Пусть нас разделяют.
Пусть даже гремит гроза
Пусть волны цунами.
Пускай я долго не вижу тебя.
Пусть космос открытый, небом закрыт.
Пускай тишина…
Пусть ветер несет мою песню
И в ней ты услышишь, как я…
...как я жду тебя.
Амелия на ходу просовывает руки в рукава куртки, минует коридор, заторможенного Сэма, и вырывается на улицу. Ещё не до конца рассветает, и у погоды Фримонта своё чувство юмора: подошва ботинок соскальзывает с покрытого тонкой коркой льда асфальта, и Амелии чудом удаётся удержать равновесие. Сентябрь! Серьезно, ещё сентябрь! Амелия с раздражением расправляет съехавшую куртку, но скорость сбавляет. Не хватает ещё распластаться на асфальте и угодить в травматологию с вывихом лодыжки. Ковыряясь в кармане куртки в поиске ключей от машины, она на секунду останавливается: может, поторопилась с выводами, и демон никуда не делся?.. Может, заморозки можно отнести к знамениям? От этого, конечно, проще не становится, но, по крайней мере, нашлось бы объяснение. Ведь Дин чуть не умер. Теперь, когда развившийся за секунды кризис позади, эта мысль по-настоящему пугает и ужасает. Резонный вопрос, сколько ещё подобных кризисов он успеет перенести, прежде чем они разберутся с делом, остаётся невысказанным, но от этого не менее тревожным. Амелия заводит машину, бросает задумчивый взгляд на окно четвёртого этажа, как если бы прощалась. Крепче сжимает рукоять кольта, лежащего на коленях, и выруливает с парковки, надеясь, что ещё вернётся.…но и этого мы делать не будем. Уяснила? Ладно. Да. Да, сэр.
***
После полудня её машина занимает то же самое место на парковке напротив больницы. Амелия боязливо рассматривает здание через лобовое стекло, поджимая губы. Кто бы мог подумать, что охотнику есть чего бояться вне работы? Она ковыряется в багажнике по-трусливому долго, потому что возвращаться вот так, без вестей, совсем не хочется. И видеть Дина таким не хочется, но кого тут вообще волнуют её предпочтения? Чувствуя себя непомерно глупо, она всё-таки находит аптечку и устраивает не очень качественную перевязку ладони на водительском сидении. Буквально в шаге от квалифицированной помощи и возможности получить аккуратные, ровные швы вместо ещё пары уродливых шрамов. Одним больше, другим меньше, уже не так важно. Закончив, она бросает аптечку на заднее сидение и снова медлит, прежде чем попробовать решиться пересечь расстояние от машины до входа в больницу. Пара футов, а кажется, что и за год не пройти. Пару дней назад — всего каких-то пару дней назад — ей казалось, хуже быть уже не может. Она знала, что говорить, даже думать так нельзя, иначе сразу произойдёт что-то плохое, но всё равно успела. Дважды за тот вечер. Когда прикладывала бандану к разбитой брови в попытках остановить кровь, размышляя о том, сколько времени уйдёт, чтобы вырыть достаточно глубокую яму и зарыть там тело Мэг, которая умудрилась свалить из тушки прежде, чем Амелия приступила ко второй части Романского ритуала. Практичнее было бы сжечь дотла чёртов склад вместе с бездушной сволочью, и физической работы меньше, но от Джона непременно влетит нагоняй за пожар. Прибывшие пожарники могут обнаружить много странного. Поэтому Амелия напряглась, глядя на лопату, представляя, сколько часов придётся ей размахивать, и почувствовала всю боль ушибленных рёбер и коленей. На просёлочной дороге всё та же темнота. Никакого света фар подъезжающей машины. Джона не было. Нужно расхлёбывать самой. Хуже уже не будет, но не успела она вздохнуть, как раздался телефонный звонок. Медсестра, кажется, Алекса, сочувственным тоном уточнила, знаком ли ей некий Джон Лестер, и это было ужасно. Эта поддельная фамилия Джона использовалась только в страховке. И тот факт, что Джон не позвонил сам, не предвещал ничего хорошего. Но она ошибалась. Травмы Джона оказались не столь серьезными, какими можно было ожидать. Когда она добралась до больницы, он уже пришёл в себя. Вреднее и невыносимее, чем обычно, но она была рада слышать, как он сокрушался, ругался, Амелия наконец вздохнула с облегчением — всё. Хуже не будет.Дин здесь? Он в коме.
Может и глупо верить в суеверия, а может это и играет в их деле ключевую роль, но теперь она следила за своим языком и мыслями. Амелия не замечает, но чувствует, как слёзы застилают глаза, и опускает голову, упираясь лбом в руль. Будто какие-то мнимые стены, державшие оборону сутки, рушатся. Во время четырёхчасового перегона из Линкольна во Фримонт она перебирала возможные варианты их встречи. В одной из них Дин не стал бы с ней говорить, в другой она бы сделала вид, что не заметила его. По-детски и глупо. Но не в одном из сотен вариантов не было этого: где Дин лежит на больничной кровати, окутанный проводами и мониторами. Но другой встречи, возможно, уже и не будет. С осознанием, гудящим где-то в висках, она бросается из машины, и поднимается пешком, проигнорировав лифт. — У тебя тут кровь, — хмурится Сэм, кивая подбородком на рукав её куртки. Амелия прослеживает за его взглядом. — Чертова Мэг. Нужно будет поискать химчистку… — Да нет же, — перебивает он, протягивая к ней руку. — Свежая. — Ты выглядишь лучше, — уворачивается от касания, словно от пули. — В чём дело? Нет, он не напевает песни про счастье и любовь к жизни, но что-то с ним определенно происходило. — Мне удалось поговорить с Дином, — почти заговорщически шепчет он. — С помощью спиритической доски. — Чего? — рефлекторно переспрашивает она, хотя услышала всё достаточно ясно. — Что ты такое сказал? Стакан упал и разбился, как если бы его смахнули с тумбы. Финч, думаю это был он. Дин он… — Дин п-призрак? — Выходит, что так, — вздыхает Сэм, плохо скрывая улыбку. — Чему ты радуешься, чёрт подери?! — Он здесь, — Сэм немного теряется, когда она повышает голос. — Он не ушёл в свет, или куда-то там. Дин здесь и продолжает бороться, он… — Призрак, — твёрдо проговаривает Амелия. — Дух. Сущность вне тела. Не знаю, где ты нахватался этой жизнерадостной чуши, но это не так работает. Этого вообще не должно быть! Она отшатывается, когда напряжение доходит до предела. Выдыхает, чтобы снова повернуться и спокойно сказать: — Джон в сознании, — выпаливает она, совершенно не представляя, так ли это на самом деле. — Просил тебя найти. Сэм мешкает, но все же уходит. Амелия врывается в палату Дина. В тишине её шумное и напуганное дыхание, и… Клик-клик-пшшш. Каждые три секунды звук повторяется. — Дин? Амелия в панике крутится на месте, тщательно вглядывается в пространство, как делает каждый раз на работе. — Дин?! Она останавливается, когда пульс от паники бьется где-то в горле, и комната кружится в глазах; подносит дрожащую ладонь ко рту, но пара нет. Здесь не холодно. В местах, где обитают призраки холод другой, будто тянет от самой могилы, а не от открытого окна. — Ну, пожалуйста, — тише, с нескрываемой досадой. Здравый смысл подсказывал, что это ненормально, неестественно, искать его, желать связаться с ним, но отчаяние наравне с завистью ноет в груди. До дрожи в коленях хочется услышать его. Может, это хорошо. Может, Сэм ошибся, и Дин совсем не… Взгляд натыкается на спиритическую доску, стоящую в углу. Незамедлительно хочется её сжечь. Амелия закрывает глаза, вслушиваясь, как воздух продолжает поступать в его лёгкие с помощью аппарата, и звук заполняет помещение, отскакивает от стен и вибрацией проходит будто сквозь неё. Кардиомонитор исправно работает и отображает цифры. Мерный стук пульса разносится по палате. Все в порядке. Жив. Но что, если звук обманчив? И Дин не собирается задерживаться здесь, на этой стороне? Амелия забирается в стул и медленным взглядом касается кончика упавшего одеяла, который тут же поправляет. Дин окутан проводами, трубками, приборами. Врачи переустановили всё оборудование после операции. Температура взята под контроль и приведена в норму — он не выглядит таким измученно бледным, каким она рассчитывала его увидеть. Ей совсем не хотелось запоминать его таким: неподвижным, молчаливым, но, выходит, он всё это время мог видеть её. Внезапно для самой себя, Амелия пальцами тянется к крошечному шраму на подбородке. Его и не найти среди прочих, если не знать — не помнить — наверняка. — Хорошо мы тогда прокатались, а? — вспоминает она с улыбкой. — Сколько нам было? Девять и одиннадцать? Велосипеды на ферме Джима, в Блу Эрт. Ты уехал далеко вперёд, а я пыталась тебя догнать. Мы катились с горы, у моего велосипеда спустило шину. Я перелетала через руль, разодрала себе лицо, — Амелия качает головой. — Ты отдал мне свою любимую бандану, а потом и рубашку, чтобы остановить кровь. До дома была пара миль, но ты взял меня за руку и сказал, что всё будет хорошо, и смешил всю дорогу, — она переводит дыхание. — А ты сам был маленьким, но уже таким храбрым. Я знала, что ты боишься. И что потом получил нагоняй от Джона, и один ночью ходил забирать чертовы велосипеды. Ты ведь не пасуешь, Дин. Даже когда нужно пасовать. Ты не сдаёшься. Но почему ты делаешь это сейчас? Свалить в другой мир кажется решением всех проблем, не так ли? Она медленно, болезненно вздыхает. Клик-клик-пшшш. — Я не понимала, почему, несмотря на все усилия врачей, тебе становится хуже. А теперь понимаю: это ты. Ты перестал бороться. Ты пытаешься уйти, и… Произносить слова вслух оказывается страшнее всего. Амелия двигает стул вплотную к кровати, кладёт руку рядом с его, но не касается. — Ты умираешь. Клик-клик-пшшш. — Я не пытаюсь искать или понять причины, но они определено есть. Ведь ты ничего не делаешь просто так. Мне всегда было трудно понять… достучаться до тебя. Особенно после всего того, что произошло между нами. Если ты этого действительно хочешь… уйти туда, где спокойно, безопасно. Где нет боли и страданий, сражений, неудач… заманчиво, да? Это не будет слабостью. И, если ты решишься… никто за это не станет винить тебя. Дину всего двадцать семь, но и десяти прожитых жизней не хватит, чтобы понять хотя бы долю пережитого им. — Потому что жизнь отстой. А наша тем более. И чем быстрее ты примешь этот факт, тем будет проще. Ты всегда так говорил, — пальцы касаются его запястья, вскользь проводят по ладони и переплетают пальцы, — Но ведь она не всегда такая. В ней столько прекрасного и ещё не увиденного тобой. Её прелесть не в постоянстве, а наоборот. В нестабильности. Если сегодня плохо, это не значит, что завтра будет хуже. Это лишь один из возможных вариантов, а их как минимум два. Тебя впереди ждёт столько побед, которых ты достоин. Столько людей, которым ты сможешь помочь. Которых ты можешь спасти. Ты же больной — тебе нравится твоя работа. Слишком много всего позади, чтобы останавливаться. Неужели ты готов оставить всё это? Отца? Брата? Я уже и забыла, какими невыносимыми могут быть эти двое, объединившись. Я никогда не умела читать вдохновляющие проповеди в духе Джима. Я просто пытаюсь сказать… Я не решаю за тебя. Не решают врачи, или жнец который дышит в затылок… здесь решаешь только ты. Но сдаться ты ещё успеешь. Как и найти покой. И чтобы ты не выбрал, — сжимает его руку. — Всё хорошо, Дин. Всё будет хорошо. Амелия пытается выдавить улыбку. Постепенно находящийся рядом Дин превращается в размытый слезами силуэт. Она прижимается лбом к его руке, всё так же не расплетая пальцев, и пальцы Дина пугающе гибкие. Амелия закрывает глаза, надеясь на то, что Сэм даст ей ещё хотя бы пару минут; не вернётся так быстро, не застанет её плачущую, потому что это последнее что ей сейчас нужно. Амелия замечает что-то. Что-то похожее на движение. Она недоверчиво поднимает голову, уставляется на руки Дина. Ничего не происходит. Показалось, решает она. Но это происходит прямо сейчас. Движение. Она раскрывает рот, округляет глаза. Проскальзывает мысль что, наверное, следует позвать кого-то на помощь, кому-то сообщить… о дёргающемся пальце. Ведь, это важно, хорошо. Это замечательно! Она вскакивает со стула, путается в собственных ногах; не моргает, не отводит взгляда, боясь пропустить ещё хоть что-то. Ведь не могло же ей показаться! И застывает, когда глаза Дина оказываются широко распахнутыми. — Дин? — снятая ею кофта выпадает из рук. Он не отвечает. Несколько раз моргает в потолок, а потом издаёт ужасные, беспомощные, удушающие звуки. Будто задыхается, но это невозможно — он же интубирован, и… Амелия, спохватившись, бросается к нему, пытаясь удержать его руки на месте; ей точно не хочется проверять, сможет ли он избавиться от трубки в горле самостоятельно. Пользуясь его замешательством от внезапного тактильного контакта, она жмёт на кнопку вызова медсестры. — Тише, тише, Дин, — бормочет она, не совладав с облегченной улыбкой. Он несколько раз моргает, пока не ловит её взгляд. Амелия действительно пытается его успокоить, но он начинает бороться пуще прежнего; буквально вырывает руки, но преимущество в силе было на сей раз на её стороне. — Дин! Ты только навредишь себе! — она оглядывается в поисках врачей, которые явно не спешили. Амелия пошатывается и замирает. Взгляд Дина с каждой секундой становится всё более фокусированным, присутствующим, ясным и… в паническом смятении. Знакомые, родные, тысячу раз узнаваемые зелёные глаза полны ужаса и страха. Он таращится и издаёт громкие хриплые звуки, как если бы пытался говорить. Как если бы кричал о том, что она не смеет его касаться; не смеет быть здесь. В палату врываются врачи. Они просят её поговорить с ним. Успокоить. Но от этого становится только хуже, и её просят выйти. — Мистер Харви, успокойтесь! — Амелия слышит уговоры врача, попятившись к выходу. — Ввести оксазепам! Она отступает до тех пор, пока не натыкается спиной на стену; зарывается рукой в волосы, беспомощно оглядываясь в поисках Сэма, но коридор пуст. Дверь в палату Дина заперта. Амелия топчется кругами на одном месте, без конца кусая ноготь на большом пальце. Чёрт! Джон об этом и говорил: если хочешь помочь, отнесись к этому как к обычной охоте. Голова должна быть холодной. Это же правило клуба охотников, чёрт возьми! Но такое ощущение, что её голова наоборот собирается закипеть. Кого она пытается обмануть? Амелия слишком хорошо себя знает, и знала, что как только увидит Дина, никакие правила работать не будут. Поэтому и держалась от него на расстоянии. Джон однажды преподал ей урок, на охоте с ним и Бобби в Айдахо. И она усвоила его на отлично. Амелия тогда инстинктивно сделала полшага вперёд к Бобби, когда ухмыляющаяся тварь вышла на них, и заметила. Естественно заметила, и воспользовалась. Бобби провел в больнице восемь или десять дней, и никогда не винил её за это. А вот Джон дал хорошую затрещину. Пусть ей и было шестнадцать, но от воспоминаний этой оплеухи, она все ещё вжимала голову в шею. «Чувства, эмоции, привязанность - оставляй все это дерьмо дома. Ты на работе. Есть только ты и враг. Ему все равно, насколько вы близки. Если он это заметит - считай, что ты нарисовала на лбу того человека мишень». Трудные дела. Чем запутаннее тем лучше! Она ведь обожала загадки и головоломки, но не тупики, наподобие этого, где даже Джон находится в нескрываемой растерянности. — Что происходит? — резко спрашивает подошедший Сэм. — Что с ним? Амелия не знает, какие слова подобрать, и неопределённо жестикулирует рукой, будто это может помочь. — Я неуверена, но, кажется, он пришёл в себя, — осипшим голосом говорит она, усаживаясь на пол. Сэм изумленно таращится на запертую дверь, пытается подступится. — С ним врачи, — уговаривающим тоном просит Амелия, когда его пальцы касаются дверной ручки. — Ты им только помешаешь. Сэм ещё несколько секунд нерешительно держит руку в воздухе. Потупив взгляд, Амелия теряется в своих мыслях. И приходит в себя, когда Сэм садится на пол напротив. Хождение от стены до стены, видимо, не принесло плодов. — Где ты была? — С ним. — Ты же не собиралась… — Хотела попрощаться, — признаётся она. Лицо Сэма удивленно вытягивается. — Что? Призраки — это души тех, кто больше мертвы, или близки к этому. — Думаешь, Дин… … хотел умереть? Определённо, собирался. За этот день ему стало гораздо хуже. Ей удалось подсмотреть результаты утренних анализов в компьютере. Не нужно иметь медицинское образование, чтобы понять, на сколько всё плохо — Не знаю, но он был в сознании. Он смотрел прямо на меня. И ему это явно не нравилось. — Где тебя носило весь день? — Спала, — поспешно отвечает она, подтягивая колени. — Как ты можешь спать? — неприкрыто недоумевает Сэм, после недолгой паузы. — После всего что было, что происходит, и что будет...это же просто невозможно выбросить из головы. — Будешь мыслить так глобально — голова лопнет. Она и в жизни не признаётся ему в своих проблемах. — Тебе бы точно не мешало отдохнуть. — Обязательно, как только Дин поправится. Сэм неугомонно ёрзает на месте. Словно снова был ребёнком и доставлял много шума и помех. — Ты нервный, — подмечает Амелия. — Я не понимаю, что происходит. Основная сила Сэма была в знаниях, а не в высоком росте или физических качествах. И что Амелия точно знала о Винчестерах, бессильными они ненавидят быть больше всего. — Пытаюсь понять, разобраться, но только путаюсь больше. Амелия сжимает губы. Она тоже пыталась и ничего не вышло. Здесь сам дьявол ногу сломит, но и он этого не сделает, потому что не явился. Вспомнив о недавней неудаче, она хмурится и переводит взгляд на перевязанную руку. И кажется, начинает понимать, что здесь происходит. — Сэм, — осторожно зовёт Амелия. — У тебя были ещё видения?