Баллада без слов

Лютик лениво потянулся, стараясь преодолеть сонливость. После обеда его знатно разморило — тут, конечно, ещё виновато упрямое жаркое солнце, — а Геральт никогда не поощрял медлительных сборов и не разрешал рассиживаться. Глядя, как ведьмак ловко сворачивает их пожитки, Лютик невольно усмехнулся: до боли привычная картина. Жизнь словно вернулась на прежнюю колею, текла сама собой, всё происходило без его ведома, и оставалось лишь следовать за тем, кто являлся негласным лидером. Встретив Джиллиан, Лютик был вынужден принимать решения самостоятельно, но сейчас это право вновь перешло к Геральту. Например, тот считал, что им, даже с возвращением барда, всё равно надо добраться до Элландера, и Лютику не пришло в голову спорить. Он вообще не смел распоряжаться после того, как наломал столько дров — да и не рвался, по чести сказать. — Поднимай свою задницу и помоги мне, — окликнул его Геральт. — Иначе мы год будем идти. Или тебе того и надо? Он покосился на Джиллиан, которая сидела в отдалении, заплетая косу. — Не бурчи, — миролюбиво ответил Лютик. — Помогу я, помогу. Он нехотя поднялся и принялся за дело, тоже украдкой посматривая в сторону Джиллиан. Геральт как в воду глядел: расставаться с ней не хотелось. Раньше Лютик не пытался себе представить, каково это, а теперь нередко терзался мрачными думами и даже в кошмарах порой видел, как Джиллиан навсегда покидает его. После того, как он сам сдуру спровадил её, стало яснее ясного, что хуже участи не придумать, и если можно отсрочить разлуку, то не следует упускать такую возможность. В этом и заключалась разница. Вроде всё по-старому — да не всё. Ничего не могло быть по-старому, если уж говорить как на духу. Лютик незаметно для себя стал размышлять о вещах, которые прежде и близко на ум не приходили, чаще опасался сделать неверный шаг, а беспечности волей-неволей поубавилось. И теперь Лютик понимал: это он мечтает, чтобы Джиллиан задержалась в его мире, а она едва ли мечтает о том же. Значит, им стоит поспешить. Он вздохнул, поправив тюки, и несмело приблизился к ней, жестом предлагая помощь в покорении спины Вальдо. Теперь Джиллиан могла ехать не на лошади, а на осле, и если раньше даже такой вариант её страшил, то со временем она освоилась, Вальдо был ей привычнее Плотвы. Впрочем, нередко она всё равно шла пешком, и Лютик втайне радовался, потому что тогда мог шагать рядом. Джиллиан уже не сторонилась его и не отталкивала нарочито, что грело душу, ведь он не понаслышке знал, как некоторые девицы любят играть на своей обиде и показательно дуться, лишь бы вытрясти из ухажёра побольше извинений, а лучше — подарков. Ничего наигранного в поведении Джиллиан Лютик не замечал, поэтому надеялся, что она действительно не держит на него зла. Тем не менее, здесь он тоже ощущал разницу: будто песня лилась, лилась привольно, а затем музыкант забыл аккорд, и мелодия повисла в воздухе недосказанным эхом. Могло статься, виной тому было смятение в душе самого Лютика. Если поначалу он торопился вымолить прощение, то теперь чувствовал, насколько Геральт прав — придётся запастись терпением. Ошибку не исправить по щелчку пальцев. Лютику нестерпимо хотелось снова петь вместе с Джиллиан, рисовать для неё, обучать новым словам, но он не решался навязывать свою компанию. Брёл рядом — держаться в отдалении всё же было выше его сил, — но помалкивал, пусть это давалось ему сложнее, чем медведю не совать голову в горшок с мёдом. Сегодня она согласилась поехать верхом, поэтому Лютик отставал от них с Геральтом, и следующий привал они сделали ещё не поздним вечером: ведьмак прекрасно знал, какое расстояние способен пройти Лютик, чтобы не свалиться с ног от усталости. — Осмотрю окрестности, — бросил Геральт. Он всегда так делал, предпочитая оставаться начеку, а может, надеялся, что его непутёвый друг быстрее сумеет помириться с Джиллиан, если никто не будет им мешать. — Угу, — отрешённо откликнулся Лютик, глядя, как Джиллиан спешивается: весьма ловко и уже без посторонней помощи. Вроде и хорошо, что она потихоньку освоилась, а вроде и жаль, что нет повода хоть разок прикоснуться к ней. Оставалось лишь вздыхать и маяться в ожидании, когда что-то переменится. И на этот раз Лютику улыбнулась удача. Джиллиан жестом попросила его достать из сумки блокнот и карандаш, впервые за всё это время, и, устроившись на поваленном дереве, взялась за рисование. Видимо, она не собиралась общаться с помощью набросков, а рисовала то ли для развлечения, то ли ещё для чего, и потому не показывала результат Лютику. Снедаемый любопытством, он околачивался поблизости, пытаясь незаметно заглянуть через её плечо. — В секретные агенты тебя бы не взяли, — судя по интонации, Джиллиан сказала что-то забавное. Она не повернулась к нему, но легонько похлопала по бревну, разрешая сесть рядом. — Так и быть, смотри, хотя художник из меня ужасный. — Что это за страшилище? — Лютик склонился над блокнотом, силясь понять, что значит изображение. Он не находил в Джиллиан недостатков, однако не мог не признать, что талантом к рисованию она, кажется, не обладала. — Погоди, это что… Геральт?! Он скорее предположил бы, что это какой-то угрюмый гном-переросток, но длинные светлые волосы и нечто, напоминающее меч, заставило его склониться к другой версии. — Гералт, — подтвердила Джиллиан. — А почему такой… злой? — поинтересовался Лютик, подавив желание спросить «А почему не я?». Всё справедливо, сам виноват. Джиллиан не поняла, и он объяснил с помощью мимики, грозно нахмурив брови. — Злой, — кивнула Джиллиан. — Гералт злой. — Да нет же, это у него… эм-м… просто не самый лёгкий нрав, но оно не от хорошей жизни так, поверь. Физиономия у него хмурая и не располагающая к доверию, согласен, зато натура, — тут он приложил руку к сердцу, — натура золотая. Видя, что Джиллиан всё равно не прониклась объяснением, он позаимствовал у неё блокнот и набросал свою версию: почти такую же, как первую, нарисованную им ещё в Гелиболе, но с принципиальным отличием: с широкой улыбкой во весь рот. Джиллиан, рассмотрев эскиз, поморщилась. — Мда, вышло жутковато, — вынужденно признал Лютик. — Диссонанс налицо. Что поделать… Всё-таки поверь на слово, Геральт — не злой. Он догадывался, что уловить значение этого слова — трудная задача. Это тебе не хлеб, который если уж обзовёшь хлебом, то сразу понятно — хлеб и есть. Джиллиан, судя по всему, одолевали те же сомнения, и она, пытаясь нащупать оттенки смысла, спросила: — Лютик — злой? — Лютик — дубина, — вздохнул он и, перевернув страницу, взялся за следующую зарисовку. На ней изобразил самого себя с горестным выражением лица и умоляюще сложенными ладонями, а рядом — обиженно вздёрнувшую подбородок Джиллиан. Она улыбнулась было, но тут же встревоженно посмотрела на него. — Я не веду себя так, — она показала на свою карандашную версию и помотала головой. — Если ты считаешь, что я специально держу дистанцию, то ошибаешься. Просто я… Мне трудно забыть то, что случилось. И я очень боюсь, что это повторится. Лютику запоздало пришло на ум, что Джиллиан может понять рисунок превратно: он-то хотел подчеркнуть, что кругом виноват, а она, кажется, обратила внимание на то, какие эмоции приписаны ей. — Ну вот, говорю же, Лютик — дубина… Джиллиан — хорошая. Джиллиан — удивительная и восхитительная. Он отложил блокнот и мягко, просительно взял её за ладони. Как бы ему хотелось, чтобы она догадалась, что значат все те слова, которые он сказал о ней и ещё только собирался сказать! — Ласточка моя, — Джиллиан не отрывала взгляда, жадно слушая. — Струнка моя ненаглядная… — Что-то твои комплименты от раза к разу становятся всё более… м-м… диковинными, — поделился мнением незаметно вернувшийся Геральт. Джиллиан мгновенно отпрянула, Лютик сердито ответил: — Ты уж определись — либо оставляешь нас наедине, либо лезешь с непрошенными наставлениями! — Я осматривал окрестности, — упрямо сказал ведьмак. — Как осмотрел — так и пришёл назад. Так вот, ты же поэт, мастер изящных формулировок, какие ещё струнки? — «Струна моего сердца» — слыхал такое выражение? Впрочем, что бы ты понимал в поэзии! — он раздосадованно фыркнул и поднялся, подавая Джиллиан руку. — Одним словом, Джилл, Геральт — тоже дубина.

***

Пока везение оставалось на стороне их маленького отряда, и до Элландера они добрались без всяких препятствий. За это время Лютик так и не собрался поговорить с Джиллиан о её происхождении, хотя не раз пытался себя на это сподвигнуть. Его одолевали сомнения: он никак не мог понять, чувствуется ли в ней что-то эльфское или нет. Разумеется, она была особенной, и он помнил первое впечатление о ней — как о девушке совершенно неземной и не похожей ни на одну из тех, что ему встречались. Вот только среди эльфок, как раз, далеко не все этим отличались — бывали и красивые, а бывали и весьма посредственные. Инаковость Джиллиан заключалась в другом, а в чём именно, Лютик не умел объяснить даже себе. К тому же, он не хотел лишний раз тревожить её: мало ли, что известно ей самой? Если она связана с Ларой Доррен, то должна бы знать о таком родстве, но ничего в поведении Джиллиан на это не указывало. Он только напугает её неподтверждёнными теориями, которые ещё и крайне затруднительно будет растолковать, общаясь исключительно картинками. Геральт тоже не поднимал эту тему, предпочитая молча двигаться к цели — и, пожалуй, здесь Лютик был с ним согласен. Лучше уж подождать, пока за дело возьмётся тот, кто осведомлён куда лучше, чем они. — Геральт! Как давно ты не появлялся у нас! — мать Нэннеке встретила их у ворот храма, радушно улыбаясь ведьмаку. То, что он был изрядно выше её, не помешало ей крепко его обнять. Она, безусловно, подходила на роль более осведомлённого человека. Настоятельница в самом старом и известном храме Мелитэле, Нэннеке обладала мудростью и знаниями, во много раз превосходящими их собственные. Когда Лютик встретил её впервые, то был преисполнен уважения и почтения к жрице, зная, к тому же, как она дорога Геральту. — И этот трубодуришка притащился за тобой следом? Так и бродит по всему Континенту со своими похабными песенками? А вот и причина, по которой уважения и почтения как-то сразу поубавилось. Не задалось знакомство: талант Лютика Нэннеке не оценила, его природное обаяние считала ветреностью, его живой ум не признавала и зачастую распекала за отсутствие мозгов в голове. Лютик надеялся, что теперь, когда с момента знакомства прошло уже немало времени, Нэннеке обойдётся с ним помягче, но, судя по её красноречивому взгляду, всё осталось по-прежнему. — Кланяюсь, почтеннейшая матерь, и нижайше прошу… — заискивающе начал он, припомнив, что в прошлый раз она застала его кокетничающим с привратницей храма — а потому имела некоторые основания гневаться. — Не называй меня матерью, сколько раз уже говорила, — оборвала Нэннеке и подошла ближе, внимательно рассматривая молчавшую Джиллиан. — Такого оболтуса, как ты, Лютик, в сыновьях и представить страшно. К счастью, Джиллиан заняла всё её внимание, и больше журить Лютика Нэннеке не стала. — Кто ты, дитя? И что тебя привело в нашу обитель? Джиллиан, не зная, что ответить, лишь наклонила голову, но в этом жесте не сквозило ни робости, ни испуга. Видно, она почувствовала, что строгий тон Нэннеке относится только к Лютику, а к ней самой настоятельница обратилась со всей возможной лаской. — Она не говорит на нашем языке, — без подсказок догадалась Нэннеке и обернулась к ведьмаку, несколько взволнованная. — У неё такой чистый, светлый взгляд! Но на лице — отпечаток усталости, причём в первую очередь усталости душевной… Что это за девушка, Геральт? — Её зовут Джиллиан, — вопреки ожиданиям Нэннеке, ответил не Геральт, а Лютик. Она, нахмурившись, перевела взгляд на него, будто удивляясь его способности что-то объяснить, да ещё и вместо Геральта. — И, насколько я могу судить, она прибыла к нам из другого мира. Джиллиан встретилась мне неподалёку от Драконьих гор, на пути к Хенгфорсу — просто появилась прямо передо мной из ниоткуда. — Сочиняешь ради красного словца? — уточнила Нэннеке, но Лютик уже слышал по её сосредоточенному голосу, что она восприняла историю всерьёз. — Не сочиняю. И не ворчи на меня, прошу, я же вижу, что ты не столько сердишься, сколько делаешь вид. — Это ты страдаешь тягой к актёрству, мне такое не пристало, — возразила Нэннеке, да от улыбки не удержалась. Улыбалась она мягко и умиротворённо, у Лютика сразу потеплело на душе. — Что ж, проходите, проходите, будьте гостями храма. Я пока не ведаю, что у вас стряслось, но уверена в одном — отдых и кров над головой вам лишними не станут. Едва ли она представляла, как сильно они истосковались и по первому, и по второму! За Геральта, правда, Лютик не поручился бы, тому не привыкать к скитаниям, но ему самому и уж тем более Джиллиан отчаянно не хватало надёжного тихого места. Послушницы встретили их приветливо, накрыли на стол. Особого изобилия в блюдах не водилось, но приготовлено всё было на славу. Впервые за долгое время Лютик ел не торопясь, не оглядываясь по сторонам в ожидании опасности — и с радостью отмечал, что Джиллиан тоже заметно расслабилась. Она будто нутром чуяла, что здесь ей ничего не угрожает. А уж храмовые опочивальни! В прошлый раз гостя у Нэннеке, Лютик слегка жаловался на излишний аскетизм, теперь же кровать показалась ему лучше королевской. Каждый уголок храма был пронизан духом спокойствия и благости, никто никуда не спешил и ничего не требовал. Прежде такие тихие места нагоняли на Лютика скуку, но нынче он не отказался бы задержаться здесь как можно дольше. Ему даже пришло на ум, что было бы славно, если бы Джиллиан осталась при храме — не послушницей, конечно, прости, Мелитэле! — а, скажем, ученицей Нэннеке. Та бы обучила её лекарскому делу, Лютик осел бы где-нибудь поблизости и принялся с завидной частотой подцеплять какие-нибудь хвори: безобидные, вроде, но никак не желающие проходить без помощи новенькой очаровательной травницы… Он старался пресекать бесплодные мечтания, напоминая себе о неизбежности разлуки. К тому же, Нэннеке, услышав подробный рассказ об их приключениях, сделалась донельзя серьёзной, пару дней пропадала в храмовой библиотеке, постоянно что-то бормотала себе под нос — то ли цитировала древние предсказания, то ли усердно молилась. Лютик попытался выяснить, что она разузнала, но на Нэннеке его умоляющие гримасы не действовали. — Тут дело нешуточное, — сказала она, когда он совсем уж её допёк. — Вот пойму наверняка, что к чему, тогда надо будет обсудить это с Геральтом, а пока… — А как же я? Я уже не дитя малое, и судьба Джиллиан мне важнее всего на свете. — Лютик, — вздохнула Нэннеке, окинув его беззлобным, чуть усталым взглядом. — Я не вчера родилась и ясно вижу, что ты неровно дышишь к этой девушке. Может, она даже выделяется из череды девиц, которым ты когда-либо строил глазки. И всё же… — Знаю, знаю, — с горечью прервал он. — Будущего у нас нет, потому что ей надлежит покинуть наш мир. — Я не об этом хотела сказать. Какое у вас будущее — никому неизвестно, о грядущих днях рассуждать без толку. А хотела вот о чём. Ваши пути пересеклись, когда вам обоим крепко нужен был кто-то, на кого можно опереться. Ты, как единственный, кто вызвался сопровождать и защищать её, стал для Джиллиан всем, да и она забрала все твои помыслы. Теперь подумай: случилось бы так же, если бы ваша встреча состоялась в обычной обстановке? Положим, ты всяко распустил бы хвост павлином и принялся проделывать все свои штучки, но что было бы дальше? Запал бы ты ей в душу? Запомнил бы сам её дольше, чем на пару недель? — Что ты имеешь в виду, Нэннеке? — Лютик почувствовал, как внутри всё неприятно похолодело. — Лишь то, что тебе нужно разобраться, где влюблённость, а где благодарность за спасение, где глубокие чувства, а где — стечение обстоятельств. Он собирался поспорить, глубоко возмущённый, но быстро утих под её пристальным взглядом. — Я не могу говорить за Джиллиан, — спустя пару мгновений всё же заметил Лютик, — но могу — за себя. Так вот, я влюблён так, что души в моём теле не осталось. Она вся, крупица за крупицей, перетекла в руки Джиллиан, и там находится, отныне и до скончания веков. И никакие обстоятельства тут не имеют значения. Нэннеке помолчала немного, должно быть, впечатлённая таким поэтичным образом. — Я всегда держала тебя за бестолкового краснобая, Лютик, — ответила наконец она, покачав головой, — и теперь мнения своего не переменила. Хвастливый бард, который горазд молоть всякую чушь. Вот и сейчас я её слышу. У него аж лицо вытянулось, но Нэннеке продолжила, успокаивающе вскинув ладонь: — Посему предпочитаю судить не по твоим выпендрёжным речам, а по поступкам. Поступки же твои, признаться, меня удивили. Ты не отходишь от Джиллиан, стараешься предупредить все её нужды, в часы отдыха вместо увеселений пропадаешь в книгохранилище, пытаясь вместе со мной отыскать сведения о Старшей Крови… И самое поразительное — ты ещё ни разу не принимался заигрывать ни с кем из послушниц храма. Одна Мелитэле ведает, Лютик, что с тобой приключилось, но, быть может, сердце твоё и впрямь не такое пустое, как твоя голова. Лютик не сразу ответил. Затем печально усмехнулся. — Тогда разреши мне снова присоединиться к поискам, Нэннеке. Глядишь, раскопаю в библиотеке что-нибудь, что прольёт свет на всю эту историю. — Пока смену принял Геральт, зарылся в старинные свитки по уши. Только от вас обоих мало проку, книг слишком много, а вы плохо знаете, где что искать. Лучше пойдём со мной, я кое-что покажу. К немалому удивлению Лютика, она отвела его в покои Джиллиан, где та дремала после обеда — в храме она спала куда чаще обычного, восстанавливая силы после всех пережитых потрясений. — К сожалению, я не могу проникнуть в её мысли, чтобы понять, откуда она и что с ней произошло, — Нэннеке присела на кровать и мягко положила руку на лоб Джиллиан. Та что-то пробормотала сквозь сон и снова задышала тихо и ровно. — Однако считать её состояние могу. Лютик, залюбовавшийся безмятежным видом спящей Джиллиан и свежим румянцем на её щеках, не сразу вник в то, что говорит Нэннеке, но усилием воли заставил себя прислушаться. — Когда она очутилась в нашем мире, её душа уже находилась в смятении. Что-то случилось в её родных местах — и, возможно, стало причиной перемещения. Я лишь предполагаю, не утверждаю. Здесь же Джиллиан чувствовала себя не просто чужой: этот мир явно пугал и угнетал её. — Я старался разогнать её тревоги, как умел, — негромко сказал он. — Мне казалось, что рядом со мной ей далеко не всегда страшно. — Это возможно, — сдержанно согласилась Нэннеке. — И всё же Джиллиан до недавнего времени не готова была смириться и принять своё положение. Мысленно она стремилась так или иначе отгородиться от реальности. Потом дошла до полного отчаяния — полагаю, в тот момент, когда ты оставил её… — А теперь? — сглотнул Лютик, во все глаза уставившись на Нэннеке. — По всей видимости, это стало неким рубежом. Теперь она больше не сопротивляется. Теперь она целиком и полностью здесь, я это чувствую. Только погоди улыбаться, Лютик. То, что Джиллиан здесь, вовсе не значит, что ей стоит здесь и оставаться, и, если ты будешь честен с собой, то не станешь отрицать очевидное. Он ничего не ответил. Нэннеке задумчиво взглянула на него, неторопливо поднялась и вышла. Лютик, помедлив немного, занял освободившееся место подле Джиллиан и взял её ладонь — так осторожно, как не касался даже своей лелеемой лютни. — Прости меня, — он склонился, невесомо целуя её пальцы. — Впредь я никогда тебя не брошу, Джилл, что бы ни случилось. Обещаю, не брошу. Помолчав, Лютик прибавил еле слышно: — До того дня, пока не придёт пора тебе бросить меня.