Путь в Валинор

Настало время, когда Мелькор не выдержал долгой разлуки и пронесся по небу грозовой тучей, высматривая край новых укреплений. Наверху стены стояла высокая закованная в доспех фигура. Пара рыжих прядей выбилась из-под шлема, который Моргот осторожно снял. — Давно не видел тебя. Сильные и крепкие объятия со спины, секундное замешательство Саурона — и наигранно холодное: "Разве?" — в ответ. Он обернул к нему профилем красивое лицо. Бледный, глаза, сверкающие красным огнем, просвечивающие сквозь тонкую кожу вены... Мелькор не удержался и лизнул этого гордеца, чуть прикусывая, за беззащитную теперь шею. Просто чтобы напомнить ему, чей он. — Я так боялся сломать тебя. И вновь не мог сдержаться. А теперь вижу, что ты и впрямь меня достоин. Моргот сжал в руках его талию. Его желание можно было почувствовать даже сквозь вороненую сталь — оно незримо пронизывало воздух, вибрировало в низком тоне его голоса. А потом он подхватил своего прекрасного наместника и перенесся с ним в подземелья, где хотел насладиться им одним. Он уже предвкушал это, хотя и подозревал, что Саурона придется уговаривать. Очутившись в подземельях, Саурон раздраженно взглянул на Моргота. — Впечатление на Вас произвели не мои старания, а мое тело, да, господин? — проговорил майа, сверкая огненными глазами. Несмотря на свое недовольство, он, видя желание Моргота, начал привычно снимать доспехи. Желания повелителя оставалось превыше всего. Гортхаур быстро стянул с себя одежду, надеясь поскорее закончить с этим, отвернулся от него и, красиво изогнувшись, оперся руками о каменную стену. Затем пошире расставил ноги и обернулся на Владыку. Мелькор не заставил себя долго ждать. Он жадно накинулся на такого желанного майа. В этот раз он, кажется, был чуть более аккуратен.

***

Саурон отстранился и тяжело, терпя боль, наклонился за своей одеждой. Майа быстро облачился в доспех. Он забрал у Моргота свой шлем. — Надеюсь, Вы довольны моей работой, мой господин, — он подарил Мелькору короткий поцелуй. После, сдерживая эту боль, он повел Владыку наверх, чтобы показать ему, сколько всего уже было сделано, и что еще только предстоит. Он старался ничем не обнаружить перед хозяином свое раздражение, когда тот привычно клал руку ему на талию, или засмотревшись, пропускал мимо ушей половину объяснений, или же прерывал его и целовал при орках. Последнее было особенно неприятно. Майа послушно терпел все, но неприязнь к Морготу крепла. Что до Мелькора, то сперва гнев майа позабавил его — для темного вала он был не страшнее, чем гнев котенка, хотя скорее назвал бы Саурона пантерой или пумой. — Прости, — это слово было для Моргота редким, — ты слишком прекрасен. — Он куснул его последний раз прямо в плечо, потом стал серьезнее. — Мне не следовало так злиться. В конце концов сильмариль — лишь вещь, пусть и заключившая в себе свет древ. А ты дух стихии, и гораздо дороже мне. Это я понял. Саурон не отвечал, отвернувшись, а Моргот продолжил: — Злишься? А ты ведь тоже всерьез меня испугал. Тогда, когда сперва исчез, я потом — когда воскрес так быстро. Но мне очень нравятся твои идеи. Ты прав, мы должны обращать больше внимания на расположение сил. Нам нужны большие армии орков в разных частях этого края Арды, — сказал он, переходя на серьезный тон. Ему все еще сильнее хотелось любоваться острым профилем своего любимого майа, чем погружаться в тактику наступлений на мерзких эльфов. Майрон был так хорош равно в латах и кольчуге и полуобнаженным. А, сверх того, еще и умен как никто. Оставшиеся дни они провели за совместным планированием, и Моргот был вежлив подчеркнуто (но не настолько, чтобы разозлить майа обходительностью). — Ты должен найти хороших наместников в этих краях, когда закончишь со всеми намеченными нами шагами. Потом я хочу, чтобы ты вернулся в Ангбанд. Или ты планировал остаться здесь? Темному вала хотелось, чтобы майа выбрал сам, а сильнее всего он жаждал увидеть хоть какой-то признак того, что и Майрон расположен к нему в ответ. Конечно, тот был покорен, но это спокойное послушание было хуже любого гнева или подобострастия. Мелькору впервые не хотелось брать свое силой. Он даже задумался над тем, что хотел бы ему подарить, и в голове его зрел интересный замысел. Он мог бы наколдовать любые цветы и бриллианты, и возвести любые дворцы, но разве это был бы знак признания? Его корона с утраченным сильмарилем посередине, вместо которого зияло пустое гнездо, казалась смешной. И он решил перековать её, сделав два венца. Что бы более понравилось Майрону, чем подобный знак его внимания? — Я бы хотел остаться, если вы позволите, господин, — отвлек его однажды от этих долгих размышлений майа, — у меня еще осталось несколько дел. Саурону очень понравилось, как к нему изменилось отношение Моргота. Тот больше не лез с приставаниями, был вежлив. Более того, он даже извинился! Последнего на памяти майа не случалось ни разу. Жизнь возвращалась в привычное русло. Саурон наконец смог окончательно успокоиться и расслабиться. Теперь он больше не ждал со стороны Мелькора очередного наказания и мог доверять ему как прежде. Когда вала снова попробовал поцеловать его, Гортхаур ответил ему, впрочем, все так же ничего при этом не чувствуя. Однако холода и отстраненности в его голосе при разговоре с хозяином поубавилось. Он все еще любил его как господина и думал о нем. Закончив обсуждать с Владыкой грядущие планы, Саурон обошел развалившегося на стуле Моргота и, встав у него за спиной, положил руку ему на плечо. — Прошу прощения за неуместную просьбу, но не могли бы Вы мне позволить расчесать Ваши волосы, мой господин? — немного смущенно попросил майа. Вала поднял на него взгляд, удивленный необычной просьбой от своего вечно холодного и собранного наместника. Но сразу небрежно махнул рукой, позволяя делать все, что угодно. — Если тебе так хочется, — усмехнулся Мелькор, наблюдая за ним краем глаза. Выдохнув, Саурон взял со стола расческу и принялся за дело. — Благодарю вас, — тихо проговорил он. Гортхаур все размышлял, чем бы еще можно было украсить голову его господина. Он понимал, что старая корона теперь не могла удовлетворить Мелькора, а потому нужно было придумать что-то новое, где хорошо бы смотрелись не три, а два сильмариля. Честно говоря, Майрону совершенно не хотелось касаться этих проклятых камней и уж тем более ему не хотелось создавать для них новую оправу. Он бы предпочел выковать для повелителя новую корону, в которой бы не было места для сильмарилей. Саурон бы сделал ему такую корону, что смотрелась бы величественне, чем сотня сильмарилей! Или же для начала можно было бы выковать изящные заколки. Майа давно обращал внимание на то, что длинные волосы повелителя сильно путаются и мешают ему. Особенно неприятно было, когда пряди запутывались за острые шипы доспеха. Гортхаур отложил расческу в сторону и начал убирать часть волос в пучок. Он уже представлял, какие сделает заколки. Это будут длинные острые спицы, навершия которых напоминали бы корону. Жёсткие спутанные черные волосы не давались, и Саурон в попытках их расчесать больно дёргал, но все же это было приятно. Точнее, Мелькору состояние волос было безразлично, но вот то, что его строптивому майа захотелось повозиться с ними — вовсе нет. Тот расправил волосы господина, напоследок пройдясь по ним пальцами, и отстранился. Мелькор обернулся на него: Саурон поблагодарил Мелькора за оказанную ему честь и вышел из покоев, сразу направившись в сторону кузницы. Они долго не виделись: творя, Саурон не замечал никого и ничего вокруг. В кузнечном фартуке, сузивший глаза, стоящий напротив жаркого пламени, Саурон выглядел не хуже, чем на троне или на крепостной стене, командуя полчищами орков. Так что Мелькор расположился в кузнице, сидя напротив него и наблюдая за отточенными сильными движениями майа-творца. Красивым сильным телом хотелось обладать, но это было вторично после любви к наблюдению за процессом. — Посмотрю, если не возражаешь. И он сидел, ссутулившись, потом опираясь на стол, чтобы не упасть, а потом уснул. К счастью, Саурон вовсе не думал сбегать от него. И когда он очнулся, новый венец был перед ним, острые зубцы угрожающе торчали, а камни сияли, озаряя резную поверхность металла. Моргот примерил его — из зеркала на него смотрело собственное безвозрастное лицо с глубокими черными глазами и привычным к жестокой усмешке ртом. Грани Сильмарилей ловили свет и усиливали, преломляя, и он казался себе ещё лучше, чем прежде. Определенно он не ошибался, простив Саурона. Майа ждали тяжёлые объятия господина. — Ты все же возвращайся ко мне, когда завершишь здесь всё, — проговорил он ему на ухо негромко и хрипло, оставив невесомый поцелуй в угол губ на прощание. Так что хотя Саурону пришлось повозиться с камнями, но восхищение его работой и похвала хозяина того стоили. После даже объятия и поцелуй не вызвали отторжения. Ему всегда было приятно, когда повелитель обращал внимание на его работу. Когда тот смотрел только на его тело, майа чувствовал себя оскорбленным. Он главнокомандующий, советник, наместник и искусный мастер, а не красивая кукла. Саурон довольно улыбнулся, понимая, что Мелькор наконец-то начал воспринимать его всерьез. Он помнил его просьбу возвращаться скорее и ощущал его тоску, но дела были превыше. Как можно скорее разобравшись со всем и завершив строительство укреплений, он вернулся в Ангбанд. Первым делом Саурон направился к Владыке. Прочитав доклад и отчитавшись во всем, он замолчал и нерешительно взглянул на хозяина, размышляя, в хорошем ли тот настроении, чтобы докучать ему своими идеями и отвлекать от более важных дел. Он шагнул вперед и продемонстрировал Мелькору сделанные им заколки. Он постарался и украсил их камнями и искусно выполненной гравировкой. — Вы позволите? — неловко спросил майа, протянув руки к его волосам. Мелькор чуть наклонил голову, чтобы ему было удобнее. Саурон быстро управился с волосами, собрав передние пряди и аккуратно закрепив получившийся пучок заколками. — А теперь, если разрешите, я хотел бы вернуться к своей работе, — он чуть приподнялся и осторожно коснулся своими губами его губ, а потом смущенно отвел взгляд, мягко сжал его запястье на прощание и вышел. Моргот вслед ему проронил ругательство на неизвестном никому из живущих языке. Теперь ради демонстрации хоть каких-то чувств собственного же наместника приходилось вновь завоевывать — а это было посложнее, чем приказать притащить Саурона к себе зашиворот первому попавшемуся балрогу или орку. Моргот не принимал никаких границ своей воли и желаний. Но и в обаянии мало кто мог ему отказать, хоть это и была притягательность мрачная и тяжелая. Улыбка его появлялась редко. А если и появлялась, причиной ее был Саурон, изводящий его. Темному вала не пристало бегать, выслеживая какого-то майа, так что в следующий раз они встретились нескоро. Встреча состоялась на огромной выжженной равнине, окруженной скалами. В центре было грязное озеро с вечно горячей водой. Причиной тому было то, что долина и скалы были гнездилищем стай драконов. Раскаленный пепел делал атмосферу вечно сумеречной, а раскаленный воздух поднимался ввысь, и очертания дальних пиков скал, облаков и луны дрожали. Саурон кормил их мясом, натаскивая на эльфов, и пытался приучить их носить седла и упряжи для всадников, которые могли бы направлять их, но пока что выходило дурно, ибо драконы — твари строптивые. Туда же, пронаблюдать, явился и Мелькор. Скоро он стоял посередине и довольно хохотал. Драконы летали и ползали вокруг, садились на его плечи и обдавали его жарким дыханием, и несмотря на глухую ночь, у земли было светло от непрерывно изрыгаемого пламени. Самый огромный и умный из них, Анкалагон, обвил ноги вала кольцами, и Моргот плюхнулся туда, увлекая за собой Саурона. Дракон довольно ворчал. — Ну, разве они не великолепны? Что скажешь? Оставь свои дела. Он обхватил его за талию. Оба сели на спину Анкалагона. Тот до этого сбрасывал любые поводья, но сопротивляться власти двух айнур не мог и подчинился. Скоро оба неслись по темному небу, наблюдая внизу редкие огни селений, серебрящиеся ленты рек и белые пики гор. Дракон отнес их к пикам Тангородрима, туда, где стоял постоянный холод, и снег серебрился. Отсюда открывался прекрасный вид на все укрепления. Внизу слышен был рев балрогов и полчищ орков. — Захватывающий вид. Полюбуйся делом рук своих, мой очаровательный творец. — Моргот вновь положил руки на пояс Саурону, но скорее оберегая, чтобы тот не соскользнул вниз. Ему немалых трудов составляло сдерживать свои темные желания в этот момент, и стоять так, просто прижимаясь, но не имея возможности слиться в одно целое, было сложно. Поэтому в тот же мог он обхватил его и ринулся вниз, сам похожий на порывы ветра, что несет в себе огонь. После Саурон демонстрировал ему волколаков. Огромные белые звери уже спали стаей, а разбуженные появлением майа и вала, зевали, оборачивая свои желтые глаза, и зевали во все зубастые пасти. И Саурон, любуясь ими с ним, сам вставал поближе к Мелькору почти вплотную и ожидал, что тот снова положит свою руку ему на талию. Он был уже почти не против его знаков внимания. Но близости не желал совсем, и если бы Моргот до этого интересовался его мнением, а не просто пользовался преданностью и покорностью, то майа не согласился бы ни разу. Впрочем, он и теперь бы не согласился. Слишком уж много неудобств и неприятных ощущений приносили ему моменты близости с ним. Ему не нравилось чувствовать себя беззащитным в его руках, не нравилось то, что Моргот по большей части думал только о себе, а ему приходилось терпеть, не испытывая ни капли удовольствия, он даже ни разу не возбудился. Но вот против объятий и поцелуев Саурон ничего не имел, особенно когда повелитель был с ним добр и заботлив: порой даже самому хотелось прильнуть поближе, насладиться теплом сильного тела и получить нежный поцелуй. Но гордость и привычка вести себя в соответствии со всеми правилами, не нарушая субординацию и этикет не позволяли ему сделать шаг навстречу Мелькору. Он всегда тщательно выполнял свою работу и все поручения Владыки, больше не был холоден к нему, но редко когда позволял себе поцеловать того даже в щеку. Однако все же было кое-что, заставляющее сердце его биться чаще. Ему запал в душу смех Мелькора. Когда Владыка смеялся, он был меньше всего похож на того жестокого вала, что отдал своего ученика на растерзание орку. Мелькор догадывался о происходящем в его душе — он ведь был вала, а не жалкий адан, и умел читать в душах. Но с Сауроном и это не требовалось: за сотни лет вместе он вполне его изучил. Значит, Саурона тяготило подчинённое положение? Желания Мелькора обычно были сильнее его самого, и теперь он был готов на любые средства. Они сидели вместе в тронном зале подземной крепости, темном и пустынном. Отдаленное пламя освещало стены, но дальняя сторона терялась в темноте. Вокруг не было ни души кроме, может быть, крыс, кормившихся пленниками и падалью. Мелькор накрыл руку Саурона своей, гладя. Потом взял ее, целуя прохладную гладкую кожу. — Отчего ты так холоден! Я уже сам готов предложить себя тебе. — Но Саурон молчал, хотя на поцелуй ответил благосклонным поклоном, и Моргот продолжил: — Ты слишком прекрасен, чтобы я не мог отвлекаться на тебя, мой светозарный. Мне нравилось смотреть, как ты трепетал в моих тяжёлых объятиях, но больше я не хочу твоего страха. Пальцем он погладил острую скулу и холодную щеку, продолжая говорить о том, что украл бы и заточил его, но делать так не станет — майя захиреет там без воздуха и простора.