Признайся мне первым

Я пришёл в себя от резкого приторного запаха и закашлял. Голова отозвалась болью. Перед глазами всё расплывалось. Чужие голоса перемешивались со звоном в ушах. — Я же говорила… к врачу… вот это духи – мертвого поднимут… с ним же все хорошо будет… а вы, придурки куда смотрели… так он сам… ой, что будет… — Даня, ты как? — встревоженный голос выделяется из общего гула, звучит совсем рядом. Как я? Хороший вопрос. Я был на лесенке… Потом… Упал? Кости переломал?! Или… Позвоночник?! Меня прошло страхом так, что все звуки и чувства исчезли. Я осторожно попробовал пошевелись пальцами на руках, потом – подвинуть руку, согнуть ногу… И выдохнул с облегчением. Все шевелилось, и даже боль при этом не усиливалась. Разве что правая ладонь горела огнем. Но это не страшно. Страшно было другое. Я понимал, что мои глаза открыты, но я вижу только сплошную муть. Звуки по-прежнему проходили с трудом. И голова раскалывается. Вроде бы – все это знакомо, но… Мне вспомнилось то, о чем говорил СанСаныч – про энцефалопатию… То, что мне все врачи наперебой пропихивали в больнице… А если я «доигрался» и произошло «внутричерепное кровоизлияние» или еще что-то такое, чем меня в больнице запугивали? Если я стану «овощем»? Если… Страх снова прошивает меня с головы до ног. — Нету её! – громкий голос пробился сквозь вату в ушах. Андрюха Бойко? Да, это только он орёт как громкоговоритель… — Кабинет закрыт, и её нету... — Так суббота же, — девчоночий голос, похоже Катин. — По субботам она до часу работает... — Так надо в учительскую бежать! Может, там кто есть... Меня снова подкидывает от страха – но уже от другого. Если эти идиоты побегут за учителями, то меня снова в больницу упекут! И тогда я с Алькой опять хрен знает сколько не смогу увидеться! От страха я рванулся вперед, пытаясь сесть и закричать им: «Не надо, не надо в больницу, со мной все в порядке!» — Не ...адо... – это все, что из меня выварилось. И в голове словно разрывалась бомба, заставляя повалиться на бок и снова чуть не удариться головой о пол. Но чьи-то руки подхватывают меня под плечи, осторожно поддерживают мою голову, укладывают на что-то мягкое, убирают со лба волосы... Так хорошо, так нежно... Даже боль становиться меньше… Алька?! Он что, уже тут? Он со мной?! Я медленно выдыхаю, старясь отогнать страх. Всё хорошо, всё должно быть хорошо. Там, в подъезде, когда мне пробили череп, было хуже. Тогда мысли путались – а сейчас я думать могу. Слова «умные» помню, типа «энцефалопатия» и «кровоизлияние». И даже.. Даже могу понять, что рядом со мной все-таки не Алька. Не его запах, не его пальцы, прикосновения совсем другие… А я если способен это понять – то значит, с мышлением у меня все нормально. Хотя от того, что это не он, мне становиться горько. Чёрт! Он уже, наверное, рвёт и мечет, что меня всё ещё нет! Как бы опять какой-нибудь фигни себе не напридумывал… — Я пошла в учительскую, — говорит Журавлёва. Ее голос я все еще слышу словно из-за стенки, но все-таки слышу. И могу опознать. Значит, слух работает. Главная проблема – зрение… — Не надо... — повторяю я, старательно произнося слова и проверяя – как оно получается. Хотя языком шевелить тяжело, слова выходят внятными. — Что значит «не надо»? — Журавлёва подходит совсем близко, я вижу размытое цветное пятно – и пытаюсь сфокусироваться. Так же, как во время боя с Симоненко во втором раунде. Тогда так же все плыло, но мне же удалось восстановиться? И сейчас выйдет! — Не надо в учительскую, — говорю я медленно, каждое слово: маленькая победа. — И «Скорую» не надо. Я в порядке... — Ха-ха, — мрачно говорит Танька. Она совсем близко, и я могу различить ее нос, блестящую заколку в волосах, родинку на подбородке. Еще одна победа. — Ты не в порядке, Даня. Совсем. Ты — идиот. Кем надо быть, чтоб скакать на лесенке, которую никто не держит? И, слава богу, Слава успел стремянку поймать. Иначе бы она на тебя грохнулась. И был бы у нас семиклассник всмятку. Я хмыкнул, и попытался растянуть губы в улыбку: — А сейчас у нас что, семиклассник в крутую? Я же всегда говорил, что крут... — О, оно пытается пошутить! Может, в самом деле — не надо в учительскую? — это Шамиль. Он присаживается рядом — и на нем тоже удается сфокусироваться. — Да вы просто боитесь! — а это Катя и в ее голосе слезы. Я вижу ее расплывчато, она стоит чуть поодаль, уткнувшись в плечо Ленке Баклаевой. Но все-таки и их я тоже вижу! — Боитесь, что учителя ругаться будут, что вам всем попадет! А что с Данечкой будет — вам плевать! — Да он сам говорит, что все порядке... — подал голос Вадик. Звук идет откуда-то из-за спины, но повернуть сейчас голову я пока не могу решиться. Да и не надо этого делать. Я по опыту прекрасно знал – чем меньше шевелишься после ударов головой, тем лучше. — А он похож на человека, который в порядке? — Катя вытирает слезы рукой – и снова утыкается в Ленкино плечо. А сама Ленка стоит, кусая губы. Теперь я уже вижу это все отчетливо. И это еще одна победа. — Хватит! — это голос Ритки. А вот и она сама вплывает в поле зрения. И лицо у нее злющие, тонкие ноздри раздуваются от ярости, губы плотно сжаты. — Этому дебилу уже столько раз башку проламывали, что мозгов там в принципе не осталось. Так что — можете бежать за учителями, можете так оставить. Ничего это не изменит. А я пошла отсюда. Надоело. Да надо еще до «Даров природы» прогуляться. И спасти половину города от разрушения. Она смотрит мне в глаза, а я смотрю на нее — и улыбаюсь, насколько позволяет боль. — Спасибо, дорогая, — говорю я тихо. — Все для тебя, милый, — говорит он едко, и выходит из поля зрения. Шаги и хлопок двери. А я вздыхаю с облегчением. Потому что мысль о том, что Алька ждет меня и психует, не понимая, почему я не пришел, беспокоила меня не меньше, чем боль в голове. — Странная у тебя невеста, Даня, — говорит Ленка Баклаева. — Был бы ты моим парнем, я бы вокруг тебя охала и ахала, а она... — Ну, может он не любит, когда вокруг него охают и ахают, — отзывается Шамиль. — А вот я — люблю, между прочим... — Это — намек? — Ленка хлопает ресницами. Я смеюсь вместе со всеми – насколько могу. Могу не очень – при смехе голова трясется и в ней опять чуть ли не гранаты взрываются. Но я должен показать им всем, что со мной все хорошо. Чтобы они и думать забыли про учительскую и «Скорую». В это время я чувствую прикосновение к правой руке — той, которая горит. Ах да, еще рука… С ней-то что? Я пытаюсь поднять руку и поднести к лицу, чтобы рассмотреть, но накатывает слабость – и шевелиться тяжело. Но чужие руки приходят мне на помощь, бережно берут мою ладонь, поднимают так, чтоб я мог увидеть, что посреди ладони содрана кожа. Кровь течет не сильно, но течет. Ободрался о крепление? Чёрт. — Очень больно? — спрашивает тихий голос. Славка? Да, это он. Только я почему-то его не вижу. — Терпимо... — так же тихо отвечаю я. — Даня... Тебе все-таки надо к врачу. И руку обработать... И голова... Ты же знаешь, насколько это опасно... Я пытаюсь определить, откуда идет голос, но снова чувствую нежное прикосновение к своим волосам. И понимаю — я лежу на коленях у Славки, и это он сейчас держит меня, убирает волосы с лица, говорит так тихо и заботливо. Ну конечно, это он... Добрый хороший Славка... — Не надо к врачу, Слав. Правда, не надо. Я просто полежу так немного — и все будет хорошо. Честно... Я слышу Славкин вздох, а потом он говорит громко: — Ребят, шли бы вы домой, а? На сегодня мы с залом закончили... — А Данил? — спрашивает Катя. — Я с ним тут останусь. Ему надо немного полежать. Если лучше не станет, то пойду в учительскую. Если станет — то до дома доведу. Ключи от зала я сам сдам. Так что идите, ладно? Ему сейчас тишина и покой нужны. Танька Журавлёва смотрит с осуждением. — Даня, ты забыл, что летом было? Когда тебя ночью увезли на скорой? Хочешь повторения? Я тогда сто раз пожалела, что сразу 03 не набрала! — Тань, не сравнивай... У меня тогда была трещина в черепе, кожа разодрана, кровь текла... А сейчас просто стукнулся. Вот смотри — руками и ногами шевелить могу. И встать могу! Только голова кружится. Полежу — пройдет. Правда. Идите все. А я полежу полчасика — и тоже пойду. Кажется, я был убедителен. Все побурчали для виду — особенно девчонки, но начали расходиться. Когда дверь закрылась за последней — за Катей, я вздохнул с облегчением. Уже то, что не нужно делать вид, что все в порядке, спасало. Потому что было мне все-таки хреново. Не настолько, чтоб в больницу ехать – но и не так, чтобы улыбаться и болтать о ерунде. Голова болела и кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Все было примерно так же, как после того, как Алька впечатал меня в стенку в последний раз. И, может, даже чуть похуже. И потом, в прошлый раз я был дома. Там была кровать, можно было лечь, укрыться теплым одеялом. А здесь только славкины колени и теплые руки, но этого мало. Мне было холодно, начинало знобить. — Даня... Что с тобой? — Славка почувствовал, что меня начинает трясти. — Одеялка не хватает... — Ты можешь чуть приподняться? Свитер наденешь... — Ага... Со Славкиной помощью мне удалось сесть. Он надел на меня мой свитер — а потом и свою кофту. Сел, привалившись к стенке — привлек меня к себе, так, что я почти лежал на нем, обнял крепко, чтобы мне стало теплее. Но помогло это не надолго. Озноб стал сильнее. — Славка, расскажи что-нибудь, — попросил я. — Если мне будет интересно, то я буду меньше думать про то, что мне холодно... — Ну, это ты мастер рассказывать... — сказал Славка. — Я даже поражаюсь — откуда у тебя все это берется? Иногда ведь полный бред несешь — а заслушаться можно. И поешь ты здорово. Я даже не знал, что ты так можешь. И что эту песню можно так спеть. Она мне всегда какой-то слишком слащавой казалось. Глупая новогодняя песенка. Но когда ты пел — то словно вселенная на части разрывалась, молнии по сцене колотили... Просто какой-то взрыв! Я не знаю, как сказать по-другому... Ты, наверное, сам не представляешь, как это выглядит... Но ты — словно сам песня. Как оголенный нерв, все эмоции на пределе... Невероятный... Дань... Ты не думал... Ну, о том чтобы свою группу создать? Свою группу создать? Эта мысль меня поразила так, что я даже на минуту и про боль, и про холод, и про тошноту забыл. Создать группу? Как «Кино» или «Нау»? А что! Сейчас это можно! Многие же создают! Вон, в пятой школе есть школьный ансамбль... И в первой — тоже. Так почему бы и нам не сделать? Катьку можно взять на клавиши, она, правда, больше всякую попсу играет, но подбирать на слух умеет здорово! Дать ей «Нау» послушать, Пинк Флойд, Ролингов — она поймет, как надо играть, не дурочка ведь. А потом еще пару человек, кто на гитаре... Морозова, например. У него точно гитара есть. А он, может, ещё кого-то из знакомых посоветует... Или просто объявление в школе повесить. И ударника так же найти... Если что — научить можно, ничего же сложного по барабанам-то стучать? А я петь буду... Ой, а что мы петь будем? Чужое перепевать? Как все школьные группы? Вот ещё! Нужно самим песни писать! Такие, чтоб до костей продирало, чтобы мозг взрывался! Чтобы перевернуть своими песнями весь этот мир к чёртовой матери! — Славка, если что... Будешь у нас ударником? Славка посмотрел на меня странным взглядом, а потом вдруг улыбнулся: — Ты действительно просто нечто! Хотел бы я знать, что за эти полминуты успело у тебя в голове выстроиться... — Ну... До концерта в Лужниках я почти дошел, — признался я. Славка хотел что-то сказать, но не успел, потому что дверь раскрылась, и в актовый зал влетел Алька. И замер, уставился на нас. Лицо его перекосило от ярости. Он подлетел к нам быстрее, чем я успел подумать: «Сейчас убьет». — Отвали от него! — рявкнул Алька, занося руку. Схватить меня? Толкнуть? Ударить? А, пускай... Что там Ритка говорила: «Насколько хватит этого вашего «никогда»... Вот, оказывается, на день не хватило... Но Алька вдруг замер. Замер раньше, чем Славка в ответ рявкнул на него: — Орать прекрати! Алька словно этого не слышал. Смотрел на меня — и взгляд его стал испуганным, лицо прямо на глазах побелело, он опустился рядом и спросил уже совсем другим голосом, тихим, прерывающимся: — Данька... Ты... Ты что? Что с тобой? — С лесенки грохнулся, — ответил я. — Нормально всё, только голова кружится. И холодно. — Нормально? — переспросил Алька, перевел взгляд с меня на Славку, потом быстро сдернул свою куртку, укрывая меня. — Вы «Скорую» уже вызвали? Если что — я с ним поеду! — Не вызвали мы никакую «Скорую», — сказал Славка мрачно. — Ребята хотели, но он ни за что не согласился... — Я в порядке, — быстро сказал я. — Данька... Люди, которые в порядке, так не выглядят... — А что, со мной что-то не так? Я заметил, как Славка и Алька переглянулись. А потом заговорил Славка. — Если честно, Дань, то очень не так... У тебя круги под глазами, как у панды. И губы синие. И тебя трясёт. И знаешь, я всё-таки думаю, что действительно надо ехать в больницу. Алька кивнул, потом взял меня за руку — слава богу, за левую, не стоит ему сейчас располосованную правую видеть — погладил пальцы. Так нежно, что мне даже чуть теплее стало. — Данька, он прав... Это нельзя так оставлять... Пожалуйста, Данька... Если с тобой опять что-то случится... Он не закончил фразу, но по его взгляду я понял, что он уже напридумывал кучу ужасов... Про то, как я умираю, а он кончает с собой на моей могилке... И вспомнилось, как вчера он говорил про свои страхи, как повторял, что не может так больше... Что убьет себя, если сделает мне больно.... Но вспомнилось и другое — его перекошенное от ярости лицо и занесенная для удара рука. А если бы, если бы я выглядел не так страшно? Если бы его переклинило чуть больше, и ярость ему глаза застилала чуть сильнее — и он бы меня не рассмотрел? Что бы он тогда сделал? Шарахнул со всей силы? До конца бы добил? А потом — что? Я не стал говорить об этом сейчас. Только повторил упрямо: — Я в порядке. Не хочу в больницу. Там все ржать будут… — Ржать? – спросил Славка с недоумением. — Ну да… Скажут: недели не прошло, как выписался – и вот опять. И потом если туда отвезут — то раньше следующего понедельника не выпишут. Даже если это просто обычное легкое сотрясение – все равно неделю продержат, я их знаю. А в субботу у нас дискач. И к нему еще готовиться. Алька и Славка опять переглянулись. — Данька, этих танцулек еще полно будет, — сказал Алька, нежно проведя пальцами по ладони. — А здоровье... — Да, оно у меня одно, мне уже говорили. Только... Это же не просто дискотека, понимаешь! Я тебе еще не говорил... Но я там ди-джеем буду. Буду вести ее. Сам! Всем управлять! За все отвечать! Это — мой дискач, понимаешь?! Мой собственный! И я ни за что не откажусь! Пожалуйста! Не надо больниц! Я отлежусь и все пройдет. Я же просто головой ударился — сто раз такое было. Со мной уже все хорошо, только холодно очень... Алька опустил голову. Славка тяжело вздохнул. А потом сказал: — Даня, может тогда тебя домой отвести? Чтоб ты мог по-нормальному лечь? А то тут все равно по полу дует сильно, а ты весь в поту. Еще простынешь — тогда совсем плохо будет... Я задумался. Да, мне действительно очень хотелось лечь в кровать, укрыться теплыми одеялами, выпить горячего чая с травами и таблетку анальгина — в прошлый раз это помогало, когда голова расплывалась. Но... Дома была мама... И если я действительно так плохо выгляжу, как они говорят, скрыть от нее травму вряд ли получится. И она, во-первых начнет орать. Она всегда орет, когда я болею. Я понимаю, что ругается она от страха за меня, но мне-то от этого не легче. Во-вторых — может «Скорую» вызвать... И тогда — точно больница. А в-третьих и в главных: если даже мне удастся ее обмануть и скрыться в своей комнате, то буду я там один. А я... Я не хотел быть один сейчас! Если бы остался один, опять бы начал себя страхами накручивать и о ерунде думать. Будь здесь, в актовом зале кроватка и одеялко, то меня все прекрасно устраивало. И теплый Славка греет, и Алька держит за руку и смотрит на меня нежно... И это так хорошо! А ко мне мама никого не пустит. Может, Славке и разрешит пройти — на пару минут. Да и то вряд ли. У неё сегодня генеральная уборка — значит, никаких гостей. А про Альку и думать нечего. Он для неё страшнее чумы и холеры вместе взятых. Я вдохнул и сжал Алькину руку. — Не хочу я домой. Там мать... Все равно спокойно не полежать... Лучше тут, с вами... Алька вздохнул, и мне показалось, что я понимаю, о чем он думает — потому что я сам подумал о том же. Если бы у нас была своя квартира! Если бы было место, куда мы можем пойти... — А может, тогда ко мне? — спросил Славка. — У меня родители к тете Алле на свадьбу ушли. Будут там до поздней ночи. Или вообще до утра. Да даже если и раньше вернутся — они не возражают, что ко мне друзья приходят. А твоей матери позвонить можно. Скажем, что мы математикой занимаемся. Так что? Раньше, чем я успел ответить, среагировал Алька, глаза которого опять вспыхнули яростным огнем: — Я Даньку не оставлю! Славка пожал плечами: — Да я не против. Пошли ко мне все вместе. Дань, ты сможешь дойти? Я кивнул: — Смогу, конечно. Я же говорю — я порядке! *** Смочь, я, конечно, смог. Но дорога от школы до Славкиного дома была одной из худших в моей жизни. Меня шатало. Едва мы спустились со школьного крыльца, меня начало рвать, и на ногах я смог удержаться только благодаря Славке и Альке. Кончилось все тем, что Алька просто взвалил меня на спину, а Славка поддерживал, чтобы я не свалился. Так мы и дошли. В квартире я практически сразу рухнул на диван, даже не раздеваясь — меня просто трясло от холода. Славка притащил кучу одеял, накрывая меня, так что только нос наружу торчал, и пошел заваривать чай. Как только мы остались одни в комнате, Алька сел рядом с диваном, притянул меня к себе, коснулся губами лба, щек, глаз... Приятно... как же это приятно... — Данька, — тихо говорит он, почти дыша мне в ухо. — Ну что ты такое с собой творишь? Это... из-за меня? — Ты что? — удивился я, вытащил руки из-под одеяла, обвивая его шею, прижимаясь щекой к его щеке. — Ты ни при чём, правда. Я сам дурак. Хотел быстрее все закончить — и не подождал, пока ребята лесенку придержат. — Хотел быстрее закончить — потому что я тебя ждал? Из-за этого? — Алька, ну пожалуйста, хватит придумывать! Лучше поцелуй по-нормальному, пока Славка не пришёл. — А можно? Хуже не будет? — Наоборот! Ты знаешь, что когда человек испытывает возбуждение, он боль легче переносит... Наверное, это можно даже вместо анестезии использовать... Прикинь, лежит такой чувак на операционном столе, а ему надрачивают и надрачивают, чтоб на лекарствах сэкономить... Алька фыркнул. — Мой Данька в своем репертуаре... Значит, все действительно в порядке… И быстро прильнул к моим губам — нежно-нежно, чуть-чуть прикусывая нижнюю, лаская языком верхнюю, зарываясь руками в мои волосы... Мы едва успели расцепиться, когда Славка вошел в комнату с подносом. Он принес заварочный чайник и кувшин с водой, три кружки, полбуханки хлеба, полпалки колбасного сыра и ножик, чтоб все это можно было нарезать. Поставил на пол рядом с Алькой. — Даня, ты кушать будешь? — спросил он. Я мотнул головой. Об этом даже думать было противно. — Пить хочу. Алька быстро взял кружку и протянул мне. И тут я сделал ошибку — попытался взять кружку правой. И Алька тут же заметил содранную кожу на ладони. Он опустил кружку на поднос и перехватил мою руку. — Что это? — Царапина... — Царапина? Данька, у тебя вся ладонь разодрана! — Ой, я совсем забыл... — спохватился Славка. — Я пойду перекись принесу. И бинт. — Подожди... — остановил я его. — У тебя есть анальгин или что-то вроде? И какая-нибудь настойка пустырника или валерьянка? Я в прошлый раз пил, и в больнице тоже давали... — Да, сейчас! — Славка снова скрылся за дверьми комнаты. А Алька взял мою руку и коснулся ладони губами. Почти как тогда — когда я лежал с закрытыми глазами, перед тем, как мне сорвало крышу. И сейчас я почувствовал почти то же возбуждение. Вот бы он продолжил целовать... Как было бы хорошо... Но к сожалению, он решил продолжить говорить. — Почему ты про руку ничего не сказал? Если бы я не заметил — так бы сидел? А если бы началось заражение? — Господи, Алька, ну ты чего? Что у нас, мало этих царапин было? — Я не хочу, чтоб у тебя были царапины! Не хочу, понимаешь? Мне все твои болячки уже мозг вынесли... — Ага, и поэтому сегодня, когда в актовый зал влетел, был готов меня по стенке размазать — чтобы уже наверняка болячек больше не было? Я уже решил, что вот, смерть моя пришла... Я сказал это раньше, чем успел подумать. Если бы подумал — никогда бы не сказал. Потому что Алька изменился в лице. А потом, прежде чем я успел что-то сделать, схватил нож с подноса — и полоснул себя по предплечью. Я подался вперед резко, ударяя его по руке, вышибая нож. И покачнулся от очередного взрыва в голове, повалился с дивана на пол, выставил вперед левую руку, чтобы не впечататься головой в пол. И перевернул кружку с чаем... Себе на руку... — Что происходит? — Славка ворвался в комнату ураганом. И замер в дверях. Ну да, прекрасная картинка: Алька сидит, тяжело дыша, с совершенно безумным взглядом, направленным в никуда, его глаза косят, веко дрожит, по руке течет кровь. Я держусь оцарапанной правой за покрывающеюся красными пятнами левую, и едва сдерживаюсь, чтоб не орать благим матом — хотя от просто мата мне удержаться не удалось. А на полу — перевернутая чашка, коричневая лужица чая и отмокающей в ней окровавленный нож. Славка среагировал быстро. Он подошел к Альке, схватил его за отворот рубашки — и ударил по лицу так, что голова назад откинулась. — Не трогай его! — тут же заорал я, забыв про все на свете. — Это я виноват, не он! Не трогай! Они оба повернулись ко мне — как по команде. И я испугался. Потому что еще никогда не вдел тихого спокойного Славку в такой ярости. А взгляд Альки был пустой, словно он уже умер. И у меня внутри снова отдалось «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал»... Стараясь не вскакивать слишком резко, чтоб снова не упасть, я сполз с дивана и уселся рядом с Алькой, взял его окровавленную руку. — Славка, ты перекись принес? Надо обработать... — Не надо! — резко сказал Алька, вырываясь. — Не надо ничего обрабатывать! Пусть течет! Я заслужил... Ничего мне не надо! Хочу сдохнуть! — Ты идиот?! — Славка уставился на него. — Еще раз треснуть, чтоб мозги на место встали? Ты что вообще творишь? У Дани, скорее всего, сотрясение, он на ногах-то с трудом держится! А ты, вместо того, чтоб ему помочь — истерики тут закатываешь! Алька смотрит на Славку — и его взгляд становится более осмысленным. А я снова касаюсь его руки. Если бы тут не было Славки, я бы сейчас поцеловал его рану, припал бы к надрезу губами, слизнул кровь языком, чувствуя ее вкус — эта мысль пьянит, затмевает собой все другие, нужные и правильные. Затмевает собой даже боль. Но Славка здесь — и я заставляю себя думать о другом. О том, что на самом деле важно. Поэтому говорю быстро, глядя Альке в глаза: — Прости... Я вообще не то имел ввиду... Я просто сдуру ляпнул какой-то бред. И ничего ты не заслужил! Прекращай это! Помнишь, о чем я тебя просил вчера? Если меня будет заносить — останавливай меня. Меня останавливай, а не себя наказывай! Алька, пожалуйста... Не надо... Алька выдохнул судорожно, славно возвращался откуда-то издалека в себя самого. Посмотрел на меня: — Данька... Тебе больно? Сильно обжегся? — Да уже нет... Там же не кипяток был... Оно уже остывало... Видишь, просто кожа покраснела, никаких волдырей, ничего... Алька вдруг закрыл лицо руками, его плечи странно дернулись. Славка перевел взгляд с меня, на него, потом обратно. Потом сказал — менее резко, чем раньше. — Даня, покажи, что у тебя с рукой? — Да ничего страшного! Говорю, немного горячей водой брызнуло... — Сможешь сам до ванны дойти? Надо все равно под холодную воду сунуть. Минут на пять. И мылом намылить. Сможешь? А я тут пока Сашкиной раной займусь, хорошо? Я закусил губу. Дойти до ванной я, конечно, мог — меня сейчас так адреналином зарядило, что я бы марафонскую дистанцию прошел. Но выйти из комнаты я боялся — Алька все еще на психе, Славка тоже злющий... Как бы они тут чего не натворили.... Славно услышав мои мысли Алька сказал, все так же не поднимая головы, и не отрывая рук от лица: — Все будет хорошо, Данька... Я... Я был идиотом... Просто психанул... Но сейчас все нормально, правда... В его голосе было такое раскаяние и такая мольба, что я кивнул. И пошел «охлаждаться». *** Я сидел на бортике ванны, засунув руку под струю воды, и вспоминал, как совсем недавно держал под такой же струей Алькины руки — только не охлаждая, а согревая. Но думал тогда о том же самом. Зачем мы причиняем друг другу боль? Зачем мы мучаем друг друга? Обещаем «никогда больше» — и снова делаем. Сто раз по одним и тем же граблям, это Ритка верно подметила. Вот зачем я сказал то, что сказал? Хотел его заставить чувствовать себя виноватым? Хотя же знал прекрасно, насколько это «чувствовать себя виноватым» для него больная тема. Он и так от этой вины загибается. Так зачем? «А зачем он опять хотел меня ударить? — спросил я в ответ. — Не просто ударить. У него на лице было написано: «Убью, шлюха!» Просто чудо, что он это вслух не заорал!» И тут же сам себе ответил: «А ты посмотри на все его глазами. Ты заходишь в помещение и видишь своего любимого в объятьях другого... Если бы ты был на его месте, как бы ты реагировал? Если бы пришел в его школу и увидел бы его с какой-нибудь девицей. И его голова на её коленях, а она его еще и приобнимает. Что, не снесло бы крышу?» Снесло бы — признался я себе совершенно честно. Стоило мне нарисовать картинку в мозгу — так сразу и кулаки сжались, и кровь к лицу прихлынула. Я бы на куски всех порвал раньше бы, чем успел бы понять, что происходит. Так что Альке надо еще должное отдать — что он быстро в ситуации разобрался, засунул свою ревность подальше, и даже не возникал на эту тему совсем. Я бы так не смог. Я вздохнул. Надо что-то с этим делать, вот правда. Иначе... Прогноз Ритки может сбыться... Да, мы оба психанутые. Оба без тормозов. И если мы не начнем себя останавливать — все может плохо кончиться. Эх, вот бы кто-то из нас был таким спокойным, как Славка, который даже если из себя выходит, умеет быстро в руки взять. Как сейчас. А ведь он тоже психанул нехило. Ну да, понять можно — на пару минут двух дебилов в комнате оставил, так они успели дел наворотить. Хороши гости... И все-таки, я не представлял, что тихий добрый Славка может быть в такой ярости... Надо бы перед ним тоже извиниться. С этими мыслями я закрыл кран — и пошел в комнату. Тем более я не только руку охладил, а сам настолько охладился, что зуб на зуб опять не попадал и меня снова начало потряхивать. А может, просто адреналиновый заряд кончился — и я чувствовал опустошение. Еще более сильное, чем раньше. Даже за стенку приходилось держаться, чтоб не свалиться. Я уже собирался открыть дверь, когда услышал тихие голоса. Славка и Алька говорили. Не орали, не выясняли отношения, не огрызались — а разговаривали спокойно вполголоса... Они нашли общий язык? Это при том, что Алька к Славке ревнует, а Славка на Альку злиться? Впрочем... Это же Славка! Из него реально классный психиатр получится, умеет с психами управляться... Я толкнул дверь и вошёл. Они по-прежнему сидели на полу. Алькина рука была уже перевязана, лишняя кровь вытерта, лужа чая тоже исчезла, а хлеб и колбасный сыр были нарезаны и даже покусаны. — Ты как? — спросил Алька, опережая Славку, вскакивая на ноги. — Ничего так... — ответил я — и покачнулся. Не только от того, что голова опять закружилась. Просто... Нужно же дать Альке повод, чтоб он мог обнять меня при Славке. А мне сейчас хотелось этого больше всего на свете... Чтобы знать – у нас всё в порядке, мы вместе, мы рядом… И Алька понял — быстро подхватил меня, прижал к себе. Крепко, чуть ли не до боли. И это было так хорошо. Чувствовать его дыхание, слышать, как бьется его сердце, ощущать легкую дрожь его рук. Стоять так вечность. Или хотя бы еще немного... — Данька... — скорее выдохнул, чем прошептал он. Я ничего не сказал, незаметно коснулся губами его шеи, потерся макушкой о подбородок. — Даня, как рука? Лучше? — Славка тоже поднялся, подошел к нам. Я, все еще прижимаясь к Альке, протянул ему пострадавшую левую. Кожа покраснела — но уже непонятно: то ли от ожога горячей водой, то ли от того, что замерзла под холодной. Прикосновение Славки было теплым и приятным. — Фух, волдырей нет. Только ты там совсем заморозился... — Ага, заморозился... Я бы вот сейчас горяченького все-таки выпил... Только в этот раз не руками... — Сейчас, принесу. А ты ложись, давай. И ещё... Я надеюсь, пока я хожу, здесь никто никого не убьёт? Мы с Алькой переглянулись, а потом он ответил резко: — Нет. Никогда. Никогда больше... Я только вздохнул. Уже в который раз я слышал это «никогда» — и поэтому совсем в него не верил. Альку не переделать. Он психом был — и психом останется. Но... Это мне в нем тоже нравится. Славка вышел — и мы снова остались вдвоем. И теперь уже я поцеловал его первым, глядя ему прямо в глаза, рукой скользнул вниз, касаясь ширинки. — Данька... — голос Альки был хриплым. — Что ты творишь? — А что, трудно догадаться? — спросил я, продолжая его там поглаживать. — Я типа извиняюсь так. И еще пытаюсь донести мысль, что на тебя не сержусь. И подтверждаю, что у нас все хорошо. Как-то так на языке телодвижений. Можешь написать в словарик, чтоб в следующий раз, когда я так делаю, не спрашивать перевод. Алька усмехнулся — и притянул меня к себе, подхватывая под попу, поднимая от пола. Я обхватил его крепче — и руками, и ногами, обвился вокруг него, продолжая целовать — и чувствуя его поцелуи на шее, щеках, быстрые прикосновения губ к моим губам. Словно он хотел зацеловать меня всего — пока есть время. Потом он опустился на диван, наклонился, укладывая меня на спину. — Ты правда... не сердишься? — спросил он, прежде чем разорвать объятья. — Правда... Я просто подумал. Что психи мы с тобой. Оба. И нам нужно срочно что-то придумать. Какую-нибудь штуку, чтоб вовремя останавливаться... Типа стоп-сигнал. Может Славку попросить, чтоб он нам уроки спокойствия давал? — Славку попросить... — протянул Алька отстраняясь. — Данька... Скажи мне... У вас с ним... Ну правда ничего? — Я уже сто раз говорил... — Он слишком о тебе заботится. Слишком... Неужели не видишь? — Ну да, заботится. Потому что он — Славка. Он... Добрый, понимаешь? — А я, значит, злой? — голос Альки звучал с насмешкой, вроде как шутка — никакого наезда, что вы! Но на самом деле наезд там конечно был. И поэтому я ответил честно. — Ты не злой. И я — не злой. Просто мы с тобой... Немного эгоистичные, что ли. Или не немного. Оба. Что хотим, — то творим, и насрать на все. Мы — одинаковые, понимаешь? Ты — это я. А я — это ты. А Славка... Он какой-то не такой... Я его сам не понимаю. Но он... Он может делать что-то для другого. Просто так. Ему надо кого-то спасать. А я... Ну, со мной же постоянно какая-то фигня случается... Отличный объект для спасения. Вот он со мной и возится... Алька покачал головой, потом накрыл меня одеялом. — Может быть... Он действительно добрый... И мозги хорошо вправляет. Но... Мне это все не нравится. — Хочешь сказать «держись от него подальше»? — усмехнулся я. — Я уже говорил, чего я хочу, — Алька тоже усмехнулся. — Запереть тебя вообще ото всех подальше... — И ошейник надеть, да я помню... — Угу... Только если тебя посадить на цепь — это будешь не ты. Поэтому не стану я говорить «Держись от него подальше»... Просто... Алька так и не успел закончить мысль — если он вообще собирался ее заканчивать — как в комнату вернулся Славка. И так и не узнал, что «Просто». Впрочем, неправда. Я знал. То, что Алька не мог сказать. «Просто я ревную... просто я с ума сойду, если еще раз увижу, как он к тебе прикасается... просто я не выдержу, если ты мне изменишь...» И от этих несказанных слов мое сердце колотилось сильнее. Ревность — это плохо? Но почему тогда меня так сводит с ума Алькина ревность? Славка подвинул стул к дивану и сел, протянул мне кружку. — Здесь чай — травяной, я из маминых запасов взял. Тут и мята, и валерьяна, и пустырник. Пей. Саш, дай ему анальгин сразу, рядом с тобой на диване таблетки. Алька кивнул, пошарил под одеялам, достал пачку, выковырял таблетку. Но не отдал мне в руку — а положил в рот, коснувшись губ пальцами — и я едва удержался, чтобы не поцеловать их. А Алька не спешил убирать руку, погладил меня по щеке, растрепал волосы... Блин, он что, специально это делает? Хочет показать Славке, кому я принадлежу? Это... Так мило... Я проглотил лекарство, запил вкусным чаем. Потом дал обработать злополучную царапину на руке. Обрабатывал Славка — и я видел, что Альке это не нравится. Но он нашел выход — всё время держал меня за другую руку, обожженную, которая почти уже и не болела, гладил пальцы, успокаивая и поддерживая. Слишком нежно... Ха, будь Славка чуть более испорченным — он бы уже давно обо всем догадался. И о наших с Алькой отношениях, и о Алькиной ревности. Но, к счастью, это был невозмутимый Славка. И сейчас, если честно, я просто балдел, таял от той заботы, которой они оба меня окружали. Как все-таки здорово, что я не пошёл домой, где бы меня ждали только материны оры по поводу того, что «совсем головой не думаешь», «лезешь куда попало» и «сведешь в мать в могилу своими выходками»... Если так подумать, Славка — гораздо лучшая мама, чем моя. Ха, а Алька тогда кто? Папа? И вместе мы — счастливое семейство? От этой мысли я рассмеялся в голос. И Славка, и Алька посмотрели на меня, но я ничего не сказал. Просто засмеялся еще сильнее. Потому что это было мило. И я бы в самом деле не отказался от такой семьи... Мысль о семье заставила меня вспомнить о важном. Нужно было звонить матери. Как всегда, мне пришлось выслушать пять минут ругани на тему, что уже скоро вечер, а я шляюсь, черт знает где, зная, что сегодня «день генеральной уборки», и «ковры пылесосить должен Пушкин»... Я кивал, соглашался, да, все верно, я бездельник и лоботряс, но я же хочу как лучше. И что я не просто так на улице болтаюсь, я занимаюсь математикой со Славой, чтоб получить хорошую оценку в четверти («Скажи, Слав!» — «Да, да, Людмила Михайловна, Данил уже три темы разобрал, очень старается»)... А, потом, выслушивая ценные указания на тему «Только не надоедай там людям сильно» и «Веди себя в гостях прилично», я в порыве вдохновения выдал: — Мама, а у Славы родители на свадьбе у родственников. Придут, может вообще только завтра. И он дома один остался... Ему не по себе... Он первый раз дома один ночует. Его родители меня спрашивали — я могу с ним сегодня остаться? Все-таки вдвоем не так страшно... Да, конечно покушаем... Да, дверь закроем, газ выключим... Да честно — его мама только рада будет... Она сама меня просила… Ага... Конечно... Как выспимся — так приду... Ага... Когда я начал это говорить, то бросил быстрый взгляд на Славку — тут же готовясь дать задний ход, если он отрицательно мотнет головой, но он, сообразив, чего я добиваюсь, бодро закивал. Алька не кивал — и отрицательно головой не мотал тоже. Но едва я повесил трубку, заявил категорично: — Если Данька тут останется — я тоже останусь! Славка пожал плечами. — Мне не жалко. У меня спальный мешок есть, одеял хватает, могу здесь, рядом с диваном постелить... Только... Обещайте мне оба, что ничего больше не натворите? Что третьей мировой не будет, восстание машин не случится и зомбиапокалипсис не нагрянет. Я улыбнулся. — Насчет зомбиапокалипсиса обещать ничего не могу. Я сейчас сам как зомби. Но в остальном — я точно буду тише воды ниже травы. Я вообще мальчик паинька и святая невинность. И сейчас спать лягу. Голова-то все равно болит. А начет восстания машин — вы это сами решайте. Алька тоже быстро мотнул головой: — Я за восстание машин не отвечаю. С твоим холодильником и телевизором на этот счет не договаривался. Я тут просто прикинусь плесенью и тихо посижу... — Ну, если так — тогда нет проблем. Саш, если хочешь, могу дать игру электронную. — Ой, игру! — тут же подорвался я. — Я тоже хочу! — А тебе — не дам, — отрезал Славка. — Тебе нужен покой. И так напрыгался сегодня. Ты спать собирался — так что спи. А я за уроки сяду. Должен же кто-то математику учить... На случай, если твоя мать при встрече ко мне с детектором лжи пристанет на тему «Чем вы тут занимались?». Я снова рассмеялся. Хотя меня все еще знобило, на душе стало совсем тепло. Гораздо теплее, чем я чувствовал себя дома с родителями. Ну в самом деле «Славка, Алька, я — дружная семья»... С этими мыслями я устроился поудобнее под одеялами — и лег спать. Хотя вначале некоторое время наблюдал, как Алька ловит яйца. Он остался сидеть на полу, возле дивана, привалившись к нему спиной. А я подвинулся на самый край — так, чтобы касаться щекой его плеча. Типа смотрел, какой у него счёт. Но на самом деле, смотреть на меленький экранчик мне было тяжело — голову начинало просто разрывать при попытке сфокусировать взгляд. И я достаточно быстро закрыл глаза. Но чувствовать, засыпая, что Алька рядом, вдыхать его запах, ощущать, как в перерывах между играми он поглаживает мое плечо или проводит рукой по волосам — это было чудесно. Конечно, я был не против большего — уснуть в его объятьях, например. Но — даже так я был на седьмом небе от счастья. И заснул я с улыбкой, не смотря на боль.