Признайся мне первым

Катастрофы ничего не предвещало. Всё было как обычно. Как всегда. Уход родителей в семь тридцать утра — и я открываю дверь Альке. Мы с трудом добираемся до кровати, кончаем по разику, досыпаем в обнимку, завтракаем оставленным мне обедом, потом валяемся на моей кровати, курим, целуемся, болтаем, несем всякий бред... Несём всякий бред... С этого, наверное, всё и началось... Хотя вначале бред был не такой уж бредовый, и даже не сильно отвлеченный от жизни. Алька в очередной раз поцапался с предками. И сейчас, устроившись рядом со мной, он размахивал сигаретой и выдавал речугу о том, что срать он хотел на ПТУ, пусть туда недоумки катятся, а крутые чуваки — вроде него — найдут способ в наше непростое время сшибить достаточно бабла и безо всякого специального образования. Уж всяко побольше бабла, чем зашибает слесарь третьего разряда, на которого его так гонят учиться. Я понимал, что он имеет ввиду, говоря про «побольше бабла», и это мне не нравилось... Я конечно, тащился от того, что он в последнее время стал такой крутой, и типа при деньгах и модных шмотках, всегда может подогнать хоть «Ред бул», хоть «Мальборо», но... — Слушай, — сказал я, потягиваясь и откидываясь на его согнутые колени, — а ты в курсе, что фарцовка — это как бы немного уголовно-наказуемо? — Подумаешь, — фыркнул он, затянулся перед тем, как передать мне сигарету. — Сейчас этим только ленивый не занимается, УК на всех не хватит... И потом — это раньше была фарцовка, а сейчас — вполне нормальное индивидуальное предпринимательство... — А толкать сигареты и выпивку несовершеннолетней школоте — тоже нормальное индивидуальное предпринимательство? — Говорит мне несовершеннолетняя школота, которая сосет мой Мальборо... Я выпустил дым прямо ему в лицо и засмеялся: — Эта несовершеннолетняя школота еще и твой член сосет... Тут статья «За совращение малолеток» сама просится. — Недопросится... Кто кого совратил, это большой вопрос... И я, между прочим, тоже несовершеннолетний... Я только хмыкнул. Что верно, то верно. Статья за «совращение» скорее полагалась мне... И дать мне ее должны были еще лет в пять, когда я в садике подбивал одногрупников поиграть «в похищение принцессок разбойниками» — этакий масштабный вариант обычной детсадовской игры «в доктора». Те же самые игры «на пощупать», только с элементами групповухи и насилия... Что поделаешь, уже в те невинные детские времена меня привлекало то, что сейчас носило кодовой название «игры в сиськи-письки». И я не знаю, почему так, честно не знаю. Дома у нас никто на такие темы даже не заговаривал. Наоборот, мать, когда в кино невинный поцелуй показывали, начинала возмущаться «безнравственностью», «пошлостью» и «вульгарность» происходящего и чуть ли не плевалась. В ее вселенной такой штуки как «секс» не существовало. И я даже удивляюсь – как она при таком подходе вообще умудрилась ребенка завести? Я ни разу не видел, чтобы они с папой хоть раз целовались! Впрочем, что там целоваться – они вообще старались друг от друга подальше держаться. Мать в принципе не любила чужих прикосновений, даже меня она старалась без надобности не трогать. Ей нравилось командовать людьми, она стремилась всех себе подчинять: коллег, подруг, отца, меня — и, похоже, это ей доставляло больше кайфа, чем какая-то любовь или близость. А папа… Он у меня хороший, но пиздец какой странный. Просто инопланетянин… Иногда мне казалось, что ему намного интереснее с самим собой – со своими книгами, мыслями, музыкой, приборами — чем с людьми. Их он просто терпит и немного боится. А по-настоящему счастлив, только когда сидит у себя в кабинете и что-то мастерит или, немного подбухнув, о чем-то размышляет, шевеля бровями и бормоча себе под нос. Он вообще казался мне оторванным от собственного тела. Огромный мега-мозг, в котором знаний больше, чем в Большой Советской Энциклопедии, а все остальное – какая-то досадная хрень, которую нужно кормить, мыть, лечить и выгуливать и без которой ему, может быть, жилось бы намного проще. Асексуал — так это называлось в литературе по психологии, которую я последнее время часто почитывал. И возможно — аутист. Вообще, мои родители были странной парой. Общего между ними вообще ничего не было. Как только поженились?! Впрочем, наверное, папе нужен был кто-то типа матери: кто возьмет и «все порешает». А ей льстило, что в ее власти находится кто-то настолько умный и настолько беспомощный. Но любви между ними не было от слова «совсем». И я иногда думал — может, я такой сексуально-озабоченный родился именно потому, что в меня природа вложила все то, что моим родителям недодала? И поэтому я с детства так интересовался всякими «сиськами-письками» — приходилось отдуваться и за папу, и за маму? Кто знает… Но меня реально с этой темы штырило, сколько я себя помнил. Из всего потока информации, который вокруг меня крутился, я всегда вычленял именно то, что относилось к «безнравственному, пошлому и вульгарному». Я даже когда с полки в гостиной брал какие-то «взрослые книги» типа Мопассана, Стендаля или Флобера, то всегда умудрялся открыть на постельной сцене — и мне было пофигу кто с кем и зачем, меня просто волновало описание процесса, хотя в те детсадовские времена я половины прочитанного не понимал. Но все равно было интересно. В самом деле — ну реально интересно же! Например, понять, как это все устроено — у меня, у других, у мальчиков, у девочек... Почему некоторые вещи такие приятные? А другие — болезненные, но тоже приятные? А если кто-то тебя трогает там — это так же приятно, как и самому или по-другому? А как это работает у девочек, если у них такой штуки нет? А почему? А как? А что будет, если? Куча разных вопросов, в общем. И на них же никто из взрослых не отвечает! Попробуй только спроси — и такой ужас в глазах увидишь. И в книжках тоже не про всё прочитаешь. В художественных – всё слишком иносказательно. А в научных, типа Медицинской энциклопедии – сложновато, хрен проссышь с первого раза, что такое «эмиссионная фаза» или «пенетрация»… Не, умные слова я, конечно, любил, их употребление очень помогало и мозги другим пудрить, и впечатление неизгладимое производить… Но… Все равно в главном приходилось разбираться самому. Пробовать. Экспериментировать. Вполне себе нормальное исследование... И чего взрослые всегда начинают орать как ненормальные, когда такое видят? Кричат и сыплют всякими: «Как тебе не стыдно?!» Нет, мне не стыдно. Никак не стыдно. Ни так, ни этак. Наверное, это еще одна сторона моей ненормальности: «Ни стыда, ни совести». Иногда я думаю, что я действительно с каким-то серьезным дефектом родился... Моральный урод. Но для меня все эти крики про «стыдно» всегда означали только одно — надо лучше шифроваться. Если никто не узнает – какая разница, чем ты занимаешься? Я так всегда рассуждал. И такие рассуждения меня ничуточки не парили. Так что... Это я всегда был испорченным... И если так подумать — и к Альке я первый подкатил. Еще в глубоком детстве. Я помнил это как сейчас: вышел я летом во двор погулять, а он сидит на моей любимой качельке. Непойми кто, непойми откуда тут взялся. В моем дворе! На моей качельке! Старше меня и весь такой охренеть какой крутой. Сразу видно — человек первый класс закончил, а мне еще год садика терпеть. Стрижка короткая, глаза наглые, карманы оттопыренные. Я несколько минут на него пялился, глаз отвести не мог. А потом пошел знакомиться — наезжать. Типа: вали с моей качельки... А он посмотрел на меня скучающим взглядом, сплюнул сквозь зубы и обложил отборным трехэтажным. И тут же в моих глазах приобрел статус господа бога. Потому что такой запредельной крутости я вообще ни разу в жизни не видел. Ну и я решил произвести на него ответное впечатление — вмазал ему со всей дури в глаз. И своего добился — впечатление произвел неизгладимое. После того, как мы первый раз подрались со всем уважением друг к другу, мы и задружились на долгие годы. Задружилися, ха! Не знаю, как он, но для меня это с самого начало было больше, чем дружба. Я думаю, что влюбился в него тогда, с самой первой встречи. Конечно, я сам вначале не понимал, но все что я делал — я делал для него. Спрыгнуть с двухметровой крыши сарая — запросто. Пройти по замусоренным обрывам нашей местной речки-говнотечки, рискуя сорваться вниз на штыри укрепляющей берег арматуры — да нефиг делать. Сунуть руку в огонь — легко. Залезть на подъемный кран на стройке — проще простого... Я был готов на что угодно, лишь бы выглядеть офигенно в его глазах, лишь бы вызвать в нем восхищение... Лишь бы стать для него особенным, самым важным... И «играть в тайные игры» предложил тоже я... И на первый поцелуй тоже я его раскрутил... Хитрыми манипуляторскими способами... Через всякое: «Интересно, как люди целуются? Ты уже пробовал? Покажешь, как?» Еще прошлым летом, когда мы были такими милыми и невинными. И этим летом именно я, сходя с ума от зашкаливающего желания, постоянно провоцировал его. Постоянно напрашивался на драки — потому что это был единственный способ хотя бы коснуться и хоть так снять напряжение… И потом, когда он во время последней драки повалил меня на пол заброшенной караванки, совершенно съехав с катушек, и казалось, что в этот раз он реально меня прикончит — именно я взял все в свои руки. В прямом и переносном смысле. Именно я, почувствовав его стояк, прижался к нему всем телом, обвил его — руками, ногами — терся об него своим членом, целовал его как ненормальный, выгибался в его руках... И потом когда мы кончили, и лежали рядом, с трудом переводя дыхание, боясь пошевелиться, боясь сказать что-то, что все разрушит, отбросит нас назад, из рая в ад, из близости в сумасшествие, именно я все разрулил до конца. Я сказал тогда: «Слушай, классно же так — чего мы фигней страдаем и так больше не делаем?» И когда он ответил хрипло: «Я думал, ты не хочешь так больше... Что ты меня ненавидишь за то, что в прошлом году было... Что тебе даже вспоминать об этом неприятно...», я нашел в себе силы не рассмеяться, не возмутиться, а взять его руку, положить ее на свой член, который снова начал подниматься — просто от его голоса, от его близости, от того, что он все еще лежал на мне сверху — и сказать ему прямо: «Ты что, дурак? Это девчонки могут врать, что им приятно или нет. А у нас все сразу видно. Скажи, это похоже на то, что мне неприятно? Или что я чего-то не хочу? И это похоже на то, что ты не хочешь?». И я сам коснулся его члена, который опять уже был как каменный... И когда он рассмеялся, надрывно, нервно, прижал меня к себе так что, чуть кости не хрустнули, и прошептал: «Приятно... Хочу еще...», именно я ответил ему: «Так давай... Кто мешает? Делай, что хочешь...» Так что да, прав он — если кому лепить статью за совращение несовершеннолетних, то не ему, а мне. Но говорить об этом не стоило. В конце концов – он старше! Пусть думает, что он тут главный и за все отвечает. И я решил вернуться к «нашим баранам»... — Ты конечно, несовершеннолетний, но для таких, как ты, тоже существуют исправительные учреждения... — Да ладно! Ты мне об этом втирать будешь? А кто предложил на своем двухкассетнике копии «Мордов-Толков» писать и втридорога загонять? Это не фарцовка, скажешь? — Это было так... Случайные заработки... — Ага, если бы в радиотоварах больше чистых кассет продавали, эти «случайные заработки» уже давно бы достигли промышленных масштабов... Я засмеялся, вспоминая наш первый бизнес-проект... Но смех был не веселый. Блин, ведь реально, это по мне УК плачет. И получается, что я не только его совратил, но и с пути истинного сбил... Тогда мы на кассетах действительно не так много заработали, но это были первые настоящие заработанные деньги — причем легко и нечестно заработанные — которые попали Альке в руки. И вполне естественно, что ему захотелось больше. Тем более алгоритм заработка был вполне понятен. Да и партнеры у него в этом деле нашлись очень быстро... Сейчас действительно только ленивый всяким «купи-продай» не занимался. И УК реально на всех не хватало... Чтобы не думать о грустном, я затянулся снова, докуривая сигарету, отбросил щелчком на тарелку окурок, и решил перевести разговор на другую тему — «ближе к телу». На любимую тему «сисек-писек»... Все как обычно, правда? Я же всегда так делаю... — А прикинь, какой еще можно бизнес-проект замутить: порнуха! — Это ты о чем? — Алькина рука скользнула по моей ноге к паху, пальцы тронули завитки волос на лобке... Ага, началось! — Ну смотри, есть же всякие газетки... «СПИД-инфо», «Тутси» и прочие... В них статьи печатают — типа моих «сказочек Шахерезады». Только пофиговие. Вот, прикинь — буду я туда статьи писать... Как тебе идея? — Никак, — сказал Алька со странной резкостью. Но его пальцы все скользили по дорожке моих волос — от живота к паху и обратно, и это было так чертовски приятно, что даже не обратил внимания на его тон. — Да ладно, прикольно же! Знаешь, что в этих газетах пишут? Фигню сплошную. Типа она такая одинокая, встречает его в лифте, они там застревают, начинают друг друга лапать, и случается у них большой и бурный секс. Скукотища. А где групповушка? Если бы например... Забрела бы какая-нибудь несчастная она в бане не в ту душевую... А там... А там, например, команда пацанов-боксеров собралась. Все такие крепкие, мускулистые, мышцы играют, члены от приятной водички почти на подъеме... Ну и она как увидела такое великолепие, так и удержаться не смогла — тут же захотелось ей все их облизать. Один, другой, третий... Она бы их все себе в рот затолкала... Но они такие здоровые стали, что уже и не вмещаются... И она давай их по очереди, то один, то другой, лижет, сосет, оторваться не может, стонет. А другие пацаны с боков подвалили, трутся об нее своими хуями, огромными, классными, у нее от всего этого совсем крышу сносит, у самой уже стояк полный, такой, что кажется, что сейчас лопнет... — Пф! Она, блять, баба, откуда у нее стояк? — Алька говорил вроде как насмешливо, но в голосе злость. Но меня уже несло: — Ну не стояк, а чего там у них, баб бывает? Типа потекла вся... — Знаешь, не выйдет у тебя ничего со статьями. Твои фантазии слишком тупые и безумные, никому это не интересно. Я дернулся, сбрасывая его руку со своего тела. «Тупые»?! «Неинтересно»?! Мои фантазии?! Когда я учился во втором классе и уже делал нашу классную стенгазету, один тип попробовал сказать слово «неинтересные» про мои статьи. Кончилось всё это... Кончилось всё это историей, которая стала школьной легендой. Я разбил кулаком окно, разодрав руку в кровь до плеча, а потом особо острым осколком пытался то ли сам зарезаться, то ли этого недоделанного Белинского зарезать. Благо учителка вовремя пришла, как-то сумела разрядить ситуацию. Меня на «Скорой» увезли — была задета артерия, весь класс был в кровище. И к психиатрам меня после этого таскать начали еще активнее, чем раньше. И в секцию по боксу отправили — чтобы я научился «адекватно выпускать агрессию». Но главное — с критикой моего творчества было покончено раз и навсегда. Никто больше даже не пытался сказать «неинтересно» по отношению к тому, что я придумывал. А тут! И это Алька, который под эти «никому неинтересные фантазии» кончал столько раз! И я сказал — как можно более сладким голосом, стараясь не выдавать злости: — Ну, если статейки не интересны — то можно на фоточках заработать... В журналах много такого печатают... Как люди дрочат себе и все такое. А я дрочить хорошо умею. Чем не бизнес? Я вот совсем не против в порнушке посниматься... — Понятно, что не против, — процедил Алька сквозь зубы. — Ты же вообще ни о чем другом думать не можешь... Вместо мозгов — сплошная сперма! Но только – хочешь, я тебя огорчу — такое тоже никому нахер не надо! Это только ты один от хуев тащишься, а нормальные парни на такое не поведутся, им фотки с голыми телками подавай. И сисек побольше. Чего?! Это что такое было?! Это значит «только я» от хуев тащусь? А он типа весь нормальный? Голых телок ему подавай?! Мне типа одному хорошо? А чего он тогда так с таким остервенением меня заваливает каждый раз? Если весь такой нормальный? Я почувствовал, что внутри моего живота словно начала скручиваться пружина... Пружина ярости, которую я пока еще мог контролировать... С трудом, но мог. И слова пока выговаривал членораздельно. Я выговорил — как выплюнул: — И вовсе не я один... Много еще кто есть... Если ты такой весь нормальный — можешь к телкам своим валить! А я со своими «безумными фантазиями» найду кого-нибудь, кому это не будет «не интересно»! Ко мне, знаешь ли, уже некоторые подкатывали, есть из кого выбирать! Я врал. Врал внаглую. На самом деле, это было даже не смешно. Ну, серьезно — если отбросить наши с Алькой «тайные игры», я был обычным семиклассником. Во всяком случае — снаружи, на людях. Ходил на уроки, тащил на себе школьную редколлегию, защищал честь школы на олимпиадах по истории и английскому, занимался боксом в секции, перся по «Звездным Войнам»... Почти как все! Да блин, ни один из моих знакомых — ни в школе, ни в секции — даже и предположить не мог, какие тараканы у меня в черепушке ползают! Я никому их никогда не показывал — кроме Альки. Он был единственным для меня... Единственным, кто знал, насколько я чокнутый... Единственным, с кем мне не надо было прятаться и притворятся... Единственным, с кем я мог позволить себе то, о чем мечтаю... Единственным, кого я люблю и с кем хочу быть — всегда, каждую минуту... Но мне хотелось сделать ему больно сейчас. Он же ревнует? Вот и пускай ревнует еще больше! Тем более раз он весь такой «нормальный»! Алька отпихнул меня раньше, чем я закончил говорить. Он тяжело дышал, его лицо перекосило от ярости, веко уже не просто дергалось — ходуном ходило. Таким я не видел его давно — с лета, с того момента, как он расхерачил мою голову об перила. — Ну да, ты же шлюха, с тебя станется! Уже со всей своей секций переебался? Та тупая сцена из душа — реальный случай? Ты хоть бабло с них берешь? Если что — давай, проституция — тоже дело доходное, получше порнухи! — Точно, доходное, — сказал я почти спокойно, глядя в его налитые кровью глаза, скручивая пружину внутри изо всех сил, чтоб не рванула. — Хочешь быть моим сутенером? А чё, давай, буду платить по тридцать процентов с клиента. А если будешь хорошим мальчиком, я даже посмотреть разрешу. Чтоб ты поучился, как по-настоящему ебаться надо. А то всё, что ты можешь — лизаться, как щенок паршивый... А дальше меня от его удара в стенку впечатало. И наступила темнота. А когда она рассеялась — его в моей квартире уже не было.