удивленно изогнул он бровь, приподнимая голову невесты за подбородок. Хвиин зажмурилась, улыбаясь. Губы Сокджина тёплые, мягкие, дурманящие рассудок, точно вино. - Боже ты мой, спелись! – послышался в стороне чей-то укоризненный голос. – Постеснялись бы хоть людей! Хвиин вдруг вспыхнула и спрятала залитое краской лицо на груди жениха, глупо-глупо улыбаясь. - Дурочка ты, дурочка… Сокджин пах дешевым одеколоном и марсельским мылом, на ощупь был мягким и тёплым, точно пуховое одеяло, в которое заворачиваешься с головой, проснувшись солнечным субботним утром. Нежишься, ворочаешься, и так хорошо-хорошо, светло-светло, что идти никуда не хочется. - Не хочу никуда уезжать… – грустно протянула Хвиин, оглядывая гостиную. Они сидели рядом, вполоборота, на тахте в глубине гостиной. Сокджин бережно держал узкую ручку невесты в своих теплых ладонях. - Но это же необходимо, милая моя. - Вот ещё! И так прекрасно справлюсь! - Ошибаешься… - Сокджин мягко улыбнулся, все так же трепетно гладя нежную кисть. – Здесь, в горах, с наступлением зимы становится сыро, холодно и зябко. Люди мерзнут без конца, заболевают и усугубляют старые болезни, продуваются всеми ветрами и дрожат от постоянного холода. А ты слаба здоровьем и, к тому же, выросла в равнинах, где зима совсем другая: теплая и мягкая. Ты приехала сюда год назад и совсем не привыкла ещё к здешней погоде… - Но я привыкну! - Ты слегла в первую же зиму по приезде в прошлом году, и никто не хочет, чтобы ты вновь заболела в нашей дурной погоде. Здесь холодно, много снега, в горах воют от голода волки… - Да что, ты будешь меня как ребенка пугать?! - То ли дело теплый климат Италии... – улыбаясь, продолжал Сокджин. – Солнечная, погожая осень, которая временами совсем неотличима от нашего лета, мягкая бесснежная зима. Мы все хотим, чтобы ты была здорова и… - Но послушай!… - Я хочу, чтобы ты была здорова. Хвиин закусила губку и уставила глаза куда-то в пол. Щеки её порозовели. - Я не хочу расставаться с тобой… – тихонько произнесла она, потупив взор. - Ох, ну что ты! – Сокджин рассмеялся, за плечи притягивая невесту ближе к себе. Хвиин грустно положила голову на плечо молодого человека, переплела их пальцы и перевернула свою ладонь так, чтобы рука Сокджина лежала сверху. - Я буду скучать, глупый ты, глупый мальчишка. – пробормотала она, оглаживая большим пальцем белоснежную кожу. - Дурочка ты, дурочка… – всё с той же улыбкой произнес Сокджин и жарко выдохнул в макушку. Когда Сокджин был так близко, сразу становилось мягко, тепло и как-то... волнительно. Искры бежали по всему телу, от позвоночника до кончиков пальцев, кружа голову, сбивая дыхание и вгоняя в краску. - Послушай, ведь Италия… – шептал он, едва-едва касаясь губами её головы и всё гладя, гладя её руку. ¬– Италия так прекрасна. Рим, Неаполь, Венеция… Их архитектура, песни, вино… Прекрасные старинные города на склонах гор, курчавые кипарисы и плодоносные сады, бескрайнее море… Ты когда-нибудь видела море? - Нет, никогда… - Я тоже никогда не видел. Но представь, каково будет… - Зачем мне море, если там не будет тебя? – воскликнула Хвиин, разворачиваясь и смотря на жениха широко распахнутыми глазами. – Никакое море не сравнится с тобой! Взглянув на её возмущенное выражение лица, Сокджин не сдержался и захохотал. - Ну вот, ты еще и смеешься надо мной, глупый мальчишка! Ты совсем меня не любишь! - Прости... – Сокджин перестал смеяться, но с губ его не сходила та же самая улыбка умиления и снисхождения. – Я буду здесь. Буду ждать тебя, думать о тебе. Буду усердно работать и копить, и когда ты приедешь, мы обвенчаемся по весне… Пиши мне письма. Пожалуйста, пиши. Обо всём, что будешь видеть, обо всём, что будет с тобой происходить, обо всём, что будет приходить в твою голову… - Каждый день? - Каждый день. Если тебе будет грустно, просто сядь и напиши мне письмо. - И ты будешь писать мне в ответ? - Конечно, буду! - Хорошо, только ты каждый день не пиши, это очень дорого для тебя… А вот раз в неделю – я жду от тебя вестей! -Даю слово! - Ну и умница! Хвиин звонко поцеловала жениха в щеку и рассмеялась. Тихий шепот гостиной прервал женский визг, который, точно волна, прокатился по всем комнатам. Хвиин тревожно повернула голову в сторону анфилады. - Мышь! Там мышь! Вспыхнувшая в соседних комнатах суматоха приближалась всё ближе. - Мышь! Мышь! Поймайте её! Боже мой! - Старый Белыш совсем обленился, ест за четверых, а мышей не ловит! – девушка беспечно пожала плечами и вновь повернулась к жениху. – А потом они бегают по комнатам и пугают гостей! Вдруг, Сокджин крепче сжал руку девушки. Аккуратно остриженные ногти впились в тонкую кожу. Красивые глаза его блеснули холодком. Хвиин вновь повернула голову. Перед ними стоял Ким Намджун, несколько помятый, взъерошенный и глуповато улыбающийся. - А, доброго вечера, господа! – любезно воскликнул он, заметив на себе внимательный взгляд. На ладони его сидела маленькая мышка и чистила лапками мордочку. Крошеная, с блестящими, точно бусины, глазами и розовыми ушками. - Это… ваша? – удивленно спросила Хвиин. - Моя, моя… Я не хотел ее оставлять одну, брал с собой в кармане, а сейчас вдруг смотрю – и нету, убежала! Чуть не затоптали её, изверги… Литератор одним пальцем погладил мышку по шерстке. - Постойте, любезный брат… – Хвиин подняла глаза на жениха. Тот медово улыбался самой любезной из своих улыбок. – То есть, вы долгое время, простите за прямолинейность… Таскаете с собой в кармане дикого зверя? Рука его скользнула на талию невесты, затем на плечо. - Да, неделю назад её чуть не сожрала кошка, ну и я её как-то… выходил. Носил с собой в кармане, подкармливал крошками. Она умная, смышлёная, только что очень маленькая… Хвиин не смогла сдержать улыбки. Было странно, что этот эффектный мужчина, импозантный поэт, не в меру начитанный и слонявшийся по салону мрачной тенью, в то же время держал в кармане крошечное живое существо, выхаживал его и заботился о нём. Чудак. - Как жаль… – елейно протянул Сокджин, поглаживая плечо Хвиин, – Видно, писательский труд нынче совсем не кормит творцов, раз им приходится переквалифицироваться в животноводы? Намджун поднял бровь, внимательно смотря на брата, и деликатно улыбнулся в ответ. - Почему же, полагаю, это не такой плохой заработок. Ничуть не хуже, чем вложения в Панамский канал или, скажем, выгодная женитьба... Послушайте, Сокджин, не желаете со мной выпить? - Ах, как жаль, по правде говоря, я уже собирался уходить! Хвиин удивленно взглянула на жениха. - Пойдём-ка отсюда… – одними губами прошептал он ей на ухо, вставая с тахты, и вновь одарил литератора дружелюбной улыбкой. Хвиин послушно поднялась следом. Несколько растерянная, она смотрела то на жениха, то на литератора. Хватка Сокджина на её талии стала жесткой, властной, почти тяжелой. - Очень рад был увидеть Вас, любезный брат! – произнес Сокджин, галантно протягивая руку для рукопожатия. - Взаимно. Намджун почтительно улыбнулся и сжал руку брата в ответ. На щеках его заиграли ямочки. Блестящий темный зрачок метнулся в сторону, и Хвиин встретилась с литератором взглядом. Зрачок был черный, глубокий, внимательный. Быстро-быстро захлопав ресницами, девушка опустила взор и крепче сжала локоть жениха, прижимаясь ближе. Пламя свечи дрожало от сквозняка, и вместе с ним трепетали и длинные тени предметов, тянувшиеся по стенам. За окном подкрадывались сизые сумерки позднего августа, готового вот-вот обратиться в сентябрь. Вынимая шпильки из туго заплетенных волос, Хвиин подошла к окну и закрыла его наглухо. В дверь постучали. - Хеджин, проходи! Дверь отворилась, и на пороге показался Сокджин, в том же белом пиджаке, что и ранее днём, в салоне. Значит, еще не уходил. - Что ты тут делаешь? – в спешке, девушка попыталась вновь убрать волосы, но длинные, тяжелые локоны еще пуще рассыпались по плечам. - Оставь, не беспокойся об этом!.. Меня пустил Чихо ненадолго, ведь ты завтра уезжаешь. Он перешагнул через порог и прошёл в комнату. Силясь не показывать замешательства и смущения, Хвиин спокойно присела на пуф перед зеркалом. - Неужели ты не придёшь утром на платформу, чтобы меня проводить? – грустно произнесла она, убирая шпильки в шкатулку. - Дурочка, конечно же, приду... – Сокджин подошёл ближе, кладя руку ей на плечо. Хвиин перевела взгляд в сторону, чтобы ненароком не встретиться глазами с женихом в зеркале. – Перестань, неужели не могу я просто зайти к тебе накануне твоего отъезда? Вдруг, он обнял её за плечи и жарко выдохнул в макушку, заставляя вздрогнуть. - Я буду скучать по тебе. – прошептал он, касаясь губами макушки. – Пожалуйста, береги себя, дурочка. Когда Сокджин был так близко, сразу становилось мягко, тепло, волнительно… Странно. Тревожно и безумно хорошо одновременно. - Сокджин… – тихонько произнесла Хвиин, медленно гладя его руку. – Зачем ты так с ним? - С кем? – так же шепотом ответил молодой человек, не отрывая губ от прелестного пробора. - Ты знаешь, о ком я. Вздохнув, Сокджин отстранился и выпрямил спину. Хвиин повернулась, вставая с пуфа. - Сокджин… – она осторожно положила ладони ему на плечи. – Я не понимаю. Ведь он твой брат и наверняка хороший человек… - Нет. – вдруг резко прервал её Сокджин. – Прости… Я... Я не доверяю ему, вот и всё. - Но почему? – Хвиин ласково коснулась его гладкой щеки и заглянула в глаза. Сокджин отвёл взгляд и крепко обнял невесту в ответ. - Ты такая наивная… – тихо произнёс он, грустно улыбаясь и прижимая девушку к своей груди. – Послушай… Безусловно, не спорю, он человек образованный, умный, идейный. Он болтлив, бахвалится своим образованием направо и налево, и кажется безобидным чудаком, но… не производит впечатления человека хорошего. У него своеобразный взгляд на мир, своеобразные идеи, своеобразный образ жизни, и я бы предпочел, чтобы ты держалась от него подальше. Он может навредить кому-нибудь, рано или поздно, он может навредить тебе… - И слышать не хочу! – возмутилась Хвиин, отстраняясь. – Что ж вам всем так нужно меня защищать! Мнительный, лицемерный, глупый-глупый, ревнивый мальчишка! Еще на дуэль его вызови, если он тебе так не нравится! - Не буду, не буду!.. – виновато улыбнулся Сокджин, вновь привлекая девушку к себе на грудь. – Иди сюда. - Глупый, глупый мальчишка… – повторила Хвиин, утыкаясь носом в грудь молодого человека и обвивая его шею руками. Сквозь аромат марсельского мыла и дешевого одеколона проступал запах горячего человеческого тела, теплой человеческой кожи. Мягко, тепло, странно, наверняка совершенно неправильно и категорически неприлично, но безумно, до невозможности хорошо. Убежать бы отсюда, прочь, подальше, куда глаза глядят, и в то же время – остаться бы на веки вечные, вот так, не шелохнувшись. - Что тебя беспокоит, Сокджин?... В ответ – поцелуй, нежный и ласковый. Трепетно, волнительно, жарко в этих объятиях. - Не оставляй меня одного. – выдохнул он в самые губы. - Не буду, не буду… – шептала Хвиин, запуская тонкие пальцы в его черные, точно смоль, волосы, покрывая нежными поцелуями щеки. – Никогда тебя не оставлю, каждый день тебе письма писать буду… Пламя свечи горело ровно, тихо, рассеивая теплый свой свет в сгущающейся с каждой минутой темноте. Губы Сокджина горячие, мягкие, до дурноты, до рези в легких. Теплая ладонь скользнула вниз по позвоночнику, ложась на бедро и легонько сжимая. - Сокджин! – девушка испуганно дернулась, очнувшись, но тотчас почувствовала новый, невыразимо сладкий поцелуй на виске. - Тише, тише, всё хорошо… – шумно шептал молодой человек, покрывая поцелуями её зардевшееся лицо. - Перестань, это неприемлемо… - пролепетала она, всхлипнув, когда горячая ладонь, скользя по плотной ткани выше, вдоль корсета, легла на грудь. - Ведь ты уже и так моя… Моя ведь, правда? - Твоя, твоя… Сокджин, тебя Хеджин прогонит… - Она придет в твою комнату поздно вечером? Я уйду через окно раньше, чем она откроет дверь… - Сокджин, это неправильно… - Верь мне, доверься мне… Неужели ты мне не доверяешь? Руки его гуляли по телу, заставляя дрожать, губы касались медленно, пьяно, влажно. Глубоко вздохнув, Хвиин зажмурилась и потянулась вперед, моля о новом поцелуе. Жарко, душно, страшно, волнительно и хорошо, хорошо до безумия. Перина предательски скрипнула от внезапно обрушившейся на неё ноши. Пальцы, точно хмельные, запутались в пуговицах и завязках. Освобожденная от тяжести тканей и корсета, грудь дышала свободнее и легче. - Ты так красив… Тело Сокджина в слабом свете свечи белоснежное, гладкое, точно изваяние, прекрасное, точно снег на горных вершинах. Точеная, мраморная рука его скользнула выше по худенькому телу, оставляя пылающие ожоги на бледной коже, и нежно коснулась щеки. - Верь мне, верь мне, пожалуйста. Свеча догорала, и горячий воск капал вниз с ночника, на паркет. Пламя таяло в раскаленной плошке, увядало с каждым мгновением и, в конце концов, погасло совсем, запуская в комнату через окно синие, ночные тени. *** На перроне было шумно, суматошно и задымленно. Утреннее небо – высокое, кристально ясное, такое, каким оно бывает лишь в начале осени – слепило глаза, заставляя щуриться. - Паспорта у тебя? - У меня, у меня, еще вчера вечером проверил… – Чихо чиркнул спичкой и закурил сигару. - Тьфу, господи, дымишь хуже паровоза! Держись от людей подальше со своим дрянным куревом! – отгоняя густой табачный дым от лица, поморщилась Хеджин. - Склочная ты женщина, Ан Хеджин, злая. Не женщина, а прямо таки дикий зверь… – Молодые люди, заканчивайте прощаться! - Пора идти, моя хорошая... – произнес Сокджин, целомудренно целуя невесту в лоб. Та нехотя отстранилась от широкой груди, не отпуская руки жениха, и окинула быстрым, странно-тревожным взглядом людей вокруг. А что... если они всё знают? Что, если это как-то видно, во взгляде, в походке, в поведении?.. Вон та, дама в капоре, почему так пристально взглянула она сквозь лорнет?.. Нет, быть не может. Глупости это. Глупости. - Что ж… – через силу улыбаясь, начала Хвиин и взглянула на Сокджина. Тот смотрел на неё так ласково и тепло, что сердце щемило. – Пора уезжать. - Пора. – с улыбкой повторил он, дотронувшись до жемчужной сережки. В уголках глаз защипало от подступающих слёз. - Так вот… – глубоко вздохнув, продолжила девушка с радостной улыбкой. – Я сейчас уеду. А потом вернусь. Обязательно вернусь. Я буду скучать… По городу, по озеру, по горам, по нашему салону, по своей комнате, по гостям… и даже по Вам, наш дорогой поэт! Выходите сюда, не прячьтесь по углам, точно тень! Сокджин обернулся. На перроне стоял, приветливо улыбаясь, Ким Намджун, в неизменном своём плаще, в касторовой шляпе и с орхидеей в петлице. - Что вы здесь делаете? – нахмурился актер. - Пришел проводить в долгую поездку дорогого друга, а Вы? – беспечно ответил литератор, подходя к Чихо и похлопывая его по плечу. - Бывай, дружище! – Чихо крепко пожал руку младшего. – Оставляю наш Парнас на тебя. Надеюсь, он будет процветать в твоё правление! - А ты передавай привет капитолийцам. – улыбнулся Намджун, и оба рассмеялись, обнимаясь на прощание. - Молодые люди! – громко произнесла Хвиин, привлекая к себе внимание мужчин. – В свой отъезд рассчитываю на Ваше благоразумие. Уважайте друг друга и то, чем занимаетесь, потому что если мне донесут, что вы подрались из-за какой-нибудь поэтической чепухи, я больше никогда-никогда не буду с Вами всеми разговаривать... Намджун! Пусть в наш отъезд поэзия звучит в городе так же свободно, как и прежде. Я рассчитываю на вас! - Как прикажете, милая фроляйн! – Намджун учтиво преклонил голову, приподнимая шляпу. - Сокджин! – Хвиин повернулась к жениху, из последних сил давя широкую улыбку. – Я уезжаю... Но буду писать тебе письма. Каждый-каждый день. И ты тоже мне пиши. Каждую неделю пиши, понял? В ответ – мягкий, нежный поцелуй. Пальцы обхватили руку крепко-крепко, не желая отпускать. - Пошевеливайтесь, молодые люди! - До свидания... – разрывая поцелуй и медленно открывая глаза, прошептала Хвиин. Хватка на запястье стала до боли сильной, а потом – в момент ослабла, выпуская тонкую кисть. - Береги себя, дурочка... В темных, карих, почти черных глазах на секунду промелькнула странная тень, точно призрак безотчетной тревоги. - И ты себя, глупый мальчишка. Громкий свисток прокатился над платформой. Дым валил клубами, застилая все вокруг. Толпа галдела, силясь перекричать рокот распаляющегося поезда. - До свидания! – лучезарно улыбаясь, радостно крикнула Хвиин с подножки вагона, помахала на прощание рукой, в последний раз оглядывая платформу, и поспешила зайти внутрь, смахивая глупые слёзы. Поезд встрепенулся всем своим телом, точно пробудившийся железный зверь. Серый дым повалил пуще прежнего, заставляя провожающих кашлять и отступать подальше. Железный зверь дернулся ещё раз и постепенно начал свое движение. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, расходясь в мерном рокоте, сопровождаемом криками, лаем собак и улюлюканьем бегущих за вагонами мальчишек. Поезд набирал скорость, двигаясь сперва спотыкающимся шагом, потом рысцой, и, наконец, срываясь на бешеный галоп. Истошно закричал сигнальный свисток, и крик этот прокатился эхом по осеннему, звенящему воздуху на многие мили вокруг. Поезд мчался все дальше, растворяясь в серой дымке и, наконец, превращаясь в едва заметную точку. Поезд мчался на юг.