***
Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Дин просыпается и болезненно вздыхает. С пробитым лёгким другого варианта быть не может. Швы заживают, и зуд уже не сводит с ума, как прежде, да и в целом, его состояние должно становиться с каждым днём всё лучше, крепче. Только обещанных приливов жизненных сил и энергии Дин всё ещё не ощущает. Хотя, под чутким присмотром Сэма, он до отвращения прилежно выполнял все данные врачом указания. (Может, немного злоупотребляя обезболивающим и снотворным). Дин садится в кровати, прижимает дрожащую ладонь к груди, стараясь угомонить шумное дыхание. Опускает босые ноги на пол; с опаской поворачивает голову в сторону другой кровати — ещё не хватало разбудить Сэма посреди ночи. Тихо идет в ванну и осторожно закрывает за собой дверь. Хватает с раковины пузырёк с лекарством; принимает три или четыре таблетки снотворного, заранее зная, что без них заснуть не получится. Он не раз пытался. — Я так больше не могу, — сипло говорит он, напившись холодной воды из-под крана. Зажмуриваясь, подставляет голову под струи воды, в надежде согнать этот дурацкий сон. Это до тошноты надоедливое видение. — Это нужно прекратить. Видеть её, каждый раз закрывая глаза — это, мать твою, издевательство. Поначалу Дин радовался флешбекам, возникшим после больницы. Ведь он мог видеть Эми, и это были не кошмары, как раньше. Она не кричала, не обвиняла его, не умирала, не сгорала заживо, приколоченная к потолку в детской спальне их старого дома. Это была просто Эми, и просто он, до всего этого кошмара. Но это было в миллион раз хуже. Потому что именно такую он её помнил, именно такую любил, и именно такую безвозвратно потерял. Сны тонко граничили с реальностью, и иногда, просыпаясь, Дин мог поклясться, будто всё ещё чувствует на себе её тёплые руки, или слабый запах лаванды — её кондиционера для волос. Но стоило полностью проснуться, Дин тут же осознавал всю жалость происходящего, но всё равно продолжал лежать и пялиться в потолок, в слепой надежде, что она сейчас выйдет из ванной в своей смешной пижаме и снова начнет гундеть о том, что он забыл закрутить тюбик зубной пасты, но этого не происходило. Он со злостью отшвыривал от себя подушку. Обычный самообман, галлюцинация, память тела… это было чем угодно, но только не реальностью. Фантомные мечты. Как фантомная боль в уже несуществующей, ампутированной конечности. Болит то, что не должно; то, чего нет, но оно нестерпимо продолжает болеть.***
Джона Винчестера вряд ли можно охарактеризовать, как прекрасного отца. Жёсткий и грубый, относившийся к Дину и Сэму как к расходному материалу, он не жаловал нытья и капризов, дозволяющихся большинству обычных детей. Теперь, когда Дин вырос, и с помощью выдрессированной силы воли мог подавить в себе буквально всё, что угодно, он даже был благодарен. — Если хочешь нормальной еды, а не этот свой птичий корм, просто попроси в следующий раз, а не смотри с завистью в мою тарелку, — хмуро говорит Дин, снова заметив на себе озабоченный взгляд Сэма. Он и так давится отвратной едой, предложенной в придорожной кофейне у Мо. Мало было ему пережаренного куска резины, который почему-то в меню назвали «бекон». Он даже заказал порцию оладьев — раньше, до больницы, это было обычным дополнением к завтраку. Этот жест должен был сказать Сэму: всё приходит в норму, я ем, у меня нормальный аппетит, и прекрати смотреть на меня так, как будто я умираю. Но ради всего святого, как можно умудриться испортить бекон? Оладьи на вкус оказались куском сырой клейковины из теста, плавающие в липком кленовом сиропе, то и дело норовящем перелиться через край тарелки, но ради успокоения брата Дин смог запихать в себя пару кусков. Каких ещё подвигов Сэм ждет от него? Что ещё нужно сделать Дину, чтобы тот, наконец, успокоился? Застигнутый врасплох Сэм быстро и нелепо отворачивается. Словно олень, пойманный в свете автомобильных фар на шоссе. — Я вовсе не… Дин сразу его перебивает: — Лучше скажи, что тебе понравился бекон, а не то, что ты снова контролируешь мой рацион. Потому что это то, чем занимался младший брат с того самого момента, как Дин покинул стены госпиталя «Сэлвейшн мемориал», почти две недели назад. Ещё несколько дней они провели в мотеле, пока Сэм не убедился в дееспособности Дина. Какая чепуха! Нашёл, в чём сомневаться. Если изначально иметь Сэма в качестве мальчика на побегушках было забавно, то теперь от излишней заботы становится душно. В последний раз Сэм вел себя подобным образом, когда оставил царапину на двери Импалы. Это было лет десять назад, но вёл он себя в точности, как и сейчас: безропотно ходил в магазин, добровольцем вызывался заняться стиркой. Дин даже подумал поинтересоваться, что на сей раз ужасного он умудрился сделать с Деткой, но вовремя заткнулся: после той аварии машину отбуксировали к Бобби; как нечто позорное, накрытое наглухо брезентом, и всё было настолько плохо, что Бобби пришлось воспользоваться эвакуатором. У Дина от этого вида сжалось сердце, но он стерпел, предвкушая, как после работы займется её восстановлением. И обязательно всё исправит. Он не может потерять эту машину. Бобби сказал, что гуманнее сдать её на металлолом, чем восстановить, но Дин упросил провести полную диагностику, чтобы Бобби заказал нужные детали, и они успели прийти к тому времени, как Дин освободится и сделает всё сам. Бобби буркнул, что тут нужно делать не диагностику, а искать ещё одну целую машину-донора. Но Дина это мало заботило. К тому же все знали, что не в его характере сдаваться. И всё же, с Импалой ситуация была гораздо проще и яснее, чем с Сэмом. Дин слишком хорошо знал брата, и понимал, что тот мучается виной. Они уже это обсуждали — Дин не винил Сэма в случившемся, но тот неумолимо упрям, и продолжил утверждать, что ему нужно было догадаться о том, что видение было связано с Дином с самого начала. Или вообще не нужно было доверять им. Нужно было серьёзнее отнестись к теории Дина про ловушку и навязывание видений, которые изначально воспринялись Сэмом не как предупреждение, а как нечто враждебное. Словно он был всё ещё тем долговязым подростком, и любое слово, сказанное поперёк, воспринимал в штыки. Хотя теперь ему двадцать три и он требует называть себя исключительно «Сэмом», без уменьшительно-ласкательных и прочей ерунды, но в его реакциях мало что изменилось. По-настоящему Дина беспокоило другое: ведьма смогла проникнуть в сознание его брата. Дин задавался вопросами, может ли это сделать любая другая ведьма? Или они имели дело с сильнейшей их представительницей? Связано ли это с тем, что Сэм медиум, и штурмовать их разум каким-то образом проще? Они обсуждали это весь прошлый вечер. Сэм в ответ только проворчал: «Я не медиум, Дин» Дин ощетинился: «Медиум бы так и сказал». Сэм выглядел, как брошенный щенок. «Ну, видимо твоя голова совсем не Форт-Нокс!» — постарался пошутить Дин, стараясь разрядить обстановку, но сделал только хуже: Сэм вмиг побледнел, оцепенел, а Дин испугался, что того хватил удар, или вот-вот случится обморок. Наверное, это одна из самых хреновых шуток, на которую Дин мог быть способен. — Я не… — с нажимом продолжает Сэм, но запинается, смирено вздыхая. — Бекона могло быть и поменьше. Как же послеоперационная диета, чувак? — Диета, — с отвращением повторяет Дин, отправляя в рот жареный кусок бекона, который встает поперек горла. — Это слово не употребляется в одном предложении с моим именем. — Ты такой придурок, — качает головой Сэм, пряча веселый взгляд за экраном лэптопа. — Ешь свой завтрак, зубрила. Только ботаники не бросают исследования за едой, но у Сэма попросту не было другого времени на изучение, точнее, на проверку информации, предоставленной Дином. В отличии от брата, у него была куча свободного времени, таящая под его взглядом ночная медсестра Джин и почти безлимитный доступ к больничному компьютеру. — Тебе всё равно не стоит туда идти, — тихо говорит Сэм. Дин устало вздыхает: — Не начинай. Они обсуждали это всю неделю. Сэм, оглянувшись по сторонам, наклоняется ниже к столу. — Как ты собираешься стрелять, если твоей реакции мало даже на то, чтобы водить машину? Не говоря уже о… О том, как Дину привиделась Амелия, пытается напомнить Сэм. Дин до сих пор вспоминает об этом с замирающим сердцем. Проезжая по девяносто шестому шоссе, ему показалось… (сейчас, он понимает, что показалось), но тогда… Всё было по-другому. Он искал глазами указатель к съезду в город среди высокого леса. Дин тогда увлеченно жевал картофельные чипсы, а Сэм сидел рядом на пассажирском сидении, и болтал всякую чушь о вреде холестерина, а потом Дин резко выжал тормоз, заметив меж деревьев… Он выскочил из машины и бросился вслед, убежденный в том, что видел. Встревоженный Сэм, вышедший следом, озабоченно что-то говорил, но Дин не собирался слушать. Он искал следы на сырой земле, хотя едва ли мог сконцентрироваться на чем-либо. Любые мысли заглушал собственный пульс, и он не мог вспомнить, что нужно дышать. Паника захлестнула его с головой. Он боялся пропустить что-то важное, что дало бы зацепку, помогло найти… «Что? Дин, что?» — сетовал Сэм, аккуратно подступая к нему. «Следы. Здесь должны быть следы». «Дин, здесь нет…— как только Дин услышал это, разозлился больше, чем мог ожидать от себя, и Сэм уступил: — Давай поищем ещё раз? Может, я что-то упустил». Сэм демонстрировал небывалое терпение. Он и в правду старательно осматривал каждый дюйм земли… Дин придумал то, что видел. То, чего он видеть не мог, но слишком сильно хотел и надеялся. — Заткнись, Сэм, — наконец говорит он. Дин раздраженно хмурится, выуживает из заднего кармана бумажник и почти бросает на стол двадцать баксов, затем передумывает и убирает бумажник обратно: — Завтрак за твой счёт. И бодро поднимается, как если бы ничего не болело. Это стоило всех усилий. Дин прекрасно знал о том, что при приёме медикаментов он становится медленным и сонным, и это недопустимо на работе. Поэтому он самонадеянно отменил прием обезболивающих пару дней назад, но уже подумывал о том, с какой радостью примет перкосет после изгнания призраков в фамильном поместье Уоллисов. — Но у меня нет денег! — возмущенно заявляет Сэм, оборачиваясь на уходящего Дина. — Я оставил бумажник в номере! — Так прояви смекалку, умник. Дин протягивает двадцатку и шепчет официантке: — Третий стол. Принесите чек вон тому парню, минут через десять. Пусть помучается. Дин выходит на улицу и глубоко вздыхает. Он не хотел рисковать понапрасну, ни собой, ни Сэмом, ни другими людьми, поэтому не стал дожидаться, пока Сэм это предложит, и отдал ключи сам: «Наверное, мне не стоит водить машину. Пока…» …пока не перестану в каждой мимо проходящей девушке видеть Эми, хотелось сказать ему. Он ничего не мог с этим поделать: он то и дело всматривался в пространство, пытаясь найти её. «Всё стало каким-то непонятным. Нечётким». Но не сомневался, что Сэм поймёт так, как надо. Дину нужна опора. Снова. «Не волнуйся, я приглядываю за тобой. Если ты сомневаешься в себе, не стоит сомневаться и во мне, хорошо?» Дин действительно сомневался. Он ведь чувствовал прикосновение мокрых ресниц к своей щеке. Слышал её шёпот, и обещание «Она заплатит за это, Дин. Чёртова ведьма заплатит». Это откликалось где-то в груди. Он знал, чувствовал, что это была она. Дин то и дело замечал периферийным зрением движение, которого не было. Подобное явление присутствия было знакомо; оно возникало каждый раз, когда они имели дело с призраками. И вдруг ему подумалось, а что, если Эми не ушла? И действительно была с ним в больнице, но не в обычном состоянии?.. «…я хочу сказать, что грань между мирами… ты подошёл слишком близко к ней. Кто знает, что за ней?» Дин примешался на этой мысли. ЭМП был включён сутки напролёт, пока Сэм не поинтересовался, зачем Дин повсюду его таскает. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Отрицание, понимает Дин. Первоначальная стадия. Снова. Он уже проходил через это. Полтора года назад он везде и всюду искал её глазами, надеясь, что каким-то чудом она спаслась, смогла выбраться. Но сейчас? Почему сейчас? Спустя столько времени? «Ты можешь уйти и найти свой покой, или вернуться и продолжать бороться», — предложил жнец, и Дин оглянулся на Амелию. Ветер раздувал и спутывал её длинные волосы, а она стояла совершенно спокойно, не обращая на это никакого внимания. Позади неё возвышался белый маяк с красной крышей. Эми обнадеживающе улыбнулась ему, ничуть не разочарованная его решением, или не показывающая этого. Дин знал, был уверен, что она будет ждать его здесь. Где бы ни было это заманчивое «здесь». …почему сейчас? Потому что это произошло снова: он потерял Эми. И не может перестать искать её или смириться с тем, что её нет. Снова.***
— Диван-качели? — Эми насмешливо изогнула бровь, осматривая затейливую покупку, которую так гордо демонстрировал Дин. — У нас нет мебели в доме, но есть качели на веранде? Ты серьезно?» Душным июльским вечером они красили стены в одной из спален, и пришло время съездить в город, чтобы забрать заказ из ресторана, но внезапно Дин увидел их: громоздкие, со стальным каркасом и устойчивыми металлическими опорами, откидной спинкой, и… это была первая мебель, купленная Дином. Не считая того крохотного дивана в подвале «Дом у дороги», вырученного у старика Фреда за пять баксов сто лет назад. Дин поймал себя на мысли, что радуется, словно ребёнок (ну, или придурок). Он всегда хотел этого! Чего-то достаточно большого, тяжелого, постоянного; что нельзя таскать с собой из мотеля в мотель, или впихнуть в багажник Детки. Мебель. Настоящая. Которая будет стоять в их доме. — Всегда хотел эту штуку, — Дин сел и оттолкнулся ногами от пола, немного раскачиваясь. Он радостно развёл руки в стороны, ликуя, что умудрился собрать всё правильно, и эта конструкция была довольно безопасной, устойчивой и работающей. — Теперь я могу покупать мебель, потому что владею домом. Амелия не выдержала: заразительно рассмеялась, качая головой, и присела рядом. Дин закинул её ноги на свои и передал бумажный пакет с едой. — Мне нравится, — заключила она спустя пару минут тишины. Эми сняла с головы бандану, удерживающую волосы на макушке. Дин заметил прядь, перепачканную белой краской, но она всё равно выглядела более, чем очаровательно: в тонком желтом платье, с накинутой на плечи его джинсовой рубашкой. Дин вновь улыбнулся. Как ребенок. Или придурок.***
Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. — Перестань мне сниться, черт тебя подери! — выкрикивает он, проснувшись среди дня. Спать по ночам у него почти не выходило. Он отбрасывает от себя подушку, одеяло; швыряет стакан в стену. — Проваливай из моей головы! Катись к чёрту! Это твоя вина! Ты должна была уехать! Я просил тебя уехать! Это случилось из-за тебя! Из-за твоей ошибки! По белёсым обоям растекается мокрое пятно. Дин, как обычно, бредёт в ванну, к раковине. Моет руки, не в силах смотреть на свое отражение в зеркале. Не может успокоиться. Не может смириться, что это и есть их финал, и другого он у судьбы уже не отвоюет. Дин впечатывает кулак в зеркало, в собственное отражение, и оно холодными искрами сыпется на пол. Он бьет кулаком в рядом висящий фен в пластиковом корпусе, а потом отдирает и швыряет через всю комнату. «Тебя впереди ждет столько людей, которым ты сможешь помочь. Которых ты можешь спасти. Слишком много всего позади, чтобы останавливаться. Неужели ты готов оставить всё это? Отца? Брата?» — Какого черта ты это сказала? Зачем? Я не хочу быть здесь! От резкого движения рукой Дину приходится притихнуть: грудная клетка протестующе заныла, и он садится на пол, с жалящей болью в разбитых костяшках и удушающей злостью внутри. На себя, свое тело, которое так долго восстанавливается, на Амелию, за то, что не послушала его, когда он просил её уехать прочь, а не ехать на ту злополучную чертову охоту. Дин злился на жнеца за то, что показал ему возможный вариант событий, словно подразнил и забрал обратно. Дин злился на тех Мерцающих существ, кем бы они не были, за то, что дали выбрать ещё раз, тогда как Дин уже всё решил и собирался умереть. Дин злился на отца. На демона. Дин злился на вошедшего в номер Сэма, за то, что тот прячет беспокойный взгляд и молча ставит пакеты из магазина на стол, приносит Дину аптечку, а потом опускается на пол и принимается собирать осколки стекла. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Какой придурок это, спрашивается, придумал? Потому что с ним это не работало. Может, просто не получалось правильно скорбеть по утвержденной психологами модели? И поэтому должное «принятие» так и не наступает? «…не существует никакого «принятия». Нельзя перестать скучать и горевать по кому-то, кого ты сильно любил». Прошло не меньше четырех лет с той охоты, но Дин вспоминал о словах Трэвиса все чаще и чаще. И все больше находил в них смысла. Дин то и дело плутал где-то на первых трёх стадиях. Так долго, что это превратилось в цикличный процесс, обреченный на бесконечность. Где эта чертова пятая стадия? Принятие? Потому что это произошло снова: он соскочил и оказался в самом низу с развороченной грудной клеткой. Будто вывернули наизнанку, выбили дух с такой силой, что он не может вспомнить, как дышать. Неужели он навсегда обречен на страдания? Эта встреча, выдуманная его сознанием, бередит старые раны, наносит новые, и не дает им даже шанса затянуться. Амелия мертва. Это не изменилось, но изменился Дин и его отношение к этому.***
— Делаю ставку на ревнивую сестру, — говорит Дин, отпивая кофе следующим утром, указывая пальцем в монитор, куда Сэм минутой ранее вывел семейное древо семьи Уиллисов. Сэм задумчиво качает головой. — В этом поместье столько смертей и несчастных случаев. Нам не найти ни начала, ни конца. Чёрт ногу сломит. — Сейчас там гостиница. Прикинемся чокнутыми фанатами сверхъестественных вещиц, заселимся, и может даже заметим призрака сами, а если нет, уверен, там будет много персонала, с кем можно побеседовать. Сэм вздыхает и кивает, закрывая крышку лэптопа. — Ты как? Дин оборачивается с раздраженным взглядом. В последнее время чтобы разозлиться не приходилось прикладывать особых усилий. — Я знаю, что для нас это не трудное дело, да. Но это все равно опасно, я просто хочу знать, что ты в порядке. — Я в норме, — пытается убедить его Дин, но прячет перебинтованную руку под стол. Немного помолчав, он добавляет: — А ты? Сэм выглядит поникшим, отстранённым и взвинченным эти две недели, и Дин решает прояснить, в чем дело. — Ты случайно не хочешь мне ничего рассказать? Сэм вздрагивает, к удивлению Дина, младшего брата читать всё так же просто, как и в детстве. — Вроде бы, нет. — Ты что-то скрываешь, Сэмми. Ты как на иголках после Небраски, в чем дело? Сэм криво усмехается, опуская взгляд. — Хочешь поговорить обо мне? Может, мы поговорим о том, что происходит с тобой? Дин превратно морщится. — Ещё раз спросишь, в норме ли я, и я сломаю тебе нос. Сэм отталкивается ладонями от стола, поднимается на ноги, и принимается расхаживать по комнате. Эта картина до ужаса напоминает ему разговор перед брауновским кошмаром, который был совсем недавно, но по ощущениям словно целую жизнь назад. — Ты не спишь! — обвиняет его Сэм. — У тебя кошмары, и ты снова закрываешься от меня. Выстраиваешь оборону, как тогда, но меня не надо защищать. Я хочу, чтобы ты позаботился о себе. Я хочу знать, могу ли я помочь тебе это сделать, потому что я виноват, Дин. Я так перед тобой виноват! И это сжирает меня! Дин надеялся, очень надеялся, что дело было не в этом. Он даже надумал, что дело в Саре, в том, что у Сэма хватило мужества перевернуть страницу; и хватило глупости успеть прикипеть к ней, и позволить себе скучать и тосковать. Дин замечал, что они ведут переписку, и это всё равно было отличной новостью, и, может быть, Сэм и выглядел так разбито именно из-за уезда из злополучной Небраски, но нет. — Сэм… Дин осторожно поднимается. — Мы уже говорили об этом, — он застывает, медленно вытягивает руки перед собой. — Дерьмо случается, — указывает на себя. — Особенно с нами. И твоей вины в этом нет. Это бы все равно случилось, с твоим хрустальным шаром или без. Ты просто ещё не разобрался, как работает твой дар, потому что с чем-то новым разобраться всегда сложно. Для меня тех дней вообще будто не было. Я просто спал. Дин выдавливает из себя непринужденную улыбку. Сэм хмурится. — Ты вообще ничего не помнишь? — В тысячный раз: нет, Сэм. О том, что я швырнул в вас с отцом стакан, я узнал от тебя. Я ничего не помню о «Суэйзи-сеансе». Сэм дотошно долго и внимательно всматривается в лицо Дина, будто прикидывая, врет он или нет, а потом его плечи расслабляются, и он с облегчением опускает голову. Какого черта с ним творится?***
Не нужно иметь способностей: от этого места спина Дина покрылась мурашками. — Как в старых добрых фильмах ужасов, — комментирует он, оглядывая интерьер в ожидании, пока клерк сможет отыскать ключи от номера. Тёмные, выцветшие от пыли обои, древняя антикварная мебель из красного дерева; чучела животных на стенах, по соседству с портретами и гравюрами предыдущих владельцев здания. — О, вот. Нашёл. Извините, у нас не часто бывают постояльцы. — Неужели? — изгибает бровь Дин, получая укоренённый толчок локтем от Сэма. — Местечко шикарное. Седой мужчина в который раз протирает отполированную стойку регистрации. — Ваша правда, но, быть честным, здание старое и скоро пойдет под снос. Раньше бывали наплывы туристов, охотников за паранормальными явлениями, а потом об этом перестали писать в газетах. Чертовы гаджеты, — плюётся он с заметным британским акцентом. — Да, мы читали об этом. Говорят, практически все члены семьи Уиллис погибали здесь в разные годы? —спрашивает Сэм. Мужчина кивает. — Кроме Маргарет, сестры Фионы. Она умерла не здесь. — И похоронена не на семейном кладбище, — говорит Дин, но реакции это никакой не вызывает. Клерк снова кивает. Бесполезно. У этого типа аллергия на внятные ответы. Дин сдаётся, предоставляя возможность Сэму. И тот включает свой сострадательный тон и щенячьи глаза: — Бедняжка Маргарет — пережить всю свою семью… — Да, она очень горевала. — А что с ней случилось потом? — По слухам, уехала в Англию и скончалась там. От рака. Знаете, о ней не так часто спрашивают. Всех интересуют грязные подробности их семьи. Но странно, что за сегодня вы вторые. — О, правда? — изумляется Дин, бросая взгляд на Сэма, тот озабочено хмурится, подтверждая догадки: скорее всего, дело уже занято другим охотником. Ещё бы. Старое фамильное поместье с призраками, о закрытии которого писали во многих газетах. Это плевое дело, а в большинстве своём, охотники не любили трудные загадки. — Да и точно те же вопросы. Может, вам организовать круг по интересам? Дин хмыкает: — У нас такой уже имеется. Мужчина, имени которого Дин не может разглядеть на бейджике, задумчиво потирает шею. — Наверняка мисс Лайтхаус уже состоит в нём, а если нет, уверен, будет счастлива присоединиться. Её номер напротив вашего. Ухмылка сползает с лица Дина. Ему кажется, что он ослышался. Тело напрягается: ладно, бывают же эти… как их там? Однофамильцы! — Лайтхаус? — в горле внезапно пересыхает. К чёрту! Совпадения быть не может: поместье с призраками, клуб по интересам, редкая фамилия. Сердце бешено стучится. — Амелия Лайтхаус?