Путь в Валинор

Cаурон неожиданно вытолкнул Владыку в соседнюю комнату, где на досуге пытал пленных, не выходя из покоев. Это произошло так внезапно, что вала ничего не успел сделать, а когда осознал, что произошло, то уже был прикован цепями к стене. Конечно, обычные цепи не смогли бы удержать его даже на мгновение, но эти Саурон выковал сам. На внутренней стороне были выгравированы руны, вся цепь была пропитана магией. Саурон много времени потратил на ее создание и использовал только в особенных случаях, когда попадались очень сильные и строптивые пленники. Любого майа можно было бы сковать и оставить болтаться в кандалах ближайшую вечность. Ну а сильнейшего из валар она смогла бы сдержать в лучшем случае на несколько часов, может, чуть больше, по подсчетам Саурона. Портить такую замечательную вещь не хотелось, а майа был уверен, что после Моргота она придет в негодность. Но очень уж он был зол на взбалмошного повелителя. Мелькор дернул рукой, собираясь разорвать цепь, но каково же было его удивление, когда у него ничего не вышло. Вала попытался обратиться непроглядной тьмой, стать ядовитым туманом, но и здесь он потерпел неудачу. Моргот перевел гневный взор на Саурона, но тот лишь усмехнулся и закрыл дверь. Майа сделал небрежный жест рукой в сторону вала, избавив его от одежды. Впервые за сотни лет Мелькор испытал нечто, похожее на панику. Обездвиженный, он пытался вырваться — у него бы вышло, если бы он был разъярен. Но намерения майа вряд ли были кровожадными, и потому вала смирился, утих и лишь следил за движениями Саурона, перед которым он сейчас стоял обнаженным. — Ты всерьез думаешь, что тот жалкий нолдо смог занять место в моем сердце? Если оно и есть, то занято лишь тобой и жаждой власти. Он подергал цепь еще немного — напрасно, и вновь воззвал к Саурону: — Сокровище, это не смешно. Да, я был занят им, но без малейших чувств... кроме желания его сломать. Ты же сам мечтал, чтобы те двое имели меня, разве нет? Но взбалмошный майа явно не собирался смилостивиться так быстро. Он подошел к нему со свечой в руке: глупо, если разобраться. Если бы он хотел пытать его огнем, мог бы просто зажечь его в руке... Но Саурон, как стало ясно вскоре, вовсе не хотел обжечь его — так, самую малость. Он подошел к обнаженному вала близко-близко. Пламя свечи грело кожу, но не палило. Зато внезапно сорвавшаяся капля воска оставила обжигающий след. Мелькор вздрогнул всем телом. Скоро дорожка воска спускалась от груди, покрытой темными волосами, к паху, и вала в ужасе предчувствовал, насколько болезненные следы она оставит на интимных местах. Саурон усмехнулся и огладил рукой его член и поджавшиеся яички, точно констатируя его страх. Мелькор начинал злиться, но к пытке примешивалось нечто настолько чувственное... "Что он еще может придумать? Посердится и перестанет!" — успокаивал он себя. Но напрасно. Спектр пыток в фантазиях Саурона был весьма широк, и на Мелькоре он явно собрался испытать самые болезненные и унизительные. Саурон опустил цепи и заставил Мелькора лечь на пол. — Прогнись в пояснице, сокровище мое, — и рука майа заставила его повернуться спиной и выгнуться, демонстрируя беззащитно приоткрывшийся анус, тоже сжавшийся от страха. Темный вала уже предвидел секс, но вместо за спиной раздался плеск воды, словно ее наливали в какую-то емкость, и рука Саурона, нажавшая на анальное отверстие, впихнула в него нечто вроде длинной узкой трубки. — Что это? — вала пытался увильнуть. — Ничего особенного. Приспособление для очистки кишечника, вызывающее позывы к... Впрочем, скоро ты сам поймешь. Мелькор понял, что внутрь его кишечника льется вода. Если б он мог, давно бы скинул унизительное обличье и эту физическую оболочку, но сейчас был прочно удержан в ней чарами. Саурон сидел подле него, удерживая конвульсивные движения и поглаживая его живот. Самой ужасной была сейчас невозможность дойти до отхожего места. Мелькор чувствовал, что едва он расслабится, все просто выплеснется наружу. Он вспотел, ко лбу липли длинные черные пряди. — О, ну не нервничай так, — майа потрепал его по волосам и, кажется, смилостивившись, собирался уже прекратить пытку и перейти к более приятным действиям, но его отвлекли громкие голоса в соседней комнате. В глазах Саурона снова зажглись огни, не предвещавшие ничего хорошего ни для Мелькора, ни для нолдор в спальне. Он коварно усмехнулся и направился к выходу. — Знаете, господин, мне вдруг резко захотелось проведать моих ушастиков. Предыдущие заклинания уже наверняка развеялись, а я ведь наверняка хочу подчинить их своей воле, — язвительно сказал Гортхаур, — но не беспокойтесь, я буду думать только о Вас, мое сердце принадлежит только Вам! Моргот скрипнул зубами, трясясь от гнева. — А о Вас пока позаботятся орки, не могу же я оставить Вас в таком положении в одиночестве. Отправив ему на прощание воздушный поцелуй, он ушел. Меньше через пару минут явились орки с большим тазом. Саурон сказал им, что у него в покоях пленник, но они даже представить не могли, кто этот пленник. Орки застыли у дверей, тупо уставившись на вала. Они пришли в себя только когда Моргот выругался, обещая казнить обоих. Тогда они приблизились, помогли принять ему вертикальное положение и подставили таз. А Саурон тем временем сидел в кресле и созерцал прекрасную картину: нолдор опомнились, к ним вернулся разум, но тела все еще были возбуждены. Майа отпил вино, наблюдая за тем, как Амбарусса слезно умоляют брата о прощении, не выпуская из объятий и продолжая вдвоем грубо его трахать. Макалаурэ же едва ли что-то понимал, он уже сорвал голос громкими стонами. Теперь менестрель безвольной куклой висел в руках братьев, кончив уже трижды и все еще возбужденный. Из соседней комнаты вышли бледные и перепуганные до смерти орки. Саурон хмыкнул и отпил вино. Он не собирался никуда торопиться, вала от него не убежит, так что пусть сидит и томится в ожидании. Только когда зрелище исчерпало себя, изнеможенные эльфы упали в постель, майа изволил встать с кресла и отправился к Мелькору. — Как дела, любовь моя? — насмешливо поинтересовался Гортхаур. — Надеюсь, ты не слишком скучал без меня. Чем бы мне еще тебя развлечь? Он подошел к столу, задумчиво изучая лежащее на нем разнообразие, предназначенное для пыток, но так и не решив, что использовать, направился к полкам, на которых стояли инструменты для пыток другого рода. Саурон взял красивую игрушку в форме фаллоса, на ней издевательски сверкали три крупных бриллианта и несколько более мелких драгоценных камней. С той же полки он захватил смазку и фиал с какой-то настойкой. Гортхаур, грубо надавив на челюсть, заставил Мелькора открыть рот, и влил в него содержимое флакона. — Ну надо же, какой у меня замечательный сегодня день, — поделился с ним майа, усадив вала на пол, — будто в сходил в театр, прямо как в Валиноре, только актеры обнаженные и почти ничего не говорят, только стонут развратно. — Саурон поставил за его спиной на пол покрытую смазкой игрушку. — Не стесняйтесь, мой господин, скоро возбуждение станет невыносимым, у Вас есть даже возможность получить удовольствие, будьте мне благодарны за это. Майа отошел от него и оперся бедром о край стола, снов взяв бокал и с умеренным любопытством наблюдая за Морготом. Вала разозленно заскрипел зубами. — Ты об этом пожалеешь, — угрожающе сказал он. Но зелье возымело власть над ним очень скоро. Саурон мог лицезреть с каждым биением сердца всё сильнее возбуждался — его член стоял, прижатый к животу, и требовал разрядки. Тщетно он выгибался, пытаясь потереться об стену или достать его руками. Он медленно опустил бедра на предложенный Сауроном инструмент и глухо простонал. Через минуту он уже кончил, но плоть просила ещё, и Мелькор насаживался на огромный фаллос сквозь проклятия и слезы, царапая себя искусственными камнями и всё-таки возбуждаясь. Сила его желания была такова, что скоро он в кровь разбил себе задний проход и исцарапал все колени и бедра. Когда действие зелья прошло, Мелькор обессиленно опустился на пол и упал бы, если бы не кандалы. — Ты воистину жесток, — прошептал он Саурону перед тем, как отключиться. Ему не верилось, что кто-то смог сотворит с ним такое, ему впервые с момента кражи Сильмарилей было так больно и он чувствовал себя слабым как никогда. Весь задний проход саднило, текла кровь, но он не замечал этого. Он отключился, а когда пришел в себя, оков уже не было. Над ним были высокие черные своды его подземных покоев, он лежал на высокой постели на животе. Все тело болело и жгло местами после экзекуции накануне, но рядом стоял поднос с питьем и едой. Саурон сидел рядом. — Позвольте мне, господин. Вы поранили себя. — По твоей милости! — огрызнулся Мелькор. Саурон усмехнулся, пальцы его бережно проникли к растянутому анусу, заживляя его лечебным составом. Майа напевал заклинание исцеления. Движения его были такими бережными и осторожными, точно это не он издевался вчера над ним, как мог. Мелькор, кажется, впервые понял, что чувствовал изнасилованный им Маэдрос: хотелось только подтянуть ноги к животу, свернуться клубком и скулить. Саурон разочарованно поджал губы. Закончив с лечением, он забрался на постель к Мелькору, заключая его в объятия. — Прошу меня простить, я не желал причинить Вам такую боль, господин. Майа притянул его ближе и удобно уложил черноволосую голову себе на грудь. Далее последовал ласковый поцелуй в макушку. Признаться честно, Гортхаур не рассчитывал, что Моргот так быстро сломается. Зная характер своего неугомонного господина, Саурон был уверен, что можно будет мучить его всю ночь, но нет. Он и подумать не мог, что сможет чем-то так задеть Владыку. Майа вздохнул, перебирая длинные черные волосы и гладя его по голове. — Что ж, зато теперь Вы можете понять, что я чувствовал в начале и почему не желал делить с Вами постель, — Саурон кончиками пальцев коснулся его губ и щеки, — не очень приятно, когда тебя воспринимают как вещь. Он помог ему приподняться и начал кормить с рук, отправляя ему в рот нарезанные на маленькие кусочки фрукты. — Скажите, чем я мог бы порадовать Вас, мой господин? — спросил майа, нежно поцеловав его и слизнув с губ капли сока, оставшегося от фруктов. Он обхватил лицо Мелькора ладонями, внимательно заглядывая в его глаза. — Новой близостью, — и Мелькор перехватил его руку, положив ее себе на промежность. — Но более щадящей. После долгих поглаживающих движений он был вполне возбужден вновь и теперь ладонью Саурона массировал свое достоинство, улыбаясь ему. А потом, резко поднявшись, одним движением подмял его под себя. Ему казалось, что он теперь знает, как обращаться со своенравным майа. Он взмахнул рукой, освобождая его от одежд, и впился долгим поцелуем в его губы. Саурон если и проявлял признаки недовольства, то тщательно скрывал, пока вала вылизывал его. Он овладел им резко, быстро, но движения несмотря на силу были точными, и возбужденные вскрики стали ему наградой. Саурон распластался под ним, одновременно плача и умоляя. Мелькор ухватил второй рукой его собственный член и начал ласкать его, сжимая в такт своим движениям. Кончив, он обнял его и долго не желал отпускать. — Интересно, как там твоя заколдованная троица? — спросил он наутро у Саурона. Они явились в чертоги, где держали эльфов. Близнецы тихо рыдали, сидя у ног Маглора, а тот медленно перебирал струны, напевая что-то тоскливое. Мелькор подтащил к себе одного из них, самого младшего. — Ну, разве они не прелесть? Даже несмотря на эту заплаканную мордочку. Так и забрал бы к себе. Увы, мой Майа не терпит конкуренции, — и он рассмеялся. Саурон хмыкнул и подошел к другому рыжику, оставшемуся сидеть у ног старшего брата. — Да ладно, неужели вы так и будете сидеть здесь и лить слезы, — насмешливо поинтересовался майа, — что ж, раз вам не понравилось, что я подарил, то я заберу свою собственность обратно. — Он за локоть резко вздернул Маглора на ноги. — Идем, Макалаурэ, с этих пор ты будешь развлекать только нас. Твои скучные братья не оценили твои таланты. Нолдор замерли, не зная, радоваться этому заявлению или же нет. Все же их совместная ночь была прекрасна и незабываема во всех смыслах этого слова. Не дожидаясь, пока эльдар определятся, чего они хотят, Саурон потащил певца к выходу, захватив с собой за руку Мелькора. С тщательно скрываемым раздражением он думал о том, что вала опять заглядывается на очередного эльфа. Как ни странно, не вызвал раздражения и ревности только Маглор. Если бы Моргот вздумал без его ведома переспать с ним, Гортхаур бы не сильно расстроился. А все потому, что менестрель был ласков и послушен, а потому воспринимался скорее как милая ручная зверушка. Этакий питомец. Домашний эльф. Тем более засыпать и просыпаться было намного приятнее, когда тебя обнимают с двух сторон. Плюс ко всему, Макалаурэ радовал своим пением и музыкой. Саурон любил укладывать его в постель между ним и Мелькором. Эльф уже почти не боялся Владыку, и легко засыпал в тесных объятиях. Когда-то давно, чтобы не мерзнуть по ночам, он брал в постель варгов, но те линяли и имели неприятную привычку громко сопеть и облизывать слюнявым языком своего хозяина. Так что эльф выигрывал по всем критериям. Его можно было безнаказанно тискать всю ночь и не бояться оказаться по уши в слюнях и волосах. Теперь мысли Саурона занимали лишь мысли о том, куда бы отправить остальных братьев, чтобы те не мешали и не мелькали лишний раз перед взором Владыки. К счастью, ему легко удалось обосновать необходимость отослать их подальше. Мелькор согласился перевести обоих в дальнюю темницу, где они должны были по замыслу майа опомниться, понять, что совершили насилие по отношению к брату и пасть духом. Они и впрямь убивались и выглядели павшими духом, умоляя Маглора простить их. И Мелькор, кажется, и думать про них забыл. Однако в один момент ему, задумчиво перечитывавшему донесения с дальних границ и разглядывавшему проект крепости, на глаза попался Маэдрос. Он был одет, как остальные слуги при темной крепости, и склонился перед ним, отмывая пятна крови с каменных плит пола. — А, это ты, — Мелькор узнал знакомые медного цвета волосы. Ему немедленно захотелось отыграться на нем за то, что ему пришлось перенести по вине ревнивого майа. Маэдрос поднял взгляд на него, полный ужаса, а темный вала схватил его в охапку, перенеся подальше из этих мест, на другую сторону крепости. Теперь они стояли на винтовой лестнице, что вела в забытую всеми башню. Он просунул руку под темное одеяние эльфа, оглаживая его бока и тиская ягодицы. Эльф замер. Мелькор потерся об него своим возбуждённым естеством. — Господин мой... Вы же не собираетесь... Мелькор повернул его спиной к себе, прикусив за шею и ставя метку. Потом раздвинул его ягодицы, потираясь членом об них. Эльф затравленно озирался. — Да, да, милый. Скоро он долгими движениями трахал его, Маэдрос тихо всхлипывал, пытаясь оттолкнуть его, не зная, что за ними наблюдает взгляд все того же ревнивого майа. После этого Мелькор, оставив его там, на лестнице, рыдающего, спустился вниз. Строго говоря, совесть его была чиста: Саурону он не изменял, а просто пытался подчинить себе эльфа. Но все равно при взгляде на Саурона некоторая вина кольнула его. А потом он вспомнил, как майа истязал его, и вина совершенно попала. Он попытался куснуть майа за шею, но тот оттолкнул его, сказав, что на сегодня у них есть дела поважнее. — Сдержите себя хоть раз, господин, хоть я и знаю, что это не в ваших привычках. Саурон с трудом сдержал желание снова заковать своего господина в цепи. Мелькор снова развлекался с Маэдросом и теперь явился к нему, даже не испытывая раскаяния и не считая это изменой. Ночью майа показательно отвернулся от него и обнял Маглора. Эльф по привычке потянул руки и к Мелькору, но Саурон сжал его крепче и не позволил этого сделать. Вала усмехнулся и сам обнял Гортхаура со спины, уткнувшись носом в его волосы. Майа недовольно проворчал, но противиться не стал. Зато на следующий день под предлогом неотложных дел отправился в дальнюю крепость рядом с границей, взяв с собой менестреля. Он был почти уверен в том, что в его отсутствие Мелькор собрал в своей спальне всех имеющихся у него в наличии рыжеволосых нолдор. А потому сам он себе в подобном не отказывал. Макалаурэ ласково льнул к нему, жаждал ласки, разве что в любви не признавался, но и до этого было уже недалеко. Майа видел, как эльф вел себе с ним. Как сильно желал быть рядом, смотрел влюбленным взглядом. Саурон даже невольно начал проникаться. Он стал задумываться о том, чтобы оставить его при себе навсегда. Очень уж приятно было возвращаться после долгого дня и сразу попадать в объятия симпатичного остроухого. Причем Саурон точно знал, что все думы и грезы эльфа обращены к нему. Остроухий был искренен в своих чувствах и бесконечно предан. Конечно, майа скучал по своему Владыке, но когда вспоминал, сколько раз тот пренебрегал им и изменял, все положительные чувства и эмоции притуплялись. Но вскоре пришло время возвращаться в Ангбанд. Саурон боялся только того, что Мелькор может приревновать его к менестрелю и разлучить их. Расставаться с Макалаурэ ему совершенно не хотелось.