обсессия

      Холодно. Так холодно. Будто кто-то раздел его и вынес на январский мороз. Лютик лежит. Да, определённо лежит, и даже чем-то накрыт, но всё равно очень холодно. Дыхание сбивается, учащается, и он едва приоткрывает глаза.       Открыто окно, и мороз быстро остудил палату. Звуки машин и белый шум оглушают. В комнате темно; на улице уже ночь, или, может, вечер, а в помещении ни одна лампа не горит. Только панель с жизненными показателями глумливо блестит красными и зелёными лампочками, и электронные часы на столе около изголовья горят синим тускловатым цветом — первое января, двадцать один ноль восемь.       — С двадцать первым днём рождения, бард, — слегка улыбнулся парень и облизал пересохшие губы.       Юлиан, да, точно Юлиан, не Лютик, медленно садится на кровати, отцепляет от себя с десяток проводов и осторожно опускает босые ноги на холодный пол. Неприятно. Разве ему не должны были дать тапочки или что-то типа того?       Прядь длинных волос падает на лицо, и он машинально убирает её за ухо, начиная понимать, что вернулся обратно в своё настоящее тело. Больное, сумасшедшее, никому не нужное тело.       — Великая Мелитэле, пусть это будет моим кошмаром, — прошептал сам себе Юлиан, ровно шесть раз повторяя слово «пожалуйста».       Он аккуратно встал и сделал пару шагов к двери, обнимая себя за плечи в попытке согреться. В ушах зазвенело. Стало ещё громче, почти невыносимо, и захотелось закричать. Пол под ногами поплыл, в глазах начало двоиться.       Юлиан не был уверен, что дверь в его палату открылась, может быть, это лишь искажение света из окна в коридор, но он чувствовал, как появился сквозняк и едва слышно скрипнула чужая обувь, а белый силуэт приблизился.       — Геральт? — в голосе парня было столько надежды и мольбы, что это не мог не быть Геральт.       — Вам не стоит вставать, мистер Леттенхоф, — чуда не случилось. Голос был чужим и незнакомым, как и запах. Ужасный, ужасный запах, просто потому что не мускат и чёрные Black Devil. — Вы проспали почти неделю, лишь ненадолго приходя в себя. Ваш организм не готов к прогулке.       Тёплые руки обхватили плечи Юлиана и усадили обратно на кровать. Руки. Руки. Руки. Грязные. Тихо заскулив, парень постарался отодвинуться от медбрата, судя по цвету формы, но не рассчитал траекторию и глупо завалился на матрас.       Зрение наконец начало фокусироваться, и парень вскинул голову, с ужасом смотря на незнакомого ему человека.       — Не прикасайтесь, — зашептал Юлиан, подтягивая под себя колени и выставляя руку вперёд, — не прикасайтесь, не прикасайтесь, не надо. Грязный. Не хочу. Геральт!       Юлиана трясло. Он не понимал, что происходит. Он не понимал, почему рядом этот человек, а не ведьмак. Почему он в палате, а не в лесу? Он хотел быть в лесу! С Геральтом, с Белым Волком! Он не хотел возвращаться в Лондон.       Большие зеленоватые глаза в испуге бегали по комнате, наблюдая за тем, как появляется ещё пара парней в таких же уродливых мятных костюмах и приближается к нему. Приближается. Приближается. Приближается. Будут трогать своими ужасными грязными руками.       — Я не хочу, не хочу, не хочу, — зажмурился Юлиан, раскачиваясь со стороны в сторону. — Не подходите. Грязные, грязные, грязные.       Нужно вернуться назад. Нужно проснуться, и всё будет в порядке. Как проснуться?       Юлиан ущипнул себя за руку. Не помогло, будто укус комара. Прикусил губу. Не так больно, чтобы проснуться. Тогда он сжал истощившиеся ладошки в кулаки и начал бестолково бить себя по ногам, груди и ключицам. Он беспорядочно бил сам себя, но через пелену слёз страха всё ещё видел медбратов. Только теперь они не стояли, а кинулись к нему, схватили запястья и развели в стороны, не давая Юлиану навредить себе.       Он брыкался, кусался и размахивал ногами, тихо рыча и не переставая плакать. Кто-то больно схватил мокрую от слёз и слюны прядь волос парня, от чего тот едва вскрикнул, не переставая бороться.       Вскрикнул. Точно! Если сейчас он закричит, ведьмак разбудит его, вырвет из этого кошмара.       И Юлиан закричал. Громко, отчаянно, всё ещё не прекращая попытки освободиться от грязных холодных рук незнакомых мужчин.       Холодная шершавая ладонь накрыла его лоб, нежно проводя вниз до щеки, а после пару раз похлопала по ней, в попытке привести Юлиана в порядок.       — Лютик? — раздался недовольный хриплый голос, и Юлиан, продолжая глупо кричать, резко сел. Если бы ведьмак вовремя не отстранился, бард ударился бы лбом о его подбородок.       Перед ним был Геральт. Недовольный, хмурящийся, одетый в кожаную куртку и с завязанными на затылке белыми волосами. Ведьмак. У Лютика получилось проснуться.       Скривившись и совершенно не по аристократически выпятив нижнюю губу, бард протянул теплые ото сна руки и обхватил шею друга, утыкаясь лбом в его грудь.       — Хм, — прогудело у него над ухом, отдаваясь вибрацией в груди ведьмака. — Расскажешь?       Лютик неопределённо дернул плечами и посильнее вцепился в чужую шею. Его трясло, но не от холода. Скорее, от страха. На некоторое мгновение тот мир показался таким реальным, что он действительно испугался, что останется там навсегда. Что ему снова придётся учиться жить со своими несовершенствами и уродствами. И одиночеством.       На самом деле, как только Юлиан проснулся Лютиком, он и этот мир воспринимал как сон. И хотел, проснувшись, снова держать Геральта за руку, слушать его глупые истории о не о чем и слышать «всё в порядке, цветочек». Но мужчины в палате не оказалось. Он надеялся, что Геральт приедет к нему хотя бы в его день рождения. Пожелает всех тех глупостей, которые желают в такой праздник и просто побудет рядом.       Не приехал. И, судя по всему, с последней их встречи, он ни разу не навещал парня. Ни разу. Ни разу. Ни разу. Избавился, наконец. Лютик не хотел думать о том, что, попав в больницу, избавил Геральта от своего общества, и тот теперь спокойно воссоединится с семьёй. Не хотел думать о том, что Йеннифер была права, говоря, что Юлиан — просто очередное временное увлечение. И уж точно не хотел думать, что он для Геральта оказался одним из незначительных этапов жизни, потому что это безумное воплощение хаоса стало для Юлиана целой жизнью.       Горло свело спазмом, и Лютик по-детски забрался на колени ведьмака, лицом к нему, всё ещё продолжая бестолково сжимать в объятьях чужие плечи.       — Я запутался, — прохрипел бард, стараясь соответствовать тому, что он, вообще-то, двадцативосьмилетний виконт, а не какая-то сопливая девчонка из трактира. — Я проснулся, а там было… Я снова был в Лондоне. В госпитале. Мне снова было невероятно громко и страшно. И я был один, ведьмак. Тебя не было, понимаешь? — он отстранился и красные опухшие глаза встретились с холодными жёлтыми. — Ты обещал меня не оставлять, Геральт, но даже не приехал в госпиталь в мой день рождения. Я был один. И я звал тебя, но пришли только медбратья. Не ты, — Лютик слез с чужих колен и стал судорожно вытирать опухшее и покрасневшее лицо от слёз и соплей рукавом своего пиджака, стараясь прийти в норму.       Геральт привстал, поменял позу и снова сел, спокойно складывая руки на своих коленях. В языках пламени не потухшего костра и темноте леса он и вовсе терял сходство с человеком. Будто хищный зверь, смиренно выжидающий из засады жертву. Белый Волк.       — Но я никуда не уходил, бард, — невозмутимо произнёс ведьмак. — Я всё это время был по ту сторону костра, и никуда не уходил. Это был лишь глупый кошмар.       Лютик резко повернулся и поднялся на ноги, внезапно ощущая нечеловеческую ярость внутри себя.       — Это не было сном, ведьмак! — голос Лютика был хриплым ото сна и слёз. — Это было реально! Я прожил там двадцать один чёртов год…       — Тебе же двадцать восемь, — немного растерянно поправил его Геральт.       — Мне двадцать один! И всё это время я был там, в Ньюкасле и Лондоне! Я ходил в школу, работал, каждый день сражался с демонами внутри себя. Со своими уродствами и сумасшествием. Не смей говорить мне, что это только сон, потому что, иначе, это не имело смысла. Моя борьба за сознание не имела смысла! — колени подкосились, и Лютик едва устоял, лишь посильнее сжал кулаки. — Мой страх был реален! Я скорее поверю в то, что этот мир — сон. Потому что я никогда не верил в магию, монстров и… и в чародеев тоже. Этот мир слишком идеальный, интересный и замечательный, чтобы быть правдой. И ты тоже! Этого на самом деле не может быть, ведьмак! А знаешь, почему ещё? Потому что там я чувствовал.       Геральт медленно поднялся, сделал шаг вперёд. Он не выглядел устрашающе, не злился. Он просто подошел ближе к барду, смотря на него сверху вниз. Геральт не был намного выше Лютика, их разделяла лишь пара сантиметров, но бард почувствовал себя до невозможности маленьким. Геральт подавлял волю.       — Здесь ты тоже чувствуешь. Ты смеёшься, когда тебе весело, поёшь, когда чувствуешь, что должен запеть. Ты ешь, когда твой живот урчит, засыпаешь, когда твои веки начинают смыкаться от усталости. И сейчас ты вытираешь слёзы, сопли и слюни со своей глупой физиономии, потому что плакал от грусти и бессилия. Этот мир реален, Юлиан.       — Не смей меня так называть, — зарычал Лютик, кладя ладони на чужую грудь и отстраняя от себя. — Это имя не для тебя.       — Это твоё имя, — Геральт протянул руки и обхватил чужие плечи, прижимая дрожащее от эмоций тело барда к своей груди. — Всё, что тебя касается — для меня.       Острый нос уткнулся в горячую шею, выбивая воздух из лёгких Лютика. Он вздрогнул и чуть качнул головой. Вовсе не открыл больший доступ к шее, просто попытался отстраниться. Да, именно так.       — Ты дрожишь, — шепнул Геральт, проводя широкими ладонями по чужим лопаткам и останавливаясь только на пояснице.       — Просто ты холодный, отойди, — в тон ему шепнул Лютик, но, вопреки своим словам, вцепился в чужие плечи. Горячий язык прошелся вверх вдоль вены и лизнул ямочку за ухом. — Нет, стой. В смысле, продолжай.       Геральт не продолжил. Только едва отстранился, слегка наклонил голову и сделал то же, что и пару часов назад — поцеловал. Аккуратно, почти невесомо, и очень нежно, как для человека, который выглядит, как Геральт. Грозно, напористо, будто если действительно захочет — не будет нуждаться в позволении. Но сейчас он спрашивает, и Лютик даёт согласие.       Руки ведьмака медленно расстегнули пуговицы на чужом пиджаке, потом потянули за тесёмку на робе и стянули её с барда. После Геральт стянул с себя рубаху и, кинув всё это прямо на землю, аккуратно уложил Лютика на спальник. Не прерывая поцелуя, ведьмак с трудом расстегнул пояс бридж и стянул их вместе с кальсонами.       Лютик смотрел на Геральта снизу вверх. Как он снимает с себя оставшуюся одежду, как мышцы переливаются под кожей, как седые волосы, выбившиеся из хвоста, прикрывают лицо, и низ его живота свело спазмом. Это всё ещё Геральт, его Геральт. Его первая и самая сильная любовь. Парень свёл вместе полусогнутые ноги в коленях и натянул подол нательной рубашки пониже. Глупо сейчас стесняться, но руки будто не слушались.       Избавившись и от кальсон, Геральт выпрямился и окинул взглядом лежащего под ним Лютика. Бард не был худым или женственным, нет. У него было крепкое мужское тело, но длинная свободная рубашка, оставшаяся единственной вещью, прикрывающей наготу, вызывала в сознании ведьмака дикое сходство барда с юной красивой девой. Вероятно, это связанно с аристократическим происхождением, потому что кем-кем, а женственным его бард никогда не был.       — Сворачиваемся, мальчики, он не влезет, — пискнул Лютик, резко кидаясь в сторону, но Геральт одним точным движением уложил его обратно и прижал к земле.       — Не дёргайся.       Целуя и вылизывая шею, а после и косточки едва выпирающих ключиц, ведьмак расстегнул пуговицы на чужой рубашке до середины груди и ниточкой поцелуев спустился ниже. Дыхание Лютика сбилось и он чуть выгнулся навстречу, даже не протестуя против того, что Геральт разводит его колени в разные стороны.       Его руки были холодными и шершавыми от ручной работы, и Лютик прикрыл глаза, теряя первый полустон, когда ладони провели по внутренней части бедра вперёд, к тазу. Было приятно, щекотно и Лютик стянул с мужчины ленту, зарываясь пальцами в распущенные волосы.       — Тебя… — прохрипел Лютик, открывая глаза и садясь на земле, — нужно подготовить, да?       Геральт непонимающе посмотрел на парня, а после Лютик коснулся невозбуждённого органа ведьмака горячими пальцами и обхватил ладонью. Мужчина сел, и бард, до этого немного испуганно смотрящий в его лицо, опустился ниже.       — Если у меня не получится, — он снова поднял глаза, находясь на уровне паха ведьмака и устраиваясь поудобнее на холодной тонкой ткани, — ну знаешь, возбудить тебя, ты же не будешь мне это вспоминать? — ладонь покрепче обхватила чужой член, пару раз проводя по нему сверху вниз. — Я имею в виду, если у тебя на меня… Если ты не сможешь с парнем… Боже.       Геральт растянул тонкие губы в улыбке и молча провёл рукой по мягким волосам Лютика, приглашая перестать разговаривать.       А бард закрыл глаза и нерешительно взял в рот вялую мягкую плоть. Он не делал такого для лондонского Геральта, слишком стеснялся, а это значит — не делал вообще. И сейчас он чувствовал себя до невозможности грязным и распутным, проводя горячим влажным языком по стволу и очерчивая им головку. Это было бы почти унизительно, если бы Геральт нежно не гладил по его шее и щеке, а его член медленно не наливался кровью.       Лютик слегка отстранился, облизал губы и в последний раз провёл раскрытым языком по члену от основания до головки, невольно поднимая взгляд и встречаясь глазами с глазами ведьмака, а после Геральт легко поднял его и снова уложил на спину.       — Ну… — расстроенно хныкнул бард, пытаясь вернуться к понравившемуся ему занятию, но снова оказался прижатым к земле.       Геральт поднял за щиколотки ноги парня, убрал его ручки, прикрывающие промежность и, смочив пальцы, аккуратно ввёл один в колечко мышц. Лютик хныкнул и сжался вокруг пальца, закрыл глаза, несмотря кладя левую ногу на плечо ведьмака. Когда тянущая боль утихла и мышцы приспособились, он едва качнул бёдрами, насаживаясь сильнее.       Геральт ввёл ещё один, начиная двигать ими внутри, разводя их ножницами, сгибая, а Лютик закрыл лицо руками, тяжело дыша. Стыдно, как же было стыдно. Геральт смотрел то прямо в глаза, слегка улыбаясь, то снова переводя взгляд на свои пальцы, погружающиеся в тело барда, и Лютик был готов прямо сейчас сбежать в лес и больше не видеть довольной улыбки ведьмака.       Геральт поднял потемневшие от возбуждения глаза и оставил россыпь нежных поцелуев на торсе барда — от розовых ореолов сосков до впалого живота, не забывая настойчивее двигать внутри парня пальцами.       — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — заскулил Лютик, протягивая к ведьмаку руки и, когда он наклонился, обхватывая ими его плечи. — Не хочу пальцы.       Геральт послушно развёл чужие ноги в стороны, сгибая в коленях, и приподнял его бёдра. Войти в колечко мышц оказалось непросто. Лютик скулил и сжимался, от чего Геральту пришлось сделать это резко, входя в него полностью. Лютик вскрикнул.       — Юлиан, — прохрипел мужчина, наклоняясь к парню и нежно целуя его плечи и грудь.       Лютик всхлипнул и с силой сжался вокруг чужого члена, заставляя ведьмака поморщиться.       — Не сжимайся так.       — Больно, — глаза Лютика слезились и он морщился, пока Геральт целовал каждый участок его лица, давая время привыкнуть к чувству заполненности внутри.       Тяжело вздохнув, парень снова запустил руку в чужие волосы и слегка сжал; выгнулся в пояснице, прося большего. Теперь не так больно, лишь немного не комфортно и очень приятно.       Внутренности Лютика будто сдавливает стальными щипцами, а потом резко отпускает. Он чувствовал, как запах Геральта смешивается с его собственным, проникает под кожу, подавляет. А потом ведьмак снова целует, и Лютику больше ничего не хочется, кроме как чувствовать чужие губы на своих губах и чужой язык, встречающийся с его собственным.       Геральт запустил руку под рубашку парня и провел ногтями по нежной коже живота барда. По телу Лютика пробежали мурашки, а в животе всё перевернулось. Ему хотелось закричать, чтобы ведьмак больше так не делал — слишком приятно, или чтобы только это и делал.       Сознание Лютика взрывается, когда ведьмак шире разводит в стороны его бёдра. Это так вульгарно и неприлично, но до невозможности правильно — лежать в такой позе перед Геральтом. Мужчина гладит, царапает, сжимает нежную кожу на бёдрах барда, а Лютик чувствует, как под чужими пальцами кожу колют сотни и тысячи иголок.       Геральт выходит и переворачивает тело менестреля на живот, ставя в такую неприличную позу, что бард неловко сжимается. Как только в его сознании прорисовывается картина того, как они выглядят со стороны, — дикое смущение уступает дорогу новой, более сильной волне возбуждения. Лютик расставляет ноги пошире и, снова выгибаясь, сильнее оттопыривает попку. Геральт смотрит на то, как покрасневшее колечко мышц призывно сжимается, и на мгновение замирает, пока до него не доносится плаксивое хныканье барда.       Ведьмак снова заполнил собой чужое тело, и Лютик уткнулся в кучу своей одежды носом, сжимая в кулаках тонкую ткань подстилки. Геральт двигается медленно, но входит до конца, от чего Лютик начинает подмахивать бёдрами, прося быстрее и больше. С каждым толчком по телу менестреля пробегают сотни молний, когда Геральт ускоряется, и он громко стонет в ткань, что лишь едва приглушает звук.       Ведьмак кусает его плечи до красных следов, которые завтра будут синяками и ещё долго будут сходить с тела барда, а Лютик на ощупь находит чужую руку и переплетает пальцы, заставляя Геральта почти лечь на него сверху. Ведьмак тяжелый и холодный, и от такой позы он проникает гораздо глубже, заставляя ноги барда, дрожа, потерять опору.       — Блять, Юлиан.       Несколько десятков толчков, и внутри разливается тепло. Очень странные ощущения, и Лютик понимает, что в нем осталась сперма Геральта только тогда, когда его снова переворачивают на живот и, подсунув под поясницу сумку, разводят в стороны ноги. Геральт смотрит на то, как возбуждённый член Лютика несколько раз дёргается, а после решается и берёт его в рот, вместе с этим вводя три пальца в растянутую влажную дырочку.       Он быстро вбирает в себя сочащийся естественной смазкой орган, и ещё быстрее двигает пальцами, заставляя Лютика закрывать себе рот ладонью, что, в целом, слабо помогает заглушить звонкий бардовский голос.       А потом случается нечто совершенно невероятное — тело Лютика разрывается на миллиарды атомов вселенной, а после они резко соединяются воедино. Он дергается, вскрикивает, а после протяжно хрипит имя ведьмака, без предупреждения изливаясь в горячий рот.       Лютик видит, как Геральт достает из него пальцы, облизывается, а после вылизывает свои фаланги.       Приподнявшись на локтях и тяжело дыша, Лютик смотрит на то, как его бедра, а затем и член ведьмака вытирает какой-то платок, а после Геральт одевается. Впрочем, бард делает то же самое, и всё это в полной тишине.       Лютик не знает, что сказать, и ему невероятно стыдно, за всё, что произошло, поэтому когда ведьмак уходит обратно к своему спальнику, ему хочется забраться в ванну и отмыть всю порочность со своего тела. Черт возьми, даже шлюх так молча не бросают.       Геральт подкидывает в костёр дров, а после садится наприсядки у своей расстеленной спальной ткани, пока Лютик влажными и широко раскрытыми глазами наблюдает за действиями мужчины.       Последнее, чего ожидает парень — что Геральт свернет свой спальник и вернётся к нему. Но он делает это. Расстилает около барда ткань и ложится рядом.       — Достаточно почувствовал, чтобы признать это реальностью, бард? — хрипло произносит Геральт, укладывая под голову руку.       Лютик только неловко кивает, прежде чем крепкая рука обнимает его, разворачивает и прижимает к своей груди спиной.       Геральт обнимает крепко, будто защищая. От монстров, кошмаров и реальности. Будто никуда не отпустит. И Лютик, неловко коснувшись пальцами чужой руки и обхватывая в кулачок его мизинец, закрывает глаза.