***
Несколькими часами ранее они с Джиллиан сидели на вершине холма, будто бы одни на целом свете, и наблюдали, как лес окрашивается нежными рассветными красками. Виднелась отсюда и Цинтра. Сколько всего Лютик мог бы рассказать об этом городе, о его славных — и не очень — правителях, о знатных жителях и простолюдинах, сколько баллад у него ещё оставалось в запасе! Однако бессмысленно даже начинать, ведь времени оставалось совсем мало. — Милосердно со стороны Мышовура дать нам ещё один день, — проронил он, не зная, чем заполнить тишину. — Действительно, — кивнула Джиллиан, и Лютик сообразил, что он уже говорил это, а она уже соглашалась. Они ходили по кругу, не решаясь озвучить самое важное. — Не помню, когда в последний раз вставал с рассветом. Мне почти не спалось, а тебе? — И мне. Хотя вставать рано я привыкла, в экспедициях обычно так и бывает. Она положила голову ему на плечо. Повисла тишина, изредка прерываемая трелями птиц. Лютик покрутил перстень на безымянном пальце, томясь и подбирая слова. Если не признаться сейчас — шанса уже не представится. Но на что Джиллиан его признание? Больнее будет разлука, только и всего. — Знаешь, Джилл, мать Нэннеке сказала мне одну вещь, пока мы гостили в храме… — он всё же предпринял попытку выразить то, что распирало изнутри. — Сказала, что происходящее с нами — лишь результат случайной встречи, поэтому всё, что мы чувствуем друг к другу, проистекает из необычного стечения обстоятельств и этим же стечением обстоятельств объясняется. Взглянув на неё с надеждой, что она разубедит его, опровергнет сказанное, Лютик замер, ожидая ответа. — Конечно, это стечение обстоятельств, — откликнулась Джиллиан. Он удручённо свёл брови. — Оно привело нас к той точке, в которой мы находимся сейчас. Но разве так уж важно, что стало первоначальной причиной? Переплетя их пальцы, Джиллиан прижалась к нему крепче и добавила: — И кстати… Думаю, встреть я тебя в своём мире, всё равно была бы абсолютно очарована.***
— Самое сложное — попасть в нужную точку времени и пространства, — продолжал Мышовур. — Старшая Кровь плохо изучена, принципы перемещения — тем более. Судя по скудным свидетельствам, дошедшим до нас из древности, порталы зачастую открываются в непредсказуемом порядке. У нас нет права на ошибку: куда бы ты ни переместилась, там вряд ли будет кто-то, кто поможет тебе. Ты должна с первого раза попасть домой. — Я должна с первого раза попасть домой, — повторила Джиллиан, словно настраивая себя преуспеть. Она решительно сомкнула губы, сжала кулаки до побелевших костяшек, но тут же с проскользнувшей неуверенностью во взгляде обернулась на Лютика.***
— Значит, ты очарована мной? — переспросил он. Джиллиан с мягким укором покачала головой, а потом обняла его за затылок, уже привычно перебирая вьющиеся пряди. Лютик понизил голос до шёпота. — И не забудешь в разлуке? — Я буду помнить твои уморительные немые сценки, буду помнить, как ты веселил меня, не боясь показаться нелепым. Буду помнить, как собирал для меня ягоды, как спас бельчонка, как порой похрапывал во сне… — Я не храплю! — возмутился Лютик, но она лишь улыбнулась, проведя пальцем по его носу. — Буду помнить твой голос и твои мелодии. Буду помнить твои густые волосы и невероятные глаза. Буду помнить твои мягкие руки и то, как ты выиграл тогда, поймав мой палец своим. Она рассказывала ещё долго, перечисляя такие мелочи, которые ему даже не пришли бы на ум. Все комплименты Джиллиан были бесхитростными, совсем не похожими на те витиеватые любезности, которые привык расточать он сам, но своей искренностью они заставляли его тихо млеть в её объятиях. Никто прежде не говорил о нём так нежно и так много, о нём вообще редко говорили, если вдуматься. — Что я буду делать, душа моя? Что я буду делать, когда ты меня покинешь? — выдохнул Лютик, стоило Джиллиан умолкнуть. Они соприкоснулись лбами в отчаянной попытке продлить это трепетное мгновение. — Знаешь, в моём мире есть одна книга… В ней влюблённым из разных миров пришлось расстаться навсегда. Они договорились раз в год приходить в одно и то же место и представлять, что находятся рядом друг с другом… — В каком бы мире ты ни была, моё сердце будет биться в один такт с твоим. Не раз в год, а каждый день, Джилл, каждый час и каждый миг.***
Лютик вздрогнул. Кажется, он пропустил мимо ушей половину напутствий Мышовура, прокручивая раз за разом свой прощальный разговор с Джиллиан. — Тебе нужно отрешиться от всего, что тебя окружает здесь, — друид вещал с расстановкой, почти безмятежно, но его цепкий взгляд красноречиво свидетельствовал о внутреннем напряжении. — От всех переживаний, от суеты, страхов и чаяний. Представить место, в которое ты должна попасть. Советую выбрать знакомое тебе лучше всего, то, где ты чувствуешь себя в полной безопасности. Она снова кивнула, предпочитая меньше говорить и больше слушать. Мышовур объяснял, что надо вспомнить буквально каждый предмет, каждый цвет и каждый запах, нарисовать в воображении точную картину; Джиллиан сосредоточенно внимала его словам. И тут Лютика пронзила пугающая мысль. — Если у неё не получится, — зашептал он Геральту, — если она попадёт не туда — мы ведь даже не узнаем об этом! Тот лишь прикрыл глаза, вдохнув чуть глубже обычного.***
Солнце поднималось всё выше, хотя не пекло так сильно, как прежде. Осень, ещё не пришедшая на смену лету, украдкой подбиралась ближе, вместе с прохладным ветром и стылыми ночами. Если бы Лютик пребывал в поэтическом настроении, непременно заявил бы, что его душа тоже подёрнулась мрачной осенней дымкой, но сейчас он совсем не ощущал в себе вдохновения. — Наверное, уже пора возвращаться в дом, — сказала Джиллиан, тем не менее не шевельнувшись. — Хотя я бы просидела так целый день. Как бы Лютику ни хотелось предложить ей провести вдвоём даже не день, а многое множество дней, он не посмел лишний раз бередить рану. Джиллиан всё-таки встала, обвела взглядом лес и город, будто пытаясь запечатлеть в памяти пейзаж. Лютик неотрывно смотрел на неё саму, пусть и знал, что и так помнит каждую черту. Ему безумно мечталось сделать что-то, что объединило бы их, невзирая на грядущее расставание; но на душе царила такая тоска, что никаких дельных мыслей не приходило. Он бестолково замялся, снова по привычке покрутил перстень, затем взглянул на него, словно впервые увидел. У Лютика имелось несколько разных колец, которые он надевал по велению левой пятки, чередуя так, чтобы они сочетались с костюмом. Некоторые порой терялись, некоторые приходилось продать, если случалось попасть в переплёт, однако фамильный перстень он честно хранил как нечто ценное, хотя с семьёй давно прекратил общение. Одним движением Лютик снял перстень и на раскрытой ладони протянул его Джиллиан. Увидев подарок, она изумлённо ахнула, заливаясь краской. Предчувствуя возражения, Лютик приложил палец ко рту. — Это для того, чтобы ты уж точно меня не забыла, — улыбнулся он. Непрошенные слёзы затуманили взор, но не помешали различить ответную улыбку.***
— Ты собрала всё, что тебе нужно? Джиллиан прижала локтем сумку и поправила ворот куртки. — Готова отправляться? — Мышовур подал ей руку. У Лютика промелькнула предательская мысль: не отвернуться ли часом, чтобы хоть немного поберечь сердце, и без того обливавшееся кровью. Он не успел ни принять её, ни отвергнуть, потому что Джиллиан вдруг сорвалась с места, не отреагировав на приглашающий жест Мышовура. Она подошла к Вальдо и Плотве, которые беспокойно всхрапывали, и ласково потрепала их обоих, что-то шепча. Развернулась к Геральту, замешкалась на пару секунд, а потом крепко обняла его, уткнувшись в широкую грудь. Страдальческая гримаса невольно стёрлась с губ Лютика — он не удержался от мягкой усмешки, заметив совершенно растерянное лицо ведьмака. Мгновение — и оно вновь сделалось непроницаемым, сам же Геральт осторожно сжал Джиллиан в ответных объятиях. Мышовур пробурчал что-то об эмоциях, которые не способствуют благополучному перемещению, и всё же не стал вмешиваться. Приблизившись к Лютику, Джиллиан посмотрела прямо ему в глаза. — Пусть моя речь теперь тебе понятна, — она нежно коснулась его щёк, он накрыл её пальцы своими, — это никак не поможет мне выразить благодарность за всё, что ты сделал для меня. За всё, чем ты стал для меня. — Я… я… Больше всего на свете Лютик хотел ей признаться, да губы немели. В каких только выражениях он не пел о чувствах, очаровывая вереницу слушательниц, однако самых простых и важных слов никто от него не дождался. Теперь же он ни на миг не сомневался в том, что испытывает, но сомневался в том, что Джиллиан нужны эти слова — в разлуке они легко могли превратиться в тяжкий груз, а не согреть тоскующее сердце. — Джилл, я… Она поцеловала его, быстро и жгуче, отстранилась, смахнула слёзы и сомкнула веки. — …я тебя люблю. Не сразу Лютик понял, что сказал это уже в пустоту. Там, где только что стояла Джиллиан, больше никого не было. Время застыло. Лютик видел, как Мышовур облегчённо выдыхает и оборачивается к Геральту, что-то негромко ему говоря. Видел, как Вальдо бьёт копытом, не понимая, куда исчезла Джиллиан. Видел, как ветер поднимает траву, примятую её ступнями. Видел, но не осознавал. — Не отказывайся от платы, — слуха достиг голос ведьмака. — Ты помог нам, хотя рисковал. — Я помог не потому, что гнался за деньгами, — ответил Мышовур. — Дитя Старшей Крови — это всегда нечто непредсказуемое. Это смута и опасность для всех, для самого носителя гена — в том числе. Поэтому, если есть хоть малейший шанс вернуть всё на круги своя, необходимо им воспользоваться. Он рассуждал и дальше, но Лютик перестал различать слова. Как во сне, сделал несколько шагов, безвольно опустился на землю, провёл ладонью по осоке, втянул носом воздух. Не удавалось уловить ни единого намёка на то, что среди них был ещё один человек. Тогда Лютик закрыл глаза и попытался прислушаться к себе: подсказывало ли едва живое сердце, как она, Джиллиан, сумела ли вернуться? Без неё оно будто забыло, как биться, и Лютик нескоро различил тихие удары. Нет, ничего они не подсказывали, ровным счётом ничего, но ему подумалось, что, случись с ней беда, ударов бы и вовсе не осталось. Когда распрощался и ушёл восвояси Мышовур, Лютик толком не запомнил. Из оцепенения его вывел пронзительный ведьмачий взгляд — Геральт наклонился к самому лицу, спасибо, хоть по щекам не похлопал. — Послушай, — начал он таким тоном, что окончанием фразы так и напрашивалось «не печалься попусту». — Даже не вздумай говорить, что у меня сотни таких были и сотни ещё будут, — глухо проронил Лютик. Геральт издал нечленораздельный звук, сжимая Лютиково плечо почти до боли. — И не собирался. — Извини, — сказал Лютик, хотя вину за напрасный выпад на самом деле не чувствовал, а чувствовал только опустошённость, будто стрыга выпотрошила до костей. Они вдвоём улеглись на траву, подложив руки под голову, и одновременно уставились в небо, где уже загорались одна за другой звёзды. Геральт не вымолвил больше ни слова, и в кои-то веки Лютику от этого было самую чуточку легче. Сам он пытался просто дышать — всё в груди ныло и болело, поэтому даже маленький вдох давался с трудом. Когда совсем стемнело, Геральт встал, притащил из хижины какое-то покрывало, помог Лютику присесть и обернул покрывало вокруг него. — Может, лютню ещё принести? — Не надо. Или, впрочем… Пусть… Безучастно повертев в руках служивший верой и правдой инструмент, Лютик взял наобум пару аккордов, но мелодия так и застряла в горле — в памяти сразу всплыло, как этих же струн касалась Джиллиан, как красиво звучал её голос. — Вот же зараза, — болезненно рассмеялся он, отложив лютню и заставив Геральта взглянуть с неподдельной тревогой. — Я ведь всегда был тем, кто уходит. Может, потому и странствовал, что так проще — перелистывать страницы, не задумываясь о прошлом, оставлять за спиной города и людей. А теперь вот что скажу, Геральт. Полное это дерьмо — быть тем, кто остался. — Ты философ, Лютик, — хмыкнул тот. — А если надо пережить горе, то лучше подхода, чем философский, и не сыскать. Хотя я бы ещё предложил выпить чего-нибудь покрепче. — Нет уж. — Дело твоё. Кликай, если что, — Геральт укутал его посильнее и скрылся в доме. Лютик долго сверлил бездумным взглядом закрывшуюся за ведьмаком дверь, потом опять взялся за лютню. Строчки новой баллады потихоньку оживали в воображении, сплетаясь в странную поэму, не похожую ни на одну из прежних. Она получалась нескладным набором отрывистых фраз, но с каждой следующей шёпот Лютика наполнялся жаром и уверенностью — уверенностью, что он, даже разбитый и осиротевший, не пожалеет ни о чём. Что он, предложи ему кто-нибудь изменить прошлое, всё равно выбрал бы встречу с Джиллиан.Об этом стремится рассказать моя душа, Это нельзя выразить словами. Об этом будут петь мои гниющие кости, Когда всё остальное во мне умрёт. Это выгравировано у меня глубоко на сердце Потёртыми буквами. Чего бы мне это ни стоило, Сегодня я понял, зачем я родился*.
Конец второй части.