Наследство

— Ну и? — не выдержала она, лопаясь от любопытства. Они отошли от мраморной громады уже метров на триста, а профессор всё молчал. Он вопросительно поднял брови. — «Мел + Вик»? — Ах, это. — Профессор ухмыльнулся, сунув руки в карманы джинсов. — А вы подумайте. — Не хотите говорить или не знаете, так и скажите. — Виктория, я университетский профессор. — Да что вы? — всплеснула она руками. — Что ж вы сразу-то не сказали? Так, всё, я домой. — Поверьте, — терпеливо сказал он, ловя ее за локоть и не давая повернуть назад, — я прекрасно вижу, когда студент знает ответ на свой вопрос, но ленится над ним подумать. Думаю, денег на ваше образование не жалели, и вы как минимум знаете, что в тысяча восемьсот сорок втором году страной правила королева Виктория. Как звали королеву Викторию? — Очень смешно. — Она дернула локтем. Профессор не стал удерживать. — Вот. А как звали ее премьер-министра? — Не помню, у нее их столько было… — Самого первого. Виктория наморщила лоб. — Мельбурн? — Не зря потрачены родительские деньги! — Ха! Просто пару лет назад показывали сериал. Я сама не смотрела, конечно, делать мне больше нечего, но девчонки в офисе вздыхали месяцами: Мельбурн то, Мельбурн сё. Я такого всплеска интереса к отечественной истории никогда раньше не видела. — За это в том числе мы и должны быть благодарны низшим формам искусства. Ну, что скажете? — Скажу, что вы сноб. — Да нет же, «Мел + Вик». — Да ерунда, — фыркнула Виктория. — Не может быть. Он же ей в реале в деды годился вроде. Профессор пожал плечами. — Когда это было помехой для сплетен? Или для любви. То ли ей померещилось, то ли в последнее предложение действительно прокрался вздох. Она осторожно глянула на него искоса. Лицо его было спокойным, но действительно каким-то печально-задумчивым. Сердце сразу сделалось тяжелым, потянуло куда-то к желудку, повисло на веревочках сосудов. Неужели он до сих пор… нет, не сметь. Она тряхнула головой, заговорила язвительно-насмешливо. — Зуб даю, у этой так называемой легенды ноги растут как раз из этого сериала. Чем тут еще заниматься, кроме как сериалы смотреть… — Вот изберетесь в городской совет, — улыбнулся он, — и принесете в Мелвик настоящую культуру. Виктория махнула рукой. — Посмеялись и будет. Лучше помогите придумать, как половчее с Пенджем справиться. Шантаж? Подкуп? С такими, как он, подкуп, кажется, — самое верное средство. — Ваш дедушка вами гордился бы, — кивнул профессор. — Правда, не могу сказать того же о вашей бабушке. Виктория резко остановилась и подняла на него взгляд. Глаза Уильяма Лэма смотрели на нее совершенно серьезно, но в глубине их светились такое тепло и такая уверенность, что она невольно улыбнулась. — Это точно. Профессор молчал. — Ну и что надо делать? Как собрать подписи?

***

Собрать десяток подписей зарегистрированных избирателей было проще простого. Шарлотту и Софию все знали и уважали, да и саму Викторию, которая не появлялась в Мелвике несколько лет, с тех пор, как карьера ее в семейной компании пошла в гору, многие помнили пухлощекой очаровательной малышкой и угрюмой, но всегда вежливой и отзывчивой девочкой-подростком. Теперь местные жители заново узнавали ее в уверенной в себе молодой женщине, которая предпочла заботу об их маленьком городке успешной карьере в столице и готова была работать наравне с ними, не жалея изнеженных рук. — Мы еще сделаем вас премьер-министром, — посмеивался профессор, возвращаясь вместе с ней из избирательной комиссии. — Страшно представить, что Маргарет Тэтчер и Тереза Мэй могут остаться единственными в истории Великобритании женщинами-премьерами. Как у вас с публичными выступлениями? Следующие недели запомнятся ей как один из самых насыщенных и счастливых периодов ее жизни: она обошла весь город, спрашивая жителей об их нуждах, терпеливо и внимательно выслушивая каждого и обещая сделать для процветания Мелвика всё, что будет в ее силах, участвуя в различных мероприятиях и незаметно для себя самой влюбляясь в свою малую родину. Профессор, когда он не уезжал по делам в Лондон, почти всегда находился с ней рядом, и если злобный или недоверчивый выкрик из толпы выбивал ее из колеи, ей достаточно было просто поймать его взгляд, чтобы вновь обрести веру в себя. Обеспокоенный конкуренцией Пендж, срок полномочий которого подходил к концу, не дремал. Однако все попытки саботажа, и без того провинциально-неумелого, стали разбиваться вдребезги, когда Виктория нашла неожиданную покровительницу и сторонницу в лице школьной географички. Луиза Лецен была из местных, мелвикских, но явно не пользовалась среди земляков особой популярностью. Они считали старую деву заносчивой и вздорной и называли ее «Баронессой», правда, только за глаза — все, кроме Пенджа. Тот презрительно бросал прозвище ей прямо в лицо, и схватки их на собраниях жителей города были легендарными. А выйдя с собрания они могли как ни в чем не бывало сесть за один столик в кафе и распить бутылку коньяка на двоих, после чего расходились по домам, так и не обмолвившись ни словом — по крайней мере, так было до недавних пор, пока Пендж не перенес микроинсульт. Луиза навещала заклятого друга в больнице и, когда тот был в поле ее зрения, зорко следила за тем, что он ест и пьет. Пендж в ответ мстительно отнимал у нее сигареты и тяжелые сумки. Накал их пикировок при этом ничуть не снизился. Ходили слухи, что черная с белыми подпалинами кошка между ними пробежала еще в далекой молодости: то ли Пендж презрел Баронессу, женившись на ныне покойной миссис Пендж, то ли она отвергла его как недостойного кандидата в спутники жизни. Как бы то ни было, костерок их противоречивых отношений, постоянно подпитываемый то взаимными оскорблениями, то молчаливым собутыльничеством, то ворчливой, но настойчивой заботой, и спустя годы полыхал как свежесложенный — все соглашались, что кончится дело либо свадьбой, либо убийством. Они знали друг друга, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой, и Виктория, на которую очарованная Луиза выплеснула всю нерастраченную материнскую ласку, почерпнула из нового источника немало полезной информации. Понимая, что невольно способствует очередному витку застарелой любви-вражды, она твердо решила, что пользоваться этой информацией будет только в оборонительных целях. Помогали и «питомцы» тети Софии, лично заинтересованные в ее успехе и дополнительно поощренные как бы вскользь брошенным замечанием профессора о том, что приемные комиссии в университетах обращают внимание не только на успеваемость абитуриентов. Первая предвыборная речь далась Виктории не без труда. Профессор, не выдержав ее мучений, предложил свою помощь, но она только улыбнулась и покачала головой. Сама. Вернувшись в предпоследний день июля с сельскохозяйственной ярмарки, где она сначала открывала конкурс на лучшую бороду, а потом участвовала в горном забеге, Виктория без сил повалилась на диван в гостиной и некоторое время пролежала так в полусне, пока не ощутила сквозь дремоту чье-то присутствие. Она напряглась, плотно сжав веки, — профессор спозаранку укатил в Лондон, сказав, что вернется не раньше завтрашнего утра. — Я же вижу, что вы не спите, — сказал знакомый насмешливый шершавый голос. Виктория рывком привстала, встретившись взглядом с Уильямом Лэмом. Тот был в безупречно сидевшем темно-сером костюме-тройке, белой рубашке и строгих оксфордах. — Вы вообще помните, где живете? — пробормотала она, усилием воли заставив себя отвести взгляд от ладной высокой фигуры. — Хотя бы стучали, что ли. Профессор и бровью не повел. — Я тоже соскучился. Что у нас на обед? Виктория ткнула пальцем в экран телефона, вздохнула и опустила ноги на пол, твердо вознамерившись не поддаваться на провокации. — Уже пять, так что на обед у нас ужин. Который готовите вы. А я иду в душ. Рука привычным уже жестом потянулась поправить кулончик на груди, но нащупала только ямочку между ключицами. Она нахмурилась. Задумалась. Повертела головой, осматриваясь по сторонам. Встала на четвереньки, заглянула под журнальный столик. Ни кулона, ни цепочки нигде не было. Профессор с интересом наблюдал за ней от порога. — Что вы ищете? Помочь? Виктория снова рассеянно провела рукой по шее. — Помните мой кулон? Серебряный? — Что же вы, ваше величество, сразу не сказали, что корону потеряли? — Профессор в два прыжка очутился рядом с ней и тоже опустился на четвереньки, ястребиным взглядом осматривая ковер. — Где вы ее видели в последний раз? — Точно помню, что после забега она на мне еще была… — Виктория наморщила лоб, мысленно отслеживая свой маршрут. — Я остановилась на мосту собрать волосы. Наверное, тогда и зацепила. — Она снова вздохнула. — Жаль. — Очень дорогая? Или подарок? — Не сказала бы, что очень. И не подарок. Купила сама, когда — помните, Джон приезжал? Профессор кивнул, глядя куда-то мимо нее. — Вот на следующий день и купила, когда гуляла в Кокермуте. Увидела в витрине, вспомнила, как вы сказали: «Только королевой», думаю: почему бы и нет? И купила, потешить свою гордыню. Глупости какие. Тоже мне королева нашлась. Так что всё правильно, знай сверчок свой шесток, — рассмеялась она, но осеклась, заметив его выражение лица: жесткий взгляд, челюсти стиснуты так, что кажется, зубы вот-вот начнут крошиться. — Профессор, что с вами? Не говоря ни слова, профессор поднялся с пола и пошел к двери. — Уильям! Он остановился на пороге, нехотя обернулся. Глаза его, еще минуту назад смотревшие на нее тепло и участливо, метали молнии, а губы сжались в тонкую полоску. — Я иду на мост, ваше величество, — сказал он медленно, чеканя каждое слово, будто стараясь не выдать сдавленной то ли ярости, то ли обиды, — а когда я вернусь с вашей короной, вы поклянетесь мне, что никогда больше не будете говорить о себе в таком пренебрежительном тоне. Выскочив следом, Виктория провожала его стремительно удаляющуюся фигуру растерянным взглядом. На щеку ей вдруг упала капля, затем вторая. Придя в себя, она метнулась было за профессором, но дождь хлынул в полную силу, забарабанил по оконным стеклам, по ее макушке и голым икрам, и она бросилась назад под козырек крыши, беспомощно всплеснув руками. Через час, накрыв в гостиной стол, она подошла к окну. Небо темнело и на глазах сползало всё ниже, наливаясь тяжелой влагой. Она села на диван, обхватив голову руками. На сердце было примерно как за окном: мрачно и неуютно, и что-то распирало, давило изнутри. Ей хотелось плакать, а еще больше хотелось, чтобы профессор вернулся, чтобы он никогда не смотрел на нее так, как смотрел перед уходом, чтобы он никогда больше не уходил, чтобы… — Ваше величество. Виктория вскочила. Он стоял у двери, промокший насквозь, опершись одной рукой о косяк, другой держа скомканный пиджак, и по лицу его струились с волос ручейки дождевой воды. Она бросилась в ванную, вернулась с полотенцем, протянула ему. Профессор уронил пиджак на пол, не сводя с нее глаз и не делая попытки взять полотенце. Тогда она шагнула ближе, встала на цыпочки, потянулась к волосам, но лишь угодила ему локтем в ухо. Бережно отведя ее локоть, он встал перед ней на колени и склонил голову. Она растирала, ерошила темные завитки, борясь с желанием зарыться в них лицом и едва не плача, а потом, избегая его взгляда, тоже опустилась на колени, промокнула полотенцем его лицо, шею, провела по плечам. Он поймал ее руку обеими руками, легонько сжал и отпустил. Когда она разжала ладонь, в неярком свете гостиной тускло блеснула ее корона. — Вы позволите? Она кивнула, едва соображая, на что именно соглашается, но понимая, что да — позволит. И закрыла глаза, почувствовав на груди холод серебра, а на шее — тепло его пальцев, с замиранием сердца вдыхая его запах — оказывается, у него есть запах, оказывается, она знает его запах, который описать ни за что не сможет, но узнает мгновенно. Она знает его. Она не будет больше ни в чем сомневаться и оглядываться на прошлое — его или собственное, она просто откроет глаза и… — Виктория, — произнес профессор. Сказал таким странным, неловким голосом. Так странно глядя на нее темными, почти карими, глазами из-под сдвинутых бровей. Таким голосом, таким взглядом обычно хотят сказать: «Нам нужно поговорить». А потом: «Мы слишком разные». А потом: «Я так больше не могу». Отшатнувшись, едва не опрокинувшись навзничь, Виктория вскочила на ноги. Упало пушистой горкой влажное полотенце. — Вы сушитесь и ужинайте, — сказала она, почти не запинаясь, но не глядя ему в глаза. Если она и покраснела, в этом свете не должно быть заметно, хотя внутри у нее полыхал самый настоящий пожар стыда и разочарования. — Я буду в студии до ночи. Увидимся завтра. — Виктория. — Если хотите, конечно, — торопливо добавила она, поясняя уже у порога, собираясь окунуться в ливень и надеясь, что он ее хоть немного остудит: — Послепослезавтра меня встреча с родителями школьников, я думала подготовиться.