обсессия

      Семь тридцать. Зеленоватые глаза открываются и упираются взглядом в стену. Юлиан лежит неподвижно, стараясь даже не дышать. Он не может понять, один ли в своей кровати, и не знает, чего хочет больше: положительный или отрицательный ответ. Худые ручки прижимают к телу колени, и парень медленно считает. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Резкий поворот, но сзади действительно никого нет. Для пущей убедительности парень растерянно проводит по простыне, стараясь понять, как давно ушел мужчина, но не ощущает ровным счётом ничего; он не понимает, когда постель холодная, а когда наоборот.       Юлиан снова откинулся на подушку, накрыл лицо руками и пару раз ударил ногой по матрасу. Ударил. Ударил. Ударил. Лучше бы ударил Геральта. А, если уж совсем честным быть, то в идеале — себя вчерашнего. Знал же, что так будет. Что будет тянуть где-то в районе глупого сердца, будет отвращение к себе. Стоило ли оно того?       Громко застонав от злости на самого себя, Юлиан тут же замолчал, испугавшись своего же голоса, и встал с кровати. Полы казались невероятно холодными, как и, на самом деле, вся остальная квартира. Будто вчера он потратил весь запас тепла, и теперь родная квартира кажется невероятно чужой.       Действия, отработанные до автоматизма — душ, уборка, душ, клиент, уборка, душ. Но Юлиану казалось, что кто-то убрал галочку с поля «автовыполнение», потому что он сбивался и терялся даже в самых простых движениях. Не с той ноги встал, не намочил щетку перед чисткой зубов, неправильно повернул душ, слишком много говорил с заказчиком. Ему не хотелось думать, что это всё из-за вчерашнего прихода человеческого воплощения хаоса.       Геральт всегда был с ним. Он ходил рядом, слушал всё, что Юлиан ему рассказывает, ложился с парнем в одну постель. И он знал, что мужчина рядом — плод его воображения; что бы он не сказал, этого никто не узнает. Но вчера этот безумно громкий посланник тишины действительно был рядом, и Юлиана пугает, как просто он принял его назад.       Чувство предательства не должно грызть под коркой, потому что он никогда не имел права называть мужчину своим, поэтому слово «изменял» не подходит в их случае. Та ледяная королева — его жена, а с женой не изменяют. Он был любовником, как бы глупо это не звучало, и он не имеет права чувствовать себя паршиво. Любовник. Любовник. Любовник. Шлюха.       Тем более сейчас. Вчера он осознанно просил мужчину не уходить до утра, соврать о важном слове с мягким знаком после. Юлиан понимал, что будет плохо, что будет ужасно плохо, больно, паршиво и мерзко. Но не думал, что ему захочется отомстить себе. Сам прогнал. Сам прогнал. Сам прогнал. Получил, что желал.       И спустя ещё две недели, когда октябрь ушел в разгул, лето резко заплевало солнцем улицы. Подавленное настроение Юлиана никуда не пропало, но стало гораздо меньше, и лёгкое чувство убранного с груди камня позволило ему выйти на улицу. Как он и думал, ему просто не хватало витамина D, дело вовсе не в том, что Геральт больше не появлялся и даже не приходил с кофе на его ступеньки.       Было правда хорошо. Апатия и нескончаемая влага, формирующаяся в слёзных железах и давящая на глаза с почти адской болью, так утомили и без того склонного к депрессии парня, что он сам поверил в то, что скоро должно стать лучше. Потому что осенний Лондон пусть и вызывает желание забиться под камин с кружкой чая, но он всё ещё прекрасен в своих оранжевых оттенках. А солнце, появляющееся так редко в эту пору года заставляет думать, что всё правда будет хорошо. Не может не быть. Должно.       Поэтому сейчас он активно и с самым прекрасным настроением идет по улице, даже не беспокоясь о том, что горожане вышли из своих домов так же погреться. Ложь, конечно. Ему некомфортно, и руки, засунутые в карманы джинсовой курточки, дрожат. Руки. Руки. Руки. Дрожь.       Юлиан действительно старается: принимает всё больше клиентов не по сети, выходит на улицу, не просит переделывать его кофе, если ему кажется, что бариста не слишком старается. Он все больше меняется и чувствует себя таким молодцом, что готов кричать о своих маленьких больших достижениях. Только негромко.       Здание театра Алмейда казалось таким же, каким его запомнил Юлиан, когда впервые сюда пришел. Но он не уверен, что оно было таким страшным в своем уровне шума. С другой стороны — он сейчас один, рядом никто не подавляет звуки, и это нормально, что парень три с половиной минуты стоял перед входом и уговаривал зайти внутрь. В конце концов, он проделал такой путь. Сам! Не испугался и прошел всю дорогу. Он не может сейчас отправиться домой.       Пьесу, ради которой Юлиан пришел, он видел уже четыре раза в живую и один раз на записи. Геральт водил его в театр, но не смог уговорить на что-то другое кроме «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Она старше, чем сам Юлиан, и парень уже на второй раз мог сам озвучить реплики персонажей без подсказки, но от этого постановка не стала менее интересной.       В холле оказалось немноголюдно. Возможно, никто не хотел в такой солнечный день сидеть в четырёх стенах, а может, просто не час пик. Но это успокоило Юлиана. Он сможет насладиться актёрами в тишине и без отвлекающих факторов. Замечательно.       Согласно купленному билету, действие должно было начаться через семь минут, поэтому парень решил найти самый тёмный угол и переждать там. Внимательно смотря под ноги, он направился к самому дальнему дивану, стараясь не наступать на стыке между плитами на полу. Какой дьявол вообще придумал выкладывать пол мозаикой или делать его из плит? Почему, например, не выложить паркетом? Это гораздо красивее и удобнее.       Причитая себе под нос, парень почти добрался до пункта назначения, но оказался почти сбит с ног.       — Мистер Лютик! — знакомый звонкий голосок отбился от стен и ударил прямо по барабанным перепонкам. Юлиан опустил глаза, с ужасом наблюдая, как маленький человеческий ребенок обхватывает его бёдра. — Мистер Лютик, я скучала по вам! Папа говорил, что мы обязательно увидим вас сегодня. Правда, он говорил так целую неделю, и правдой это стало только сегодня. Но я так рада, мистер Лютик!       Девочка тарахтела без умолку и, кажется, даже не делала перерыв для того, чтобы выдохнуть. А Юлиан, подняв глаза, смотрел на её родителя. Геральт стоял у кассы, немного улыбаясь, а после медленно двинулся к парню.       Юлиан с замиранием сердца смотрел, как мужчина делает шаг, потом ещё один, ещё. Уши будто заложило, хотелось позорно сбежать и спрятаться, но ребёнок держал так крепко, а Геральт был так близко. И, если быть до конца откровенным, парень был безумно рад видеть этих двоих. Счастлив. Счастлив. Счастлив. До дрожи в коленях и спазмов в желудке.       — Я знал, что рано или поздно ты сюда вернёшься. Ты не мог не посмотреть пьесу в шестой раз, — мужчина говорил тихо и мягко, от чего Юлиан готов был прямо сейчас забыть про его семью и обиду, броситься на шею.       Цирилла взяла Юлиана за руку и настойчиво потянула к дивану, пока парень про себя молился о том, чтобы её рука оказалось достаточно чистой.       — Почему ты больше не приходишь к церкви? — спросил Геральт, когда они сели.       Юлиану не хотелось отвечать. Что он мог сказать? Что ему было бы тяжело? Что он боялся не сдержаться, если снова увидит мужчину? Что ему неприятно видеть, как Йеннифер иногда заезжает к нему, и они вместе выходят на обед?       — Почему ты больше не приносишь кофе? — совсем тихо, но мужчина услышал, спросил парень.       Геральт улыбнулся и усадил дочь на свои колени. Сейчас он не выглядел как знакомый парню сгусток энергии и эмоций. Даже на работе, в строгом чёрном костюме, он оставался знакомым Юлиану Геральтом. Но этот мужчина перед ним выглядит взрослым уставшим мужчиной, который хочет лишь спокойствия.       — Я боялся, что не сдержусь и зайду.       Это было… приятно? Да, наверное. Юлиану понравилось то чувство тоски и любви в голосе мужчины, даже если он снова его себе придумал. И ему понравилось, как Геральт прямо сказал о том, что у них происходит. Юлиан слабый. Юлиан бы не смог.       Молча встав, парень направился к нужной двери. Он знал, что Геральт купил билет, что он пойдёт за ним и отсидит раздражающую и надоевшую ему пьесу в шестой раз просто потому, что это позволит ему быть с Юлианом целых полтора часа. А если во время антракта парень не сбежит — все два.       И он действительно сидел рядом, смотрел и иногда посмеивался над тем, как Юлиан опережает чужие реплики. Даже малышка Цирилла сидела спокойно и внимательно слушала, изредка задавая вопросы и стараясь запомнить такие сложные и длинные фамилии главных героев. Она забавно бурчала себе под нос самые невероятные комбинации букв, иногда спрашивая у Юлиана, всё ли верно произнесла, но парня это не раздражало. Ему нравилось. Нравилось. Нравилось. Нравилось. Как она держалась маленькой ладошкой за его руку.       К концу пьесы он был готов забрать домой эту маленькую радость и воплощение хаоса, потому что полтора часа он чувствовал, будто у него есть семья. Настоящая семья, которая принимает его таким странным и сумасшедшим, не говорит, что он неправильный.       — Мистер Лютик, — дёргая парня за руку, позвала Цири, — папочка обещал, что если я буду умницей, он купит мороженое. А я была почти умницей. Это считается?       Юлиан тихо рассмеялся и важно кивнул, от чего прядь волос упала на лицо.       — Определённо считается, мисс Ромашка.       Девочка довольно взвизгнула и схватила отца свободной рукой. Юлиан словил себя на мысли, что, должно быть, они очень странно смотрятся со стороны, и заметь их сейчас мать малышки, она была бы возмущена. Потому что он бы определённо чувствовал негодование, если бы его партнёр и ребёнок проводили время с, о боже, любовником. Любовником. Любовником. Любовником. Ужасное слово.       — Я люблю солёную карамель! Потому что она сладкая и совсем не солёная! — размышляла вслух девочка, активно переставляя ножки. — А вам какое больше всего нравится?       — Не знаю… — задумался парень покусывая губу. — Наверное, ванильное. Оно не очень сладкое.       — Тогда мы будем ванильное, пап!       — Цири, я не…       Ребёнок остановился и вырвал руку из руки Юлиана. Она выглядела такой расстроенной и огорчённой, что парень захотел ударить себя по лицу, потому что никто не должен обижать этого ангела.       — Вы не пойдёте с нами кушать мороженое, мистер Лютик?       Юлиан поднял на Геральта взгляд и наткнулся на довольную улыбку. Мужчина был правда доволен. Потому что Юлиан не может отказать мисс Ромашке, не может сейчас убежать. Он проведёт с Геральтом весь день, до вечера. Так, как раньше. Это стоило того, чтобы поссориться с женой, забрать дочь из школы пораньше, проехать половину города. Всё это стоило того, чтобы видеть рядом этого сумасшедшего мальчишку и самую важную улыбку на свете.       — Мы будем ванильное, Геральт. И раз такое дело, то самое большое, которое сможет сделать мороженщик.       Цири снова восторженно вскрикнула и унеслась по улице вперёд. Что-то подсказывало Юлиану, что она уже знает, где ближайший киоск со сладостями и готова сделать заказ, который ударит по кошельку мужчины.       — Так нечестно, — тихо произнёс парень, когда мужчина подошел ближе, почти касаясь плечом плеча Юлиана, и они двинулись за ребёнком.       — Можешь потом ударить меня, Лютик. Но я сделаю это ещё раз.       И они правда провели целый день вместе. Съели самую большую порцию мороженого, поехали в Риджентс-парк и покормили всех уточек, которых только смогли найти. А потом взяли огромную сладкую вату жёлтого цвета, потому что «Геральт, жёлтый — это круто» и «Папочка, это как лютики!». Юлиан чуть не свалился в озеро, а Цири собирала вокруг себя всех собак. Потому что больше чем уточек она любит только, как она их называет, пёсилей.       Юлиан ходил с Геральтом, не боясь говорить. Он не считал шаги и смело наступал на трещинки в асфальте. Он снова чувствовал себя нужным и любимым. Он даже не был против, когда Геральт убирал волосы с его лица, фотографировал их с Цириллой, и совершенно случайно касался его руки при ходьбе. Касался. Касался. Касался. Конечно, не случайно.       А в машине, сидя рядом с Геральтом на переднем сидении, Юлиан чувствовал себя так неловко, потому что знал, что мужчина замечает все его робкие улыбки и желание попросить остаться. Не мог не замечать. Потому что даже спящая на заднем сидении Цири несколько часов назад спросила у Юлиана, нравится ли ему «папочка» и не хочет ли Юлиан жить вместе с ними, потому что папочка и мамочка постоянно ссорятся, ей от этого грустно, а если бы мистер Лютик жил с ними, они могли бы играть вместе. Юлиан тогда рассмеялся, потому что представил, как Геральт приводит своего любовника-наркомана с ментальными проблемами домой, а Йеннифер встречает их со сковородкой в руках.       — Спасибо, что довёз, — произнёс Юлиан, стараясь не разбудить уставшую за день девочку, а после вышел из машины.       Геральт вышел следом, и они оба замерли по разные стороны от капота геральтовской Плотвы. Юлиан чувствовал себя глупым школьником, не знающим, что и как нужно делать. Впрочем, у Геральта было то же чувство.       — Господи, как идиоты, — наконец выдохнул мужчина и пересёк расстояние между ними.       Его руки быль большими и тёплыми, и обнимали так, будто больше никогда не смогут сделать это снова. Геральт пах сигаретами и одеколоном, а ещё любовью. Руки. Руки. Руки. Никогда меня не отпускай.