— Ведьма? — недоверчиво переспрашивает Дин, когда спустя четыре часа всевозможных исследований врачи в полнейшем замешательстве, но удовлетворённые его состоянием, покидают палату. — Этот убийственный тур устроила мне какая-то недоделанная Сабрина? [1]
— Очень сильная Сабрина, — тихо поправляет Сэм.
— Замечательно. Меня «отсабринили», а ты... сколько? Четыре дня не мог додуматься обыскать мои вещи и найти этот долбанный подклад?
Дин слаб, бледен, но неумолимо решителен. Он выжидающе смотрит на брата, и Сэм по-дурацки всплескивает руками — можно подумать, ему это нравилось больше. Если бы он проявил больше смекалки и меньше упрямства, это бы не затянулось так надолго.
Что Дин ещё хочет услышать? Он чуть не поплатился жизнью за то, что Сэм превратился в точную, твердолобую копию отца. Поэтому Сэм и стоит сейчас напротив кровати, виновато опустив голову и поджав губы. Как будто он мальчишка, который должен оправдываться перед старшим братом.
— Он был в машине, а не в вещах, — но высказанный Сэмом факт Дина мало утешает. Он громко фыркает и закатывает глаза. — Главное, что ты в порядке.
— Толку-то? — огрызается Дин, поправляясь на подушках выше, и добавляет с заметной досадой: — Демона всё равно упустили.
Сэм не знает, что ещё сказать. Точнее, сказать и объяснить нужно многое, но он почему-то замирает в нерешительности, не зная, как начать. Раньше он легко мог подступится к Дину даже в самом скверном расположении его духа.
— Демона здесь и не было, — говорит Джон, очень вовремя входя в палату. Сэм замечает на нем обычную одежду вместо больничной пижамы. — Мы ошиблись. Все мы.
Он переводит внимательный взгляд с Дина на Сэма.
— Тебя уже выписали? — недоуменно хмурится Сэм.
— Я сам себя выписал, — проходя мимо, Джон неловко хлопает его по плечу и устраивается в стуле возле кровати Дина. — Мои выходные и так порядком затянулись.
Дин криво и понимающе усмехается.
— Нет, Дин, — предупреждающе-строго говорит Сэм, заметив в глазах брата безумную решительность следовать примеру отца. — Тебе выписываться нельзя.
— Вот ещё! Я в порядке, — возражает он, разводя руки в стороны, и в следующую секунду шикает от боли, позабыв о катетере, воткнутом в левую руку. — Чувствую себя на «все сто».
— Это из-за капельницы с морфином, — урезонивает Сэм. Обезболивающее не только притупляло восприимчивость к боли, но и повышало худшие качества в старшем брате; если в первые часы Сэм не мог нарадоваться капризам и протяжным вздохам, когда врачи вертели и крутили его во все стороны для обследования, то сейчас, когда гнев брата сконцентрировался на нём и только на нём, Сэм ругал себя, но не переставал мечтать, что Дин скоро выдохнется и заснёт от усталости. — Тебе ещё даже вставать нельзя!
— О, и кто же мне запретит? Может быть ты, мистер зануда? — Дин бодро хватается за угол одеяла, по всей видимости намереваясь встать и продемонстрировать, насколько он «в порядке». Но Джон тут же упирает ладонь ему в грудь:
— Легче, тигр. Успеется.
Сэм вздыхает и кивает, незаметно пряча приготовленные для поимки брата руки обратно в карманы.
— О, так вы теперь заодно? — язвительно подмечает Дин и переводит умоляющий взгляд на отца. — Я правда в норме.
Кто бы мог подумать, что он умеет вытворять коронный трюк Сэма? Но, к облегчению, Джон не ведётся на провокации и щенячий, выразительный взгляд.
— Через неделю так оно и будет, — строго говорит Джон. — Семь дней. Не меньше.
И, дождавшись еле заметного кивка, убирает руку. Да, отец это то, что нужно, чтобы остудить Дина. Определено.
Сэм открывает рот, чтобы возразить, сказать, что Дину следует провести в больнице по крайней мере три недели, или месяц, или пока доктор Кинг не перестанет каждые полчаса заглядывать к ним, чтобы убедиться, что её безнадёжный пациент жив, и даже пытается безнадёжно с ней заигрывать, но ничего не говорит, услышав:
— Что значит демона здесь не было? — Дин вспоминает суть разговора. — Погоди, а знамения? Пожары? Цикл пожаров во Фримонте? Погибающие в детской матери?
— Это была ловушка, — заявляет Сэм.
— Что? — Дин хмурится. — Для кого?
Джон прочищает горло.
— По всей видимости, для меня.
Дин выглядит крайне озадаченным и нахмуренным. Если бы дар Сэма включал в себя рентгеновское зрение, он бы наверняка смог разглядеть в голове Дина усердно работающие шестеренки.
— Зачем?
Этот и многие другие вопросы издевались над Сэмом долгие дни. Ведьма могла просто напасть, но она
убивала людей ради того, чтобы заманить в город Джона. Что ж, она не прогадала. Любая зацепка о демоне, о
том самом демоне — и все Винчестеры, без исключения, бросят любое дело ради возможности отомстить.
— Она хотела отомстить.
— Что ты ей сделал? — Сэм, наконец, подаёт голос.
Джон наклоняется вперёд, упирает локти в колени и притупляет взгляд в пол.
— В девяносто седьмом сжёг «плохой» ковен в Орландо. Жаль, её там не было.
— Они приносили в жертву людей? — спрашивает Дин. «Плохой» ковен на языке Джона это и означает.
— Я остановил их раньше, — цедит сквозь зубы Джон, заметно оскорбившись. Ну, да.
Как ты мог усомниться?
Сэм подытоживает:
— Значит, она терроризировала округ десять долгих лет только для того, чтобы заманить сюда тебя?
Джон, конечно же, сам догадался об этом. Но, когда Сэм произносит очевидное вслух, то видит, как расслабленные пальцы отца сжимаются в напряженный кулак. Он от этой ведьмы и мокрого места не оставит, понимает Сэм. Если Амелия не доберётся до неё раньше.
— Что-то не сходится, — рассуждает Дин, упирая взгляд в Сэма. — Твои кошмары связаны с демоном. Его здесь никогда и не было. Как такое...
Сэм в который раз виновато опускает голову. Как он мог быть таким недальновидным? Он не мог даже допустить мысли о чём-то другом, кроме демона. Он слишком сильно зациклился на нём, что только подтверждает догадки Амелии: Сэм чувствует ответственность и долг. Он обязан избавиться от демона. Чёрт, он был уверен, что происходящее с отцом и братом или его игры, или проделки судьбы, но ведьма? Не было никаких «симптомов», указывающих на это.
— В её доме нашли силену. Должно быть, с её помощью она смогла «подослать» ему видение, — объясняет Джон.
Дин раскрывает рот и тут же напряжённо сглатывает. Сэм ждёт, что он скажет:
Я говорил тебе. Я предупреждал. Смотри куда доверие привело меня.
«Я не доверяю твоим чертовым видениям и не скрываю этого, — говорил Дин накануне этой охоты. — Мы не знаем природу их появления. Кто или что посылает их тебе. Ты хотя бы на секунду задумывался, что это может быть ловушка?»
Стоило задуматься тогда.
Ведь Дин оказался прав на все сто процентов.
Но не спешит обвинять. По крайней мере, при отце. Лишь смыкает губы в тонкую полоску и отворачивается от молящего о прощении взгляда Сэма.
— Поправляйся, чемпион, — Джон хлопает Дина по плечу. — И прости за Импалу. Я договорился с Бобби, он оттащит её на свою стоянку.
Дин кивает.
— Будь осторожен.
— Как и всегда. Присматривай за ним.
Неожиданно, даже для себя, Сэм вызывается проводить отца.
Снующие в больничном холле люди мелькают перед глазами так быстро, что Сэм успевает потерять высокую фигуру отца из виду.
— Подожди! — прикрикивает он, но отец не останавливается и движется к стеклянным дверям. — Пап!
От столь нормального слова у Сэма чуть ли зубы не сводит, но Джон определённо слышит, и понимает. Обернувшись, он всё равно выходит, но замедляет шаг, великодушно предоставляя Сэму возможность нагнать его.
На улице мрачно и сыро; Сэм определено не готов к такому холоду. Нужно было захватить куртку, успевает подумать он, когда порыв колючего ветра то ли дождем, то ли снегом задувает под рубашку. Это заставляет быстрее перебирать ногами по парковке, прямиком к отцовскому чёрному пикапу. Сэм поднимает голову, всматриваясь в небо. Когда он последний раз был на улице? Когда здесь успело так похолодать? Осень в Небраске — сомнительное удовольствие.
Джон стоит к нему спиной и закидывает вещи на сидение пикапа.
— Это правильное решение, Сэм, — говорит он не оборачиваясь.
Сэм качает головой. Это неправильно. Врать Дину — неправильно, и неестественно.
— Это не ради тебя. Дин не в себе, ты слышал, что он сказал. Рано или поздно он все поймёт.
Эми? Где Эми?
Сэм проводит ладонью по лицу, вспоминая потерянный взгляд Дина.
Но с этим не возникло сложностей. Как только затуманенное сознание Дина окружил рой врачей, он больше не спрашивал об Амелии.
— Ты сам сказал, он не в себе.
— Но он мог
видеть её!
Джон оборачивается и хмурится.
— Когда был... на той стороне?
Сэм пожимает плечами, Джон продолжает:
— Если бы это было так, никто и ничто не смогло бы удержать твоего брата в постели.
В этом был смысл. Дин слишком быстро сдался и отступил.
— Я все равно не хочу врать ему.
— Я и не прошу об этом.
Джон сейчас делает тоже самое, что и обычно: перекладывает ответственность на другого. Сэм действительно должен выложить все, как на духу, но при виде такого болезного вида Дина он просто не мог сделать ещё хуже. Дин должен немного прийти в себя, прежде чем Сэм все расскажет.
— Ты говорил с Амелией?
Сэм прикидывает, что она, должно быть, уже умудрилась добраться до Бостона.
— Да, она на хвосте у Фриман, — кивает Джон и заносит ногу в пикап. — И, боюсь, если я не потороплюсь, она снова что-то натворит.
Сэм хмыкает, отворачивая голову в сторону.
— Я думаю, тут дело не в этом. Ты сам хочешь расправиться с ведьмой.
— Нельзя винить меня за это, — уклончиво отвечает Джон. — Нет, на самом деле Финч действительно может снова не усидеть, где нужно и сделать то, что не нужно.
— Нравится нам это или нет, в этом раунде она нас сделала.
Джон поднимает взгляд.
— Это не соревнование, Сэм. Тот ритуал, что она провернула... его нельзя использовать просто так. Это серьёзная магия, и каждая магия имеет цену.
— Поэтому ты отказал, когда она предложила?
— Я боялся, что это могло навредить Дину.
— Или спугнуть демона, — понимает Сэм.
— Или навлечь его на нас, когда мы были к нему готовы меньше всего.
Сэм не сомневается, что если бы это случилось, они бы приняли бой и справились с ним, но чего бы это стоило?
Времени. Потраченного времени, которого не было в запасе у умирающего Дина.
— Но Амелия, она ведь понимала, на что идёт? Она была готова встретиться с демоном на том складе.
— Финч сначала делает, потом думает. Только если бы вышло... думать было бы уже поздно. Но у неё был кольт. Так что, да. Думаю, да. Она понимала, на что идёт.
Джон поворачивает ключ и заводит машину.
— Так ты поэтому нас избегал все это время? — спрашивает Сэм и отвечает за отца: — Ты не хотел, чтобы мы знали о ней.
— Осторожнее, Сэмми, — тень улыбки проскальзывает на лице отца, прежде чем он захлопывает дверь. — Будь осторожнее.
— Это ещё что значит? — спрашивает Сэм, когда пикап отъезжает, оставляя его без ответа.
Сэм продолжает стоять в облаке дорожной пыли, ещё не прибитой дождём. Рёв двигателя постепенно стихает; красные габаритные огни растворяются в хмуром, низком горизонте.
— Твой брат пришёл в себя, — внезапно слышится сзади, но Сэм слишком устал, чтобы вздрагивать. Он медленно оборачивается: Сара. Как давно она тут? — Вся больница только об этом и говорит. Похоже, это чудо?
Она сидит на асфальте у дороги, в рабочем светло-голубом костюме; меж пальцев зажата сигарета, а голос пропитан усталостью и горечью.
Сэм хмурится, пытаясь понять, что с ней могло случится. Он видел её вчера и не смог определить: она только пришла или ещё не уходила? Она казалась ему взволнованной и грустной. Им так и не удалось вчера поговорить, и Сэм решает сделать это сейчас, но, как только он подступается ближе, она резко опускает голову.
— Да, — неуверенно вздыхает он. — Нам повезло.
Повезло, что в их команде был такой безрассудный человек, как Амелия, которая поставила на кон всё, что у них было, и воспользовалась ритуалом по вызову демона. Опаснейшего демона. В одиночку.
И это ей повезло, что он так и не явился. Кто бы мог подумать, что оплошность можно расценить как самый ценный приз?
Сара кивает и нерешительно сминает пальцами фильтр сигареты.
— Я слышала о таком раньше: безнадёжные пациенты вдруг почему-то приходят в норму. А другие были в порядке, шли на поправку, и вдруг «пуф» — погасли.
Сэм осмеливается осторожно сесть рядом.
— Если я задам вопрос, постараешься ответить честно?
— Конечно,— без колебаний, отвечает он.
Сара удовлетворенно кивает и еле держится. Сэму кажется, что минута-другая, она не выдержит и слезы, стоящие в глазах, покатятся по щекам.
Это обезоруживает. Сэм понятия не имеет, как обращаться с двумя вещами в жизни:
Плачущие младенцы и плачущие женщины. Поэтому (и по многим другим причинам) Сэм не хотел детей и не заводил отношений.
— Ты веришь в Бога?
— Это сложный вопрос. Скорее да, чем нет.
Вера всегда была для него синонимом неопределённости. С ним случилось много плохого, чтобы продолжать думать, что это всё уготовленные небом испытания.
— Но те амулеты, в палате Дина, и на нём, — осторожно говорит она, потупив взгляд вниз. — Это же не имеет ничего общего к церкви? Во всяком случае, к традиционной её части.
Сара резко обращает взгляд на него, и Сэм будто получает внезапный удар в живот.
Проповедовать свою религию — законное право пациента. Именно это ответил Сэм, всем интересующимся о оккультных декорациях в палате Дина. Амелия разместила серебряные амулеты на чёрных шнурках над дверью и окном — это обеспечило защиту от зла. Рассмотрев руки Дина, она поинтересовалась, носит ли он ещё тот браслет с мелкими чёрными бусинами? Сэм достал его из сумки, и Амелия объяснила, что эти бусины сделаны из обсидиана каким-то шаманом, а когда она упомянула, что это был её подарок, Сэм понял, почему Дин его почти не снимал. Сэм не мог не заметить, что на её лице в тот момент отразилось удивление, а губы тронула улыбка — неужели она думала, что Дин просто так выбросит что-то, что было связано с ней?
Пришлось отказаться от идеи нанести на порог или потолок пентаграммы. Это была лучшая зашита от демона, но тогда бы всю их странную компанию отправили на этаж выше — в психиатрию. На них и так настороженно поглядывали: старые книги, фолианты о демонах, гримуары, заметки экзорциста. Пришлось изучать литературу на месте: Амелия позаботилась об этом, притащив необходимые книги в пикап и обустроив в нем передвижную библиотеку.
Сэм нервно сглатывает. Ему не хотелось обманывать Сару, но и пугать её правдой тоже.
— Кэсси Адамс, — говорит Сара после недолгой паузы. Она несколько раз щёлкает зажигалкой, прежде чем, удаётся прикурить; непослушными пальцами стягивает с челки цветные заколки. — Четырнадцать лет. Автокатастрофа. Родители погибли на месте. Младший брат скончался тремя часами позже на операционном столе. Кэсси была в сознании, когда поступила. — Сара останавливается, поджимает губы, глубоко вздыхает. — Это была я. Я ей сказала про родителей и брата. Знаю, это должен делать врач, я не должна была. Но у неё больше никого не осталось. Ей провели операцию четыре дня назад, и она была в порядке. Мы болтали все выходные. Вчера ей стало хуже, она впала в кому. А сегодня утром умерла.
— Сара, мне так жаль.
— Я работаю в больнице, Сэм. Здесь происходит много необъяснимого. Но то, что случилось с Дином, не даёт мне покоя. Ваша религия, какой бы она ни была и чем бы вы в ней не занимались — мне все равно, честно. Но это она помогла твоему брату?
Сэм не отвечает долгое время, но, когда Сара поворачивается и внимательно всматривается в его лицо этим усталым, печальным взглядом, он понимает, что она точно не уходила из больницы последние пару дней, слова сами срываются с губ. Он будет честен. Он должен быть честен, хотя бы с ней.
— Это не религия. Точнее, те вещи, которые ты видела в палате Дина, это не одна религия. Некоторые символы относятся к шумерам, другие к язычникам Австралии или к немецким друидам, — Сэм усмехается. Сейчас она решит, что он поехавший умом сатанист, и унесётся прочь с душераздирающим воплями. Но она не двигается и не моргает. Сигарета тлеет. Пепел падает ей под ноги. Она так и не делает ни одной затяжки.
***
Неделю спустя.
Каждый раз пробуждаясь, Дин медлит перед тем, как открыть глаза; тратя пару минут на попытки угадать, кто находится рядом с ним. Редко когда он неожиданно для себя засыпал в течении дня и просыпался, предположительно, во время вечерних посещений, тишина сменялась тихими звуками, вроде перелистыванием страниц очередной книги брата-ботаника. Обычно Сэма удавалось выпроводить только поздним вечером. Дин всячески изображал вид, будто компания брата ему уже изрядно наскучила, но он делал это не для себя. Узнай Сэм, насколько Дин боится оставаться наедине с самим собой, своими мыслями, воспоминаниями, навряд ли бы вообще покидал пределы палаты, а это вовсе не полезно. Сэм выглядел едва ли не хуже самого Дина, побывавшего одной ногой на том свете.
Проснувшись очередным утром, Дин какое-то время привычно лежит неподвижно. И, когда слух не улавливает ничего похожего на того,
кого искал, он, не скрывая разочарования, заставляет себя открыть глаза.
Только для того, чтобы снова убедиться в реальности: он смог вернуться.
Вернуться в мир, где
она так же несправедливо мертва, а он так же неоправданно жив.
Когда стрелка часов едва касается восьми утра в палату, ожидаемо без опозданий, вваливается Сэм, и Дин не может не прокомментировать этот факт:
— Только такая зануда, как ты, может прийти вовремя.
Сэм, как ожидается, закатывает глаза в ответ на его саркастичное замечание. Дину снова становится скучно.
— И я тоже рад тебя видеть, придурок.
Сэм присаживается на стул возле кровати Дина и ставит на тумбу два стакана кофе в картонной подставке. От запаха кофе у него кружится голова. По правде, он жутко скучает по бессонным ночам, пустой болтовне с братом, по чашке паршивого кофе, выпитого натощак. Дин никогда не думал, что этого будет так не хватать: привычной жизни.
— Если снова начнёшь возмущаться... — предупреждает Сэм; сняв крышку со своего стакана, он высыпает сразу три пакетика сахара.
Сэм всегда старался питаться максимально полезно, но не мог удержаться от сахара в утреннем кофе.
— Кофе с молочно-сахарной фигней это напиток для девчонок, — ворчит Дин. — Ну, и для тебя.
Сэм поднимает на него раздражённый, усталый взгляд.
— Чувак, это осквернение напитка, — объясняет Дин. — Кофе и вода. Всё. Простой рецепт - отличный вкус. Классика.
— Либо ты довольствуешься порцией латте, либо... могу принести тебе тёплой воды.
— Давай сюда, — вздыхает Дин и не может дождаться дня, когда сможет вернуться в обычный ритм жизни. Со своим, а не больничным режимом, своей любимой едой и крепким, чёрным кофе. И тогда никто не будет бесконечно ныть о вреде кофеина, как Сэм делает это сейчас, и всю неделю. — Какой смысл моих мучений? В латте тоже есть кофе.
— В твоём нет, — непринуждённо бросает Сэм, продолжая увлечённо размешивать сахар. — Просто из-за «молочно-сахарной фигни» это не так ощущается.
Кофе без кофеина. Уязвлённый Дин ставит стакан обратно на тумбу.
— Ненавижу тебя.
Он с благоговением ждёт наступления дня, когда, наконец, сможет избавить себя от пребывания в этих стенах. И решает, что пришло время это сделать.
С самым естественным и беззаботным видом он протягивает Сэму газету, где ещё вчера обвёл ручкой нужную колонку.
— Что это? — хмурится Сэм.
Дин пожимает плечами.
— Дело.
Сэм недовольно сжимает губы и даже не собирается смотреть: складывает газету вдвое и резко убирает за пазуху.
Ладно, другого Дин и не ожидал. Это можно расценить даже как победу, ведь газета не отправилась прямиком в мусорное ведро.
— Тебя ещё никто не выписал. И не скоро выпишут, — строго говорит Сэм.
— Восемь дней, — напоминает Дин. — Я был хорошим пациентом восемь дней. Это мой чёртов личный рекорд. Собери мои вещи. Нам пора в дорогу.
Сэм нажимает ладонью ему на грудь, тем самым прижимая к кровати. Как делал отец всего неделю назад, при почти такой же попытке подняться.
— Нет.
— Старик, — морщится Дин. — Завязывай. Я в полном порядке.
— Ты не можешь пройти до конца коридора без одышки.
— Вранье, — протестует Дин.
Он сделал это на чистом упрямстве сегодня утром. Он смог представить, что это не больничный коридор, а поле боя. Будь фантазия побогаче, Дин бы мог придумать вымышленного монстра, что с воплями гонится за ним, и тогда результаты были и вовсе впечатляющими.
Но Сэм остаётся непреклонен.
«Почему я вообще должен тебя слушаться?!»
«Потому что твоя одежда у меня. Не хочешь сверкать голой задницей — придётся потерпеть, старший брат». — твердил Сэм всю неделю.
Дин понимал опасения брата на свой счёт, но он больше не мог вынести вида этих стен. На этаже интенсивной терапии ему, конечно, нравилось больше, чем в реанимации, но это всё ещё была больница.
***
День приходит обыденно и скучно. Как и любой другой. Сэм просиживает с Дином до обеда, а после уходит в мотель. И обязательно вернется к вечеру. (как Дин заметил, если смена медсестры Сары из реанимации, Сэм приходит именно к её началу, а не к началу часов посещений. То есть, раньше почти на два часа).
Но сегодня Дин решает, что полон сюрпризов. И во время дневной пересменки медсестёр проделывает давний фокус с побегом.
Каким-то чудом доходит до мотеля, запыхавшись, несколько раз останавливаясь, словно девяностолетний старик. От него и пахнет примерно так же. По всей видимости, из всех возможных вещей он схватил пакет с забытыми вещами очень древнего человека. Дин упирает подбородок в грудь, принюхиваясь к себе. Нафталин, пыль и лекарства на травах. Точно.
Вещи
очень, очень древнего человека.
Сэм встречает его с укором. К несчастью, не немым. Это будет долго, успевает подумать Дин.
— Ты и раньше всякую фигню вытворял! — прикрикивает он, увидев Дина, облокотившегося на дверной косяк. Он успел сильно устать, и стоять прямо оказывается непосильно трудной задачей. — Но это... безответственно!
Дин поднимает брови.
— Поможешь снять куртку своему
больному брату?
Он давит на больное, и с Сэма сходит вся злость.
Все ведется, хмыкает про себя Дин.
Сэм переключается в режим наседки. Укладывает Дина в постель, окружает едой, водой, одеялами. Быстро возвращается из аптеки и выгружает целую кучу препаратов на прикроватную тумбу: антибиотики, обезболивающее, что-то ещё и ещё, названия чего Дин даже не читает.
— Вот это нужно принять вечером до еды, — Сэм поднимает первый пузырёк и неловко улыбается. Да, он нервничает: как перед... — А вот этот после еды.
Дин ухмыляется и подозрительно прищуривается.
— Ты собираешься уйти вечером?
— Что? Э... да, но если тебе нужно, чтобы я остался, только скажи, и я...
Дин улыбается.
— Сара? — предполагает он, хотя ответ уже известен. Сэм награждает испепеляющим взглядом. Конечно, Сара. — Молчу.
— Я не планировал, что ты сегодня окажешься тут.
— Ну, прости, что испортил планы, — хмыкает Дин, без всякого интереса переключая каналы, но Сэм не двигается. — Ну что ещё? Понял я, понял. Белые пилюли
до еды, оранжевые
вместо.
— Прости.
— Чего? — морщится Дин, поворачивая голову к нему. Щенячий взгляд, и Дин закатывает глаза. — Ну, да. Ты завязал интрижку с медсестрой, пока я умирал, кто тут без греха?
— Ты невыносим, — низким голосом. — Вернусь в семь.
— Не забудь пирог.
— Тебе нельзя мучное.
— Ты заводишь себе подружку, пока твой брат умирает, а теперь мне нельзя пирог?
Сэм застывает.
— Не делай так, — говорит он серьёзным голосом.
Дин понимает, что для Сэма это всё ещё болезненно, и старается вернуть непринуждённость в атмосферу:
— Пирог, придурок.
— Козел, — к облегчению говорит Сэм.
Как хорошо дома, думает Дин, и от этой мысли в мозг поступает будто разряд тока.
У него откуда ни возьмись упрочнялась не то, чтобы связь, скорее чувство дежавю. Будто совсем недавно он думал об этом, но в этом никакого смысла.
А ещё он почему-то помнит светло-голубые, взволнованные глаза, и голос...
— Сэм, — зовёт он и, видимо, голос слишком резко меняется с насмешливого на испуганный. У Сэма напрягаются плечи, когда тот оборачивается. — Нет, ничего.
Этих глаз не могло быть
там.
— Что-то болит?
— О, нет. Все нормально.
Сэм все равно беспокойно подходит ближе и задерживает дыхание. Дин должен спросить сейчас, иначе никогда больше этого не сделает.
—... мы не говорили о том, что произошло, пока я был... не в себе.
Сэм присаживается напротив, на соседнюю кровать.
— Хочешь поговорить о чем-то конкретном?
Дин с трудом сглатывает и принимается грызть губы. Все эти разговоры... это становится неловким.
— ... нет. Я просто хотел уточнить, может, приезжал кто-нибудь из наших знакомых?
Сэм хмурится.
— Почему ты спрашиваешь?
Дин раскрывает рот, слабо пытается улыбнуться, чтобы не выглядеть совсем уж психом. Но вслух это звучит ужасно:
— Мне показалось, что я слышал голос. Другой. Не твой, и не отца... э...
другой. Женский.
Амелию. Я слышал голос Амелии. Я уверен, в то, что слышал её. И видел, — отчаянно хочется завопить ему.
— Что ж, — прокашливается Сэм. — У пациентов, подключённых к аппарату ИВЛ, в редких случаях бывают галлюцинации от недостатка кислорода. Когда происходит резонанс в ритме, и...
Дин нетерпеливо обрывает его.
— Я приходил в себя?
Сэм качает головой.
— Супер, — фыркает Дин. — Значит, я спятил. Может, часть моего мозга... того?
— Может, это была одна из медсестёр?
— Нет, Сэмми. Это
точно была не медсестра.
— Дин, ты чуть не умер. Твоё сердце останавливалось два раза, врачам с трудом удалось его перезапустить. Мы с отцом уже теряли надежду. Я хочу сказать, что грань между мирами... ты подошёл слишком близко к ней. Кто знает, что за ней?
— Да, наверное.
— Ты слышал что-нибудь ещё? Кого-нибудь ещё? Или чувствовал? Может, странные сны?
— Нет, всё, завязывай. Тебе пора, Ромео.
Дин держит дрожащие губы в улыбке, пока не закрывает дверь в ванну. Упирается руками в раковину, опускает голову, включает краники на полную.
Дин смотрит на правое запястье, где отчетливо видны красные полосы. Параллельные, длинные, узкие борозды. Подживающие царапины. Очнувшись, он сразу обратил на них внимание: контрастные, красные, они ярко выделялись на бледной коже и, к тому же, неприятно жгли. Как если бы от ногтей. Обычных ногтей, а не когтей какого-то очередного чудища.
А в голове шумит до боли знакомый голос.
Тише-тише, Дин! Ты только навредишь себе!
Дин опускает низко голову, прячет лицо в сгиб локтя.
Спятил. Он просто спятил.
Дин опирался на Амелию всю свою жизнь.
Он был опорой для Сэма, старался стать опорой отцу.
В этом всем была определённая система, и в какой-то миг все изменилось.
Нет, неправда.
Обстоятельства менялись постепенно, это просто Дин не успевал подстраиваться.
Стабильный отец-герой оказался трусом, которому было проще оттолкнуть Сэма, чем принять.
Сэм... всегда грезил о чем-то другом. Дин не мог его винить за это, но винил. Не должен был злиться, но злился. Он сам проводил Сэма на автобус до Калифорнии, вытряхнул всю наличку до цента из бумажника и сунул отнекивающемуся брату в карманы (в руки он брать наотрез отказался, да и в карманы тоже, но Дина это не остановило).
Это было больно. Дин не ожидал этого. Можно сравнить с ударом под дых, с той разницей, что Дин был хорош в рукопашном бое и почти безошибочно мог предугадать, куда противник нанесёт удар. Но это был Сэмми.
И Сэмми ударил.
Не в шуточном спарринге или драке за пульт от телека.
Дин даже не уклонился, настолько опешил. Он ничего не сказал ему; не смог. Никаких слов прощаний, поощрений, недовольства... Дин сделал, что мог: проводил, всучил деньги, помог с вещами (донёс сумку с немногочисленными вещами брата, почему-то не позволив ему сделать это самому).
Сэм сел на автобус. Уехал. Начался дождь, а Дин все ещё стоял и не мог поверить, что это действительно только что произошло. Сэм ушёл. Бросил их. Оставил Дина.
Наверное, как-то так себя чувствуют родители, когда дети покидают их? Наверное, отцу ещё хуже...
Но нет. Когда Дин вернулся, Джон разговаривал по телефону. Бросился рывком к карте, висящей на стене (куда её, черт возьми, приклеил Сэм).
— Готовность двадцать минут.
Дин ничего не ответил; Джон забрасывал вещи в сумку и вдруг остановился:
— Он сел на автобус?
— Да.
Поэтому Дин нашёл свою стабильность в Амелии, но оказалось, нельзя опираться на одного человека - теперь он это знает. Потому что её смерть его просто уничтожила.
