Признайся мне первым

— И что это тут целый симпозиум собрался? По какому такому случаю? — Они меня навестить пришли... Оценки четвертные передать... — Ну да... Вначале оценки передаём, а потом всем классом гриппом болеем. Нам, врачам, делать больше нечего, как по больным ходить под Новый Год... Ну-ка все живо по домам! Ты, друг дорогой, давай-ка на кухню. И ложку приготовь, будем горло смотреть. А вы собирайтесь, собирайтесь! Чего ждете? Оля и Катя ничего не ждали. Они оделись быстро и, прбормормотав под нос какие-то невразумительные извинения, тут же выскочили за дверь. А вот Ленка одевалась медленно, бросая быстрые взгляды, то на меня, то на Альку, то на Оксану... Она явно не собиралась уходить из квартиры раньше их. И Оксана не торопилась — она старательно застегивала пуговицы на пальто, не сводя с Альки глаз. А он стоял, привалившись к стенке, старательно уставился куда-то в угол. Лицо его было сосредоточенное, как из камня высеченное. — А ты чего не собираешься? — обратилась к нему Раиса Максимовна. — Жду, пока коридор расчистят, — буркнул Алька. — А вещи твои где? — Раиса Максимовна вела допрос так, словно она не доктор, а следователь... — Ой! Я совсем забыл! — мгновенно сориентировался я. — Его куртка у меня в комнате... Я померить брал... Тоже хочу «дутик»... Нужно же было прикинуть, как смотреться будет... Раиса Максимовно только головой покачала — и в этом движении было всё, что она думала о современной моде. — Иди, забирай свой «дутик». А кто уже оделся — тот за дверь. На улице друг друга подождёте. А ты, — повернулась она ко мне, — марш на кухню. Нечего тут на сквозняке торчать. Я бросил на Альку быстрый взгляд, но он в мою сторону даже не посмотрел. Мне ничего не оставалась, как уйти из коридора... Хлопнула дверь. Потом, через несколько минут — снова хлопнула. Все ушли. И Алька — тоже. У меня на сердце висела стопудовая гиря. Всё катилось к чертям собачьим. Если бы он только послушал меня! Потерпел бы всего пять минут! Раиса Максимовна выгнала бы девчонок, сама бы ушла после осмотра... И мы остались бы вместе... Вдвоём... И могли бы поговорить... Всё выяснить... А сейчас — что?! Раиса Максимовна зашла в кухню тяжелой походкой. — Данил, я просто тебе поражаюсь! По словам твой мамы, тебе так плохо, что ты встаёшь с трудом. Просто лебедь умирающий. А тут — что я вижу? Полгорода у себя собрал! — Я их не звал... Они сами пришли... — Ох... Никакого сладу с тобой... С лицом что? — Да там в парке... Прикопались какие-то... Типа «закурить дай»... Ну и вот... — То есть тоже «ты их не звал, они сами пришли»... — Угу... — Кто бы сомневался... Ладно, вставай к свету, рот открывай, язык на меня... Так... Так... Хорошо... Точнее — ничего хорошего. Весь зев обложен. Глотать больно? — Немного... — Ещё что беспокоит? Вот градусник, поставь пока и рассказывай. Что меня беспокоит? Что Алька ушёл, даже не взглянув в мою сторону... Что Оксана, как не крути, реально — «его девушка» и он за ней «бегает»... Что мы настолько хреново шифруемся, что уже скоро весь город догадается, чем мы занимаемся... Что Раиса Максимовна видела Альку у меня и может матери об этом проговориться... Что сейчас у нас обоих — вся душа в «занозах» болючих, и нам даже их не вытащить... Да, вот это всё меня беспокоит! Очень! Но... — Да просто слабость сильная... И спать хочу... — И всё? Сопли, кашель есть? — Да нет вроде... — Будут. Вот как тебя угораздило перед самыми каникулами простыть? «Ну, я просто гулял без шапки и в порванной куртке... А потом всю ночь провалялся на чужой чердачной площадке на холодном полу...» Но, конечно, я этого не сказал, только пожал плечами, глядя, как Раиса Максимовна что-то пишет на листе бумаги. Несколько минут мы молчали. — Давай градусник. Так, ну что, друг дорогой, тридцать семь и шесть у тебя. Лучшая температура для приёма гостей. Раздевайся до пояса, слушать буду. Я вздохнул, снимая кофту. Раиса Максимовна достала из сумки «трубку», воткнула её в уши, повернулась ко мне. И замерла. — Таааак... А с рукой у тебя что? С рукой? Точно, с рукой... Я скосил глазами в сторону левого плеча. Следы зубов отчетливо виднелись на коже, вокруг всё переливалось всеми оттенками красно-синего. Упс... — Это... Это я сам... Прикусил. Видите?! Я быстро приложил руку к зубам, чтобы было очевидно, что следы зубов мои, а не чьи-то ещё. А то... Кто знает, что она подумает! Ладно, хоть на засосы внимания не обратила! — Господи, зачем?! Зачем... — Больно было... — сказал я правду. Но тут же добавил быстро: — Голова болела очень сильно, прямо нестерпимо... Вот... И я в руку вцепился... От боли... — Тааак, — снова произнесла Раиса Максимовна. — То есть, когда я тебя спросила, что беспокоит, ты сказал, что только слабость... Теперь оказывается, что у тебе «голова болит нестерпимо»... Что ещё у нас дальше выяснится? Упс... — Так это утром было... Когда проснулся... Оно потом прошло... — Да-нил. Напомни-ка мне, с чем ты в последний раз в больнице лежал? Я опустил голову. Чёрт! Я что, врать нормально разучился? С девчонками ничего путного придумать не смог, чтобы их сразу выгнать, и сейчас — чем больше вру, тем хуже становится! Я чувствовал себя так, словно окружен врагами со всех сторон — и кольцо сжимается... Что не делай — всё хуже и хуже. Обложили! И бежать некуда! Остается молчать упрямо. А Раиса Максимовна продолжала допрос: — Головокружения бывают? В глазах двоиться? Плывёт? Темнеет? Угу... Каждый день — не по разу... — Да нет вроде... — Да, нет или вроде? — Раиса Максимовна... У меня сейчас только горло болит... Немного... И спать хочется... А в остальном всё в порядке! Раиса Максимовна продолжала смотреть на меня — и мне казалось, что она не верит ни одному моему слову. — Ладно. Мать твоя говорила, что после праздников вы в областную поедете — вот там и будешь сказки рассказывать, как у тебя «всё в порядке». А сейчас спиной ко мне повернись. Холодный металлический диск коснулся моей спины — и холод словно прямо в сердце вошёл. Я стоял, следуя указаниям «дыши-не дыши», и понимал, что сейчас «не дышать» мне хочется больше. «Соберись, тряпка!» — рявкнул я на себя. Не время раскисать! Сейчас, как никогда, нужно быть собранным! Чтобы всех их обмануть! Чтобы из этого кольца окружения вырваться! Чтобы послать мир к чёрту! Я же справлюсь? — Одевайся. Вот что. Я тебе лекарства сейчас выпишу. Мать придёт — пусть сразу в аптеку сходит. Сам из дома не высовывайся. Мне не нравятся ни горло твоё, ни легкие. Поэтому, если не хочешь повторение прошлогодней истории — то постельный режим и никаких гостей. И постарайся всё-таки без драк обходиться! Я кивнул. Всё, осмотр окончен? Отмучился? Но не тут-то было. — И про гостей. Я конечно, всё понимаю, юность, гормоны. Но, Данил. Четыре девушки — это как-то многовато! — Да они просто оценки и домашку передать зашли... — буркнул я, натягивая на себя кофту. — Ага. Просто домашку передать... И украшения на твоей шее оставить. Данил, я врач, я много чего в жизни видала. И знаешь, выявлять беременность у несовершеннолетних девиц и устанавливать отцовство несовершеннолетних папаш мне приходилось. Поэтому давай начистоту. Ты ещё только в седьмом классе. Не рано ли — всё это? Я понимаю — поколение акселератов. Но всё-таки. Я надеюсь, вы думаете о последствиях. Мне бы не хотелось обсуждать эту тему с твоей матерью... Но... Меня бросило вначале в жар, потом в холод. Ноги стали ватными. Ага, «не обратила внимания на засосы» она, как же! На что я вообще надеялся?! И о чём я думал, когда млел от Алькиных ласк? Ведь знал же, что будет врач... Мог сказать сразу — типа «давай сегодня поаккуратнее»... Но нет! Как только я увидел в дверях моей квартиры у меня всё на свете из головы вылетело... А потом... Я же в самом деле тащусь от мысли, что я — «его»! Я сам хочу этих отметин. На шее, на душе, везде! Сам хочу! И сегодня - особенно хотел! И ни о чём ни думал... А вот теперь — как это все разгребать?! — Мы же... Мы же просто дурачились... Ничего серьёзного... — пробормотал я. — В том-то и дело, что ничего у вас нет серьёзного! В том числе и отношении к жизни! Вы всё дурачитесь — а потом проблем отгребаете на все места. — Да какие проблемы?! — возмутился я, со страху переходя из защиты в нападение. — Почему, вы взрослые, постоянно нам чего-то приписываете? Такого, чего у нас и в мыслях нет! Если в подъезде греемся — то сразу «курите», если просто компанией собрались — то «бухать будете»... Один раз в шутку поцеловались — сразу уже про беременность! А это всё не так! Это у вас, взрослых, всё по-взрослому! А мы — дети ещё! Мы просто играем! И реально ни о чём таком не думаем! «Ага, именно ты — и ни «о чём таком» не думаешь, верю-верю! — хихикнул внутренний голос, заставляя меня сбавить обороты. — Ты, скорее, «ни о чём другом не думаешь», так правильнее будет». А Раиса Максимовна вздохнула. — Ох, Данил, рада бы я думать так же. Вот только знаю я все ваши «ни о чём таком». И второклашек после отравления алкоголем откачивать приходилось, и накурившихся до потери сознания детсадовцев в чувство приводить... Поэтому можешь мне не рассказывать, какие вы «белые и пушистые». Может, для тебя пока действительно всё «просто играем»... Но твоя Елена Прекрасная о чём думает? Старшие классы ей уже не интересны, решила младшими заняться? И ведь не глупая же девочка... А в голове — одни «игры»... Я едва смог удержать челюсть от отваливания до полу. Она что, решила, что я с Ленкой встречаюсь?! Впрочем... Это звучало логично... Не Оля же с Катей мне засосы оставили? Они слишком маленькие и невинные для такого. Оксана — слишком большая и серьёзная. На Альку, она, слава богу, она при всём своём «знании жизни» даже не подумала... Остается только Ленка... Которая парней меняет раз в неделю и явно знает толк в поцелуях... С садика знает, как выяснилось... Благодаря мне... И... Это наверное... хорошо? Я и Ленка — может, это не самая плохая версия для моей мамы, если Раиса Максимовна решит с ней поговорить? Конечно, мать на дыбы встанет. Навыговаривает мне всякого... Включит своё обычное «ещё раз увижу»... Ну и ладно! Главное — про Альку все забудут. И для этого даже врать особо не надо — они сами придумают. А ты знай — молчи и наводи таинственный вид. Что я и сделал: просто сел молча на краешек стула и стал наблюдать, как Раиса Максимовна выписывает лекарства. Я почти успокоился. Даже дыхание стало ровнее, и жар не так сильно по телу проходил. Всё хорошо... Если не выход — то хотя бы путь к выходу найден... Так мне казалось. — И вот что ещё... Не моё это дело, конечно, но бы ты с Кузнецовым поменьше общался. Я понимаю, всякие дутики-шмутики у вас на уме, купи-продай эти ваши современные... Но ни к чему хорошему это не приведёт! Меня не то что в пот снова бросило — на меня словно водопад обрушился. Кофта моментально взмокла и озноб пробил до самого сердца. Я даже как дышать забыл. Откуда?! Откуда она вообще Альку знает? Он же из другого микрорайона!!! Ладно, Ленка — она где-то недалеко живет, это Раисин участок. Но Алька! Я был уверен — она понятия не имеет, кто он такой! И если матери скажет, что у меня кроме девушек какой-то взрослый парень был, то я отбрехаюсь: это Лёха Большой или Жека, или мой зам Морозов... Но теперь... Что делать теперь?! — Да никаких у нас с ним «купи-продай», — заговорил я на автомате, едва не заикаясь. — Просто Ленка со своей подругой зашла, с Оксаной. А он учится вместе... С Оксаной... И вот... Зашёл с ними... Ну а куртку я просто померить взял... У меня и денег-то своих нет... А мама такое в жизнь не купит... А так хоть прикину... И вообще... Чего все чуть что — сразу «Кузнецов»... Мы с ним когда-то в детстве во дворе бегали — нормальный пацан... А к нему отношение такое, словно он чумной какой-то! Раиса Максимовна подняла голову от бумаг, взглянула на меня поверх очков. — Я не говорю, что он «чумной». Но что бедовый — это точно... Есть в кого... — Она вдруг вздохнула тяжело и заговорила каким-то другим тоном. — Кто бы мог подумать... Ведь какая Ирина девочка была... Тихая, послушная, добрая… Училась хорошо... И такая талантливая... Её картины даже на областною выставку возили. У нас дома портрет висит, который она моей Алёнке на день рождения подарила, классе в седьмом они тогда были, так люди до сих пор смотрят, диву даются, до чего здорово нарисовано... А потом что? Тоже, наверное считала, что «ничего серьёзного» и «просто дурачимся» – вот и связалась черте с кем... В результате – ребёнок нежданный, муж-изверг, учёба брошена... Маляр-штукатур! Вместо портретов-пейзажей — по стенам краской тяп-ляп! И ладно хоть жива осталась, а то со страха и по незнанию, совсем чуть себя не извела... Еле удалось спасти — и её, и мальчика... Некому её было на путь наставить — ни отца, ни матери, а бабки — что? А подружкину мать, тётю чужую, кто вообще слушать будет... Вы же все сами с усами, вам никто не указ... «Какие могут быть проблемы», конечно! А потом — вся жизнь коту под хвост. Когда она начала говорить, то я вначале даже не сообразил — про что это? Какая ещё «Ирина» и при чём тут мой Алька?! Даже с ужасом подумал вначале, что это про ещё какую-то «Алькину девушку», которою он «с пути сбил»… Но потом всё сложилось в одну картину. Да, многое я и так знал: что Алькина мать, не доучившись толком, замуж вышла «по залёту», что все были против этого брака, что ребенок оказался никому не нужен…Но тут история словно с другой стороны открылась… Тихая девочка, которая любила рисовать и дружила с врачихиной дочкой… Талантливая… Добрая… Умная… Как она превратилась в вечно уставшую равнодушную тётку, которая орёт на сына: «Да кому ты вообще такой сдался?!»? Как? Только из-за гада этого, за которого она замуж вышла? Но не может же так быть – что всё, что было внутри живого и настоящего, вдруг взяло и погасло из-за одного человека? Или может? Меня снова ознобом прошибло. Вспомнился Алькин пустой взгляд… И вчера, в подъезде… И тогда, у меня в ванной, после нашей ссоры… Его слова: «Ты со мной случился…» Боль и страх… Может, значит... Если постоянно – боль и страх, то только это и может случиться! Вот живая девочка – вот мёртвая внутри тётка… И если раньше я злился, думая про Алькину мать, то теперь мне было жаль её… Нет… «жаль» — это не совсем то, что я чувствовал. Скорее, это были всё те же боль и страх… И из-за того, что было, и из-за того, что может быть… А ещё – была злость. Да, Алькину маму жалко… Но… Алька-то тут причём?! За что его так?! — Ну и что? А в чём Аль... — от распиравших меня эмоций, я чуть не проговорился, назвав «тайное имя» моего любимого чужому человеку, но вовремя спохватился и поправился: – А в чём Кузнецов-то виноват? Ну получилось так у его родителей – и что? Не он же просил его рожать! Нельзя ненавидеть человека только из-за того, что он родился не тогда и не так!!! — Да не в чём он не виноват, Данил... И ненависти тут нет, мне всегда его жаль было, неприкаянного... Я про другое сейчас. На отца своего слишком он похож... А отец... Уж сколько говорено Ирине было: не связывайся с ним! Ведь с самого начала понятно было, что это за фрукт... Ещё с того момента, как он её рисунки изодрал и сжег... И руку ей сломал... Бежать от такого надо сразу! Ревнивый, злобный, завистливый, мелочный... Не мог допустить, чтобы кто-то лучше него был... Она ведь учебу бросила, потому что он не хотел, чтобы образованней его была... У него восемь классов и ПТУ — значит, и у неё так должно быть. Он — серая посредственность, значит и ей — сидеть и не высовываться. И чуть что не по нему – сразу руки давай распускать! Милиции не него хватает! Так ведь Ирина его и защищает! Сколько заявлений на него, психопата, писали — так она стеной стоит: ничего не было, всё распрекрасно... А потом к Алёне придёт — и слезами умывается. И сын такой же растёт, только горе одно от него. Учиться не хочет, работать не собирается, дерётся… Сейчас со спекулянтами связался... «Дутик» у него! А на какие шиши, спрашивается? С отцом вот недавно сцепились, чуть до поножовщины дело не дошло... Один другого стоит, доведут они оба её до могилы раньше времени… Ведь молодая девка ещё, тридцать с хвостиком — а голова вся седая, давление скачет, сердце прихватывает... И по прежнему слышать ничего не хочет, про то, чтоб от изверга своего уйти. Впрочем... Кому помогли чужие советы? Она снова тяжело вздохнула, поднялась со стула, протянула мне листы бумаги. — Вот, передашь матери, пусть выкупит. Пить все таблетки строго так, как я написала. Полоскание с содой сейчас сам сделаешь, пока мать не пришла — каждый час горло полощи. А насчет того, с кем дружить и в какие «играть» играть — ты всё-таки подумай. — Угу, — бормотнул сквозь сжатые зубы, выходя вслед за Раисой в коридор. Хотя мне хотелось не угукать, а кричать: «Нет! Это всё неправда! Алька не похож на своего отца ничуточки! Он вообще не такой! Вы ничего не понимаете!!!» Но... Я лучше, чем кто либо, знал, каким бывает Алька, когда его переклинивает... И насколько он похож в этот момент на своего гада-папашу, швыряющего Гордейку... Да, я не хотел думать об этом, не хотел замечать! Но от этого оно не переставало быть правдой... «Он бы никогда не сжёг мои рисунки! Никогда бы!» — возражал я сам себе. Вот только... Когда я захотел группу собрать — он не был счастлив. После дискотеки — истерику устроил... Газета его бесит... И секция... «Засадить бы тебя в высокую башню и закрыть на сто замков» — так он когда-то сказал... «Ну и что?! Сказал, да! Но потом же добавил: «Тогда это будешь не ты». И пусть идею с группой он не поддержал — но не запретил же! И квартиру в городе он купить хочет, чтобы я в универе учиться мог с комфортом! Да, он ревнивый... И психопат, куда без этого! Но — он не «злобный и завистливый»! А если и завидует — то совсем не так, как папаша его! Тот просто на всех крысится из-за того, что кто-то живет лучше, на жизнь жалуется постоянно, а Алька — двигается вперёд! Чтобы быть таким, как те, кому он завидует! Ага, и ориентир у него – уголовник Вася Ли! И от этой мысли совсем стало зябко… И вспомнилось опять: заснеженный парк, темнота вокруг и его слова: «мне просирать нечего, у меня уже всё просрано!» Почему?! Ну почему так! Да, отец у него — придурок редкостный, и да, есть между ними общее! Но у него же не только от отца гены, ещё и материны есть! А она, как Раиса сказала, и умная была, и талантливая! И Алька – тоже! Умный! Талантливый! И это на самом деле так, а не потому что «я его люблю» и для меня он «самый лучший». Я точно знаю, он мог бы учиться хорошо, если бы на учёбу не забил! И талант у него тоже есть! Вон, когда мы в индейцев играли, он «тотем племени» делал – выбил по толстой фольге гвоздем изображение орла – так у него прямо настоящий орлище получился, кажется, что прямо сейчас клюнет! И когда мы себе «волшебные посохи» делали из молодых кленовых веток, то у Альки был самый красивый. Я только спиральки и ромбики смог по коре вырезать, а у него там и совы были лупоглазые, и волки, и олени с рогами – и все изображения с ноготок! Это вообще произведение искусства было! И если он за что-то берется всерьёз — то в чём угодно может разобраться. Например, когда мы луки себе делали... У всех просто палка с веревкой, так видимость одна, для игры. А он выяснять стал, какие луки на самом деле у индейцев были. Даже книгу Шульца «Моя жизнь среди индейцев» у меня взял почитать, и над томом энциклопедии, где про разное оружие рассказывается, несколько часов сидел, чего-то выписывал. Потом почти месяц мастерил. И в результате самый настоящий лук получился! Офигенный просто! А какие самопалы он делает! Ни у кого таких нет! И когда мы самолетиками увлекались — было такое дело года два назад — то его самолетики лучше всего летали, потому что свой способ складывания придумал. И вообще! Алька что угодно придумать может! Не так как я. У меня действительно одни «глупые фантазии», не имеющие отношение к жизни. А ему стоит только сказать, чего надо — и он точно найдет способ это получить! Так что — вовсе он «серая посредственность»! Если бы он только захотел — он бы что угодно смог! И картины бы рисовал не хуже матери своей или какой-нибудь «художественной» Таньки Журавлёвой! И боксом он бы мог заниматься. Ему хотя бы годик в секцию походить — и запросто не то что на городские, на областные мог бы выйти! Так почему же? Почему он болт на себя положил?! Только из-за ерунды, что ему наговорили в детстве? Вот такие вот раисы маскимовны, которые на нём поставили клеймо «такой же как папаша», «ни на что не годится», «хулиган» — и ничего другого видеть не хотели? Только поэтому?! Мне было больно и горько... Хочу быть рядом с ним... Прямо сейчас... Не смотря ни на что... Просто обнять его крепко — и плевать на всё остальное! Раиса Максимовна что-то ещё говорила, прощаясь. Я что-то механически отвечал. Просто ждал, когда она уже уйдет... Чтобы Алька смог вернуться. Ко мне. Ведь он вернётся, да? И потом, проводив Раису, я даже дверь закрывать не стал как следует, даже из коридора не ушёл, прости присел на банкетку. Зачем, если всё равно сейчас Альке открывать! Но... Прошёл час... Два... Три... Альки не было. *** За дверью квартиры Алькиных бабок было тихо. Я постоял немного, рассеяно глядя на потертую дерматиновую дверную обивку. Постучать или нет? ...Прежде чем уйти из дома «искать Альку», я набрался храбрости — позвонил по телефону. И долго слушал гудки... Ну да, бабка Нюра ещё в больнице, бабка Аглая — глухая... А он, значит, домой ещё не вернулся... Где он тогда?! Вначале я думал: он наверняка быстро отвяжется от девчонок и будет ждать где-то в подъезде ухода врача... Чтобы сразу, тут же, вернуться ко мне! Но нет... Потом я решил: может, он вначале в школу пошёл? В конце концов, я же сам ему постоянно говорил: не пропускай... Да и Оксана тут была... Отделаться от неё не удалось, и она сопроводила его под конвоем на уроки. А после уроков — он придёт ко мне! Но время шло, а его не было... А ведь если у нас укороченный день, то и они вряд ли до вечера учится будут! У них давно должно было всё закончиться! И тогда мне стало совсем страшно: если его нет, значит, что-то случилось? Но что?! Они поговорили с Оксаной — и она убедила его в том, что я «только жизнь ему порчу» и ему надо «разорвать эти цепи» и отделаться раз и навсегда от нехорошего меня... Или он психанул из-за всего настолько, что пошёл крушить всё направо и налево — и попал в неприятности? Или... Или он больше не хочет меня видеть... Совсем... Никогда... Да нет же! «Вспомни!» — приказал я себе. Вспомни о чём ты думал утром, когда вы были вместе! Когда Алька смотрел на тебя, как завороженный... Когда целовал… Проводил рукой по лицу… Это совсем не похоже на то, что он «не хочет видеть»! Поэтому хватит выдумывать! Да, он явно психанул... И ревновал... И злился... Но... Но это ничего не значит! Ведь ты тоже после Оксаниных слов психовал, ревновал и злился... И даже сейчас всё ещё — психуешь, ревнуешь и злишься.... Только ты всё равно хочешь его видеть! Хочу... Очень хочу... Обнять его, прижаться крепко, как утром... Снова почувствовать — мы вместе, и никто этому не помешает! Хочу быть с ним... Но его нет... И тогда я решился. Искать его. Потому что если я буду просто сидеть ещё час на банкетке в коридоре — я точно крышей поеду! Надо действовать! Вначале — позвонить бабкам. Хорошая идея, но ничего с ней не вышло. Значит... Нужно идти на улицу! Но как? Времени уже много, а сегодня — предновогодняя пятница, укороченный день не только в школах... Мать может придти раньше времени, и не найдя меня дома, крик поднять... Мой взгляд упал на рецепт... Раиса сказала: сам не ходи... Но ведь... Я могу сказать что всё не так понял! Что наоборот услышал, что лекарства надо выкупить срочно! А чего вы хотите от человека с температурой? У меня в ушах звон, в глазах темнеет, всё кругом расплывается... Могу я в этом состоянии что-то не так понять?! Конечно, могу! И я написал на листе бумаге большими буквами «Ушёл в аптеку за лекарствами» и воткнул лист за обод коридорного зеркала, чтобы мама сразу увидела записку, как придёт и не волновалась «куда это ребенок подевался». Я уже собрался выйти, но тут меня догнала умная мысль: если я не найду Альку сразу и сильно задержусь, а мать уже придёт... Что я ей скажу, если она спросит: «Почему так долго?» И тогда я быстро приписал на бумаге: «и в магазин за хлебом». Это была отличная идея, потому что за хлебом часто выстраивались большие очереди, в которых можно стоять оооочень долго. И то, что вернусь я без всякого хлеба — тоже естественно. Просто скажу, что хлеб прямо передо мной кончился... И я пошёл в другой магазин... И там тоже кончился! И так можно «выврать» себе спокойно пару-тройку часов отсутствия! Довольный собой я вышел на улицу. И задумался. А теперь — куда? До его школы дойти? Да, уроки у него, скорее всего, закончились, но вдруг его учителя задержали — дополнительное задание на каникулы дать или про исправление оценок поговорить... У школы его не было... Там вообще было тихо. На улице уже начинало темнеть — но свет зажёгся лишь в паре окон... Значит... Все уже ушли, да? Теперь куда? Механически я дошёл до магазина «Дары природы» — обычного места наших встреч, всматриваясь в лица прохожих... Но Альки я не увидел... Дойти до малосемейки? А смысл? Он же теперь у бабок живет... Но всё-таки до малосемейки я дошагал. Обошёл ее раз три... Никого похожего на Альку... Начал падать снег и, может быть из-за этого, идти становилось всё тяжелее. Ноги вязли в сугробах и казались неподъемными. В какой-то момент мне захотелось сесть прямо на снег, но я заставлял себя идти... Может, он на автовокзале? С теми своими «друганами», что пасутся возле игровых автоматов и толкают шмотки? Я поплёлся туда... Пока я шёл, стало совсем темно. Значит, время приближалось к четырём, и мама скоро будет дома... А может — уже дома? Что она будет делать, когда узнает, что я ушёл? Сколько времени пройдёт, прежде чем она начнет психовать? От этих мыслей меня накрывало тревогой так, что начинало тошнить. А ещё — становилось всё жарче и жарче, словно сейчас не зима, а лето... И от жары тошнота ощущалась сильнее. Куртка мешала дышать и весила, наверное, больше тонны... Хотелось снять её. Но куда потом девать? В руках тащить? Ну нафиг... Автовокзал встретил меня темнотой. Горело только окошечко пригородных касс. А, точно... Предновогодняя пятница... Куда теперь? Может, Алька уже домой вернулся? К бабкам? Значит, туда? Дорога от автовокзала назад была бесконечной полосой препятствий... Вначале я чуть не врезался в какой-то чёртов фонарный столб, который какого-то фига вырос посреди улицы, потом зашёл в непонятные сугробы, которые в этой части города сроду не водились... Потом я понял, что и город какой-то не такой, и улицы совсем другие... Словно я попал в параллельный мир... Но всё это было даже хорошо... Потому что решая проблемы столбов, сугробов, тупиков, обрывающихся тропинок, расползающихся улиц, заплетающихся ног, тошноты и мокрой от пота одежды можно было почти не думать ни о чём... Вообще ни о чём... Просто идти вперёд... Куда-нибудь... Но каким-то чудом я дошёл куда надо — до нашей улицы. Побыстрее проскочил мимо своего подъезда и юркнул в Алькин. ...И вот теперь стоял возле двери в его квартиру — и боялся постучать. Что если его нет? И дверь откроет бабка? Я понимал, что убежать быстро вниз я не смогу — я на третий этаж сумел подняться практически «ползя по перилам»... А если откроет он? Откроет — и даже не посмотрит в меня, как тогда в коридоре... Или скажет: «И чего ты припёрся?» «Хватит! — одёрнул я себя. — Ну хватит уже себя накручивать! Не скажет он такого!» И чтоб не думать больше — я постучал в дверь. И замер. Тишина... Может, он не услышал? «В прошлый раз он услышал, даже когда ты не стучал!» В прошлый раз... От воспоминания о «прошлом разе» меня, несмотря на жару, прошибло холодом. ...Вот он сидит на бортике ванной и смотрит, как красная от крови вода утекает в никуда... Или уже не смотрит... Я заколотил в дверь как ненормальный — руками, ногами, изо всех сил! Откройте! Кто угодно! Хоть бабка, хоть призрак дедки, хоть черти полосатые, которые, как у нас во дворе считали, у ведьмы бабки Нюры под кроватью живут! Пустите меня! К нему! Тишина... А потом этажом ниже щелкнул замок... Где только у меня силы нашлись, чтобы на чердачную площадку взлететь? Но я взлетел. И замер, слушая, как кто-то со второго этажа спускается вниз... А потом осмотрелся... В углу стояла наша раскладушка с отвисающими пружинами и наброшенным сверху старым пледом. И тумбочка была на месте. А на полу валялась обертка от «Вагон Вилса».... Я не сразу понял, что у меня по лицу бегут слёзы... Я просто стоял, смотрел на то, что было нашим с Алькой раем — и чувствовал, как внутри меня что-то огромное хочет вырваться наружу, но не может... только слёзы и просачиваются... и ничего больше... Как во сне, я поднялся ещё на несколько ступенек... Опустился на раскладушку... Она скрипнула знакомо... Алька придёт! Он же всегда приходил! И мы будем есть одну печенюху на двоих... И укроемся одним пледом, чтобы стало теплее... Я прижмусь к его плечу — и всё будет неважно... Он придёт! Когда-нибудь... Внизу хлопнула подъездная дверь. Голоса на лестнице. — Думаешь, он вернулся? — Ничего я не думаю... Позвонишь — тогда узнаем! — А если ещё нет? Тогда что? Нет ответа... Только быстрые шаги... Вверх... На третий этаж... К Алькиной квартире... Я уже дождался, да?! Вот! Вот что значит найти правильное место, чтобы ждать! Я хотел встать — и поспешить вниз... Туда... К нему... Но понял, что подняться с раскладушки не могу... Тело налилось свинцом, больше всего весили ноги и голова. Первые вообще не желали шевелиться, а последняя того и гляди завалится куда-то набок... А голоса уже доносились от Алькиной квартиры: — Ещё Ритке Лукашиной сразу позвони, вдруг он там... Её номер знаешь? Если что — я тебе скажу. — А чего сам не позвонишь? — Всё то же! Я ж — исчадье ада. Если родители трубку возьмут — мало никому не покажется... Да и она со мной не разговаривает... Звон ключей... Сейчас он откроет квартиру... Зайдёт внутрь... А я... — Ты чего? Замок заело? Нет ответа. Только быстрые шаги — вверх, вверх, вверх... А потом тёмный силуэт вырастает между перил... Хриплый сдавленный голос: — Ты... Что ты тут делаешь?! Я смотрю на Альку, из последних сил заставляя голову держаться прямо, и то огромное, что рвалось из меня, становится настолько громадным, что просто разрывает меня на части! На целую сверхновую, на целую вселенную! Алька тут!!! Он не умер! Он не лежит в ванной на полу истекая кровью! Он — со мной... А я... — Что ты тут делаешь?! — Я... — язык слушается не очень хорошо, кажется, что он распух, а всё горло наждачкой натёрли, но мне нужно сказать... Объяснить... — Я за лекарствами ходил... и за хлебом... — За хлебом, значит? — Алька уже совсем рядом со мной. Он присаживается на корточки и вцепляется в мои плечи, заглядывая в глаза. — Мы все магазины обошли, все аптеки, все очереди... Шаги... Над перилами вырастает ещё одна тень. Славка... Они опять вместе? И опять — искали меня... Они искали меня... Значит... Альке не всё равно! И то огромное, что уже почти разорвалось в сверхновую, собирается обратно — в светящийся шар внутри меня... горящий... обжигающий... засевший в горле... — Тебе что врачиха сказала? Постельный режим, из дома не высовываться! Какой, нахуй, хлеб?! От этих слов я вздрагиваю. И словно просыпаюсь... Шар внутри меня затвердел — и провалился куда-то в желудок тяжёлым камнем. Мысли перестали разбегаться... Расплывающаяся чердачная площадка становится чёткой. Вот Славка стоит несколько ступенями ниже, держится за перила, лицо бледное.... Вот Алька, рядом со мной. Его глаза разбегаются, подрагивает веко, побелевшие губы сжаты в тугую полосу... — Она это без тебя говорила.... Откуда... Откуда ты знаешь?! Он опускает голову. А потом выплевывает слова со тихой злостью: — Знаешь, у тебя замок с собачкой. Если её придержать — дверь не захлопнется... Меня словно ударили под дых. Так что воздух весь исчез... Вот оно значит как! Алька отделался от девчонок — и вернулся в квартиру. Ко мне... А там... А там... Что бы я чувствовал на его месте, если бы услышал все Раисины россказни?! Что?! Захотел бы разорвать в клочья всю вселенную?! Выбежал бы из квартиры — и помчался неведомо куда, жалея, что из самого себя так же не выскочить? — Это... Это всё неправда, Алька! Всё, что она на говорила — неправда!!! Она ничего не знает, даже понятия не имеет! — Что — неправда?! — резко спрашивает он. — Что у тебя температура? Что легкие больные? Что тебе из дома выходить нельзя?! Это — тоже неправда?! — И это тоже! Я в порядке! — В порядке?! Ты себя видел?!... Это — не в порядке!!! Ты... Ты назло мне всё это, да? Из-за Оксаны? Чтобы я совсем с катушек съехал, как в прошлом году? Типа, смотри, из-за тебя сейчас подохну? И я чтоб виноватым был?! И что мне теперь?! Об стенку убиться? Я и так... И так ... Ради тебя... Зачем ещё... Чтоб совсем на поводок, да?! Алька дышал тяжело, вываливая слова как рвоту, выплевывая обрывками, захлебываясь в них... Но я понимал... Всё понимал... И это резало меня словно циркулярной пилой... Душа — в кровавое месиво!!! Вот, значит кто я для него?! Манипулятор, который «на поводок» и «цепями прикручивает»? И вся его «любовь» — это только чувство вины?! Так, да?! И вот откуда у Оксаны все эти разговоры — да от него же! Так он меня видит?! Да... может я и такой... Я сам не раз думал — что я такой... Только... Нихрена это не правда! Но... наплевать уже на это всё!!! — Да! Чтоб ты потом мог своей Оксане на гадов-друзей жаловаться! Как они тебе на «все кнопки нажимают»! Что и «не вырваться»! Так ведь? Глаза у Альки разбежались ещё сильнее, руки сдавили мои плечи... И сейчас я особенно ясно увидел то, что ещё утром отрицал как мог: он похож на своего отца как две капли воды! И пускай! Давай меня — как Гордейку... Всё равно уже! — Заглохли — оба! — Славкин голос грохнул как выстрел пистолета. Несмотря на то, что сказал он это тихо, почти шёпотом. И я снова словно проснулся — от сна во сне... Чердачная площадка... Алька на грани срыва... Я — почти за гранью... Что мы опять творим?! Убиваем друг друга, да?! Несмотря на все обещания и клятвы? Как всегда?! А Славка стоял рядом с нами. И смотрел на Альку. — Ты помнишь, о чём мы вчера говорили? Помнишь? Давай вспоминай! О том, что на самом деле важно! Вспомнил, да? Тогда психоз свой выключи! А ты... — он повернулся ко мне... — Ты через десять минут должен быть дома. Иначе твою мать будет не остановить... И... Ты в самом деле «не в порядке!» Тебе срочно нужно в кровать и лечиться. Поэтому... У тебя есть десять минут, чтобы тоже над этим подумать. Что для тебя важно. Я жду внизу. И с этими словами Славка развернулся и начал быстро спускаться. Шаги стихали, потом далеко-далеко хлопнула подъездная дверь... Мы с Алькой так и не шевелились... Его руки по прежнему лежали на моих плечах, но теперь они казались невесомыми. Словно меня обнимал призрак... А в голове звучал Славкин вопрос: «Что для тебя важно?» Я знаю ответ! Точно — знаю!!! Я знаю, что для меня важно. Важнее всего. Важнее обид, злости, ревности, разрывающей душу боли... Есть то, что по настоящему имеет значение, а всё остальное — мишура! И я сказал тихо: — Я... Мне... Мне было страшно... Что ты не вернёшься... Вот я и пошёл... Тебя искать... И ни о чём больше... Я вообще не думал... Просто... Тебя хотел увидеть... Алька дёрнулся и резко притянул меня к себе, прижимая мою голову к своему плечу, уткнулся в макушку... Его тело подрагивало. Он ничего не говорил, я слышал только дыхание и стук сердца... Но этого было достаточно. Мы удержались на краю. Да, благодаря Славке — но мы удержались. Не убили друг друга... В этот раз... А что будет в следующий? Когда снова «шторка начнёт задёргиваться» и «важное» и «неважное» опять смешаются в кучу, заставляя забыть обо всём... И «неважное» начнёт громко вопить во весь голос: «Он опять меня не слышит, не понимает, врёт мне, думает обо мне всякую хуйню, с другими крутит, да пошёл он вообще в жопу!» А важное от этого напора забьётся в уголок... Словно нет его... А потом — пустой взгляд.... И всё, что было им, моим Алькой, моим солнцем — погаснет... Умрёт навсегда... Только не это! Что угодно — только не это!!! Я всхлипнул, обхватывая его шею... — Данька... — произносит он тихо. Только моё имя — и ничего больше. Но большего и не надо... Мы сидим рядом — одни во вселенной. Он и я. А потом он поднимается, поднимая меня за собой. И говорит почти как обычно: — Пойдём... Я могу только кивнуть. Наверное, нам надо много сказать друг другу... Спросить... Объяснить... Успокоить... Но слова не идут... Поэтому мы просто спускаемся вниз. Вместе. Он поддерживает меня — нежно и бережно, словно я хрустальный. А я крепко сжимаю его руку. И от этого становится легче... Хоть немного...